В джазе только девушки! Маша Распутина и Ольга Аросева
— Вы, насколько я знаю, цените все радости жизни: любите парную...
— ...люблю...
— ...курите «Мальборо»...
— ...от этой привычки уже давно отказалась...
— ...а в бассейне плаваете до сих пор?
— Да, и даже на даче себе бассейн сделала. Это мне необходимо: у меня артроз коленных суставов, и врач сказал, что вода — главное мое лечение.
— Говорят, вы умеете изысканно объясняться с помощью настоящего русского мата...
— (Смеется). Только не требуйте от меня доказательств. Поверьте на слово: да!
— В интеллектуальных кругах с помощью ядреного словца приходилось общаться?
— Видите ли, сейчас стерлись грани, и именно мат, по-моему, стал для интеллектуалов просто родным языком, наречием каким-то этого круга. Конечно, нецензурную брань в буквальном смысле я не приемлю, но если на сцене не вовремя дали занавес или еще что-то по нерасторопности или небрежности не так сделали, то...
— ...«Черт побери!», конечно, сорвется...
— Да, тут не скажешь: «Голубчик, зачем же так?», — а выразишься как-то иначе.
— Мне рассказывали, что вы обожаете украшения, но только настоящие — бижутерию не признаете. Их у вас много?
— Нет: я человек небогатый и никаких наследств ни от кого не получала — только то имею, что сама заработала. Самая дорогая вещь — этот вот изумруд (показывает перстень на пальце)...
— ...очень красивый...
— ...а цацки дешевые не люблю. Если есть одно бриллиантовое кольцо... (Грозно). Вы что, жуликов навести на меня хотите?
— Боже упаси, просто вы в книге признались, что в прошлой жизни были тайским ювелиром...
— Когда была в Таиланде, увидела ряды витрин, где рубины валяются, изумруды, и меня это немножко заворожило. Я поняла, что, может...
— ...жизнь впустую прошла...
— Ну, в общем-то, да...
— Золота-бриллиантов вы не скопили, зато коллекция шляп у вас впечатляющая... Сколько в ней головных уборов, никогда не подсчитывали?
— Нет, но если любители статистики вычислили, сколько мы в «Кабачке» чашечек кофе выпили, можно прикинуть и сколько шляп я там надевала, поскольку в каждом выпуске была в новой. Дважды в одной и той же сниматься себе не позволяла.
— Вы, значит, модница?
— Только в смысле шляп, потому что водрузить что-то на голову куда легче, чем волосы крутить-завивать: надел — и дело в шляпе.
У меня в Америке была замечательная история. Пошла я на Пятую авеню в очень дорогой магазин «Сакс», а там на первом этаже шляпный отдел. Я туда, а по-английски не говорю плюс целый день бродила по городу — вид усталый, обтрепанный. Тычу пальцем: «Тиз... Плиз... Вот из ис...». Нет, не эту — другую... Продавщица меня холодным взглядом окинула: ну ладно, мол, меряй, а когда я надела шляпу, вдруг на чистом русском произнесла: «Мать твою, так это же пани Моника!». Я в ответ: «Так дело в шляпе?». Она меня только в ней узнала...
Я шляпы люблю — они мне идут и избавляют от куаферов.
— С 1950 года, страшно представить, вы служите в Театре сатиры уже... 60 лет...
— Ужас!
— Вы до сих пор на сцену выходите?
— Да, в спектакле «Как пришить старушку».
— Играть легко?
— Очень, хотя в прошлом сезоне я на сцене упала — не в этом, в другом спектакле. Пол был скользкий, а я на высоких каблуках — вот и споткнулась. В результате перелом малой берцовой кости в двух местах: и ходить устаю, и долго сидеть — еще и артроз мой все усугубил... У нас интервью не медицинское, поэтому в подробности вдаваться не буду, но только на сцене все как рукой снимает.
— Так это не миф, что сцена большого артиста лечит?
— Не знаю, как там большого артиста, но у меня, например, все проходит, и я знаю случаи, когда коллеги ломали себе руку и доигрывали, а потом выходили за кулисы и падали в обморок. Сказывается, очевидно, какая-то сосредоточенность на другом, во всяком случае, на сцене я свою ногу не чувствую, а в жизни она иногда устает, прихрамывает.
— Глядя на вас, заядлые театралки, и не только они, наверняка думают: «Как же она за собой ухаживает, что делает, что так замечательно выглядит?». Какие-то секреты профессиональные у вас есть?
— Обожаю высказывание Черчилля, который говорил: «Я всегда следовал правилу: не беги, если можешь идти; не стой, если можешь сидеть; не сиди, если можешь лежать». Стараюсь никогда себя не утруждать, чтобы пребывание на этой земле было мне в удовольствие. Не люблю опаздывать и догонять, поскольку человека это очень нервирует, не люблю ссориться, хотя могу иногда накричать (правда, по делу и только в театре). Это мне тоже жизнь облегчает: выплеснула эмоции и успокоилась. Я не мстительный человек и не задумываюсь потом, как там да что...
