Тук-тук, тук-тук. Метроном моего сердца барахлит. Город взят в кольцо блокады кладбищ: мертвые окружают живых. Силы явно не равны, но живые не собираются сдаваться. В любой войне всегда один победитель – смерть... Пишу иногда короткие рассказы, на романы мне не хватает время и душевных сил. В каждом произведении остается часть меня, которая уже никогда не будет принадлежать мне – беспомощная жалкая тень прошлого. Я отрекаюсь от нее в пользу будущего. Эти рассказы – личное кладбище, куда я изредка прихожу, чтобы перечитать эпитафии своим чувствам и подумать всерьез: «Le bel aujourd* hui!”. Жуткие ощущения!
Третий день небо обливается химическими слезами, у него депрессия с приступами ливневых истерик. Видно всевышний психиатр тоже решил устроить себе отпуск и прохлаждается где-нибудь на побережье в веселой компании. Я никогда не доверяла этим шарлатанам: они за наши же деньги пытаются нам навязать собственный замутненный взгляд на жизнь, покритиковать наши переживания, засунув их глубже на полки подсознания, словно заношенные вещи, и убедить в том, что комплексы – это атавизм, передавшийся по наследству от советских предков. Как же – так я и поверила этим идолопоклонникам озабоченного Фрейда! Бесплатная медицина была значительно гуманнее. В те времена вашу душу никто пальцем не трогал, потому что у советского человека был стандартный набор: пламенное сердце, обязанное работать, как слаженный механизм во благо государства, и чистые идейные помыслы о том, как в кратчайший срок построить светлое будущее, а душа не входила в этот соцпаек. Она считалась чем-то недостойным российского гражданина, богемной отрыжкой Запада. И ее оставляли в покое, стараясь не лезть в эту топь. Гиппократ уже миллион раз пожалел, что ввязался в это цирковое шоу со своей клятвой. Знай, он заранее, что медицина обернется кровавой бойней не на жизнь, а на смерть – ушел бы в монастырь отмаливать грехи. Мне не нужны услуги этих извращенных умов. Я сама себе психолог – очень удобно и безопасно. Кто может знать меня лучше меня самой?
В последнее время полюбила кислое и горькое. Пью отличный черный кофе и заедаю тахинной халвой сладко-приторную улыбку. В нашей стране быть счастливым сродни душевной болезни. Счастливая улыбка заставляет оборачиваться прохожих, вызывая беспокойство и тревогу в глазах. Ну и наплевать – мне весело. Сегодня нашла на верхней полке шкафа в углу подарочную коробку с меховыми наручниками. Время тянется густой медово-золотистой струйкой из прошлой весны. Наручники и Герман в моей памяти неразделимы, как сиамские близнецы. Герман – это черный Mustang и швейцарские часы на загорелом запястье, власть и горький шоколад осторожного взгляда, смелые ночные СМС сообщения «В чем ты сейчас спишь?» и мурлыкающий голос по телефону. Я пою сейчас в твою честь «Bessame, bessame mucho», загорелый мачо. Ты хотел любви в стиле садо-мазо, тебе не нужны были чувства. Надеюсь, ты ее получил где-нибудь, иначе ты лопнешь, как клоп, напившийся впрок чужой крови, от сдерживаемых в себе инстинктов. Наручники я оставила себе на память, мой раб. Но ты их так и не успел примерить... Вот и еще одна частица моей жизни канула в вечность...
Источник: ник на одной из популярных соцсетей
