«Для меня существует лишь два типа женщин — богини и тряпки для вытирания ног».

Слишком много любовных историй



«Мистерия», «Путаница», «Безумие», «Волшебство»: Это первые слова, которые пришли меценатам на ум, когда они попробовали описать творение Маэстро - «Студио с гипсовой головой», при просмотре в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Действительно, изображение смотрится запутанным и многослойным. И возникает ощущение пространства, которое дрожит от бушующего там магнетизма.
Словами  «Мистерия», «безумие» «многослойность» можно определить жизнь, страсть, любовь и творчество Пикассо.

Читать далее

воспоминания Михаила Нестерова о В.М.Васнецове...





Читать далее...

♥ღ♥ТАЙНА САМОУБИЙСТВА В КАННАХ♥ღ♥

Жизнь и смерть фабриканта Саввы Морозова полны загадок. Главная из них – таинственная смерть мецената

13 (26) мая 1905 года на Лазурном Берегу в шикарном номере каннского «Роял-отеля» застрелился знаменитый российский предприниматель и меценат Савва Тимофеевич Морозов.

В тот момент он был фактически отстранен от руководства своими фабриками. По официальной версии, из-за этого его душевное состояние оказалось на грани глубокого кризиса, и рядом не нашлось того, кто мог бы ему помочь пережить депрессию. Но так ли все обстояло на самом деле?

The special edition: Ava Gardner

http://humus.livejournal.com/3938591.html

Любовный треугольник

Под настроение перечитываю Цвейга, и очень кстати нашлась в древнем ябеднике ветхая от времени сохраненная зарисовка. Вдруг ещё кому будет интересно...

Дождь, дождь. Холодный осенний лондонский дождь. А она идет и идет, прижимая к груди свой нераскрытый зонт, идет неизвестно куда, без цели и смысла... Её нагоняют двое прохожих - они спешат укрыться от дождя. До нее доносится обрывок фразы: «...горький хлеб изгнания...» Она подумала: «Эмигранты. Такие же, как мы с мужем... С мужем?» К горлу подступает комок. Не хватало еще разрыдаться тут - на незнакомой улице, посреди чужого города.
Stefan Zweig (Austrian, 1881-1942)

Прохожие уже совсем близко: теперь, несмотря на шум дождя, их разговор слышится все явственнее.
- ...Проклятая война, проклятый Гитлер!
- То, что он напал на Россию, похоже, уберегло Англию от вторжения.
- Надолго ли?

Читаем далее >>>

Ава Гарднер и Фрэнк Синатра: поцелованные Богом

 

Его называли королем Америки, ее – самым сексуальным животным Голливуда.

Он увлекался самыми прекрасными женщинами мира, она – тореадорами.

Он – итальянец маленького роста, она – высокая и стройная уроженка Северной Каролины,

называвшая себя «девушка сама по себе».

 

«Девушка сама по себе»

 

 

 

Читать далее...

Бауэр и Кафка: нет повести печальнее на свете…

Читать далее...

Антуан де Сент Экзюпери и Консуэло Сандоваль

 

 

Существует четыре версии их первого поцелуя. У всех четырех одинаковое начало...

Самолет взлетает с одного из аэродромов Буэнос-Айреса.

За штурвалом летчик Антуан де Сент-Экзюпери, рядом с ним прекрасная женщина.

Ее зовут Консуэло.

Пилот наклоняется к пассажирке и буквально требует поцеловать его.

Но есть четыре варианта последовавшего ответа.

Первый: она вдова и не имеет морального права целоваться с малознакомым мужчиной;

второй: в ее стране целуют только тех, кого любят;

третий: у нее нет обыкновения целоваться против своей воли;

четвертый: некоторые цветы, если к ним приближаться чересчур близко, смыкают лепестки.

 

Читать далее...

Загадочная русская... Наталья Палей

Она жила в России всего несколько лет, которые и определили всю ее судьбу. Она была востребованной манекенщицей, очаровательной женщиной, хозяйкой популярного салона… Но была ли она счастливой? Какие тайны хранило сердце этой красивой и успешной женщины?

Выброшенные революционной волной 1917 года за пределы России русские красавицы высоко ценились на рынке модных услуг на чужбине. Они становились популярными портнихами, вышивальщицами и закройщицами, многие девушки из знатных семейств работали «манекенами» - демонстрировали клиентам одежду в ателье и на светских раутах.

Красота и шарм русских аристократок, их умение себя подать приносили славу и доход французским домам моды. Почти треть парижских манекенщиц в то время были русскими. Среди них - княжна Наталья Палей. Королева модного Парижа, женщина, которой пытались подражать. Ею восхищались, в нее влюблялись с первого взгляда.

Читать далее...

Самуил Маршак ~~ Переводы ~ Вильгельм Буш




Читать далее...

Самуил Маршак ~ ~ советский поэт, переводчик, писатель, редактор





Да будет мягким сердце, твердой — воля!

Вхожу в родной Иерусалим (Путешествие в Палестину)





Читать далее...

София Михайловна Мильвидская, невеста С.Я. Маршака.




Читать далее...

София Михайловна Маршак (Мильвидская) жена С.Я. Маршака (1889-1953)






Фотоальбом С.М. Маршак

Чудак Самуил Маршак: антисоветчик, сионист, лауреат Сталинских премий







Читать далее...

