поэма Тимура Кибирова

КАРА-БАРАС!
Опыт интерпретации классического текста
А. Немзеру

Идеал
Убежал...
(Нет, лучше эквиритмически) —
Идеалы
Убежали,
Смысл исчезнул бытия,
И подружка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.
Я за свечку
(в смысле приобщения к ортодоксальной церковности),
Свечка — в печку!
Я за книжку
(в смысле возлагания надежд на светскую гуманитарную культуру),
Та — бежать
И вприпрыжку
Под кровать!
(то есть — современная культура оказалась подчинена не высокой духовности, коей взыскует лирический герой, а низменным страстям, символизируемым кроватью как ложем страсти (Эрос), смертным одром (Танатос) и местом апатического или наркотического забвения (Гипнос))

Мертвых воскресенья чаю,
К Честертону подбегаю,
Но пузатый от меня
Убежал, как от огня.

Боже, боже,
Что случилось?
Отчего же
Всё кругом
Завертелось,
Закружилось
И помчалось колесом?
(в смысле ницшеанского вечного возвращения или
буддийского кармического ужаса, дурной бесконечности —
вообще всякой безысходности)
Гностицизм
За солипсизмом,
Солипсизм
За атеизмом,
Атеизм
За гностицизмом,
Деррида
за М. Фуко
(Деррида здесь помещен более для шутки, М. Фуко — более для рифмы) —
Всё вертится
И кружится,
И несется кувырком!..

Вдруг из сей всемирной склоки
Позабытый, чуть живой,
Возникает древний Логос
И качает головой:

«Ах ты, гадкий, ах ты, грязный,
Безобразный греховодник!
Ты чернее фарисея
(вариант —
ты наглее саддукея),
Полюбуйся на себя:
У тебя на сердце злоба,
На уме одна стыдоба,
Пред тобой такие виды,
Что сбежали аониды,
Аониды, пиэриды
Убежали от тебя.

Рано утром на рассвете
Умиляются мышата
И котята, и утята,
И жучки, и паучки.

Ты один не умилялся,
А кичился и кривлялся,
И сбежали от кривляки
И утехи, и стихи.

Я — великий древний Логос,
Коим созидался мир,
Форм предвечных Устроитель,
Слов и смыслов Командир!

Если я тебя покину,
Отзову моих солдат,
В эту комнату иные
Посетители влетят,
И залают, и завоют,
И зубами застучат,
И тебя, дружок любезный,
Не пройдет пяти минут —
Прямо в бездну,
Прямо в бездну
С головою окунут!»

Он ударил в медный таз
(коим по мысли лирического героя все накрылось)

И вскричал: «Кара-барас!»
(В каком смысле? Непонятно)

И сейчас же угрызенья,
Сожаленья и прозренья
Принялись меня терзать,
Приговаривать:

«Судим, судим дезертира
За побег от Командира,
За отказ ему служить —
Жить, жить, жить, жить!
Дорожить и не тужить!»

Тут либидо подскочило
И вцепилось промеж ног,
И юлило, и скулило,
И кусало, как бульдог.

Словно от бейсбольной биты,
Я помчался от либидо,
А оно за мной, за мной
По юдоли по земной.

Я к Эдемскому детсаду
Перепрыгнул чрез ограду,
А оно за мною мчится,
Застит вещие зеницы.

Вдруг навстречу мой хороший,
Шестикрылый Серафим.
И презрительные рожи
Корчит Пушкин рядом с ним.

«Ну-ка живо — виждь и внемли!»
Возглашает Серафим.

А потом как зарычит
На меня,
Как крылами застучит
На меня:
«Ну-ка, братец, не дури,
Говорит,
И спасибо говори,
Говорит,
А не то как улечу,
Говорит,
И назад не ворочусь!»
Говорит.

Как пустился я по улице
бежать,
Прибежал к Порогу Отчему
опять.

Смысла, смысла,
Смысла, смысла
Домогался и молил,
Копоть смыл
И суть отчистил,
Воск застывший отскоблил.

И сейчас же краски, звуки,
Зазвучали в тишине:
«Восприми нас, глупый злюка,
Осторожней и нежней!»

А за ними и стишок:
«Сочини меня, дружок!»

А за ними Эрот
(оставляем рифму «в рот»!)

