«Хэшбери» – столица хиппи (Хантер Стоктон Томпсон) - раритетная статья, «Нью-Йорк Тай
Ещё в 1962 году Хейт-Эшбери представлял собой убогий рабочий район, медленно заселяемый неграми, где преступность и насилие расцвели так буйно, что жители стали вступать в патрули самообороны. Домохозяек грабили по дороге в магазин, подростков резали и забивали в бандитских разборках, а каждый пьяница на Хейт-стрит был потенциальной жертвой местных бухоловов.
Теперь, с пришествием наркокультуры, даже самые консервативные старожилы говорят, что на улицах стало куда безопасней. Кражи со взломом никуда не делись, но насильственных преступлений всё меньше. Трудно найти кого-нибудь не из хиппи, кто согласится, что благодаря психоделикам в районе стало лучше жить. Но еще труднее найти человека, который предпочтет шарахаться от бандюков с ножами, чем переступить через хихикающего на тротуаре обдолбанного хиппи. Мирное сосуществование, к которому пришли хиппи и местные жители, городские власти понять, судя по всему, не в силах.
Для происходящего в Хэшбери придумано множество дешевых ярлыков, но ни один из них не годится: «поколение любви», «поколение хэппенинга», «поколение Комбината» а даже поколение ЛСД. Последнее определение лучше всех, но точности ради его, пожалуй, стоит поправить на head generation. Head на языке хиппи – тот, кто употребляет психоделики: ЛСД, марихуану («траву»), мескалин (пейот), бензедрин (амфетамин), метедрин (метамфетамин), и еще полдюжины других, которых относят к классу «психостимуляторов», «расширяющих сознание» или head drugs (наркотики для головы). На другом конце спектра – body drugs (наркотики для тела): опиум, героин, барбитураты и даже алкоголь. Последние относятся к депрессантам, а наркотики для головы – к стимуляторам. Однако производители ни тех, ни других гарантий не дают, так что в Хэшбери хватает людей, чей мозг жестоко пострадал от наркотиков, которые, по идее, должны вызывать умиротворенность и эйфорию.
Другую опасность таит в себе распространенная тенденция принимать по 2-3 наркотика сразу. Сочетание кислоты с алкоголем может оказаться смертельно опасным: буйство, суицидальная депрессия и просто нервный срыв, что заканчиваются тюрьмой или больницей.
Многих, по крайней мере, в Сан-Франциско, беспокоит то, что столько людей принимают столько ЛСД. По утверждению одного врача из общесоматической больницы, в Хейт-Эшбери живет по меньшей мере 10 000 хиппи, и каждый день в психиатрическое отделение доставляют четырех, словивших бэд трип – психоз. По оценке этого врача, если в городе кислотников – лишь 1,5%, то в Хэшбери их почти 100%.
Оценка эта нелепа; если бы каждый хиппи в Хэшбери принимал кислоту каждый день, соотношение по району всё равно не достигло бы и 50%. Многие местные жители время от времени балуются травой, но на ЛСД отваживаются немногие. Разница в силе примерно такая же, как между пивом и виски. Даже по меркам хиппи больше одной дозы кислоты в неделю считается перебором.
Кислотники в основном более-менее знают меру, но за последние месяцы сюда понаехало столько молодых, неопытных хиппи, что уличные тусовки под кислотой стали вполне обычным делом. Местные полицейские жалуются, что кислотники бросаются под машины, раздеваются донага в магазинах и прыгают сквозь зеркальные стекла. По рабочим дням обстановка напоминает Макдугал-стрит в Гринвич-виллидж, но из-за «хиппи по выходным» и нервных зевак из пригородов по субботам и воскресеньям образуются кошмарные пробки. На тротуарах настолько людно, что даже безобидные безобразия грозят беспорядками.
Муниципальные автобусы по выходным по Хейт-стрит больше не ходят: маршруты поменяли после того, как толпы хиппи устроили сидячие демонстрации на улице, парализовав всё уличное движение. Теперь по Хейт-стрит регулярно ходят только туристические автобусы компании «Грей Лайн», которая недавно включила «хиппиленд» в свою дневную обзорную экскурсию по Сан-Франциско. В рекламе это называлось «единственная заграничная поездка без выезда за пределы континентальных Соединенных Штатов», и туристы, для которых Хейт-Эшбери – нечто вроде человеческого зоопарка, сразу повалили валом. Единственную неприятную нотку в поездку внёс какой-то хиппи, который бежал рядом с автобусом и показывал пассажирам зеркало.
В прошлом году в Беркли самые убежденные политические радикалы, которые всегда смотрели на хиппи как духовных союзников, забеспокоились о долговременных последствиях творящегося в Хейт-Эшбери. Студентам, некогда ярым активистам, теперь нравится валяться на квартире и улыбаться миру сквозь густой кумар или, что еще хуже, наряжаться клоунами или индейцами, и балдеть под ЛСД по несколько дней кряду.