Бальзак и Эвелина Ганская : Почтовый роман

Бальзак и Ганская: роман по-переписке Бальзак писал своей таинственной возлюбленной: «Не бойтесь меня, не верьте ничему дурному, что обо мне говорят! Я просто ребе¬нок, но гораздо более легкомысленный, чем Вы полагаете. Зато я чист, как дитя, и люблю, как дитя». Его письма, полные страстными от¬кровениями и чувствами, сводили ее с ума: «Обожаемая повелитель¬ница, Ваше спящее величество, гордая королева… роза Запада, звез¬да Севера…» Великий французский писатель Оноре де Бальзак (1799—1850) родился в Туре в семье небогатого чиновника и дочери французского буржуа. Детство его прошло вдали от родительского дома. Сначала воспитанием мальчика занималась кормилица, простая крестьянка, а когда ему исполнилось четыре года, Оноре отдали в пансион. До восемнадцати лет Бальзак был вынужден учиться и жить в интернатах и колледжах, и всю свою жизнь писатель будет вспоминать это время как самое тяжелое и безрадо¬стное. С юных лет каждую свободную минуту Оноре проводил в библиоте¬ках, целыми днями читал, но когда сам попробовал писать, был осмеян своими сверстниками, давшими будущему писателю насмешливое прозвище «поэт». Когда мальчику исполнилось 14 лет, он перенес тяжелейшее не¬рвное заболевание, и родители были вынуждены забрать Оноре домой. Через год семья Бальзака перееха¬ла вПариж, где ребенка опять отда¬ли в пансион. Переживая тяжкую душевную драму, не имея в детстве друзей и близких людей, необщительный и немногословный мальчик пообещал себе стать прославленным гением, которому никогда уже не дадут обидных и едких прозвищ, не будут насмехаться над ним и сажать в холодный, страшный карцер за любую, даже малейшую провинность. И Бальзак пришел к славе и известности. Пообещав себе стать великим, он добился этого упорным, порой адским трудом. Закры¬вался в комнате и при свете нескольких свечей работал по десять, а иногда по двадцать часов в сутки. Его спасали крепкий кофе и непо¬колебимое, фантастическое упорство. Уже через несколько лет после того, как Бальзак стал публиковаться, выхода его новых книг ждал весь литературный Париж, издатели умоляли писателя создать для них очередной шедевр и обещали огромные гонорары, в любовницах у него были самые красивые и известные дамы Франции, и каждый день ему приходили десятки писем из разных уголков мира. Однажды, 28 февраля 1832 года, Бальзак получил маленькое пись¬мо из Одессы, которое, возможно, и не прочитал бы вовсе, если бы не заметил, что на конверте не был указан обратный адрес. В конце письма лаконично и таинственно кто-то подписался: «Чужестранка». «Ваша душа прожила века, милостивый государь, — писала не¬знакомка, — а между тем меня уверили, что Вы еще молоды, и мне захотелось познакомиться с Вами… Когда я читала Ваши произведения, сердце мое трепетало; Вы пока¬зываете истинное достоинство жен¬щины, любовь для женщины — дар небес, божественная эманация; меня восхищает в Вас восхититель¬ная тонкость души, она-то и позво¬лила Вам угадать душу женщины». Почерк и манера излагать свои мысли выдавали образованную, по всей видимости состоятельную женщину. Бальзак ни на миг не со¬мневался, что она была умна, моло¬да и очень красива. Вскоре таин¬ственная незнакомка в новом пись¬ме раскрыла себя, назвавшись Эвелиной Ганской (1802—1882), урож¬денной Ржевусской — она происходила из старинного польского рода. Ей было тридцать два года, хотя она и скрывала свой возраст, всегда отнимая пять лет. Между известным писателем и прекрасной одесситкой завяза¬лась переписка, которая оказалась столь пылкой и страстной, что не было сомнения —в жизни Бальзака начался любовный роман, и про¬должался он долгих шестнадцать лет. Ганская говорила на английс¬ком и немецком языках, свободно владела французским, на котором и шла переписка. Бальзак писал своей таинственной возлюбленной: «Не бойтесь меня, не верьте ничему дурному, что обо мне говорят! Я просто ребе¬нок, но гораздо более легкомысленный, чем Вы полагаете. Зато я чист, как дитя, и люблю, как дитя». Его письма, полные страстными от¬кровениями и чувствами, сводили ее с ума: «Обожаемая повелитель¬ница, Ваше спящее величество, гордая королева… роза Запада, звез¬да Севера…» Посредницей в тайной переписке была гувернантка дочери Ганс¬ких —Анриетта Борель. Именно Лиретта, как ласково называли мисс Борель в доме Ганских, побудила Эвелину написать письмо извест¬ному французу. Именно она стала сообщницей в этом безумном ро¬мане своей хозяйки, которую потом люто возненавидела — после смерти мужа Эвелины. Венцеслав Ганский был стар (на двадцать два года старше своей супруги), и можно было рассчитывать, что через пять—десять лет Эвелина обретет свободу. Влюбленные строили планы на будущее, а Бальзак, успокаивая далекую подругу, постоянно повторял ей: «Глу¬пышка, через десять лет тебе будет тридцать семь, а мне чуть за со¬рок. Люди в этом возрасте вполне могут любить, соединяться браком, целую вечность обожать друг друга». Бальзак засыпал Ганскую стра¬стными посланиями: «Вы одна можете осчастливить меня… Ева (по¬звольте мне сократить Ваше имя, так как Вы олицетворяете для меня все женское начало — единственную в мире женщину, как Ева для первого мужчины)… Я стою перед Вами на коленях, мое сердце при¬надлежит Вам. Убейте меня одним ударом, но не заставляйте меня страдать!..» Он постоянно клялся Эвелине в любви, верности и непорочнос¬ти. На самом же деле, будучи великим интриганом, обожающим во¬обще всех женщин на земле, к тому же поддающимся любому соблаз¬ну, Бальзак влюблялся, терял голову и изменял своей далекой чуже¬странке.

 

МАКСИМИЛИАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОЛОШИН - 133 года со дня рождения


28 мая 1877 года родился Максимилиан Александрович ВОЛОШИН /КИРИЕНКО-ВОЛОШИН/ - русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик, общественный деятель.

Родился в Киеве. Отец - Александр Максимович Кириенко-Волошин, служил юристом в чине коллежского советника. Мать - Елена Оттобальдовна, урожденная Глазер. После размолвки с женой отец Волошина умер в 1881 г. С матерью же до конца ее жизни Волошин поддерживал не только сыновние, но и творческие отношения. Занимаясь в детстве с гувернером, Волошин заучивал латинские стихи, слушал его рассказы по истории религии, писал сочинения на сложные литературные темы. Обучался затем в гимназиях Москвы и Феодосии. Переезд в Коктебель в 1893 г., где мать купила дешевый по тому времени участок земли, во многом предопределил творческую судьбу начинающего поэта (его первые стихотворные опыты - 1890 г., первая публикация-в сборнике "Памяти В. К. Виноградова" (1895). Сразу же запали в душу поэта "историческая насыщенность Киммерии и строгий пейзаж Коктебеля". По семейной традиции в 1897 г. Волошин поступил на юридический факультет Московского университета, хотя мечтал об историко-филологическом. Учеба не раз прерывалась. В феврале 1899 г. Волошин был исключен из университета на год за участие в "студенческих беспорядках" и выслан в Феодосию. После восстановления окончательно бросил университет и занялся самообразованием. Он писал: "Ни гимназии, ни университету я не обязан ни единым знанием, ни единой мыслью". Зато плодотворным для духовного формирования Волошина оказалось знакомство с европейскими странами, где он из-за скудных средств передвигался пешком, ночевал в ночлежных домах (Италия, Швейцария, Германия, Франция, Греция, особо полюбившаяся ему Андорра). Не менее важным стало полуторамесячное пребывание в Средней Азии после исключения из университета (1899-1900). "1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и "Три разговора" Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно - с высоты азийских плоскогорий произвести переоценку культурных ценностей... Здесь же создалось решение на много лет уйти на Запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы" - писал поэт в своих воспоминаниях. С 1901 г. Волошин обосновывается в Париже. После "годов странствий" (так определил семилетие 1898-1905 гг. сам Волошин) начинаются "годы блуждания" (1905-1912): увлечение буддизмом, католичеством, оккультизмом, масонством, антропософией Р. Штейнера. Оказавшись в январе 1905 г. в Петербурге, Волошин стал свидетелем Кровавого воскресенья, но революция, по его признанию, прошла мимо него.

Попеременно живя в Париже, Петербурге, Москве, Волошин активно участвует в литературной жизни России. Выходит первая книга его стихов ("Стихотворения", 1910), он сотрудничает в журнале символистов "Весы" и акмеистов "Аполлон". Из-за тяги к розыгрышам Волошина происходит мистификация с Черубиной де Габриак, приведшая к его дуэли с Н. Гумилевым (1909).

