его произведения прекрасны и ужасающереалистичны.

*закрой последнюю дверь.*

*...если никто тебя не любит, если все стараются тебе досадить, не думай, что это случайно: ты сам во всем виноват.*

рассказ о подлости, не только о человеческой, но и о подлости жизни.

*он сказал ты сказала они сказали и снова и снова.всё ходит по кругу...*

сплетни, карьерный рост, нет друзей, одни враги, одиночество, страх.

виноваты обсоятельсва, так ты думаешь.

всё идёт по кругу.

*Теперь ео тревожила проблема любви, в особенности потому, что он не считал это проблемой. Однако он понимал, что нелюбим: это понимание билось в нём как добавочное сердце. Но рядом никого не было. Вот, скажем, Анна. Любила ли она его? "Ох,- говорила Анна,- да разве что-нибудь бывает таким, каким кажется? Сначала головастик, потом лягушка. Надеваешь кольцо - вроде золото, а на пальце оставляет зелёный след. Взять, к примеру, моего второго мужа - выглядел таким славным парнем, а оказался обычным подонком. Посмотри хотя бы на эту комнату: в камине и щепочки не сожжёшь, а зеркала якобы добавляют простора, они врут. Нет, Уолтер, всё с виду одно, а по сути другое. Рождественские елки сделаны из пластика, а снег - мыльные стружнки. В нас мается что-то, мы называем это душой, и, умирая, ты не умираешь совсем: ну и живые тоже не совсем живы. Ты хочешь знать, люблю ли я тебя? Не будь кретином, Уолтер, мы с тобой даже не друзья...*

страх движет нами. всю жизнь.

Ктулху проснулся и почесал себя ногой за вторым левым ухом. Очень хотелось жрать. - Потягушечки! – радостно воскликнуло древнее чудовище, осклабив острые зубы в улыбке, и вскочило с кровати. Кровать была антикварная, стыренная 60 или 70 миллионов лет назад у знакомого динозавра. Надо отметить, совесть по данному факту Ктулху совсем не мучила: динозавр был туп, кровать – прекрасна. И потом – динозавры всё равно должны были вымереть, а таким нежным и ранимым сузествам, как Ктулху, перед питьём мозга из людей нужен нормальный, здоровый и крепкий сон на хорошей кровати. Иначе настроение потом в нули, за этим следует депрясняк, и, как следствие, и сладостный миг, которого славное чудовище дожидалось несколько тысяч лет, превращается в нудную обязанность. Так что Ктулху радостно попрыгал на кровати, закусил проплывавшей мимо тигровой акулой, и выполз на берег.