Даже в Беркли политические митинги 1966 года были наполнены музыкой, безумием и абсурдом. Вместо транспарантов с революционными лозунгами демонстранты стали приносить цветы, воздушные шарики и красочные плакаты с лозунгами Тимоти Лири, верховного жреца кислоты. Наркокультура распространялась быстрее, чем подозревали политические активисты. В отличие от рьяных радикалов из движения «За свободу слова», хиппи предпочитают выпадать из общества, а не менять его. Хиппи в среднем моложе политических активистов, а пресса заклеймила их «укуренными левыми» – несерьезным сборищем торчков и сексуально озабоченных, которые просто «за компанию».
А потом с перевесом в почти миллион голосов губернатором избрали Рональда Рейгана. Вскоре Кларка Керра сместили с поста ректора Калифорнийского университета – прямое следствие победы Рейгана. В ноябре того же года Республиканская партия получила 50 мест в Конгрессе. Это недвусмысленно дало понять администрации Джонсона, что несмотря на всю шумиху о Беркли и новых левых, большинство избирателей гораздо воинственнее и консервативнее, чем представляли себе в Белом доме.
Урок не прошел даром для хиппи, многие из которых по-прежнему считали себя хотя бы отчасти политическими активистами. Одним из самых очевидных итогов разгрома на выборах 1966 года стала утрата новыми левыми иллюзий насчет своего влияния. Союз хиппи и радикалов рассчитывал, что избиратели не пустят в Конгресс «правых поджигателей войны» но фиаско потерпели «либеральные» демократы.
Поэтому не случайно, что очень быстро, за одну зиму 66-67 гг. Хейт-Эшбери превратился из тихого необогемного анклава, которым он был в течение четырех-пяти лет, в многолюдный, непокорный оплот наркомании. Хиппи и так всерьез никогда не мнили себя людьми будущего, а в итогах выборов увидели еще и жестокое подтверждение тщетности борьбы с устоями по чужим правилам.
Они решили, что надо создать нечто совсем новое, а сделать это возможно лишь одним способом – уйти – в прямом и переносном смысле – из Беркли в Хейт-Эшбери, от прагматизма к мистицизму, от политики к траве, от недовольства и протестов к покою и свободе любви, естественной и непринужденной жизни.
Кредо Хейт-Эшбери выразила как нельзя лучше Джойс Франсиско, 23-летняя заведующая рекламного отдела новой хипповской газеты «Сан-Франциско Оракл». Несколько месяцев назад в интервью обозревателю солидного издания она попробовала объяснить, что значит хиппи:
– Я люблю весь мир. Я божественная мать, частица Будды, частица Бога, частица всего.
– Как вы живете? – спросила журналистка.
– Перебиваюсь понемногу. У меня нет денег, нет вещей. Деньги хороши, когда они приходят и уходят, а то получается заморочка. Мы заботимся друг о друге. У нас всегда есть деньги на бобы и рис, и кто-нибудь обязательно приносёт мне траву и кислоту. Я как-то пыталась приспособиться, играть по правилам и загремела в психбольницу. Но сейчас я свободна и счастлива.
Следующий вопрос: «Вы часто употребляете наркотики?»
– Ну да. Когда я захожу в тупик, то закидываюсь кислотой и меня выносит. Кислота – это путь напрямик к реальности, она выбрасывает тебя прямо в реальность. Она нужна всем, даже детям. Просветление – это здорово. Пусть просветляются в юном возрасте, зачем ждать. Человеку нужна полная свобода. Вот в чем Бог. Надо отбросить лицемерие, бесчестность, фальшь и вернуться к чистым ценностям детства.
Тогда журналистка осведомилась у Франсиско, молилась ли та когда-нибудь.
– Ну конечно. Я молюсь в лучах утреннего солнца. Оно питает меня своей энергией, и тогда я тоже излучаю любовь и красоту и питаю ими других. Я молюсь бескорыстно, мне ничего не нужно. Всё, от чего я тащусь – ЛСД, секс, фенечки – для меня как святое причастие. Вот в чем фишка.
Просекла ли журналистка фишку или нет, но она выставила интервью на суд читателей, коим это по силам. И таких много. А кто думает, что все хиппи Залива живут только в Хэшбери, просто не желает видеть происходящего вокруг.
В обычных обстоятельствах быстрорастущая популярность психоделиков стала бы главной темой любой статьи о хиппи. Но из-за чрезмерно жестоких законов о наркотиках невозможно, или, по меньшей мере, негуманно подтверждать фактами собранный материал.