В 1912 году, после покушения на картину И. Репина "Иван Грозный и сын его Иван" (картина была изрезана ножом), М. А. Волошин выступил против изображения насильственных сцен в искусстве. В 1913 году, после выхода его брошюры "О Репине", двери редакций многих журналов и газет стали для него закрыты — его поступок был воспринят как личный выпад, сделанный в сторону всеми уважаемого и почитаемого академика И. Е. Репина. Однако, уже через год был издан сборник статей М. А. Волошина под названием "Лики творчества", посвященный вопросам культуры.

Летом 1914 г., увлеченный идеями антропософии, Волошин приезжает в Дорнах (Швейцария), где вместе с единомышленниками приступает к постройке "Гетеанума" - храма святого Иоанна, символа братства народов и религий. На разразившуюся тотчас мировую войну Волошин откликнулся и стихами (книга "Anno mundi ardentis", 1915), и прямыми высказываниями, выступив ее противником. Он пишет письмо, обращенное к военному министру России, где говорит об отказе принимать участие в насилии над человеком в период Первой мировой войны. Этот поступок является доказательством смелости и честности Волошина как гражданина.

Углубившись в основы русского национального самосознания, завершив книгу о В. Сурикове (полностью опубликована в 1985).

В 1917 г. Волошин окончательно оседает в Коктебеле.

В этот период времени М.А. Волошин создал множество акварельных рисунков, объединенных в "Коктебельскую сюиту". Эти картины Волошина М.А., нежно и с любовью написанные мастером, передают лирическое настроение автора, навеянное созерцанием красивейших пейзажей этих мест, с их мягкими, спокойными красками, безграничностью морского горизонта, изумительностью облаков, тающих в дымчатом лунном свете. Эти работы автора, без сомнения, можно отнести к Киммерийской школе живописи.

Если Февральская революция была воспринята им "без особого энтузиазма", а после окончательного разуверения в ней Октябрьский переворот как историческая неизбежность, то гражданская война не могла найти оправдания в его сердце. Волошин занимает позицию "над схваткой", спасая в своем доме в Коктебеле и красных, и белых. В 1920-1930 гг. в литературные баталии не вступал.

В 1924 году, после согласования с Народным Комиссариатом Просвещения, Волошин организовывает в своем доме в Коктебеле Дом творчества Литературного Фонда СССР.

Умер М. А. Волошин 11 августа 1932 года в Коктебеле, завещав свой дом Союзу писателей.
Похоронен на холме Кучук-Енишар близ Коктебеля.



Поэтические строки и картины МАКСИМИЛИАНА АЛЕКСАНДРОВИЧА ВОЛОШИНА




Пламенный истлел закат...
Стелющийся дым костра,
Тлеющего у шатра,
Выкличет тебя назад...
Жду тебя, дальний брат,
Брошенная сестра...

Топот глухих копыт
Чуткий мой ловит слух...
Всадник летит, как дух,
Взмыленный конь храпит...

Дышит в темноте верблюд,
Вздрагивают бубенцы,
Тонкие свои венцы
Звезды на песке плетут...
Мысли мои - гонцы
Вслед за конем бегут...





Над головою подымая
Снопы цветов, с горы идет...
Пришла и смотрит...
Кто ты?
- Майя.
Благословляю твой приход.
В твоих глазах безумство. Имя
Звучит, как мира вечный сон...
Я наважденьями твоими
И зноем солнца ослеплен.
Войди и будь.
Я ждал от рока Вестей.
И вот приносишь ты
Подсолнечник и ветви дрока -
Полудня жаркие цветы.
Дай разглядеть себя... Волною
Прямых, лоснящихся волос
Прикрыт твой лоб, над головою
Сиянье вихрем завилось.
Твой детский взгляд улыбкой сужен,
Недетской грустью тронут рот,
И цепью маленьких жемчужин
Над бровью выступает пот.
Тень золотистого загара
На разгоревшихся щеках...
Так ты бежала... вся в цветах...
Вся в нимбах белого пожара...
Кто ты? дитя? царевна? паж?
Тебя такой я принимаю:
Земли полуденный мираж,
Иллюзию, обманность... - майю.




В эту ночь я буду лампадой
В нежных твоих руках...
Не разбей, не дыши, не падай
На каменных ступенях.

Неси меня осторожней
Сквозь мрак твоего дворца, -
Станут биться тревожней,
Глуше наши сердца...

В пещере твоих ладоней
Маленький огонек, -
Я буду пылать иконней...
Не ты ли меня зажег?




Я узнаю себя в чертах
Отриколийского кумира
По тайне благостного мира
На этих мраморных устах.

О, вещий голос темной крови!
Я знаю этот лоб и нос,
И тяжкий водопад волос,
И эти сдвинутые брови...

Я влагой ливней нисходил
На грудь природы многолицей,
Плодотворя ее... я был
Быком, и облаком, и птицей...

В своих неизреченных снах
Я обнимал и обнимаю
Семелу, Леду и Данаю,
Поя бессмертьем смертный прах.

И детский дух, землей томимый,
Уносит царственный орел
На олимпийский мой престол
Для радости неугасимой...




В напрасных поисках за ней
Я исследил земные тропы
От Гималайских ступеней
До древних пристаней Европы.

Она забытый сон веков,
В ней несвершенные надежды.
Я шорох знал ее шагов
И шелест чувствовал одежды.

Тревожа древний сон могил,
Я поднимал киркою плиты...
Ее искал, ее любил
В чертах Микенской Афродиты.

Пред нею падал я во прах,
Целуя пламенные ризы
Царевны Солнца - Таиах
И покрывало Моны Лизы.

Под гул молитв и дальний звон
Склонялся в сладостном бессилье
Пред ликом восковых Мадонн
На знойных улицах Севильи.

И я читал ее судьбу
В улыбке внутренней зачатья,
В улыбке девушек в гробу,
В улыбке женщин в миг объятья.

Порой в чертах случайных лиц
Ее улыбки пламя тлело,
И кто-то звал со дна темниц,
Из бездны призрачного тела.

Но неизменна и не та
Она сквозит за тканью зыбкой,
И тихо светятся уста
Неотвратимою улыбкой.

Максимилиан Волошин

ВОЛОШИН Максимилиан Александрович

(1877, Киев - 1932, Коктебель)

 Так странно, свободно и просто
Мне выявлен смысл бытия,
И скрытое в семени "я",
И тайна цветенья и роста.
В растенье и в камне - везде,
В горах, в облаках, над горами
И в звере, и в синей звезде,
Я слышу поющее пламя.
Август 1912 М.В.

 

Творчество М. А. Волошина универсально. Он проявил себя и как самобытный художник, и как поэт, переводчик, художественный и литературный критик. Интеллигенция России в первой трети XX в. имела в его лице уникального вестника, так сказать осмыслителя всех основных современных идей, явлений и тенденций в искусстве и литературе Европы и России.[/b]

 Кустодиев Борис Михайлович.Портрет Волошина М.А.

