Как правило, все великие композиторы прошлого запечатлеваются в массовом сознании довольно однобоко. Бетховен видится многим исключительно бурно-героическим, Шопен - утончённо-меланхолическим, Россини - остроумным балагуром, а Римский-Корсаков - оперным сказочником. Но всё это верно только отчасти.

Когда Гайдну было немного за тридцать, он писал музыку, совершенно далёкую от солидных Лондонских симфоний и вечных истин поздних ораторий. Он ставил смелые эксперименты, шёл против правил и "высекал огонь" эмоций в душах аристократов, приезжавших в гости к князю Николаю Эстергази в его великолепный дворец (точнее, дворцы).
В эти годы (с 1765 по 1772) он написал несколько драматических - "патетических" и "аппассионатных" минорных симфоний (№26, 39, 45, 49, 52) - очень необычных и непохожих друг на друга.

Трудно сказать, чем объясняется их появление. Но только не личными обстоятельствами. Это были очень счастливые годы в жизни Гайдна.
Как раз в это время его карьера стремительно пошла вверх. В середине 60-х он стал, наконец, главным придворным капельмейстером со всеми привилегиями этого положения: высоким жалованием, позволившем ему купить дом в Айзенштадте, держать собственный выезд (подарок одного из его учеников) и прислугу. Его талант был высоко оценён князем Эстергази:
«Мой князь был доволен всеми моими работами, я всегда получал от него аплодисменты".
Кстати, не только аплодисменты. Князь Николай I демонстрировал своему капельмейстеру полное уважение и поддержку: он дал ему большую ссуду на покупку дома и дважды полностью восстанавливал его на свои средства после пожаров.
Кроме того, в распоряжении Гайдна было всё, о чём только может мечтать композитор: оркестр из хороших музыкантов, придворная сцена и певцы для постановки опер и зингшпилей, а также изысканная публика, знающая толк в прекрасном - многочисленные гости Эстергази.

Как бы там ни было, мятежные и даже революционные (в широком смысле слова) звуки выливались иногда из под пера молодого Гайдна в те годы, когда Бетховен ещё даже не родился.

Наверняка, каждый, кто учился в хмузыкальной школе, вспомнит эту необычную симфонию Гайдна.
В последней - быстрой четвёртой части музыка вдруг останавливается на полуслове, и после многозначительной паузы следует как бы специальное приложение - музыкальное прошение в почтительной форме, но с прозрачными намёками на жалобу и интересным перфомансом: все исполнители постепенно покидают сцену - сначала духовые, затем струнные. Два последних скрипача заканчивают музыку не точкой, а многоточием.
Гайдн рассказывал своим биографам, что это был намёк князю Эстергази на недовольство музыкантов капеллы, вынужденных дольше обычных сроков оставаться в летней резиденции (в "пустыне", как называл это загородное поместье сам Гайдн). Их семьи оставались в Айзенштадте, и затянувшаяся разлука вызывала упадок духа и недовольство.
Возможно, поэтому началосимфонии - первая часть - имеет такой тёмный и бурный колорит. Её первую, очень яркую тему, Гайдн использовал впоследствии в одной из своих "Парижских симфоний" (№85).

Это первая минорная симфония Гайдна (после тридцати семи мажорных), и в этой музыке невозможно узнать "добродушного старичка" Гайдна в неизменном парике, отца-основателя главных инструментальных жанров XVIII века, который смотрит на нас с портрета в учебнике музыкальной литературы.

Гайдн написал её, вероятно, в 1765 году (такая дата значится в последнем академическом издании его сочинений).
В ней четыре части. Вот первая - настоящая драма, вытекающая из одного простого мотива. Но какую интригу выстраивает Гайдн с помощью неожиданных остановок, эффектных контрастов и энергии ритма!

Но это ещё не всё. В финале Гайдн, не сводит все исходные конфликты к чему-нибудь общепримиряющему, как это было принято в симфониях того времени, а наоборот - добавляет эмоционального жару и мятежных страстей, так что всё это превращается настоящую душевную бурю с "громом и молниями". Недаром эту симфонию иногда называют "Буря на море".

Конечно, эту симфонию стоит послушать целиком, только тогда можно оценить все её эффекты.