На берегу было грязно. Две чайки, бросив на Ктулху брезгливый взгляд, что-то презрительно прокричали противными голосами и, гордо задрав головы, улетели в сторону помойки. Древнее чудовище оставило этот пренебрежительный жест без внимания – чаек оно запомнило в лицо, и после истребления человечества собиралось заняться данным видом летающей жрачки вплотную. Неожиданно подул лёгкий ветерок, и Ктулху оживился. Запах юности, радости и оптимизма был сильным, ярким, выразительным, и монстр радостно улыбнулся, предвкушая знакомство с новым, чудесным миром. Хмурая девочка лет семи отложила в сторону ведёрко и лопатку, подозрительно посмотрела на чудовище, а затем изо всех сил дёрнула древний ужас глубин за щупальце. - А-а-а-а-а! – заорал Ктулху и запрыгал на одной ножке. - Настоящее, - уважительно произнесла девочка, тщательно изучая оставшееся в руке щупальце. – Где взял? - Где взял, там больше нет, - зло бросил монстр, и полез за расческой. Он не любил, когда его дёргали за щупальца – от этого всегда портилась причёска. - Жадныйййййййй, - уважительно протянула девочка. – Я тоже такая буду. Не лапь! – и стукнула Ктулху по лбу металлической лопаткой. - Ты чего?! – удивилось чудовище. И упало. - Это я так, для профилактики. А то вдруг ведёрко захочешь взять, али ещё что. А я этого не люблю. Слушай, а ты крепкий, - девочка с уважением посмотрела на багровую шишку, вздувшуюся на лбу Ктулху. – Другие ничего сказать не успевали. - Наследственность хорошая, - прошептал Ктулху. – Конфетку хочешь? - Маньяк, что ли? – уважительно поинтересовалась девочка, и для надёжности пнула ужас глубин в область почек. Почек там не было. Зато были другие, не менее важные органы. Когда разговор продолжился, голос Ктулху звучал слабее. И как-то тоньше. - Не маньяк я, - Ктулху осторожно встал, и отодвинулся от девочки. – Я Ктулху, древний ужас глубин, я пришёл, что бы уничтожить человечество, и выпить его мозг. И НЕ НАДО МЕНЯ БИТЬ! - Псих, да? – девочка уважительно окинула чудовище взглядом. – Люблю таких. Папа всегда говорит, что в жизни нужно иметь пример для подражания. И щупальца мне нравятся. Тоже такие хочу. - НЕ ДАМ!!! – Ктулху испуганно отпрыгнул. - Какой-то ты нервный, - девочка уважительно шмыгнула носом. – Эт правильно. Я б даже сказала – естественно. А то нажрутся таблеток всяких – и пофиг ветер. Уши им бантиком завязываешь – а гражданам хоть бы хны. Правда, позор. Я когда вырасту, тоже нервная буду. Честное слово. - Слушай, - Ктулху осторожно огляделся. – А что, тут все такие? - Какие "такие"? – удивилась девочка. - Ну такие маленькие, с косичками, и в платьях? – Ктулху, тревожно шевеля щупальцами, ждал ответа. - Да не, - девочка разочаровано вздохнула, села и начала строить из песка баллистическую ракету. – Остальные хуже. Ты им главное на глаза не попадайся. Они ж меркантильные все – до невозможности. Денег, денег все хотят. А ты у нас редкий, уникальный, с щупальцами. Увидят – сразу либо в музей, либо на сувениры. Бррр… Хотя на сувениры… Может даже и ничего выйти! Слушай, ты как насчёт того – на сувениры! - Против, - решительно возразил Ктулху. – Я не люблю когда меня – на сувениры. Честно-честно. И вообще – мне домой пора. - Вот так всегда, - разочаровано хлюпнула девочка. – Только завяжешь с кем-то ценные отношения, сразу бросают. Одно слово – мужик. Домой ему, видите ли, пора. А вот тебе не пора… Но Ктулху её больше не слышал. Он стремительно нёсся с тёмных глубинах океана прямо к своей прекрасной, уютной кроватке. Просыпаться в следующий раз он был не намерен.

Никогда.