 

Хотя Волошин около двух лет учился в Московском университете (1897-99), свои удивительно разносторонние знания он получил самостоятельно, в 1900-х гг. углубленно занимаясь в библиотеках Европы, слушая лекции в Сорбонне, путешествуя. В Париже он берет уроки рисования и гравюры у художницы Е. С. Кругликовой. В годы ученичества Волошин стремится максимально расширить круг знакомств, он учится у всех. Он находится в центре художественной и интеллектуальной жизни Парижа и Петербурга. Среди важных знакомств тех лет - встреча с тибетским хамбу-ламой А. Доржиевым, теософами А. Р. Минцловой и А. Безант, антропософом Р. Штейнером.

Дом Волошина, построенный им в 1903 г. в Коктебеле, на восточном берегу Крыма, был центром притяжения для русской творческой интеллигенции того времени. В собственном художественном творчестве Волошину удалось возродить традицию, уходящую корнями в японскую пейзажную гравюру, - новыми выразительными средствами воссоздать в акварели жанр пейзажа-медитации.

Читать далее...

Легенды Серебряного века. Максимилиан Волошин

Буддийский поп, украинский паныч, в Москве француз, во Франции москвич, на стержне жизни мастер на все руки, он свил гнездо в трагическом Крыму, чтоб днем и ночью сердце рвал ему стоперстый вопль окаменелой муки.

Борис Чичибабин

Читать далее...

Русская муза французского Сопротивления

 

 

Анна Смирнова-Марли - Певица, композитор, героиня Французского Сопротивления, во время Второй мировой войны написала первоначальные слова на русском языке и музыку "Песни партизан" (Le chant des partisans), ставшей гимном Французского Сопротивления.
об Анне Марли (познакомиться с ее биографией) anna-marly.narod.ru/

Песня была написана зимой 1942 года в Лондоне на русском языке, посвящена русским партизанам. Затем её в исполнении Анны Марли услышали Жозеф Кессель и Морис Дрюон, написали французский текст. Песня передавалась на волнах радиостанции ВВС во Францию, обрела национальную, а затем общемировую известность, стала гимном Французского Сопротивления.

Анна Марли - кавалер Ордена Заслуги и офицер Ордена Почетного Легиона.

источник ПЕСНИ АННЫ МАРЛИ piafedith.livejournal.com/100299.html

 

 

Легко ли быть прекрасной дамой?





Читать далее...

Рисунки Марины Цветаевой

ЦВЕТАЕВА

История обнаружения рисунков Марины Цветаевой, сами рисунки и их первичные обсуждения были опубликованы музеем в издательстве Kontinent (США,Чикаго) в 2006- 2008 годах. Рисунки МЦ находятся, в архиве фонда «Никитинские субботники» рукописного отдела Российской государственной библиотеки РГБ. Они были представлены в этой библиотеке на цветаевской выставке 1992 года. Попробуем ещё раз проанализировать ситуацию с этими рисунками, отчасти повторяясь для полноты картины и приведя некоторые новые соображения
источник

✂…

ЖЗЛ (КОНСТАНТИН СОМОВ. ОРИЕНТАЦИЯ ТАЛАНТУ НЕ ПОМЕХА. Часть 1 Допарижное)

Да, друзья, не удивляйтесь названию. Об одном из основателей объединения «Мир искусства», ярком представителе русского символизма и модерна Константине Андреевиче Сомове написано немало статей и книг. Посвящены они, в основном, творчеству художника, в котором немало картин эротического содержания. О личной жизни Сомова, увы, все знают немного. Как пишут историки, «свою личную жизнь он тщательно оберегал от огласки». К сожалению, то, что удалось узнать, я вычитал на сайтах, посвященных нетрадиционной сексуальной ориентации. Не спешите обвинить меня в симпатиях к этому сообществу, интернетные поисковики привели меня туда. Впрочем, информация там основана на цитатах из изданных книг. О личной жизни Сомова писали социолог и сексолог Игорь Семёнович Кон в книге «Лики и маски однополой любви» и Лев Самуилович Клейн в книге «Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие». Используя цитаты из этих книг и то, что разыскал в интернете, я и написал материал о Константине Сомове, которого таким вы, может быть, и не знали. Но личная жизнь художника, который был гомосексуалистом, возможно, поможет вам ярче воспринимать его творчество.



Константин Сомов Автопортрет. 1895 г.

Теперь о том, что сподвигло меня обратиться к этой теме и пуститься на поиски информации. В дневнике моей лирушной соратницы Анны KYKOLNIK появился материал с картиной Сомова «Боксер», на которой изображен Борис Снежковский, как пишут исследователи, «последняя любовь художника». В поисках информации о Снежковском и родилась идея сделать материал о Сомове, а Анна помогла в сборе картин. Кстати, в марте-апреле этого года в московской галерее «На Ленивке» прошла выставка «Портрет с историей», на которой была представлена живопись и графика «художников Серебряного века», в том числе, портрет Снежковского кисти Сомова. Так что можно считать этот материал и отголоском прошедшей выставки. Начнем?


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. В МАТЕРИАЛЕ 33 КАРТИНЫ.

Гумилёв и Гумильвица

"Мне скучно все, и люди, и рассказы."



Сонет

Я верно болен: на сердце туман,
Мне скучно все, и люди, и рассказы,
Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган.

Мне чудится (и это не обман),
Мой предок был татарин косоглазый,
Свирепый гунн… я веяньем заразы,
Через века дошедшей, обуян.

Молчу, томлюсь, и отступают стены —
Вот океан весь в клочьях белой пены,
Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,
С цветущими жасминными садами,
Мы дрались там… Ах, да! я был убит.

"Ах, да! я был убит"...от этой строчки всегда перехватывает горло.
Это стихотворение, совсем не любовное, было послано Николаем Гумилёвым Ольге Николаевне Высотской во время его путешествия в Абиссинию.


Вывеска кабаре "Бродячая собака"

13 января 1912 года Н.Гумилёв пришел в ночное кабаре "Бродячая Собака" на вечер, посвящённый 25-летию творчества К.Бальмонта.
Здесь он встретил молодую актрису из театра Мейерхольда, Ольгу Николаевну Высотскую Между нею и Гумилёвым начался роман, который окончился рождением 13 октября 1913 года их сына Ореста Николаевича Высотского. То что для Гумилёва было интрижкой, оставило глубокий след в душе женщины.



Она уезжает из Петербурга. С тех пор ее жизнь протекала в провинции.
С Гумилевым Ольга больше не виделась, началась гражданская война. В 1921 году она решила познакомить Николая Гумилева с сыном. О расстреле Николая они с Орестом узнали от Ахматовой. Женщины сдружились. «Ее сын — Левин брат... Он только на год моложе Левы. У него совсем Колины руки...»



Высотская замуж не вышла. Она жила и работала до пенсии в музыкальной школе под Владимиром, потом переехала к сыну в Тирасполь...

Все забыл я, что помнил ране,
Христианские имена,
И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
Слаще самого старого вина.

Рыцарь Серебряного века (продолжение)

Начало здесь.

 

Началась Первая мировая война. 

Гумилёв был освобождён от военной службы из-за астигматизма глаз (разноглазия).

 

свидетельство об освобождении от службы

 

 

Но с первых же дней начинает хлопотать о разрешении воевать и, хотя это было нелегко, добивается своего: уже в конце августа 1914 года уходит добровольцем на фронт.
Он попадает во взвод конной разведки, где с постоянным риском для жизни совершались рейды в тыл врага. Сохранились документальные очерки Гумилева того времени "Записки кавалериста", которые печатались в 1915-1916 годах в газете "Биржевые ведомости". Остались и поэтические свидетельства этого периода.

