"Сегодня у нее выходной, погода прекрасная, солнечная, но не жаркая, и Инна Ильинична отправилась на прогулку. Проходя мимо дачи Филановских, расположенной через три участка от ее собственной дачи, она заметила шестилетнего Андрюшу. Мальчик сидел на поваленном дереве напротив калитки и о чем-то напряженно размышлял.
- Доброе утро, - приветливо поздоровалась Инна Ильинична.
- Здравствуйте, Инна Ильинична, - улыбнулся в ответ мальчуган, глядя на нее печальными глазами.
Ее всегда умиляла эта ранняя взрослость соседских мальчиков, которые, едва научившись говорить, приучились называть взрослых по имени-отчеству, а не "тетями" и "дядями".
- У тебя новая прическа, - заметила она. - Правда, я тебя давно не видела, но ты, по-моему, был подстрижен по-другому.
- Да, меня так подстригли, - невозмутимо подтвердил Андрюша.
- Тебя? Или вас? У Саши теперь тоже такая прическа?
- Нет, у него как раньше.
- А почему? - живо заинтересовалась она. Все близнецы, встречавшиеся ей в жизни, стремились к одинаковости и получали несказанное удовольствие от того, что их постоянно путали. Мальчиков Филановских никто не путал, они по-разному двигались, по-разному смотрели и по-разному улыбались, но все равно раньше они были совершенно одинаково одеты и причесаны.
- Мы решили, что больше не хотим быть одинаковыми, - очень серьезно сообщил Андрюша.
- Но почему? - с еще большим удивлением спросила бывшая завкафедрой. - Что плохого в том, чтобы быть одинаковыми? Вы такие от природы, зачем же это менять?
Мальчик молча пожал плечами. Тут Инна Ильинична сообразила, что нигде поблизости не видит его брата, а ведь прежде они всегда появлялись вместе. Даже если они занимались разными делами - например, один читал, другой рисовал, мальчики все равно находились рядом друг с другом.
- А где Сашенька? - она стала оглядываться, надеясь заметить в кустах поблизости знакомую темноволосую головку.
- Он дома, на веранде, делает упражнения, нам Люба по английскому задала.
- Он дома, а ты здесь? - Инна Ильинична не переставала изумляться.
- Мне нужно подумать.
Она машинально присела рядом, не в силах совладать с любопытством. Что такое случилось с шестилетними мальчиками, которых она знала практически с рождения, потому что каждое лето они проводили в дачном соседстве? Почему они решили, что больше не хотят быть одинаковыми? О чем нужно подумать этому ребенку с печальными глазами?
- Может быть, я могу помочь тебе разобраться? - осторожно предложила она.
Андрюша задумчиво посмотрел на нее и неторопливо кивнул.
- Люба сказала, что у нас с Сашкой нет ничего своего. Только имя и внешность. А все остальное, что у нас есть, это на самом деле ее, Тамарино и дедушкино, потому что они это купили на деньги, а деньги они заработали своим трудом. А мы с Сашкой пока ничего не заработали, поэтому у нас нет ничего своего.
Инна Ильинична вздрогнула. Ну как, скажите, как можно говорить ребенку такие вещи?! Ох, Люба, Люба, даром что дипломированный педагог, а такие чудовищные слова умудрилась произнести, словно нет в ней ни капли любви к племянникам, а есть одно лишь стремление ударить побольнее, ужалить поядовитее, чтоб надолго запомнилось. Но ведь не скажешь вслух, ибо ни в коем случае нельзя критиковать родителей, это одна из непреложных заповедей педагогики, которую, увы, так часто
нарушают.
И что это на Любу нашло? Впрочем, она этим летом вообще какая-то странная, на себя непохожая, смотрит словно сквозь собеседника и не видит его, не слышит, только одна холодная, тупая, как глыба льда, не то ярость, не то ненависть будто коконом окутывает старшую дочь Тамарочки Филановской. С ней и разговаривать-то неприятно, сразу озноб пробирает. Любочка никогда не была душевно теплой, но в прежние времена хотя бы видимую вежливость соблюдала, а в этом году и того нет.