Слышали анекдот о том, чем отличается пессимист от оптимиста? Пессимист вздыхает: «Так плохо, что хуже и быть не может», а оптимист говорит: «Может, может!», так вот, я оптимист: стараюсь не погружать себя в какие-то мрачные переживания.
Конечно, существует много вещей, которые удручают, мешают жить и портят здоровье, но надо их обходить. Мне кажется, чтобы хорошо выглядеть, надо держаться подальше от неприятностей — это основное условие, а не те чудодейственные кремы, которые реклама расхваливает. Рекламистов послушать, так достаточно выполнять все, что они советуют, и старость вообще не наступит, но снадобья никогда еще никому не помогали, если человек не умеет себя избавить от лишних стрессов.
«МОЛОДЫЕ МУЖЧИНЫ — НЕТ: МЕНЯ СТАРЫЕ БУДОРАЖАТ»
— Вы как-то возраст свой ощущаете?
— Нет.
— На сколько же лет сейчас себя чувствуете?
— Понимаете, я себя чувствую в своем амплуа — такой, какой была раньше. Все те же во мне интересы, я так же обожаю застолья (могу хорошо приготовить, собрать за столом гостей), так же люблю репетировать и уставать от репетиций, придумывать костюмы, порой даже выпендриться — хорошо одеться (не каждый день, но иногда).
— Простите, если мой вопрос покажется вам бестактным... Когда вы видите в театре или на экране молодого человека лет 25-30-ти, он как-то вас будоражит?
— Молодые мужчины — нет. Меня старые будоражат, моего возраста.
— И что, мысли мелькают разные?
— Ну, нет, не скажу, чтобы я в них погружалась. Если мужчина понравился, думаю: «Вот с ним бы пошла в ресторан, посидела бы...».
— Он может даже присниться в каком-нибудь эротическом сне?
— Нет, это уже проехали, но фантазии — не сексуального, а, скорее, человеческого плана! — возможны. Допустим, если мне симпатичен высокий мужчина, я представляю: хорошо бы, к примеру, пройтись с ним рядом. Мне кажется, на его фоне я лучше выгляжу.
— Кто из актеров сегодняшних вам нравится как мужчина?
— Да, пожалуй, никто...
— Измельчали?
— Ох, измельчали — не на кого глаз положить, а раньше безумно нравился Ален Делон...
— ...тот, что не пьет одеколон...
— Да, и мы всегда с Пельтцер спорили: она предпочитала Жана Габена.
— Он, по-моему, женщин как раз не любил...
— Ну, этого я не знала. И она, слава Богу, тоже.
— Ольга Александровна, кстати, а в кино вы еще сняться хотите?
— Знаете, я недавно снялась в картине, которая называлась «Самая красивая-2». Сначала была просто «Самая красивая» — там у меня эпизод, а вот во втором фильме — большая роль. Я там сыграла жену профессора словесности, которая занимается устройством своей внучки и идет в ногу со временем. По версии авторов, она приблатненной какой-то стала и разговаривает на сленге...
— Современная роль...
— Да, но играла ее, отталкиваясь от образа старой профессорской жены: это о том, как время меняет людей. С тех пор два года прошло... Видите ли, для меня очень трудно найти подходящую роль — кино ведь сейчас из чего состоит? Из проституток — на эти роли я не гожусь, стара, из хорошеньких молодых следователей — тоже не мое амплуа, из убийц — а женщин моего возраста ими не делают. Там уже все распределено: если персонаж хороший, то без сучка без задоринки, если плохой, то во всем. Из картины в картину переходят как следователи, так и преступники...
— ...а проститутки тем более...
— Они уже все свои ниши заняли и шпарят по 20 серий подряд, так что люди не успевают опомниться. Я вот включаю телевизор и не могу понять, какой фильм идет. Знаю уже, что сейчас этот персонаж убьет того, будет погоня, — понимаете? — поэтому в кино нынче меня не зовут: нет такого сюжета, где пригодиться могла бы. Тем не менее в каких-то телевизионных проектах иногда занимают. Жаль, конечно, что не совсем в моем амплуа: все-таки актриса я комедийная...
Ольга Аросева. Другая жизнь пани Моники
«В КОМПАНИИ МОГУ ПРИВЛЕЧЬ ВСЕ ВНИМАНИЕ К СЕБЕ И УВЕСТИ ЗА СОБОЙ ЛЮБОГО. ТАК, ВПРОЧЕМ, НЕ РАЗ И СЛУЧАЛОСЬ»
— В том-то и дело: комедий хороших нет — все в 60-е годы сняты. Где современные «Берегись автомобиля», где «Джентльмены удачи»?
