Хоуэлл

Заболела голова – резко и сильно. Взял ноутбук, поднялся. Поплёлся в сад – к прохладному, уже больше утреннему, чем ночному воздуху. Пока черно, но небо медленно выцветает в бархатную, сливовую синеву. Тучи разошлись и то, что недавно прошёл дождь, угадывается разве что по шороху непрестанно срывающихся с шиповника и высокой травы капель. Город спит, и каждый глухой всплеск ясно слышен. У соседей играет… музыка. В пять утра. Негромко, но слышно очень хорошо. Наверняка, не только мне, но и жителям ближайшего к ним дома. Одна старая песня сменяется другой, лиричной и слишком наивной. Где-то далеко по главной улице проносится мотоциклист – гул двигателя неловко вспарывает затишье, накрывшее сонным колпаком всю округу. Хлопает дверь в боковом дворе. Слышу, как в доме напротив открылся кран. Гул воды, звон посуды… В пять утра? Что сегодня со всеми. Сижу на крае мокрого белого шезлонга, который опять никто не убрал в сарайчик. Обычно там велосипеды, инструменты и доски, но на ночь следует убирать и летние стулья, не июль-месяц всё же. Запрокидываю голову. На втором этаже дома, в котором мы снимаем весь квартиру (отхватив себе и тот самый сад, в котором я пишу это, повинуясь порыву), горит свет. Они всегда оставляют его гореть на кухне до утра. Бояться? И кого? Мышей, поселившихся в подполе?
Постепенно становится зябко, и ко мне приходит нежеланная мысль. Уже осень.
Мой любимый август отзвучал своё. Запрокидываю голову и смотрю на холодные, поредевшие звёзды. Нахожу Кассиопею. Луна – уже давно стремящийся к совершенству месяц – скрылась где-то за крышами и трубами. Тонко пахнет печным дымом. На улице, протянувшейся от нашего двора к главной, во всех домах топят камины с наступлением холодов. Я люблю осень. Тёплую, дождливую, угрюмую осень, в этой стране она бывает щедрее на тепло, чем лето. Просто лето люблю и всегда любил больше её.
Пахнет мокрой землёй и стружкой. Последний запах идёт со стороны сарайчика. Мы укрепляли крышу и заднюю стенку, несмотря на то, что дело было довольно давно, свежеобструганными досками пахнет до сих пор. Небо голубеет у самой кромки, звёзды бледнеют и угасают.
Скоро начнут желтеть и падать листья, подъём в ближайшую горку уже усыпан опадышами… Кот шастает по забору. Прошёл мимо, но замер, заметив и теперь балансируя в крайне неудобной позиции, с перекрещщеными лапами. Сверкнул зелёными глазами и, грациозно качнувшись, пропетлял дальше, между проросшими сквозь камень клочками травы и тонкими стеблями суховатых цветов. Проснулись чайки – со стороны приближенной к морю слышны звонкие, отрывистые крики.
Покурил бы, но в портсигаре кончились самокрутки, а возвращаться в дом и крутить новые… Уйдёт и настроение, и желание. Зрение совсем привыкло к полумраку, вижу редкие кустики посаженной у стены земляники, отдельные камешки на земле. На востоке, на самой крыше ближайшего дома, возле невысокой трубы, яркая, остро светящаяся точка – утренняя Венера. Значит, скоро рассвет, значит, я безнадёжно поздно лягу, значит…
У меня плохой сон и беспокойные, запутанные сновидения, которые сменяются глупыми и несвязными ближе к пробуждению. На фоне светлеющего неба, похожие на редкие, растрёпанные пёрья огромной вороны, чёрными тенями вырисовываются очертания листьев шиповника.
Будь я сейчас за городом, можно было бы пойти, медленно растопить печь, поставить кофейник, выпить кофе и пойти косить. Ещё можно, траву мы косили до начала-середины сентября.
Вокруг всё просыпается; хлопают двери, слышны голоса и шаги, прикроватными лампами подсвечиваются окна жаворонков и незадачливых сов. Меня тянет вернуться в дом; не могу сказать, что я предпочитаю деревню городу, я вырос, жил в нём, я к нему привык, но ближе к осени меня тянет туда, где нет машин, где можно побаловать себя одиночеством. Я люблю холодные туманы и уходящие к югу журавлиные стаи. Пожалуй, если я и скучаю по родной стране, то только ближе к сентябрю-октябрю. И то, всё больше ночами.
Чайки кричат всё громче. А ведь я тут сижу всего-то около часа. На неделе нужно сходить побродить по центральному парку.
Небо у горизонта уже бледно-синее. Некстати вспомнился барвинок, но барвинок куда теплее оттенком, чем эта льдистая прохладца.
Пожалуй, я вернусь в дом, отогреюсь и усну. На край ноутбука, почти к букве “й” подобрался паук. Мимо плетётся ранний прохожий, поднимаясь в горку – из-за дощатой двери я его не вижу, только слышу вздохи, шаркание подошв и тихий кашель. Возле нашего дома, совсем близко, буквально в пяти-семи минутах ходьбы – железнодорожные пути. Слышу, как где-то там, возле них, на подходе, что-то довольно тихо, но до зубной боли скрежещуще катят. Чайки обнаглели совсем, кружатся над самыми домами, вопят хуже ворон.
Осень. Да… Недаром недавно я видел сон про школу и французские глаголы. Пора спать.