Журналист, имеющий дело с торчками, оказывается перед странной дилеммой. Честно писать об этих людях можно только если ты сам такой же. Есть одна банальная истина насчет психоделиков: всякий, кто пытается писать о них без личного опыта, – дурак и обманщик.
Однако писать на основе опыта значит сознаться в преступлении, а еще подставить людей, чье единственное «преступление» заключается в курении конопли, которая свободно растет по всему миру, но за хранение которой в Калифорнии полагается минимум два года лишения свободы при второй судимости и минимум пять лет при третьей. Так что, хотя в журналистике хватает своих торчков – а многие журналисты во время Сухого закона пили не просыхая – едва ли, к худу ли к добру, в ближайшее время в печати появится правдивый, основанный на фактах рассказ о психоделическом мире.
Если бы я, скажем, написал, что недавно провел десять дней в Сан-Франциско и почти постоянно был убит…что убит я был девять из десяти вечеров и почти все, с кем я общался, курили марихуану с той же непринужденностью, с какой пили пиво…и если бы я написал, что многие мои собеседники – не хиппи и маргиналы, а серьезные работники престижных профессий с банковскими счетами и незапятнанной репутацией… и что я поражался при виде психоделических наркотиков в домах, где два года назад я бы о них и не заикнулся, – будь всё это правдой, я бы выдал грозный манифест с тем смыслом, что явление хиппи в Хейт-Эшбери – не более чем цирк уродцев и ненавязчивая реклама того, что происходит вокруг …что наркотики и оргии не реже встречаются среди гораздо более широкого слоя гораздо более благоразумных, уважаемых и преуспевающих жителей Залива, чем среди колоритных маргиналов из новой богемы Сан-Франциско.
Хватает доказательств, подтверждающих тезис о том, что вакханалия в Хейт-Эшбери – это лишь верхушка огромного психоделического айсберга, уже дрейфующего в водах «Великого общества» президента Джонсона. Под водой же скрывается огромная масса умных и талантливых любителей психоделии, которым нужен лишь покой и анонимность. В неспокойном обществе, где часто важнее казаться, а не быть, рассказывать направо-налево о своих отношениях с наркотиками, могут лишь те, кому нечего терять.
А к ним относятся – по крайней мере, пока – юные мечтатели и бездельники, босоногие мистики и волосатые чудаки из Хейт-Эшбери – все те первобытные христиане, мирные скептики и полуобманутые «дети цветов», кто не хочет жить в обществе, воспринимаемом как подлый, расчетливый и гибельный для души обман.
Всего два года назад, самые лучшие и способные из них рьяно участвовали в политической, экономической и общественной жизни Америки. Но времена изменились, и политическая активность выходит из моды. Теперь цель уже не в «переменах», «прогрессе», не «революции», нет – убежать, поселиться на краю мира, который не получился, – а жаль – и заняться выживанием на своих исключительно условиях.
Расцвет движения хиппи отчаянно тревожит политических активистов. Они видят, как целое поколение бунтарей уходит в наркотическое оцепенение и готово принять всё что угодно, хватило бы «сомы».
Стив Деканио, бывший активист из Беркли, сейчас пишущий диплом в Массачусетском технологическом институте, – яркий представитель тьмы юных радикалов, которые знают, что потеряли влияние, но с трудом представляют, как его вернуть.
Вот строки из его недавнего письма: «Союз хиппи и политических радикалов неизбежно рухнет. Слишком широка пропасть между лозунгом «власть цветов» и жестоким миром политики. Слабина найдется непременно, а наркотики – такой очевидный опиум для народа, что эти гады (полиция) не преминут ха них ухватиться».
Деканио отсидел три месяца в разных тюрьмах городов Залива за участие в выступлениях за гражданские права, и теперь до поры до времени затаился. «Я трачу уйму времени на учебу», – пишет он. «В основном потому, что боюсь. Три месяца на дне, среди отбросов общества сделали со мной такое, что даже признаться страшно. Страна катится в ад, левые утопают в дурмане, но я не хочу. Мне все еще хочется найти способ выиграть».
Вместе с тем, подобно многим другим разочарованным радикалам, он с мрачной усмешкой взирает на то влияние, которое хиппи оказывают на правящие круги. У бывших радикалов из Беркли один из немногих оставшихся поводов посмеяться – это паника среди городских чиновников, вызванная перспективой нашествия в Хэшбери этим летом двухсот тысяч хиппи. То, как Деканио видит этот кризис, не претендует пророчество, но, если учесть подоплеку дела, оно может и сбыться: «И вот мэр Шелли стоит на ступеньках муниципалитета и кричит в микрофоны телевизионщиков: «Люди требуют хлеба! Хлеба! Пусть обторчатся!»