И год второй к концу склоняется,
Но так же реют знамена,
И так же буйно воздевается
Над нашей мудростью война.

 

Вслед за ее крылатым гением,
Всегда играющим вничью,
С победной музыкой и пением
Войдут войска в столицу. Чью?

 

И сосчитают ли потопленных
Во время трудных переправ,
Забытых на полях потоптанных
И громких в летописи слав?

 

Иль зори будущие, ясные
Увидят мир таким, как встарь:
Огромные гвоздики красные
И на гвоздиках спит дикарь;

 

Чудовищ слышны ревы лирные,
Вдруг хлещут бешено дожди,
И все затягивают жирные
Светло-зеленые хвощи.

 

Не все ль равно, пусть время катится,
Мы поняли тебя, земля:
Ты только хмурая привратница
У входа в Божии Поля.

 

В истории русской литературы начала 20 века трудно найти второй такой пример: Гумилёв ушёл на германский фронт рядовым кавалеристом и дослужился до унтер-офицера, воевал в Пруссии, Галиции, дважды был награжден Георгиевским крестом за личную храбрость: один — за опасную разведку в тылу врага, второй — за выведение из-под огня брошенного пулемета.

 

 

Дело величавое войны

 

Война была его стихия, как полная риска и приключений Африка, где он имел возможность показать себя, отличиться. Люди, знавшие Гумилёва, говорили, что у него было «полное отсутствие страха». Рассказывали случай, когда эскадрон обстреляли немецкие пулемётчики. Все спрыгнули в окоп, а Гумилёв нарочно остался на открытом месте и картинно закурил папиросу, бравируя своим спокойствием.

 

Его называли гусаром смерти. Жизнь без подвигов и опасностей представлялась ему пресной. Война была для него игрой — вроде детской игры в солдатики, игрой, где ставкой была его жизнь.

 

И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.

 

Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.

 

Это была страстная вера в своё избранничество, в то, что ему не суждено умереть, не свершив своего предназначения в жизни. В его отчаянной отваге чудилось что-то лихорадочное, нарочитое, театральное. Вспомнились строчки Вадима Шефнера: «Умей, умей себе приказывать, // Муштруй, себя, а не вынянчивай...» Гумилёв умел это, как никто.

 

Однажды он провёл ночь в седле на сильном морозе и заболел воспалением лёгких и почек. С высокой температурой, в бреду был оправлен на лечение в Петроград. Медкомиссия признала его негодным к службе, но он вновь, несмотря на плохое состояние, вернулся на фронт. «Гвозди бы делать из этих людей...»
Любопытно, что у Ахматовой отношение к этой войне было иным. Это было ощущение горя.

 

Было горе, будет горе,
горе без конца.
Да хранит Святой Егорий
твоего отца, -

 

пишет она в колыбельной.
 

 

Для Гумилёва же война — праздник. Своеобразная экзотика.

 

И воистину светло и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны...

 

Как могли мы прежде жить в покое
И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезарном бое,
О рокочущей трубе побед?

 

 

 

Его обвинят потом в имперских настроениях, в угаре шовинистических заблуждений... А он просто был поэт-романтик с ярко выраженным мужественным, рыцарским началом в поэзии и в жизни.

А. Куприн писал: «Мало того, что он добровольно пошёл на современную войну — он — один он! — умел ее поэтизировать. Да, надо признать, ему не чужды были старые, смешные ныне предрассудки: любовь к родине, сознание живого долга перед ней и чувства личной чести. И еще старомоднее было то, что он по этим трем пунктам всегда готов был заплатить собственной жизнью».

Победа, слава, подвиг — бледные
Слова, затерянные ныне,
Гремят в душе, как громы медные,
Как голос Господа в пустыне.

 

Эти стихи были так же вдохновенны, как африканские. По глубине они даже глубже, значительней. Они поднимали на бой, воодушевляли. В. Эйхенбаум отмечал духовную силу стихов Гумилёва о войне, стремление показать войну как мистерию духа.

 

Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

 

Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

 

Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.

 

И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.

 

 

Е. Винокуров, эрудит и поэт военной судьбы, однажды заметил, что самая знаменитая строка Великой Отечественной войны, симоновское «жди меня и я вернусь» - рефрен, который полстраны молитвенно шептало в окопах — эта строка, оказывается, перефразировала гумилёвское: «Жди меня. Я не вернусь». «Пожалуй, у Гумилёва это сказано сильнее», - резюмировал Винокуров. Действительно, сильнее.

 

 
Правда, к сожалению, такого стихотворения Гумилёва не существует, я проверяла. Вокруг этой фразы много легенд. Некоторые принимают её за перифраз Симонова, приписанный Гумилёву уже задним числом. Но скорее всего, думаю, это было высказывание Гумилева, ставшее цитатой, афоризмом. Впоследствии (после этой гумилёвской фразы) появились стихи Симонова "Жди меня и я вернусь". Так или иначе, Гумилёв был их предтечей.

 

Романтические мальчики, а тем паче поэты и воины, как правило, знают свою судьбу. В одном из предсмертных своих стихотворений Гумилёв говорит:

 

Но я за всё, что взяло и хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней.

 

Предчувствие близкой и страшной смерти не оставляло его:

 

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще.

 

Среди кельтских легенд, любимых Гумилёвым, одна была ему особенно дорога: легенда о волшебной лютне, вдохновившая его на стихотворение «Волшебная скрипка» и пьесу «Гондла». В ней говорится о магической и убийственной силе искусства, об идее самоотверженного служения своему дару и опасностях, которые подстерегают творца на этом тернистом пути.

 

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!

 

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

 

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад и когда горит восток.

 

 

И если поэт ступил на эту стезю — пусть приготовится к самому худшему.

 

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

 

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.

 

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

 

Он словно предсказал свою участь. Так же, как скрипач из легенды, выронивший лютню, был разорван бешеными волками — так и певец Гумилёв будет уничтожен бешеными волками революции, не допев своей песни.

 

В 2001 году в Калининграде на стене Дома искусств был установлен памятный знак Николаю Гумилёву. Это бронзовый барельеф (скульптор Н. Фролов), основанием которого служат гранитные плиты красного цвета в виде символических языков пламени. Поэт, одетый в военную форму, изображен рядом с Пегасом. В левой руке он держит свиток, а правой опирается на картуш с надписью: "Сыну России, поэту, воину Н. Гумилёву от благодарных потомков. 1886-1921". Под барельефом – плита с надписью: «Мемориальный знак установлен в честь русского поэта Серебряного века Н. Гумилева, участника Восточно-Прусской операции Первой мировой войны, награжденного двумя Георгиевскими крестами. Расстрелян в августе 1921 года».

 

Гафиз и Лери

 

В 1916 году в знаменитом артистическом кабаре «Приют комедиантов» на Марсовом поле Гумилёв знакомится с женщиной, от красоты которой захватывало дух у каждого мужчины. Это была Лариса Рейснер - воплощение женственности, но мужского склада ума и характера.