Девушка Живущая в Сети. Ты

1.
Ты сидела и листала журнал. Я любил тебя. Ты повернулась.
- Что? Ты не сводишь с меня взгляда уже час.
Когда ты говоришь, я люблю тебя еще больше. Твои зубки обнажаются и отливают белизной. Я никогда не слушаю то, что ты говоришь. Но я бы хотел, чтобы ты говорила вечно.
- Не молчи. Я не люблю, когда ты не отвечаешь. О чем ты думаешь?
- Я люблю тебя.
Ты улыбнулась и встала со стула.
- Все будет хорошо. Не волнуйся. Говори со мной. Расскажи, что ты думаешь?
Ты сидела на моей кровати и говорила. Твое лицо так близко…я могу протянуть руку и дотронуться до тебя.
- О чем ты думаешь?
- Я не могу.
- Почему?
Ты так искренно удивляешься, когда я говорю эту фразу. Я люблю тебя удивлять. Что если я дотронусь до тебя?
- Прекрати. Ты же знаешь…- ты сопротивляешься.
- Что я знаю?
Ты опять улыбаешься. Но я не люблю, когда ты улыбаешься ТАК!
- Что я знаю? – я вскочил и орал. Я опять терял контроль. Ты испугана… не бойся, детка…
- Прости, - я упал на пол и целовал твои колени.
- Господи, - прошептала ты и почему-то убежала. Почему ты всегда убегаешь от меня? Почему мы не можем быть вместе?
Я надел куртку и вышел на улицу. Почему-то всегда осенью у меня начинается меланхолия. Всегда осенью, когда старые листья срываются и уносятся…
Я тоже старый, когда-нибудь сорвусь и улечу. Сгнию в могиле с листьями или с ними же отправлюсь в крематорий. Две судьбы, два варианта. Я хочу сгореть. Гнить неинтересно. Будешь ли ты стряхивать пыль с вазы с моим пеплом? Будешь ли ты плакать над ним? Будешь ли ты вспоминать обо мне? Или ты сгоришь первая? Я буду заботиться о тебе…
Я люблю тебя. Свежий ветер как будто отрезвляет. Всегда, как всемогущий, вдувает в тебя твою жизнь. Обратно. Мол, нечего тебе… разлетался…
Дома душно.
- Открой окна! – кричу тебе. Ты не отзываешься. Что с тобой? Я иду в комнату, ты спишь. Я ложусь рядом. Ты еле слышно дышишь, приоткрыв рот. Твои волосы… ну и пусть они пахнут шампунем, этот запах все равно божественен, как и ты…
- Я сам открою окна, - шепчу тебе я, привставая.
- Отпусти меня, - произносишь ты.
- Я сам открою окна, - раздражаясь, говорю я.
- Пожалуйста, пусти меня!
- Разве я держу тебя? Ты свободна.
Ты встаешь и идешь к двери.
- Твой мир – мой дом, - кричу я, преграждая тебе путь, - тебе опасно путешествовать в другие миры!
Ты падаешь и плачешь.
- За что? За что? Почему ты держишь меня?
Я опускаюсь к тебе.
- Потому что я люблю тебя, потому что я не могу без тебя. Потому что ты красива, потому что ты – женщина.
Я встаю и иду к окнам.
2.
«Привет, дорогой дневник! Сегодня 131 день, как я живу у него. Ни разу он не отпускал меня после того, 50-того дня, как я пыталась сбежать с Томом. Он говорит, что любит меня и пристает ко мне. Он мне противен. Я хочу уйти, уехать, но он не пускает. Он хорошо со мной обращается, разрешает делать все, что захочу. Только теперь он чаще раздражается, когда я отказываю ему. Я не знаю, что делать. Я не знаю, сколько еще времени будет все это продолжаться…»
- Я противен тебе?
- О Господи, как ты подкрался, я не заметила…
- Я противен тебе?
- А ты как думаешь? Ты держишь меня здесь больше четырех месяцев, я не вижу других людей 130 дней!
- У тебя есть все!
- Я согласна жить в нищете, только без тебя!
- Ты – дура! Ты навсегда останешься здесь!
И я ударил тебя… я никогда не бил тебя раньше, это странное чувство, оно захватило меня, чувство могущества, силы, всесилия… я знал, что ты меня боишься. Меня никто раньше не боялся…
Ты лежала на полу и плакала, твоя щека горела, ты была так уродлива и отвратительна в этот момент. Я ужаснулся.
- Надеюсь, ты восстановишь свою красоту к моему приходу.
Я ушел в ванну.
3.
- Ты спишь, любимая?
Я вошел в комнату, где ты лежала на кровати, не двигаясь.
- Я не буду есть, если ты меня не отпустишь. И умру.
- Я люблю тебя.
- Ты слышишь меня?
- Мне все равно. Если ты умрешь, то я сделаю из тебя чучело и поставлю в гостиную. Тогда ты будешь полностью моей.
В твоих глазах разжегся огонек. Злой огонек. Ты хотела убить меня…
- Что ты хочешь от меня? – стиснув зубы, прошипела ты, - Я сделаю все, что угодно, чтобы ты отпустил меня.
- Я хочу, чтобы ты была со мной до конца моей жизни.
- Будет исполнено, – ты встала и ушла куда-то. Неужели, ты смирилась? Нет, я знаю, зачем ты пошла. Аккуратно вытащив пистолет, я взял его и накрыл руку одеялом. Вскоре ты тихо подошла, встала перед кроватью и, как я и рассчитывал, достала из-за спины нож.
- Я зарежу тебя!
- Ты не успеешь, смирись.
Ты кинулась на меня, я не хотел выстрелить! Ты упала, твоя одежда мгновенно пропиталась кровью, я нагнулся над тобой, я не хотел тебя убить… я не думал, что ты осмелишься на меня напасть…Я встал на колени перед тобой и пытался прочитать твои последние слова.
- Я ненавижу тебя, - отрывисто произнесла ты, - папа…
Ты впервые назвала меня папой… с рождения твоя мать забрала тебя, оставив меня в смирительной рубашке, но она умерла и теперь ты только моя…даже после смерти…

