Один из лучших советских – русских поэтов Юлия Друнина
ушла на фронт защищать страну в 16 лет.
Узнав о гибели СССР, она добровольно ушла из жизни,
ибо на этот раз не смогла её защитить! - Юрий Богуславский

 

У дочери Юлии Друниной Елены Липатниковой своя версия...

"Она потеряла опору после смерти любимого человека, а все остальные невзгоды лишь увеличивали угол наклона: развал страны, крушение идеалов юности, отсутствие уважения к заслугам фронтовиков. В какой-то момент этот угол стал критическим. "

* * *

 

Сегодня Юлии Друниной  исполнилось бы 98 лет.

*  *  *

«Отношения Друниной и Каплера – это история Ромео и Джульетты, уже немолодых, но абсолютно прекрасных». Такую формулу любви применил к этой паре кинорежиссёр Эльдар Рязанов.

 

– Я только после маминой смерти многое стала понимать… Война у всех что-нибудь забирает: у кого жизнь, у кого совесть, у мамы она забрала душу. Она до конца дней тосковала по солдатской шинели, по боевым друзьям. Ей снились страшные сны про то время, но это было гораздо лучше, чем бессонница, которой она страдала после возвращения с фронта. Чтобы засыпать, она была вынуждена принимать сильнодействующие снотворные, которые доставать было крайне сложно. Про войну она почти никогда не рассказывала, была очень закрытым человеком, все её эмоции и воспоминания – в её стихах и в автобиографии. 

Знаю, что она сделала всё, чтобы оказаться на фронте, в самом пекле. Под Можайском её взяли к себе санитаркой обороняющие подступы к Москве пехотинцы. Там и случились для неё первый бой, первые убитые и раненые, первое окружение, первая любовь. Комбат, молоденький учитель из Минска, вывел своих солдат и маму из окружения, но сам подорвался на мине. Второй раз она попала на фронт через полтора года, в санитарный взвод. Тогда получила первое ранение осколком в шею. Лежала она после операции в мужской палате, других просто не было. Ей было больно, трудно, стыдно. Правда, раненые мужики старались при ней меньше материться и отворачивались, когда ей делали перевязку. Именно в госпитале она написала стихи о своих фронтовых впечатлениях. В числе других появились и те, которые её прославили:

Я только раз видала рукопашный, 

Раз – наяву и сотни раз – во сне, 

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Выписавшись из госпиталя, мама поехала в Москву в Литературный институт, нашла там парторга Славу Владимировну Ширину, дала ей почитать свои стихи… 

«Слава Владимировна была человеком предельно честным. А стихи мои ей не понравились. Они и впрямь были слабыми, хотя в них и попадались отдельные удачные строки. «У тебя есть искренность, теплота». Но у кого из девушек, пишущих стихи, нет этих качеств? Раздавленная, ушла я из Дома Герцена. И через несколько дней отправилась в военкомат со слёзной просьбой опять отправить меня на фронт. Я-то знала, как нужны там сёстры и санитарки. А кому я нужна здесь? Я,  бездарь, невесть что возомнившая о себе». 

[Юлия Друнина]

– После этого мама снова вернулась на фронт: бои за Ригу, тяжёлая контузия, после которой её комиссовали. Шёл декабрь 1944 года, вступительные экзамены в Литературный институт уже прошли. Тогда она в шинельке и кирзовых сапогах просто начала ходить на занятия первокурсников, и никто не решился ей запретить. На груди у неё красовались орден Красной Звезды, медаль «За отвагу». Так и началась её учёба. 

Солдатские будни

Только что пришла с передовой

Мокрая, замёрзшая и злая,

А в землянке нету никого,

И, конечно, печка затухает.

Так устала — руки не поднять,

Не до дров, — согреюсь под шинелью.

Прилегла, но слышу, что опять

По окопам нашим бьют шрапнелью.

*  *  *

До сих пор

не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.

И откуда взялось

столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать!— Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.

*  *  *

 Увидев, что запас этой прочности у людей ею любимой страны, по воле  руководителей страны рухнул, уходя добровольно из жизни, написала вещие строчки:

        Ухожу, нет сил.

Лишь издали
        (Всё ж крещёная!) помолюсь
                За таких вот, как вы, за избранных
        Удержать над обрывом Русь.
             Но боюсь, что и вы бессильны.
  Потому выбираю смерть.
       Как летит под откос Россия,
    Не могу, не хочу смотреть.

*  *  *

 

Да, многое в сердцах у нас умрет,
Но многое

останется нетленным:
Я не забуду

сорок пятый год —
Голодный, радостный, послевоенный.

В тот год,

от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны,
Благословляя каждую минуту.

Как дорог был нам

каждый трудный день,
Как «на гражданке» все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.

И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!

*  *  *

«Теперь, узнав жестокую правду о второй – трагической, чудовищной, апокалипсической стороне жизни тридцатых годов, я (не примите это за красивые слова) порой искренне завидую тем сверстникам, кто не вернулся с войны, погиб за высокие идеалы, которые освещали наше отрочество, нашу юность и молодость...»

[Юлия Друнина]