Кому, сообразно милости природы либо участи, выстрел таковой удел, тот с робкой заботливостью станет смотреть, чтоб врождённый источник счастья постоянно был ему доступен, условием что считаются самостоятельность и досуг. Их он добровольно добудет умеренностью и расчетливостью; это самая для него тем проще, будто он никак не обязан – сходственно остальным – находить удовольствий вне. Потому надежда чинов, средств, благожелательности и согласья света никак не соблазнит его отрешиться от самого себя, и спуститься по низменных влечений и отвратительных вкусов людей. Ежели представится вариант, то он поступит как Гораций в послании к Меценату.
Вообщем очень тупо терять что-или внутpи себя с тем, чтоб победить вне, т. е. отдавать покоем, досугом и автономией, – полностью либо в большей доли – из-за сияния, чина, роскоши, почета либо чести. Этак, но, поступал Гете; меня ведь мой гений радикально влек в ином направленности.

Приведенная тут правда, гласящая, будто родник счастья берет близкое правило в самом человеке, обретает доказательство в правильном замечании Аристотеля (поучение Никомаху, будто каждое удовольствие подразумевает некую активность, использование знаменитой силы и немыслимо в отсутствии этакого. Преподавание Аристотеля, утверждающее, будто блаженство человека содержится в вольном применении доминирующих в нем возможностей, – воспроизводится Стобеусом в его изыскании о перипатетической этике блаженство, разговаривает он, состоит в упражнении собственных возможностей работами, способными отдать узнаваемый итог.

Исконное предназначение сил, коими натура наделила человека, содержится в борьбе с нуждою, утесняющей его со всех сторон. Раз данная сражение прерывается, неиспользованные силы стают ярмом, и человеку приходится играться ими, т. е. напрасно растрачивать их, потому что по другому он подвергнет себя деянью иного родника человечного мучения – скукотищи. Она мучает до этого только авторитетных и состоятельных людей; Лукреций отдал отличное изображение их мучений, сочность которого мы в хоть какое время можем испытать в любом великом городке. У таковых людей в молодости огромную роль играет телесная причина и производительная дееспособность.

Однако позднее остаются одни искренние силы; ежели их не достаточно, ежели они нехорошо развиты либо ведь отсутствует этих к их деловитости, то выходит суровое горе. Этак как свобода имеется единственная неиссякаемая причина, то пытаются ее пробудить, разжигая в себе влечения, прибегая, напр., к большой увлекающейся забаве – воистину унизительному изъяну.