- И о чем же ты думаешь? - негромко спросила она.
Андрюша поднял валяющийся возле его ног прутик, повертел в руках.
- Вот, например, этот прутик, он чей? Он лежал на земле, я его поднял и унес с собой, значит, он мой?
Ей показалось, что она уловила ход его мысли, и тут же привычная боль остро толкнулась в грудь. Ее муж, о котором она тридцать лет думала "мой", в один момент оказался вовсе не "ее". Он никому не принадлежит, он - сам по себе, со своими мыслями, желаниями и стремлениями, и его жена и дочь тоже, оказывается, вовсе не "его", потому что он легко расстался с ними, оторвал от себя и бросил на произвол судьбы. Люди так обширно и безалаберно пользуются притяжательными местоимениями, что эти местоимения превратились из обычных слов в фундамент философии, мироощущения, мировоззрения. Мое - значит, принадлежит мне, как вещь, и является таким, каким я хочу, чтобы это было. Разве можно в таком ключе думать о людях? Бред! А ведь думаем. Именно так и думаем. И относимся соответственно.
- Этот прутик, - медленно заговорила Инна Ильинична, стараясь поспеть за бешено скачущими мыслями, - принадлежит дереву, от которого он отломился. Когда-то прутик был веточкой, частью дерева. Потом что-то случилось, наверное, он заболел, высох и отломился, или кто-то шел мимо, неосторожно задел веточку и сломал ее. Понимаешь?
- Но он лежал на земле, и я его поднял. Вот я его держу в руках. Значит, он теперь мой?
- Подожди, ты очень торопишься. Случилось так, что часть дерева, часть веточки упала и превратилась в прутик. Случилось так, что ты его увидел и поднял. Значит, природа так рассчитала, чтобы у тебя была возможность его поднять и поиграть им. Природа вместе с деревом сделала тебе подарок. Но подарок - это не сам прутик, а только возможность его поднять и использовать так, как тебе хочется. Ты понимаешь разницу между самой вещью и возможностью ее использовать?
Слишком сложно, боже мой, слишком сложно, ему ведь только шесть лет, ну что он может понять из ее рассуждений? Этим рассуждениям Инна Ильинична, доктор наук, предавалась все последние месяцы, и итоги ее размышлений все еще были нечеткими, не до конца сформулированными. Как же глупо пытаться донести их до ребенка-дошкольника! Судьба подарила ей встречу с человеком, которого она любила больше тридцати лет и от которого родила дочь, но это не означает, что Целяев, которого она называла "мой муж", стал ее собственностью. Судьба подарила не человека как такового, а возможность быть рядом с ним и испытывать счастье. Как же объяснить мальчику? Может быть, попробовать через понятие "своя судьба"?
- Вот послушай, Андрюша. Весь мир состоит из молекул, молекулы -
из атомов. Тебе знакомы эти слова?
- Да, - с готовностью кивнул мальчик, - нам Люба объясняла.
- А про электрическое поле и энергию тоже объясняла?
- Еще нет. Она хотела и уже начала рассказывать, но мы ничего не поняли, и она сказала, что для нас это пока сложно. Люба обещала на следующий год объяснить, когда мы с Сашкой станем умнее.
Инна Ильинична поняла, что здесь придется немного отступить. Если уж Любочка Филановская не сумела объяснить шестилетним детям, что такое электрическое поле и энергия, то ей самой это тем более не под силу, ибо Любочкины способности доходчиво излагать самые сложные вещи известны всем.
- Хорошо. Тогда просто поверь мне на слово. Молекулы и атомы, из которых состоит весь мир, живые. Они рождаются и умирают, они двигаются, у них есть энергия. Вот ты, например, бегаешь и прыгаешь, потому что у тебя есть энергия, ты живой. И ты весь, с ног до головы, состоишь из молекул. Вся твоя энергия, которая позволяет тебе бегать
и вообще двигаться, это совокупная энергия молекул, из которых ты состоишь. Это понятно?
- Что такое "совокупная"?