 

 
 Позже она станет прототипом комиссара из «Оптимистической трагедии» В. Вишневского.

 

«Громадный, как медведь, полуголый матрос под свист и улюлюканье веселого экипажа полез на маленькую женщину в кожанке, победно облапил беспомощную пичужку – не ускользнуть. Она воткнула браунинг в жирный живот и спустила курок. Грузная туша оползла на палубу растаявшим снеговиком.
- Ну? Кто еще хочет комиссарова тела? – произносит она во внезапной тишине...»
Эта сцена, эта пьеса (а потом – талантливый фильм) – классика советской драматургии. Эта фраза стала идиомой. Эта женщина – секс-символом революции.

 

Никто из тех, кто попадался ей на пути, не мог забыть ее уже никогда.

 

Лев Троцкий писал о ней: "Внешность олимпийской богини, её иронический ум сочетался с мужеством воина".

 

Всеволод Рождественский вспоминал о впечатлении, которое произвела на него Лариса при первой встрече в студенческой аудитории: "Это была девушка лет восемнадцати, стройная, высокая...Плотные темноволосые косы тугим венчиком лежали вокруг ее головы. В правильных, словно точеных чертах ее лица было что-то нерусское и надменно-холодное, а в глазах острое и чуть насмешливое. "Какая красавица!" - невольно подумалось всем в эту минуту".
Писатель Юрий Либединский отмечал «необычайную красоту ее, необычайную потому, что в ней начисто отсутствовала какая бы то ни было анемичность, изнеженность, — это была не то античная богиня, не то валькирия древненемецких саг…».

 

портрет Л. Рейснер работы С. Чехонина

 

Не устоял перед античной красотой Рейснер и Николай Гумилев, сраженный "ионическим завитком" ее кос. Лариса читала в «Приюте» свои стихи. Гумилев сидел молча, слушал. Решил про себя, как потом признавался: «Красивая девушка, но совершенно бездарная». Подошел к ней после выступления и попросил разрешения проводить.

 

Он стал ее первым мужчиной.
Когда уже в 1920 году комиссар Рейснер принесла обожаемой ею и страдающей от голода Ахматовой мешок риса, она рассказала ей, как это произошло. Гумилёв пригласил ее в какую-то мерзкую гостиницу «и там сделал всё». «Я его так любила, — объяснила Лариса бывшей жене своего возлюбленного, — что пошла бы куда угодно».
Говорили, что это знаменательное свидание произошло в борделе на Гороховой.

 

При всей своей некрасивости Гумилёв всегда нравился женщинам, привлекая какой-то необыкновенной магнетической силой. Капитан, рвущий из-за пояса пистолет, мужчина-воин, поэт, герой... Влюбилась и Рейснер.

 

Гордая красавица и поэт-романтик. Так начался их роман, который можно назвать поэтическим и эпистолярным. Гумилёв посвящал Ларисе канцоны и называл ее Лери, она его, на персидский манер – Гафиз. 8 ноября 1916 года он пишет ей:

 

Лера, Лера, надменная дева,
Ты как прежде бежишь от меня...

 

И далее продолжает: "Лери моя, приехав в полк, я нашел оба Ваши письма. Какая Вы милая в них. Читая их, я вдруг остро понял то, что Вы мне однажды говорили,- что я слишком мало беру от Вас... Вы годитесь на бесконечно лучшее... На всё, что я знаю и люблю, я хочу посмотреть, как сквозь цветное стекло, через Вашу душу, потому что она действительно имеет особый цвет, еще не воспринимаемый людьми... Я помню все Ваши слова, все интонации, все движения, но мне мало, мало, мне хочется еще. Я не очень верю в переселение душ, но мне кажется, что в прежних своих переживаниях Вы всегда были похищаемой, Еленой Спартанской, Анжеликой из "Неистового Роланда", так мне хочется Вас увезти. Я написал Вам сумасшедшее письмо, это оттого, что я Вас люблю..."
Лери отвечает взаимностью: "Милый мой Гафиз, это совсем не сентиментальность, но мне сегодня так больно. Так бесконечно больно. Я никогда не видела летучих мышей, но я знаю, что если даже у них выколоты глаза, они летают и ни на что не натыкаются. Я сегодня как раз такая бедная летучая мышь... жду Вас. Ваша Лери".

 

В то время Гумилёв состоял в действующей армии, а в Петербург был отпущен всего лишь в отпуск для сдачи офицерского экзамена. Экзамен он не сдал и вскоре был вынужден вернуться в полк. Несколько месяцев их роман продолжался только в письмах: «Я целые дни валялся в снегу, смотрел на звезды и, мысленно проводя между ними линии, рисовал себя Ваше лицо, смотрящее на меня с небес...».

 

Он звал ее на Мадагаскар – там, «в какой-нибудь теплый вечер, вечер гудящих жуков и загорающихся звезд, где-нибудь у источников в чаще красных гвоздик и палисандровых деревьев, Вы мне расскажете такие чудесные вещи, о которых я смутно догадывался в мои лучшие минуты…».  "Ах,  - отзывалась Рейснер, - милый Гафиз, как хорошо жить".
Он обещает ей написать поэму: "Ее заглавие будет огромными, красными, как зимнее солнце, буквами: "Лера и Любовь"..."

 

22 февраля 1917 года он посылает ей свою первую канцону.

 

Бывает в жизни человека
Один неповторимый миг:
Кто б ни был он, старик, калека,
Как бы свой собственный двойник,

 

Нечеловечески прекрасен
Тогда стоит он; небеса
Над ним разверсты; воздух ясен;
Уж наплывают чудеса.

 

Таким тогда он будет снова,
Когда воскреснувшую плоть
Решит во славу Бога - Слова
К всебытию призвать Господь.

 

Волшебница, я не случайно
К следам ступней твоих приник.
Ведь я тебя увидел тайно
В невыразимый этот миг.

 

Ты розу белую срывала
И наклонялась к розе той,
А небо над тобой сияло
Твоей залито красотой.

 

 

На следующий день, оттуда же, была послана еще одна "Канцона". Эта "Канцона", в другой редакции, с измененными первыми восемью строчками, была напечатана в вышедшем в 1918 году сборнике "Костер" как "Канцона первая" :

 

Лучшая музыка в мире - нема!
Дерево ль, жилы ли бычьи
Выразят молнийный трепет ума,
Сердца причуды девичьи?

 

Краски и бледны и тусклы! Устал
Я от затей их бессчётных,
Ярче мой дух, чем трава иль металл,
Тело подводных животных!

 

Только любовь мне осталась, струной
Ангельской арфы взывая,
Душу пронзая, как тонкой иглой,
Синими светами рая.

 

Ты мне осталась одна. На яву
Видевши солнце ночное,
Лишь для тебя на земле я живу,
Делаю дело земное.

 

Да! Ты в моей беспокойной судьбе -
Иерусалим пилигримов.
Надо бы мне говорить о тебе
На языке серафимов.

