Источник

Русские медленно запрягают, но быстро едут.

Россия поздно попробовала революцию. Большая часть западных стран к этому времени успела пройти через силовую смену власти, индустриализацию и ускоренный отказ от феодальных порядков. Но самое главное — они успели сжиться со своими революциями, внутренне консолидироваться, смириться с кровавыми рубцами, остававшимися на каждом национальном теле, которое сотрясала любая революция. Более того, страны и народы если и не гордятся, то уж точно не стыдятся своих когда-то случавшихся революций: их место в исторической памяти зачастую гармонично увязывается с национальным архетипом.

«Революция, подобно Сатурну, пожирает своих детей», — сказал один из деятелей Великой французской революции, предположительно Жорж Дантон, прежде чем был казнён на гильотине, ещё одном революционном «продукте». Только в воображении романтиков, наблюдающих за подобными событиями, как правило, издалека, могут возникать образы «бархатной» или какой-либо «цветной» революции. Увы, никаких своих «демократических» механизмов для легитимации временщиков не находится, вот и прибегают к эвфемизмам. Не судят ведь победителей как раз в революции (там, кстати, вообще не до судов в традиционном понимании этого слова). Цвет же у любой революции может быть лишь один — красный, и это обусловлено отнюдь не идеологическими причинами.

Все революции, какие бы высокие цели они перед собой ни ставили, всегда используют один и тот же инструментарий. И, как результат, всегда страдает человек — зачастую не только причастный, но и случайный. Революция — это не про человека и тем более не про его права, революция — это про людей и их будущее.

Революции ориентируются на будущее, но что с ним? Степень лояльности будущего к революции — удивительный феномен. Само будущее всегда наступает, но никогда — в том виде, как его задумывали революционеры. В этом смысле образ будущего, как бы усердно над ним ни работали, и само будущее — разные сущности: образ идеален, будущее материально. Готовы ли потомки прощать идеалистов-революционеров, этих обманщиков поневоле? «Революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а плодами пользуются негодяи»… Приписывают эту фразу, как и вынесенную в эпиграф, Отто фон Бисмарку, при этом разделяют многие, кто хоть сколько-нибудь имеет дело с историей. Постреволюционное будущее, как правило, ориентировано уже на новое, следующее, постбудущее, и не брезгает пользоваться плодами революции, пусть даже учась на её ошибках. Всякая революция — урок для потомков, причём не просто в конкретной стране: любая национальная революция служит уроком для всего мира. А учиться комфортнее всё же на чужих ошибках.

Результатом исторически первой революции, имевшей место в XVI веке, стала независимость Нидерландов, которые пусть и не бесспорно, однако всё же умеют демонстрировать определённую революционность и по сей день. Великобритания продолжает чтить Оливера Кромвеля — отправившего на эшафот короля и погрузившего страну в период кровавого противостояния лидера Английской революции XVII века, которая через несколько месяцев после его смерти сменилась Реставрацией. Страна вновь стала и с тех пор продолжает оставаться монархией, хотя в то же время никто не оспаривает памятник Кромвелю перед зданием парламента в Лондоне.

Великая французская революция конца XVIII века явила пример классической революции, создавшей романтический образ стремления к свободе, равенству и братству на фоне жесточайшего террора — революции, приведшей к власти Наполеона, а Европу — к очередным большим войнам. И именно на этой революции Французская республика уверенно базирует свои безупречные, привлекательные для многих ценности.

Соединённые Штаты Америки, в свою очередь, развивают демократические традиции и принципы, заложенные отцами-основателями — видными идеологами и деятелями Войны за независимость, которую в американской историографии принято называть войной революционной, или просто революцией. Американские революционеры были крупными рабовладельцами, представителями аристократии, наследникам которых по прошествии столетия пришлось в гражданской войне разрешать спор о том, что же такое свобода и демократия на самом деле. Однако они и по сей день почитаются американским народом, а весь мир закономерно развивает свои демократические модели в соответствии с идеями, заложенными ещё отцами-основателями США.

Целый ряд революций имел место в XIX веке в различных уголках Европы и мира в целом. Многие страны продолжают развивать свой конституционно-правовой строй и хозяйственный уклад на основе итогов и последствий тех далеко не простых, на взгляд современников, событий.

Революция в России случилась уже в ХХ веке и растянулась на многие годы. Ещё недавно принято было говорить о ней во множественном числе — как про три разных революции, произошедших, соответственно, в 1905-м, в феврале 1917-го и в октябре 1917 года. Сегодня Русскую революцию принято рассматривать как единое явление, состоящее из трёх элементов: Февральской буржуазной революции 1917 года, Октябрьской социалистической революции 1917 года и Гражданской войны 1917–1922 годов. В широком смысле как революционные события можно рассматривать и период становления Советской власти 1920–1930-х годов. Эпицентром же всего революционного процесса в России остаётся 7 ноября (25 октября по ст. стилю) 1917 года, когда случилась, как принято было именовать в советской историографии, Великая Октябрьская социалистическая революция, или, как склонны называть это событие в текущей интерпретации, Октябрьский переворот.

Отношение общества к русской революции продолжает оставаться неоднозначным, причём как внутри России, так и за её пределами. Поиск нестыковок между выдвинутой столетие назад идеей и последующими событиями, персонализация революции с отдельными романтиками, фанатиками и негодяями (если пользоваться упомянутой интерпретацией Бисмарка), перманентная конъюнктурная политизация всевозможных эпизодов тогдашней истории — всё это остаётся общим местом в глобальном дискурсе о русской революции. Этот фон не оставляет шансов закончить мучительный поиск ответов на два вечных вопроса русской интеллигенции: «кто виноват?» и «что делать?».

Интуитивно сама Россия всё же, как представляется, вынесла важные уроки из своей революции вековой давности — всё-таки у истории есть определённые объективные закономерности, которые не позволяют вечно страдать и вечно сомневаться. Россия исчерпала свой лимит на революции и уже не станет ради очередного образа будущего проливать кровь. С другой стороны, страна научилась мобилизовываться и самостоятельно продуцировать те изменения, которые ей действительно нужны. Вне зависимости от отношения к Советской власти последняя создала серьёзные заделы для современного развития страны: как через положительные, так и через отрицательные кейсы сделала общество более опытным и гибким в восприятии различного рода идей. Уникальная система Советов — представительных органов, сочетавших выполнение нормотворческих и административно-распорядительных функций, пронизала всю страну и повысила административную грамотность, внедрив культуру проведения обсуждений, решения общих хозяйственных вопросов, артикулирования и продвижения инициатив. В определённой степени она создала прочную основу для будущего развития в том числе и демократических процедур, местного самоуправления, конкурентного и открытого диалога по политическим вопросам. Корни отказа от революционных преобразований в пользу эволюционных — именно в уникальном опыте страны в ХХ веке.

Россия поздно попробовала революцию. Все её партнёры к тому времени уже имели за плечами соответствующий опыт, а потому рады лишний раз напомнить, что в русской революции было сделано не так. Однако стране не привыкать идти своим путём: она довольно поздно опробовала и демократию, и рыночную экономику, и информационные технологии, и сегодня её соответствующие практики также вызывают разные вопросы. История продолжает вбирать в себя то, что становится прошлым, а политика переключается на будущее. Пройдёт ещё сто лет, и, хочется надеяться,  революция 1917 года  окончательно станет историей.