Опять ее занесло в научную терминологию! Надо быть поаккуратней.
- Совокупная - означает суммарная. Сложенная вместе. Теперь понятно?
- Теперь да. Но ведь бегают только люди и животные. А вы говорите, что все состоит из молекул и у всего есть энергия. Почему же дома не бегают? И деревья? И прутик лежал на земле, не убежал никуда.
- Потому что все в мире состоит из разных молекул, а у разных молекул разная энергия. Что-то может двигаться само, что-то не может. Зато дерево, например, может расти вверх, ствол становится толще, веток становится больше, листья осенью опадают, а весной появляются снова, то есть происходят перемены, а это ведь тоже движение. А дом, который простоял много лет, может рухнуть, сгнить и развалиться, и это тоже движение. Я все это тебе говорю для того, чтобы ты понял: все, что состоит из молекул, - живое. Оно может казаться мертвым, неподвижным, неразвивающимся, неизменным, но это только видимость, обман. На самом деле все - живое.
- И камни? - деловито уточнил мальчик
- И камни. Когда-то, миллион лет назад, их не было, потом они появились, стали расти, очень- очень медленно, пройдет еще миллион лет, они состарятся и рассыплются в песок. Это движение, а раз движение - значит, жизнь.
Насчет камней Инна Ильинична вообще-то не была уверена, но ей нужен был наглядный образ.
- Значит, камни тоже живые? - переспросил Андрюша.
- Все живое. И у всего есть свое предназначение, своя судьба.
Никто из людей этой судьбы не знает.
- А кто знает?
- Только сама природа, которая это создавала. Но мы не можем у
нее спросить, потому что не умеем разговаривать на одном языке с ней.
- Почему не умеем?
- Потому что мы никак не можем выучить этот язык.
- Он что, очень сложный?
- Очень, - твердо произнесла Инна Ильинична. - Невероятно сложный. Есть люди, которым удалось узнать и выучить отдельные слова, но разговаривать свободно мы на этом языке пока не можем.
- Он труднее английского? - недоверчиво спросил Андрюша.
- На порядки, - машинально ответила она.
- На порядки - это на сколько?
Боже мой, да почему же она все время забывает, что разговаривает с ребенком? Пришлось отвлечься еще на несколько минут и объяснить ему про "порядки". Как ни странно, мальчик довольно быстро все понял, братья Филановские давно уже свободно производили все арифметические действия в пределах тысячи.
- Так вот, мальчик мой, - Инна Ильинична вернулась к главной теме обсуждения, - каждый предмет в окружающем нас мире обладает собственной жизнью и собственной судьбой. В этой судьбе может быть предусмотрено, что предмет попадет в руки, например, Андрюше Филановскому, то есть тебе, и ты получишь, таким образом, возможность этим предметом пользоваться, получать от него удовольствие и извлекать пользу. В судьбе может быть предусмотрено, что через некоторое время предмет попадет в руки к другому человеку, и тогда ты утратишь возможность им пользоваться, а другой человек эту возможность получит. Или там будет предусмотрено, что предмет потеряется и долгое время будет лежать где-нибудь в укромном уголке, где его никто не найдет и не будет трогать. А потом он найдется,
потому что такая судьба.
- А если я его сломаю?
- Значит, такая судьба. Нет, погоди, - тут же поправила себя Инна Ильинична, - я не права. Если ты сломаешь или испортишь предмет случайно, не нарочно, значит, такая у него судьба, потому что ничего случайного не бывает. Значит, в предмете с самого начала молекулы были так расположены, что их взаимодействие нарушилось от случайного движения. Таков был замысел природы. А вот если ты сломаешь или
разобьешь предмет нарочно, то есть приложишь специальные усилия, чтобы его испортить, то ты поступишь плохо, потому что вмешаешься в ту судьбу, которую природа этому предмету предназначила. Ты меня понимаешь?
- Почти, - прошептал Андрюша, глядя на Инну Ильиничну огромными горящими глазами.