Мне говорят, я сошла с ума, держат в четырех стенах и говорят все время…. Я не понимаю… я не помню… я не хочу вспоминать…
- Привет, Маша, заходи ко мне, у меня яблоки сегодня, - говорю я полной тетеньке… у нее шизофрения, ее лечат электрошоком. Она нервно кивает головой, пытаясь улыбнуться, но лишь роняет слюни, от нее неприятный запах, ее ведут купаться.
Темнота, какой-то шум там, снаружи, чьи-то голоса, прикосновение…
- Эй!!! Очнись к тебе доктор!!!
…зеленая трава, солнце и я в голубом платьице по колено…
- Как здорово как прекрасен мир, я люблю всех. Неправда ли тут чудесно?!
- Правда!!! Здесь хорошо, но как тебя зовут, девочка, как тебя зовут???
- Я не знаю, я не помню….


- Я не знаю, не помню…
- Очнись!!!
Яркий, слепящий свет и бородатое лицо. Я резко приподнялась, но ремни крепко держали руки.
- Кто вы?!
- Успокойся! Расскажи нам про себя, кто ты?
- Я не помню! – на глаза наворачиваются слезы, я покраснела, скривила ужасную жалкую мину и зарыдала в голос.
- Отстанете вы когда-нибудь от меня!? Я не помню ничего. Кто вы такой? Я не хочу!
Я стала дергаться, вырываться.
- Пустите меня!!!
- Укол! Укол!
- Не надо уколов, пустите меня!!!
Кружится голова, наливается свинцом, мне плохо…

Мне снится мой город и мой дом. В нем две комнаты – зал и спальня. Только я и еще кто-то. Его лицо смазано, я не знаю кто он. Он или она. Но мне кажется, что он.
- Я люблю тебя.
- И я тебя. Заехать за тобой после работы?
- Я тебе позвоню еще и скажу.
- Пока.
Он выходит и хлопает дверью. Не сильно, но штукатурка посыпалась. Я смотрюсь в зеркало. Мне лет 19-20. Я одеваюсь и выхожу на улицу…

Передо мной белая стена.
- Нет! Нет!
Я с криком встаю и начинаю метаться по палате – здесь невозможно ничего поломать! Я скидываю простыню и подушку на пол, пытаясь порвать, но ничего не получается… в изнеможении я опускаюсь на пол. Кто-то осторожно стучит в дверь и приоткрывает ее.
- Ты обещала ябвоки,- шепелявя, произносит Маша.
- Вон отсюда!
Она рыдает и, оплевав порог, убегает.
- Дура!!!- ору я.
Через минуту мне становится стыдно и еще через минуту заходит бородач.
- Пройдемте.
- Нет.
- Почему?
- Отстаньте от меня.
- Вы что-то хотите? Есть, пить, читать?
- Нет.
- Точно?
Он бесит меня, он… почему он не сбреет бороду?
- Почему ты не бреешься, урод!? Я хочу, чтобы ты валил отсюда и побрился!!!
Я прыгаю в его сторону и пытаюсь вцепиться ему в лицо, выцарапать ему глаза. Бородач проворно выбегает из палаты и захлопывает дверь. Но не закрывает.
Я выхожу за пределы своей «территории». Работает телевизор. Почему они решили, что я сошла с ума? Почему они заперли меня здесь, почему меня никто не навещает?
Когда я прохожу мимо этих психов, они стихают и с ужасом смотрят на меня. Почему?
Я подхожу к одному.
- Как тебя зовут?
- Пе…пе…Петя…
- Почему ты меня боишься? – я стараюсь говорить ласково, но получаются какие-то угрозы.
- Ка…как почему? Почему? Ты же избила Таню, когда она, ну, ты же помнишь?
- Нет, не помню…
Я ухожу от него. Я ничего не помню. Почему я ничего не помню? Что они сделали с моей памятью?