 

 

В феврале 1917 года Гумилёв вернулся в Петроград и сделал Ларисе предложение. Но она неожиданно отказала. Сказала ему, что очень любит Анну Андреевну и не посмеет сделать ей неприятное. На что он ответил: «К сожалению, я уже никак не могу причинить Анне Андреевне неприятность». Их брак с Ахматовой к тому времени уже изжил себя, став только формальностью.
Скорее, Рейснер оскорбил тот факт, что одновременно с нею Гумилёв встречался с другими: в 1916 году – с поэтессой Маргаритой Тумповской,

 

 

 

потом – с Анной Энгельгардт, на которой и женился летом 1918 года.
 

 

Лариса прощается с любимым: "В случае моей смерти все мои письма вернутся к Вам. И с ними то странное чувство, которое нас связывало, так похожее на любовь. И моя нежность - к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей стала творчеством... Но будьте благословенны Вы, Ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный... Ваша Лера".

 

В том же 1918-м Лариса вступила в партию и ушла на фронт. А Гумилёв уехал в Париж, где его ждала новая любовь...

 

Судьба развела их по разные стороны баррикад: Ларису ждал путь легендарного комиссара Волжской флотилии, Николая – чекистская пуля в большевистских застенках.

 

Когда, будучи уже при славе, почете и власти, женой советского посла в Кабуле, Рейснер получила известие о расстреле Гумилева,  она рыдала в голос. «Никого, — написала она матери, — я не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта Гафиза, урода и мерзавца».
И после этого не раз повторяла о том, что будь она в Петрограде в те роковые дни, ей удалось бы предотвратить его казнь. Ходили слухи, что новый муж Рейснер Фёдор Раскольников — член Реввоенсовета республики, ревновал к Гумилёву жену и был причастен к аресту поэта.

 

Фёдор Раскольников

 

Лариса пережила Гумилёва на пять лет. Заразившись брюшным тифом после беспечного глотка сырого молока, она ушла из жизни тридцатилетней.

 

Перед смертью оставила эту записку:

 

Как сложилась бы ее жизнь, доживи она до 1937 года? Об этом можно только гадать…
 

 

К синей звезде

 

В мае 1917 года судьба делает крутой поворот: Гумилева назначают в особый экспедиционный корпус русской армии, расквартированный в Париже. Есть предположения, что он был там разведчиком.

 

Гумилёв среди офицеров корпуса

 

В Париже Гумилев знакомится с девушкой, полурусской-полуфранцуженкой, из обедневшей интеллигентной семьи, дочерью известного хирурга, Еленой Карловной Дюбуше. За красоту он называл её «голубой звездой».

 

Из букета целого сиреней
Мне досталась лишь одна сирень,
И всю ночь я думал об Елене,
А потом томился целый день.

 

Всё казалось мне, что в белой пене
Исчезает милая земля,
Расцветают влажные сирени
За кормой большого корабля.

 

И за огненными небесами
Обо мне задумалась она,
Девушка с газельими глазами
Моего любимейшего сна.

 

Сердце прыгало, как детский мячик,
Я, как брату, верил кораблю,
Оттого, что мне нельзя иначе,
Оттого, что я её люблю.

(«Сирень»)

 

Поэт страстно влюбился в Елену, написав ей в альбом много прекрасных стихов, которые потом вошли в книгу, изданную в 1923 году и названную составителем «К синей звезде».

 

 

Я вырван был из жизни тесной,
Из жизни скудной и простой,
Твоей мучительной, чудесной,
Неотвратимой красотой.

 

И умер я ..... и видел пламя,
Не виданное никогда:
Пред ослепленными глазами
Светилась синяя звезда.

 

Преображая дух и тело,
Напев вставал и падал вновь,
То говорила и звенела
Твоя поющей лютней кровь.

 

И запах огненней и слаще
Всего, что в жизни я найду,
И даже лилии, стоящей
В высоком ангельском саду.

 

И вдруг из глуби осиянной
Возник обратно мир земной.
Ты птицей раненной нежданно
Затрепетала предо мной.

 

Ты повторяла: " Я страдаю",
Но что же делать мне, когда
Я наконец так сладко знаю,
Что ты - лишь синяя звезда...

 

 

Однако «звезда» оказалась вполне “земной”. Поэту она предпочла американского миллионера, вышла за него замуж и уехала в США.

 

Вот девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца.
Зачем Колумб Америку открыл?..

 

Елена Дюбуше

 

 

Мой биограф будет очень счастлив,
Будет удивляться два часа,
Как осел, перед которым в ясли
Свежего насыпали овса.

 

Вот и монография готова,
Фолиант почтенной толщины:
«О любви несчастной Гумилева
В год четвертый мировой войны».

 

И когда тогдашние Лигейи,
С взорами, где ангелы живут,
Со щеками лепестка свежее,
Прочитают сей почтенный труд,

 

Каждая подумает уныло,
Легкого презренья не тая:
« Я б американца не любила,
А любила бы поэта я».

 

Он, как всегда, бравировал, «сохранял лицо», но страдал очень сильно. Об этом красноречиво говорит его стихотворение «Позор»:

 

Вероятно, в жизни предыдущей
Я зарезал и отца и мать,
Если в этой - Боже Присносущий! -
Так жестоко осужден страдать.

 

Если б кликнул я мою собаку,
Посмотрел на моего коня,
Моему не повинуясь знаку,
Звери бы умчались от меня.

 

Если б подошел я к пене моря,
Так давно знакомой и родной,
Море почернело бы от горя,
Быстро отступая предо мной.

 

Каждый день мой, как мертвец, спокойный,
Все дела чужие, не мои,
Лишь томленье вовсе недостойной,
Вовсе платонической любви.

 

Пусть приходит смертное томленье,
Мне оно не помешает ждать,
Что в моем грядущем воплощенье
Сделаюсь я воином опять.

 

Это была единственная женщина, которую Гумилёв, по его признанию, любил по-настоящему. Может быть, потому, что она была единственной, не ответившей ему взаимностью...

 

 

Ты не могла иль не хотела
Мою почувствовать истому,
Своё дурманящее тело
И сердце бережёшь другому.

 

Зато, когда перед бедою
Я обессилю, стиснув зубы,
Ты не придёшь смочить водою
Мои запёкшиеся губы.

 

В часы последнего усилья,
Когда и ангелы заблещут,
Твои сияющие крылья
Передо мной не затрепещут.

 

И ввстречу радостной победе
Моё ликующее знамя
Ты не поднимешь в рёве меди
Своими нежными руками.

 

И ты меня забудешь скоро,
И я не стану думать, вольный,
О милой девочке, с которой
Мне было нестерпимо больно.

(«Прощанье». август 1917 — весна 1918)

 

Стихи, адресованные Елене Дюбуше, резко выделяются на фоне остальной любовной лирики Гумилёва. Не потому, что они лучшие (в некоторых присутствует характерный альбомный привкус), а потому, что впервые он думал не о своей, а о чужой жизни, любил не только прекрасную внешность, но и душу, впервые хотел не поклоняться, а беречь, защищать, лелеять это юное трогательное существо. Стихи покоряют не свойственной Гумилёву нежностью и человечностью.

 

Временами, не справясь с тоскою
И не в силах смотреть и дышать,
Я, глаза закрывая рукою,
О тебе начинаю мечтать.