Вот и книжка воротилась,
Воротилася тетрадь,
И поэтика пустилась
С метафизикой плясать.

Туг уж Логос изначальный,
Коим созидался мир,
Хора древнего Начальник
Слов и смыслов Командир,
Подбежал ко мне, танцуя,
И, целуя, говорил:

«Вот теперь тебя люблю я,
Вот теперь тебя хвалю я!
Наконец-то ты, сынуля,
Логопеду угодил!»

Надо, надо Бога славить
По утрам и вечерам,
А нечистым Нигилистам
(вариант — а засранцам-вольтерьянцам) —
Стыди срам!
Стыд и срам!

Да здравствует Истина чистая,
И Красотища лучистая,
Истое наше Добро,
Вечное наше перо!

Давайте же, братцы, стараться,
Не злобиться, не поддаваться
В тоске, в бардаке и во мраке,
В чумном бесконечном бараке -
И паки, и паки,
И ныне и присно —

Вечная слава —
Вечная память —
Вечная слава
Жизни!

Подымайте Медный таз!
С нами Бог! Кара-барас!

Я спал в Москве, а мне снилось что я в Осташкове, и в это время со стула (в Москве) упали штаны и наделали столько шуму, что мне тут же приснилось, будто с крыши съежают две тонны мокрого снега. а потом, снова тишина (и в Москве и в Осташкове) , а под дверью скулит собачка.

С утра всем отечественныем издателям следует почитать святителя Макария Московского - по его благословению началось печатное дело в России.

русский поэт вечеслав казакевич 13 лет живет в японии:

КАК В СКАЗКЕ

В поселке под вечер включают метель,
разводят русалок в алмазных окошках.
Забыв про учебники, бросив портфель,
сидишь на печи с громогласною кошкой.

Сдвигаются с места равнины, луна,
солдаты атьдвакают, голуби бредят,
раскинулись девки и море вина,
совсем ни к селу Фудзияма видна!
А печка все едет, и едет, и едет…

* * *

Наплясался на окнах закат до упаду.
Магазин во дворе уже закрыли.
Кошка жрет большую живую цикаду,
что скребет по асфальту остатком крыльев.

Обхожу стороной этот шум и свалку,
по-японски спокоен, замкнут, воспитан,
говорю цикаде: "Как жалко!"
и кошке: "Приятного аппетита!"

copyright в.казакевич

по смирению и с любовью разглядывая обоссаные улицы родного мегаполиса, виртуально решил поделиться провинциальными пейзажами.

для полного кайфа откройте запыленную бутылочку дегтя (на худой конец пожуйте лыжной мази) нюхайте и любуйтесь.

Если собачке после команды "Сидеть!" говорить "Молодец!" и давать кусочек сыра, то команда "Сидеть" для собачки теряет смысл, а собачка думает что выполняет команду "Молодец!".

Лучше - сыру не давать!

Собачка научилась гавкать на встречных, гадить на газон и кушать всякое говно. Но все равно, интересней веника, ничего нет.

Хороший художник Саврасов!

В Третьяковке проходит выставка Саврасова: фальшивок из частных коллекций и настоящих картин из Третьяковки.

Можно поиграть в игру найди 33 различия.

Старательно распускаются слухи, что в конце жизни Саврасов много пил, поэтому рисовал чёр-те как.
Фигу!
Саврасов - не Зверев - мастерство не пропьешь - рисунки этого периода безупречны - поглядите на выставке - просто рисунки подделывать нерентабельно.

Впрочем не мое это дело...

обдумывая пост Шляпы,
http://www.liveinternet.ru/users/688323/post10031073/
задумался о голой бабе в искусстве:

* импрессионисты рисуют не голую бабу, а туманное впечатление от наготы.
* экспрессионисты искажают голую бабу до крика.
* концептуалисты рисуют идею голой бабы ( ГОЛОСТЬ) - в духе Платона, а бабу, не рисуют.
* абстракционисты постоянно отвлекаются и не рисуют баб - ни голых, ни одетых - одну беспредметность.
* постмодернисты все время кого-то срисовывают - то Венеру, то Маху то Данаю.
* об актуальных авторах лучше умолчу

Люди же попроще, без художественных заебов, прикрывают наготу оставляя ее для реальности.