Он подхватил меня на руки. Он так торжественно одет - на нем костюм и я… в подвенечном платье… у нас свадьба?
- Горько! Горько! Горько!
Толпа народу и у всех смазаны лица. Это правда со мной случалось или я просто хочу, чтобы это было?..
Утро. Я смотрюсь в зеркало. Я даже красива.
- Я люблю тебя,- шепчет он, - Ты такая красивая.


Надо мной опять лицо бородача.
- Что со мной случилось? – как ласково получается у меня говорить…
Все вокруг улыбнулись.
- Ты упала в коридоре, потеряла сознание, - говорит девушка.
Ее лицо мне знакомо. Наверное, она не впервые стоит надо мной.
- Ты такая красивая, - говорю ей зачем-то я.
Она улыбнулась. Бородач удивлен.
- А я? – продолжаю говорить, - а я красивая? Дайте мне зеркало!
Они молчат.
- Дайте мне зеркало! Почему вы молчите!?
- Дайте ей зеркало, - говорит бородач.
Девушка достает зеркало. Дрожащими руками я подношу его к лицу.
- Кто это?! – я вижу …урода! Шрамы по всему лицу…
- Кто это??? Это не я!
Со злостью отшвыриваю его в угол… оно разбито вдребезги.
- Это не я! Это не я! Кто это?
Они молчат.
Я встаю с кресла, на котором лежала.
- Вы сделали из меня урода, вы, вы!!!
Я выбегаю из кабинета, они бегут за мной, я вижу лестницу и спускаюсь по ней, один неосторожный шаг…

Солнце…
- Ты хочешь сюда, ко мне? – спрашивает голос.
- А кто ты?
- Я твой друг. Я хочу, чтобы ты была счастлива, как раньше. Хочешь?
- Да, хочу.


Белые стены… рядом со мной столик с едой и водой… Я смотрю в воду… там нет моего отражения… Я выхожу из палаты.
- Эй, вы! – кричу я кучке психов, смотрящих телевизор, - у кого есть зеркало?
- У меня есть!!! – Маша подносит мне маленькое зеркальце.
- Нет! Мне нужно большое. У кого есть большое зеркало? Отвечайте, всех убью!!!
Какая-то женщина встает и несет мне чуть большее зеркало.
- Сойдет, - говорю я, - как тебя зовут?
- Рома.
- Рома? Ну, спасибо, Рома, ты хорошая девочка…
Я вернулась в палату и села на кровать. Наконец я осмелилась посмотреть на себя.
Я похожа на ту девушку из сна. Только та была красивой, а я – нет. Я не знаю, как передать, насколько я была страшна. Я оглядела свои руки и ноги. Они были в порядке. Я начала раздеваться. Чуть выше колена был здоровенный шрам, а на животе как ожог, что ли. Я ощупала голову. На затылке я нащупала шов.


Он проснулся и с улыбкой смотрит на меня.
- Я так рад! – говорит он.
- Чему? – я потягиваюсь… так здорово, я так счастлива.
- Как же! Теперь нас будет трое. Ты, я и малыш.
Я чувствую его руку у меня на животе.
- Я поправилась на три килограмма, - с улыбкой говорю я.
- О-о! Наш малыш растет!
Мы смеемся.
- Как хорошо, что мы поженились и живем теперь вместе! – говорит он.
- Да. У меня ведь кроме тебя нет никого.


