Я всегда любила страдание. Мне нравилось преувеличивать свои огорчения, свои горькие размышления; непростые отношения с родителями, непонимание с другими детьми в жестоком узком кругу и, следовательно, невозможность претендовать на какое-то сближение с ними привели к тому, что я оказалась как бы в изоляции, и это продолжалось до конца отрочества, когда я поняла, что лучше делать вид, будто знаешь меньше, чем другие, и , постигая все, изображать из себя тупицу… Примерно в это же время я начала подозревать, что моя жизнь абсурдна, а бесконечное чтение привело меня к пониманию, что я близка к разгадке, почему я так не приспособлена к жизни в обществе, вопрос «для чего?» возникал у меня все чаще и казался мне невыносимым, всевозможным человеческие пороки, - а мне хотелось верить в человека!- черная дыра будущего, неотвратимо ведущая к смерти, и настоящая черная дыра – эти и другие подобные мысли одолевали меня, и я даже не пыталась противостоять им.
…
Мне было 17 лет, когда я поняла, что страдание – не только средство избежать пошлости, прикоснуться к возвышенному. Тем не менее, не только это испытание и боль сказали мне и продолжают говорить, что именно они делают из меня то, что я есть.
Я еще не все знаю об этом кричащем отчаянии, перед которым я бессильна