* * *

Упал! Приложился довольно жёстко.
Аж вверх подлетели обе ноги!
Да... Если б была голова, а не жопа –
Мигом бы вышибло все мозги!

А то – шел веселый, почти не пьяный,
И вот, не учуял под снегом льда.
От этой зимы жди всегда подляны –
Не благодушествуй никогда!

И.Федоров

картинка Е.Ч.

зима...

"...Еще вчера сверкали лужи,
И вот — они уже во льду;
Метет пурга, и я хуюжу,
И настроенье — ни в пизду!"

Игорь Федоров

1. осташков: сидишь на берегу грустишь, а к зиме не готов: ни ичигов, ни дичи, ни грибов...



2. москва: купил рыжую собачку. назвал белкою. утром и вечером хожу по набережной. она все время нюхает всякое говно.

3. ничего, скоро в осташков.

выпьешь, а потом размышляешь о плоти в которой сидит душа.


картинка Е.Ч.

Купил домишко в Осташках (Осташкове). Старый - лет двести - приколочу табличку: "здесь мог бы жить М.Ю.Лермонтов".

С утра встану, куплю пакет дешевого вина, возьму кисточку и не спеша буду красить домишко в желтый цвет.

А после обеда пойду к предводителю феаков:
будем бить в байран, скрипеть на эрху, дуть в трубу, надувать волынку и петь на весь Селигер:


Ах! Зачем эта нооочь
так была хороша?!
Не болела бы груудь,
не страдала б душа.

Это стихи Кости Гадаева


* * *
Шелушатся на солнце малаховских сосен стволы.
О янтарная, клейко-пахучая капля смолы!
Перепачкаешь руки – и мылишь, и трешь их песком,
рукомойник блестящий вертлявым бренчит стерженьком.

День-деньской над участком, снижаясь, ползут на Быково
ИЛы, ЯКи, и АНы, и ТУ с оглушающим ревом.
По ночам свет от иллюминаторов крон достигает,
и горит, пролетая, рубин, изумруды – мигают.

Вот снимают с самою Нееловой фильм "Просто Саша"
почему-то в кафешке нефотогеничнейшей нашей.
Там, под тентом, уныло провисшем на сваях бетонных,
донимают хлопушкой актеров понурых и сонных.

Дубль 13. Полуденный зной. Купол неба высок.
Блещет пруд. Суетится гример. Золотится песок.

Там, на пляже, в двухместной кабинке, изъеденной ржою,
я узрел в хулиганскую щелку соседскую Зою.
Как свой синий купальник небрежно она выжимала –
эта рыжая ябеда, жухала, воображала!

Долго дедушка бритвой жужжит со шмелем в унисон,
коротая на свете последний свой дачный сезон.
Вот он в утлом шезлонге с газетой в руках засыпает –
лист вчерашних “Известий”, помедлив, на траву слетает ...

Обмотав изолентой зачем-то и руль, и педали,
я соцветие проволок в спицы прилежно вплетаю
и в палатку “Зеленая” за молоком и батоном
уношуся, звонком дребезжа, громыхая бидоном.

как замечательно прыгает и всем рассказывает (несмотря на обещание и запрет) о Чуде, исцеленный прокаженный!


рисунок е.ч.

теплый ноябрь в тоскане.


по утрам крестьяне собирают трюфели. в тумане лазают по оливковым деревьям и давят из зеленых оливков зеленое масло.

днем едят хлеб с брусчеттой и запивают дешевым кьянти .

вечером посыпают макороны тертым трюфелем и запивают брунеллой из монтальчино.

ночью - догоняют граппой и наконец становятся похожи на людей.

в библитотеке на втором этаже энциклопедия искусств средневековой тосканы - томов двадцать - и ни одной картинки - длиннющие списки авторов.

и не надо о возрождении!

P.S. а вот ведь шотландцы! способны залить водку в бочку и терпеть двадцать лет и французы тоже.. даже итальянцы, могут потерпеть год - полтора. а мои друзья не выдержат и пары дней...

женщина за рулем,  в пробке, напоминает яйцеклетку, мужчины - сперматозоиды.

греческий пейзаж

в черных одеждах
торжественно
в синее море
входит священник
он матушке мячик
кидает из-за
головы
а матушка (в платье зеленом
и мокром по-пояс)
мячик поймать норовит
дети смеются
море искрится
полдень на крите
евхаристо Кирие...