— И передач таких нет — ничего, похожего на наш «Кабачок», поэтому остается театр, но сцену я и люблю больше всего.
Из книги Ольги Аросевой «Без грима на бис».
«...По соседству со мной, в одном подъезде, жил Михаил Аркадьевич Светлов (знаменитый советский поэт, автор «Гренады» и «Песни о Каховке». — Д. Г.). Двери его почти пустой однокомнатной квартиры, где он обитал после развода с женой, не закрывались: вести нехитрое хозяйство помогали лифтерши, которые его очень любили...
Иной раз стою у лифта, чтобы подняться наверх, и вдруг слышу шум открывающейся двери. Выглядывает из своей квартиры Светлов: «Старуха, ты умеешь готовить? Я с детских лет мечтал, чтобы на столе появилась жареная утка и чтобы она целиком так лежала, не кусками...». Потом я его пригласила, и эту утку он увидел у меня целиком — был страшно доволен.
Часами просиживал он у окна своей квартиры, выглядывая на улицу. Спрашиваю: «Михаил Аркадьевич, что вы так сидите?», а он отвечает: «Я жду — вдруг что-нибудь произойдет...». Как-то сказал мне: «Знаешь, на этом доме когда-нибудь будет висеть мемориальная доска и на ней будет написано: «Здесь жил и никогда не работал Светлов»...
Последние свои годы он очень много болел, говорил: «Когда я умру...». Я как-то перебила: «Ну что вы, Михаил Аркадьевич?», а он: «Какой-то вирус нашли, и знаешь, что меня больше всего мучает? Не могу к этому слову рифму подобрать». Подумав, я предложила: «Один проклятый вирус под микроскопом вырос — так можно сказать?». Он искренне восхитился: «Старуха, это гениально!».
Однажды к нему пришел из Литфонда человек, который занимался похоронными делами. Светлов вдруг спросил: «Слушай, а как меня хоронить будут?». — «Ну, Михаил Аркадьевич, что за разговор?!». — «Нет, ну какой порядок?». Человек говорит: «Есть разные категории. Первая — 600 рублей, вторая — 300, третья — 100». — «А я по какой?». — «Вас будут по первой, естественно, категории». — «Пусть по третьей хоронят, а разницу в 500 рублей принесите сейчас!».
...Горько терять друзей — они уходят, и остается пустота... Ушедших уже гораздо больше, чем ныне здравствующих, но я рада, что память мне и сегодня не изменяет, что мое прошлое живет со мной».
«Люблю просыпаться по утрам, когда за окном солнце и когда то ли дождь, то ли ранний, легкий, белый снег. Думаю, что я вообще умею радоваться жизни. Не люблю нытиков, которые на простой вопрос: «Как поживаешь?» — отвечают многословным повествованием о собственных болячках.
Я живу в небольшой двухкомнатной квартире. Друзья уговаривают ее поменять, увеличить в размере, но я думаю: зачем? Моя семья — это я сама и нечасто собирающиеся под моей крышей друзья. Детей у меня нет, есть любимые племянники — чем могу, стараюсь им помочь. Я люблю, чтобы в доме было чисто и просторно, чтобы меня окружали немногие удобные, привычные вещи и книги — только избранные и любимые. Люблю растворенные настежь окна...
Наверное, мое жилище могло быть более изысканным и стильным, но на это — собирание, коллекционирование, реставрацию антикварных вещей — у меня просто не хватает времени. Даже ковер я купила только после того, как сестра Елена, приехав из Омска, укорила меня: «Известная актриса, а ни единого ковра в доме нет...».
С ранней весны каждый свободный час, которых у меня немного, провожу на своей внуковской даче. Какое это наслаждение знать, что недалеко от Москвы есть кусок земли, деревья, кустарники, трава, цветы — твое собственное место! Какое наслаждение — в летний день босыми ступнями чувствовать землю и какой покой, какое отдохновение — вырвавшись из городской суеты, закинув голову, как в детстве, наблюдать неспешный и вечный ход облаков в высоком небе!
Я несколько раз была замужем и всегда по-хорошему расставалась со своими мужьями. Подруги и сестры считали, что достойного избранника я не дождалась. Не знаю, может, и вправду мои мужья были слабее меня, но они мне нравились. Все до единого обладали прекрасной мужской внешностью и мужским благородством — некрасивых, невзрачных я не любила, — а ума мне хватало собственного. Уходя, я никогда ничего от своих мужчин не брала, и потому наши дружеские отношения продолжались или возобновлялись, как только притуплялась острота расставания».