Я спокойно просыпаюсь. Впервые за все время. Мой живот, мой ребенок. Где???
Босиком по холодному полу. Я бегу. Где их чертов кабинет? Опять эти ступеньки… я бегу по лестнице.
«Только бы не упасть, только бы не упасть…»
Дверь… она не открывается. Со всей силой я ударяю в нее ногой…
- Нет!!! – кричу я, - нет, опять, нет…
Темнота.


- Так ты идешь?
- Да я иду.
- Бери меня за руку, закрой глаза, доверься мне, мы пойдем по облаку.
- Где мой ребенок? – шепчу я.
- Она ждет тебя. Прелестная девочка. Она ждет тебя там.
- Как ее зовут?
- Я не знаю. Ты сама должна выбрать имя.
- А он? Он тоже там?
- Нет, его там нет.
- А где он?


- Мне кажется, нужно ее запирать. Мало ли куда она выбежит? Что она сможет сделать? С собой, с другими. Я вообще не понимаю, как после стольких случаев ее до сих пор держат здесь, а не в специальном помещении.
- Тише, она очнулась. Будьте с ней ласковей, вы же знаете, она больна.
Я пытаюсь пошевелить руками. Ничего не получается. Ногами – тщетно. Неужели меня так крепко привязали? Я открываю глаза.
- Тебе помочь? - спрашивает кто-то участливо.
- Не надо мне вашей помощи, - я пытаюсь резко встать, но лишь падаю с кресла. Врачи подбегают и поднимают меня на руки.
- Что случилось? - они в недоумении. Я тоже.
- Где, где мои руки? Ноги? Я их не чувствую!!
Бородач поворачивается к остальным, и я разбираю совсем немного слов: «Нервный срыв, паралич конечностей». Какая чушь! Я абсолютно здорова, у меня прекрасные нервы.
Меня бережно берут на руки и несут, наверное, в палату.


Я очнулась не в палате и не в кабинете. В каком-то новом помещении, снов я не видела. Одна рука работала. Ну, хотя бы это. У меня было ощущение как будто я что-то или кого-то забыла. Вошли. Это был бородач. Почему-то без бороды.
- Как вы себя чувствуете? Вы нас сильно напугали, - он улыбнулся.
- Вы сбрили бороду. Вам так намного лучше.
Он вновь улыбнулся.
- Вы, ей-богу, прямо как ребенок!
Ребенок? Почему ребенок? Какой ребенок? Мой ребенок!
Я попыталась приподняться, но ничего не получилось, здоровой рукой я хватаю врача за халат.
- Где мой ребенок? – цежу я сквозь зубы, - Где?
Его лицо перекашивается, он вырывается и выходит из кабинета, предварительно потушив свет.


Я подхожу к большому шкафу-купе с зеркалом. У меня уже довольно большой живот, я вешу 65 килограмм. Кто-то поворачивает ключами в замке, я опускаю майку и выхожу ему навстречу.
- Привет, любимый.
- Привет, милая.
Он наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щеку. Мы идем в зал, он садится в кресло, я прохожу на кухню.
- Подожди, - говорит он, - тебе тяжело? Садись, я сам все разогрею.


Яркий, яркий, яркий, яркий свет, вспышка. Где я? Небо уже не так ясно как было, серая тучка заслоняет солнце, дует ветер.
- Быстрее, идем!
- А он? Где он?
- Он догонит! Скорее, иначе мы не успеем!
- Я не пойду без него!
- Он не может, пока не может.
- Почему?
- Я объясню тебе, потом. А сейчас нам пора.
Раздался оглушительный гром.
- Бежим!!!


Глубокий вдох и выдох.
- Пульс есть?
- Да, все в порядке.
Я опять в том же помещении. Опять вокруг меня толпа народу. Но бородача нет. Почему его нет?
- Все в порядке? Как ты себя чувствуешь?
Надо мной склоняется красивая медсестра.
- Я умру? – тихо мурлычу я.
- Нет, что ты.
Видимо молодая, неопытная. Она вся покраснела, и даже глаза ее заслезились. Значит, умру.
- Ну, зачем ты врешь мне?
Она выбежала за дверь. Глупышка. Себя бы пожалела. Врачи оглянулись на меня.
- Тебе ничего не нужно? - спросил врач, я не видела какой. Мои глаза уже были закрыты. Я слышала, как хлопнула дверь. Но не спалось.