Почти... Смешно! Она сама плохо понимает, что говорит. Эти мысли рождались прямо здесь и сейчас, и у нее не было наготове четких продуманных формулировок, тем более рассчитанных на шестилетку. Пусть и очень развитого, но все-таки ребенка. Что он может понять из ее бессвязного бреда? Она слишком углубилась в материи, пока еще ненужные этому славному малышу. Его волнует вопрос, на что может
распространиться его право собственности, не более того. На имя. На внешность. На одежду и книги - нет, ибо они куплены взрослыми на заработанные ими деньги. А на найденный прутик? Ей вполне понятно стремление мальчика расширить диапазон того, о чем можно сказать "МОЕ!" Нет, он не собственник, просто он привык пользоваться определенными понятиями, а Люба своим категорическим высказыванием
выбила у ребенка почву из-под ног. Вместо того чтобы объяснить племянникам, что слово "мое" нужно для того, чтобы отличать свое и чужое, и своим можно пользоваться, а чужое брать нельзя, она перевела это в плоскость отношений собственности. Мальчишку мучает, что у него нет ничего своего, а Инна Ильинична забивает ему голову философией весьма сомнительного толка.
- Давай подведем итог, - решительно сказала она. - У каждого человека своя судьба. И у каждого предмета в нашем мире тоже есть своя судьба. Судьба - это линия, дорога, по которой мы движемся. Это понятно?
- Понятно.
- Если две линии в какой-то момент пересекаются, то что происходит? - в ней проснулся преподаватель.
- Точка пересечения, - бодро ответил Андрюша.
Значит, Основы планиметрии Люба уже успела им дать. Ай да молодец!
- А если подумать?
- Ну... если пересекаются линии у двух людей, то... они встречаются, да?
- Умница! Конечно, они встречаются. А потом что происходит?
- Не знаю, - растерянно сказал мальчик.
- А ты подумай. У тебя же есть прутик, начерти им на земле две пересекающиеся линии и скажи мне, что будет дальше.
Андрюша послушно нарисовал косой крестик и долго смотрел на него.
- Получается, что люди сначала встретятся, а потом... развстретятся.
- Разойдутся, - подсказала Инна Ильинична. - И пойдут дальше каждый своей дорогой. А теперь представь себе, что одна линия – это судьба человека, а другая - судьба вещи, предмета. Что получилось?
На этот раз ответ последовал быстрее:
- Получилось, что человек нашел предмет, а потом его потерял.
- Или отдал, подарил, сломал, выбросил за ненадобностью, продал. Вариантов очень много. Суть в том, что все люди и предметы идут своей дорогой и живут собственной жизнью, то встречаясь друг с другом, то расходясь. Вот ты сегодня встретился с прутиком, значит, ваши дороги пересеклись, потом ты его выбросишь или потеряешь, и это будет означать, что ваши дороги разошлись.
- А если не потеряю? Если я его унесу домой и положу под подушку, чтобы он никуда не делся? И он будет лежать там всю жизнь? Это значит, что наши дороги всю жизнь будут вместе?
- Вряд ли, - улыбнулась Инна Ильинична. - У молекул, из которых состоит прутик, другие законы, не такие, как у молекул, из которых состоишь ты сам. Согласно этим законам прутик через некоторое время или высохнет окончательно и превратится в труху, или сгниет. Его дорога уйдет в другую сторону. Он не будет вместе с тобой всю твою жизнь.
- А если я поменяю закон?
- Это невозможно, Андрюшенька. Ты не можешь менять чужую судьбу так, как тебе удобно.
- Почему?
Действительно, почему? Еще полгода назад она была убеждена, что есть законы сосуществования людей в браке, и согласно этим законам жизнь супругов может протекать так-то и так-то, а вот так - не может ни при каких обстоятельствах. Выяснилось, что никаких законов нет, и годами устоявшийся способ сосуществования двух людей может изогнуться немыслимой петлей и выкинуть эдакий кульбитец. Поступок ее мужа изменил судьбу Инны Ильиничны, ее дочери и зятя. Впрочем, откуда ей знать, быть может, как раз такая судьба и была им предначертана, и все закономерно, все так, как там, наверху, и планировалось, а ее муж оказался всего лишь инструментом в руках судьбы, при помощи которого три человека вышли на предназначенную им дорогу.