«Моя жизнь несколько раз начиналась с нуля, мне очень долго не давали почетного звания. В графе «образование» у меня стоял прочерк, так как училище оставила за два года до окончания. Следовательно, указание на профессию отсутствовало, а рядом значится, что я — народная артистка России. Впрочем, и тогда, в молодости, и теперь все это мало меня волновало. Наверное, потому, что я достаточно сильный и независимый человек.
Ни красавицей, ни покорительницей мужских сердец, ни властительницей моды я никогда себя не считала — думала, что в лучшем случае я хорошенькая. Были периоды, и в Ленинграде, и в Москве, когда ходила рвань рванью и нисколько от этого не страдала. Женскими комплексами природа меня, к счастью, не наделила: я была уверена, что, если только всерьез понадобится, могу в компании привлечь все внимание к себе и увести за собой любого, кто пришелся по вкусу. Так, впрочем, не раз и случалось...».
«Я не чувствую старости и очень люблю людей, которых, несмотря на возраст, никак не назовешь стариками. В жизни мне многое до сих пор интересно и не меньше, чем в молодости, я хочу играть на сцене».
«Я люблю общество. Молодых — больше, чем своих сверстников. Мне с новым поколением интересно, и я сама чувствую себя моложе. Люблю веселое застолье, вкусно поесть, но еще больше люблю остроумную и просто умную беседу за столом. Стараюсь не появляться в компании незнакомых, случайных людей. Очень ценю в человеке талант, но еще больше — непосредственность, оригинальность, свободу, отсутствие комплексов, острый ум и дар острого слова».
«Отыграв «Как пришить старушку», любимый нами спектакль нынешнего репертуара Театра сатиры, мы никогда не расходимся — ужинаем вместе в моей гримерной. Едим картошку, квашеную капусту, селедку, холодное мясо, умеренно выпиваем, чтобы сбросить напряжение, и нам, участникам спектакля, всегда приятно, интересно друг с другом.
Деньги ценю постольку, поскольку они дают мне независимость. Прежде всего — возможность путешествовать по миру и еще ремонтировать мою любимую дачу.
Считаю для себя законом не обижать людей больше того, чем они заслуживают, и никогда не обижать ниже стоящих. Считаю также, что помогать, пользуясь своим именем и известностью, надо не тогда, когда тебя об этом попросят (просить человеку вообще очень трудно), а гораздо раньше, как только увидишь человеческое несчастье и нужду.
Не прощаю одного — предательства, к несчастью, на собственном опыте узнав, что это такое. В силу сложных обстоятельств театральной работы иногда вынуждена общаться и с предателями, но все равно помню о том, кто есть кто.
В себе самой не люблю несдержанности, резкости по пустякам, своего ядовитого языка (хотя всегда говорю прямо в лоб, ни в коем случае не за спиной и не за глаза). Резкости свои объясняю не только генами, подарившими мне трудный характер, но и тем, что, рано начав жить самостоятельно, чего-то недобрала в воспитании. Тем более восхищаюсь воспитанными и выдержанными людьми — и не очень говорливыми тоже».
«Я не верю в жизненную и творческую удачу тех, кто сидит сложа руки и ждет, когда улыбнется судьба и жареный блин упадет прямо на нос. В театре так не бывает, и актерская профессия вовсе не такая зависимая, как это принято считать, — она требует ежедневных усилий, деяний, вызова судьбе.
Я очень люблю путешествовать и в этом похожа на пожилых дам Европы и Америки, которые только и начинают по-настоящему жить, когда выходят на пенсию. Пробую странствовать, на пенсию не выходя, и если хватит сил, здоровья и, конечно же, средств, я еще поезжу, посмотрю белый свет и людей.
Я рада, что моя память и сегодня не изменяет мне, что мое прошлое живет со мной и я его вижу. Молодое, мужественное, страстное, с яркими зелеными глазами лицо моего отца и прелестный, тающий в дымке лет, образ моей матери. Когда уже без нее я играла швею в «Мистерии-буфф» Маяковского, я попросила в точности повторить милое выпускное мамино платье — с прошивками и белой вставкой на груди.
Я помню туман над Елагиным островом, каменных львов у самой кромки невской воды, дальнюю петербургскую панораму и то, как, волнуясь, читал мне влюбленный Арбузов любовную лирику Блока.
Я люблю своих друзей. Свято чту всех ушедших (увы, их куда больше, чем ныне здравствующих). Живые могут сказать о себе лучше, чем я, но воспользуюсь случаем и все-таки хоть кратко, но скажу о них».
— Ольга Александровна, я благодарен вам за беседу. Здоровья вам, новых ролей, и дай Бог, чтобы ваши прекрасные глаза так же ярко блестели!
— Взаимно. Мне хорошо было с вами: во-первых, вы умеете слушать, а во-вторых, умеете спрашивать...