Кто-то зашел. Не один.
- Что с ней, доктор? – шепотом спросила медсестра.
- Ты, правда, хочешь знать? – я узнала голос моего бородатого врача.
- Конечно. Она так несчастна. Мне ее ужасно жаль.
- Я расскажу.
Она меня не помнит, она потеряла память. Я друг ее мужа, ее друг, был свидетелем на их свадьбе. Она такая красивая была. Она мне нравилась, но Коля – ее муж – опередил меня. Я не злился, не стал мешать их счастью и нашей с Коляном дружбе. Смотри.
Я приоткрыла глаз и увидела фотографию, которую бородач показывал медсестре, на ней была красивая женщина…я…
- Вы любите ее до сих пор?
- Да.
Я закрыла глаза.
- Вскоре она забеременела. Боже, как она была счастлива!!! Каждый день, прибавляя по грамму, она цвела. Я следил за процессом. Все было прекрасно, она ждала девочку. И Коля был на седьмом небе. И вот настал день, когда она должна был рожать. Я тогда был у них дома. Воды отошли, отец был ужасно взволнован, не мог вести машину, я сел за руль, он сел назад вместе с ней.
Я все вспомнила. Все: как меня зовут, как звать должны были мою дочь…
- Эд!!! – Закричала я, у меня получилось даже встать, ноги отлично работали, я ничего не чувствовала, - Где моя дочь?
- Шшш! Не волнуйся. – Они встали и с перепуганными лицами смотрели на меня, на дверь…


- Мне больно, Коль, мне больно!!!
Наконец, я четко видела его лицо.
- Коля, что случилось? – в комнату вбежал Эд.
- Кажется, она рожает!
- Скорей, бери ее. Моя машина здесь.- Он засуетился, стал махать руками…
- Я поведу!
- Нет, Коль, и не мечтай, ты не в состоянии. Успокойся, бери мамочку, - он улыбнулся, - и бегом в машину.
Мне было больно, ужасно больно. Не соображая, я села с мужем назад и мы поехали.
- Скоро я стану папой, совсем скоро, - улыбаясь, он гладил меня по животу.
- Да… Малышка причиняет мне такую боль…
- Эй! Малышка, - он погрозил пальцем животу, - не мучай маму.
Я улыбнулась.
- Да не гони так, Эд! – крикнул Коля. Машина сбавила скорость, но тут же мне стало ужасно больно, я вскрикнула, и Эд поехал еще быстрее, чем ехал до этого. Мы выехали на мост.
- Уже скоро, - шепнул Коля.
- Осторожно! – крикнула я. Посреди дороги стояла собака. Эд повернул, потом еще раз, машина стала скользить, сбила забор с краю от моста и полетела…


Яркий свет…
Мне на плечо упала капля.
- Идем!
Полил дождь.
- Скорей, пойдем, не успеем!
- А где Коля, что с ним?


- Николай до сих пор лежит в коме…
- А почему ты остался жив…. Даже не ранен? – сквозь шум дождя слышен голос медсестры.
Я открываю глаза. Вижу медсестру и бородача, они что-то делают надо мной. Эд наклоняется, приподнимает свою штанину и показывает протез.
- И еще по всему телу шрамы. Однако мне повезло больше чем им.
Он оглядывается на меня.

- Я тебе все рассказал. Так ты остаешься?
Узкая полоска впереди меня. Она становится меньше. Он уходит.
- Стой! Я иду!
- Побежали! – я еле слышу его голос, не слышно ничего, кроме дождя и грома.
- Я бегу!!!
Я поскальзываюсь на мокрой траве. Мне кажется, я не успею за полоской. Нет, успею. Я ныряю туда. Успела.

- Пульс…пульса нет! Электрошок… нет… нет…
- Она умерла.
- Электрошок!
- Эд, она умерла. Ее больше нет.

"Шум прибоя"


было интересно, возможно потому, что никогда не читала японскую литературу.

нужно ещё его книжечку какую-нибудь приобрести.