- Потому что это неправильно, - вздохнула она. - Вот смотри, я приведу тебе пример. Ты - чудесный мальчик, умный, добрый, я к тебе очень хорошо отношусь, и ты мне очень нравишься. Допустим, я захочу, чтобы ты стал моим сыном или внуком. Как ты думаешь, это возможно?
Андрюша посмотрел на нее круглыми от изумления глазенками.
- Вы что, Инна Ильинична? Как же я могу быть вашим сыном или внуком? У меня есть мама, только она умерла. Но я же ее сын все равно. И Сашка ее сын. А Тамара - наша бабушка. У нас с Сашкой не может быть другой мамы и бабушки.
- Правильно. Значит, этот закон я по своей воле изменить не могу. Но допустим, ты мне так нравишься, что я захочу, чтобы ты жил со мной, в моем доме. Это возможно?
- Но я не хочу! - возмутился Андрюша.
- А я хочу, - невозмутимо возразила Инна Ильинична. - Я вот возьму сейчас и заберу тебя к себе. Я сильная, схвачу тебя так, что ты не вырвешься, отнесу к себе в дом и посажу под замок. То есть я сделаю так, как мне хочется, а тебя не спрошу, хочешь ли ты этого. Просто возьму и изменю твою судьбу, потому что захочу, чтобы ты был со мной всю мою жизнь. Это будет правильно?
Андрюша инстинктивно отодвинулся, с опаской глядя на Инну Ильиничну, и та чуть не рассмеялась.
- Я не хочу, - дрожащим голосом произнес мальчик. - Не надо меня забирать и сажать под замок, пожалуйста.
- Я и не собираюсь, - с трудом сохраняя серьезность, ответила она. - Потому что это будет неправильно. Ведь ты согласен, что это неправильно?
- Да, - с облегчением выдохнул он. - Я согласен. Это неправильно. А как же мы с Сашкой? Я хочу, чтобы мы были вместе всю жизнь, я без него скучаю. Получается, неправильно этого хотеть?
- Нет, почему же, хотеть ты можешь, это не запрещается. Но заставлять Сашу быть с тобой, если он сам этого не захочет, будет неправильно. Понимаешь? У Сашеньки своя дорога, и он должен будет по ней пройти, а ты не имеешь права заставлять его идти по твоей дороге. Нельзя никого заставлять - вот главный закон, который надо помнить.
Он еще немножко подумал, протянул руку, ухватился за листик растущего рядом куста малины, потянул, словно собрался оторвать, но остановился и снова повернулся к Инне Ильиничне:
- А если я сейчас листик оторву?
- Зачем?
- Просто так.
- Тогда листик очень скоро засохнет и умрет. А если ты его не оторвешь, он будет жить до осени.
- Но осенью он же все равно умрет, - возразил мальчуган. - Осенью все листья умирают.
- Конечно, - согласилась она, - разница только в том, когда он умрет - через два месяца или прямо сейчас. И еще в том, как он умрет. Если ты его оторвешь, ему будет больно, он ведь живой и все чувствует. А в октябре он умрет постепенно и никакой боли не почувствует. Если тебе его не жалко - отрывай. Только помни, что его
судьба - умереть осенью, а ты собираешься эту судьбу изменить, да еще и сделать ему больно. Выбирай.
- Не буду, - он положил руку на коленку, пощупал ладошкой свежую ссадину и непроизвольно поморщился. - А ягодку можно сорвать?
- Можно, - рассмеялась Инна Ильинична.
- А почему листик нельзя, а ягодку можно?
- Потому что ягодки природа придумала специально для того, чтобы
люди их срывали и ели. У ягодки судьба такая - быть съеденной.
- А если я ее сорву, она будет моя?