лёгкая, без особенно замысловатого или путанного сюжета. про любовь. про рыбацкий островок.

неплохо)

У зла короткие ноги, все равно оно дальше добра не уйдёт.

---

Она любила этот город даже в дождливую погоду, когда не прекращали разъезжать автомобили, были переполнены электрички. Природа в городе была покорена, однако её скудные клочки отчаянно сопротивлялись человеческому насилию.

замечательный норвежский писатель!сейчас ему 38 лет, если я не ошибаюсь.за свою жизнь он успел многое, даже работал в психиатрической клинике)и разумеется писал свои милые притчи-рассказы

я его обажаю!

книга "Наивно.Супер" была прочитана мною этим летом. она прекрасна! замечательная лёгкая литература, читая её, улыбаюсь не из-за того, что там что-то смешное, нет. настолько трогательно всё написано, что рано или поздно вся эта позитивная энергия копится и предстаёт миру в виде замечательной улыбки)

сюда мне очень захотелось перепечатать одну из глав этой книги. надеюсь кому-нибудь понравится, ну я то точно буду перечитывать)

ПТИЦА


Вот ещё одна история.
Тоже о добром мире.
Она случилась до моего рождения.
Родители поехали с моим братом на каникулы в Данию. Там они сняли домик на берегу моря.
Не знаю сколько лет было в тот год брату, но думаю, что он был тогда ещё совсем маленьким. Наверное ему было лет семь.
Он бегал по пляжу, купался и кидал в воду палочки или что попадётся.
Наверное, ему было там очень хорошо.
Однажды он нашёл на берегу птицу со сломанным крылом.Это была молодая чайка. Она лежала на песке и не могла летать.
Брат еще ни разу не сталкивался с болезнью и смертью. Ему стало жалко птичку. Ему стало грустно, что она лежит больная и всеми заброшенная. Он хотел ее вылечить, чтобы она улетела к своим родственникам и весело играла с ними в чаячьи игры.
Мой брат поднял птенца, бережно отнес его домой и уложил в коробку с ватой. Он давал чайке воду, кормил ее и разговаривал с ней.
Утром, едва проснувшись, мой брат сразу вспоминал о чайке и засыпал вечером с мыслью о ней.
Утром он тотчас же бежал ее проведать, а вечером обязательно говорил ей "спокойной ночи" и осторожно гладил ее крылышки.
Мой брат полюбил птицу.
Для него было очень важно, чтобы она выздоровела.
Мои родители тоже надеялись, что чайка поправится. Они видели, сколько чувства вкладывает мой брат в уход за птицей. Они боялись, что мальчик расстроится, если птица умрет.

Моему брату казалось, что здоровье птицы поправляется с каждым днем. Ему казалось, что оно улучшается на глазах. Он все время верил, что чайка скоро поправится и улетит на волю.
Но дело обернулось иначе.

Однажды утром, пока мой брат еще спал, папа нашел чайку мертвой.
Он похоронил ее неподалеку от дома.
Когда мой брат проснулся, папа сказал ему, что птица поправилась и улетела. Он сказал, что мой брат очень хорошо за ней ухаживал и благодаря его заботе птица выздоровела.
Ни мама, ни папа не решились сказать мальчику, что птица умерла.
Наверное, они подумали, что тяжелые переживания все равно никуда не уйдут от мальчика и нечего торопить события. И они решили, пока возможно, оградить ребенка от печального опыта.
Мой брат сделал все возможное, для того чтобы спасти птицу.
И теперь ему сказали, что она улетела.
Он обрадовался. Ему приятно было думать, что где-то там в небе летает его птица. Что она здорова. И что он ей помог.
Единственное, что его немного огорчало, - это зачем она не сообразила попрощаться перед разлукой.

Очевидно, у моего брата осталось такое чувство, что он живет в добром мире. Что от человека что-то зависит и что иногда все кончается хорошо, даже если сначала было плохо.

Мой брат по-прежнему верит, что та молодая чайка поправилась.
Никто так и не рассказал ему, что случилось на самом деле.