Андрюша снова вернулся к тому, что волновало его на сегодняшний день больше всего. Инна Ильинична мысленно поставила это себе в укор. Ребенка интересуют вопросы собственности, а она уводит обсуждение в совершенно другую плоскость и морочит ему голову всякой заумью о судьбе и предначертании. Конечно, эти вопросы связаны друг с другом, но связь эта слишком сложна и глубока для дошкольника, да и не надо ему всего этого...
- Андрюшенька, деточка моя, - она обняла мальчика и слегка прижала к себе, - не думай об этом, иначе запутаешься. Есть простое правило: твое - это то, что появилось вместе с тобой на свет и умрет тоже вместе с тобой. Например, твоя рука. Она ведь не может жить отдельно от тебя, и ее не было, пока не было тебя, и ее не будет, когда не будет тебя. Понимаешь? Твоя голова, твой мозг и мысли, которые в нем появляются, - они тоже твои. Радость, печаль, удивление, то есть чувства, которые ты испытываешь, - они тоже твои, пока ты еще не родился - их не было, и когда тебя не будет, их не будет тоже. Это все действительно ТВОЕ, - она сделала ударение на
последнем слове, - и ты можешь распоряжаться этим, как тебе угодно. У всего остального есть собственная жизнь, собственная дорога, и очень часто эта дорога идет совсем не так, как тебе хотелось бы. У тебя есть любимая игрушка?
- Не-а, - он помотал головой. - У меня есть любимая книжка. Но она же не моя, ее Люба купила на свои деньги, а нам с Сашкой разрешила ее читать.
Вот же эта Люба Филановская! Ну к чему, спрашивается, говорить малышам о деньгах? Чтобы они почувствовали себя бесправными? Дети и без того кругом зависят от взрослых, на все должны испрашивать разрешение или согласие, а тут еще оказывается, что у них нет ничего своего. Любочка, конечно, талантливый педагог, с этим никто не спорит, и за ее успехи в раннем развитии племянников ей впору быть
занесенной в Книгу рекордов Гиннесса, но это уж слишком!
- Вот видишь, Люба сделала так, чтобы дорога этой книжки пересеклась с твоей дорогой. Ты получил возможность ее читать и получать от этого удовольствие. А теперь скажи-ка мне, сколько раз ты ее перечитывал?
- Раз двадцать, - Андрюша пожал плечами. - Я не считал. Много раз.
- И она выглядит такой же новенькой, как была, когда Люба принесла ее из магазина?
- Вы что, Инна Ильинична! - фыркнул мальчик - Она уже почти порвалась совсем, из нее странички выпадают, я их клеем приклеиваю, но из-за этого они плохо переворачиваются.
- Значит, книжка изменилась?
- Ну... да, - согласился он, подумав, и вдруг радостно улыбнулся: - Я понял! Она изменилась, значит, она двигается, она живая, и у нее своя дорога. Когда-нибудь она совсем-совсем порвется, и ее уже нельзя будет читать. Наверное, Люба ее выбросит. А мне будет очень грустно, я, наверное, даже плакать буду. Но я все равно не смогу сделать так, чтобы она снова стала новенькой и вернулась ко мне. Да? Наши с книжкой дороги пересеклись, я ее почитал-почитал, а потом она пошла дальше своей дорогой. Да?
- Да, - кивнула Инна Ильинична. - Именно так все и будет. Ты все правильно понял.
- А с другими предметами тоже так? Со свитером, например? Или с ботинками?
- Точно так же. Ты не можешь полностью повлиять на их судьбу. Ты можешь только радоваться, что ваши дороги в какой-то момент пересеклись и это дало тебе возможность ими пользоваться.
- Значит, это все не мое? Это все само по себе?
- Совершенно верно. И люди сами по себе, и вещи сами по себе.
Снова повисло молчание, Андрюша о чем-то напряженно размышлял, потом поднял на Инну Ильиничну просветленное лицо и произнес слова, смысл которых доктор философских наук Целяева поняла только спустя много лет, когда, будучи в годах весьма преклонных, прочла книгу Андрея Филановского "Забытые истины":
- Все само по себе. Нет ничего моего. Ну и не надо."
Маринина "Чувство льда".