 

Не о девушке тонкой и томной,
Как тебя увидали бы все,
А о девочке милой и скромной,
Наклонённой над книжкой Мюссе.

 

День, когда ты узнала впервые,
Что есть Индия, чудо чудес,
Что есть тигры и пальмы святые —
Для меня этот день не исчез.

 

Иногда ты смотрела на море,
А над морем вставала гроза,
И совсем настоящее горе
Застилало слезами глаза.

 

Почему по прибрежьям безмолвным
Не взноситься дворцам золотым?
Почему по светящимся волнам
Не приходит к тебе серафим?

 

И я знаю, что в детской постели
Не спалось вечерами тебе,
Сердце билось, и взоры блестели,
О большой ты мечтала судьбе.

 

Утонув с головой в одеяле,
Ты хотела быть солнца светлей,
Чтобы люди тебя называли
Счастьем, лучшей надеждой своей.

 

Этот мир не слукавил с тобою,
Ты внезапно прорезала тьму,
Ты явилась слепящей звездою,
Хоть не всем, только мне одному.

 

Но теперь ты не та, ты забыла
Всё, чем в детстве ты думала стать.
Где надежды? Весь мир — как могила.
Счастье где? Я не в силах дышать.

 

И, таинственный твой собеседник,
Вот, я душу мою отдаю
За твой маленький детский передник,
За разбитую куклу твою.

(«Девочка»)

 

Если бы Цветаева спросила тут своё знаменитое: «любовь ли это или любованье... иль чуточку притворства по призванью?..», я бы не колеблясь, ответила: «тут — любовь».
Так же как и в этом стихотворении «Сон», посвящённом Елене Дюбуше:

 

Застонал от сна дурного
И проснулся тяжко скорбя:
Снилось мне - ты любишь другого
И что он обидел тебя.

 

Я бежал от моей постели,
Как убийца от плахи своей,
И смотрел, как тускло блестели
Фонари глазами зверей.

 

Ах, наверно, таким бездомным
Не блуждал ни один человек
В эту ночь по улицам тёмным,
Как по руслам высохших рек.

 

Вот, стою перед дверью твоею,
Не дано мне иного пути,
Хоть и знаю, что не посмею
Никогда в эту дверь войти.

 

Он обидел тебя, я знаю,
Хоть и было это лишь сном,
Но я всё-таки умираю
Пред твоим закрытым окном.

 

Именно к парижскому периоду относятся и такие шедевры любовной и философской лирики Гумилёва, как этот:

 

Неизгладимы, нет, в моей судьбе
Твой детский рот и смелый взор девический.
Вот почему, мечтая о тебе,
Я говорю и думаю ритмически.

 

Я чувствую огромные моря,
Колеблемые лунным притяженьем,
И сонмы звезд, что движутся горя,
От века предназначенным движеньем.

 

О, если б ты всегда была со мной,
Улыбчиво-благая, настоящая,
На звезды я бы мог ступить ногой
И солнце б целовал в уста горящие.

 

 

Несколько лет спустя, уже после смерти Гумилёва, Е. Дюбуше была в Петрограде и навестила А. Ахматову, но не застала её дома.

 

«В сущности, я — неудачник»

 

За границей Гумилёв прожил больше года: сначала в Париже, потом в Лондоне. Весной 1918-го он собрался в Россию. Их было несколько — русских офицеров, застрявших в Лондоне.

 

 

Собравшись в кафе, они решали, куда им теперь уезжать, ибо делать там больше было нечего. Одни собирались в Африку — стрелять львов, другие — продолжать войну в иностранных войсках.
- А Вы, Гумилёв?
Поэт ответил:
- Я повоевал достаточно и в Африке был уже три раза, а вот большевиков никогда не видел. Я еду в Россию — не думаю, чтобы это было опаснее охоты на львов.
 Увы, оказалось опасней! Гумилёва отговаривали, но тщетно.

 

О, Русь, волшебница суровая,
Повсюду ты свое возьмешь.
Бежать? Но разве любишь новое
Иль без тебя да проживешь? -

 

напишет он потом. Гумилёв отказался от почётного и обеспеченного назначения в Африку, которое ему устроили влиятельные английские друзья, и уехал в Россию. Навстречу своей судьбе.

 

Не спасёшься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь,
Но молчи: несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.

 

Петербург, ул. Социалистическая, дом 20

 

В этом доме Николай Гумилев жил несколько месяцев в 1918 году (тогда улица называлась Ивановской). Когда он вернулся сюда из-за границы, он не застал дома Ахматовой. Соседи сказали, что она у Шилейко. Это был приятель Гумилёва, учёный-востоковед, переводчик древне-восточных текстов.

 

Владимир Шилейко, второй муж Ахматовой

 

Ничего не подозреваая, Гумилёв отправился туда. Сидели вместе, пили чай, разговаривали. Потом вдруг Ахматова отозвала его в сторону и сказала: «Дай мне развод».

 

 

Гумилев страшно побледнел и ответил: «Пожалуйста. Я всегда говорил, что ты свободна и вольна делать всё, что тебе хочется».

 

 

В этот трудный час испытания ему понадобилась вся его воля и мужество. Позже в стихотворении «Мои читатели» он напишет:

 

И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: "Я не люблю вас",
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше.

 

 

Всё-таки он любил её. Во всех женщинах он любил только её одну. Он лечился от этой безответной любви путешествиями, завоёвывал ратными подвигами, утверждал своё уязвлённое мужское самолюбие многочисленными романами. Всё было тщетно. Эта женщина всегда ускользала от него.

 

Сохранились сборники стихов Гумилёва с пометками Ахматовой. Она отмечала стихотворения, в которых без упоминания её имени говорилось о ней.

 

Ты помнишь, у облачных впадин
С тобою нашли мы карниз,
Где звёзды, как горсть виноградин,
Стремительно падали вниз?

 

Теперь, о скажи, не бледнея,
Теперь мы с тобою не те,
Быть может, сильней и смелее,
Но только чужие мечте.

 

И мы до сих пор не забыли,
Хоть нам и дано забывать,
То время, когда мы любили,
Когда мы умели летать.

 

Это и цикл из пяти восхитительных стихотворений — жемчужин русской поэзии — под названием «Беатриче», где Гумилёв ассоциирует себя с великим итальянским поэтом.

 

Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.

 

Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий —
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.

 

Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.

 

Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.

 

Это и «Пятистопные ямбы» - одно из самых сильных стихотворений Гумилёва из его сборника «Колчан», где есть всё: война, любовь, разлука, сомнения, раскаяние, - живая, не надуманная, не экзотическая, настоящая жизнь.
Гумилёв любил главенствовать, быть лидером везде и всюду. Многие считали его самоуверенным и высокомерным. И мало кто мог разглядеть за этой внешней конквистадорской маской мучительную застенчивость, неуверенность в себе, свойственную всем подросткам, в том числе и вечным. Он всё время хотел что-то доказать себе и другим, ломал себя, лепил, делал, ковал свой железный характер, и только в стихах порой прорывался искренний, растерянный, жалующийся голос, и мы видели его истинное, открытое человеческое лицо.

 

Крикну я... но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела...

 

Георгий Иванов вспоминал, как однажды Гумилёв, наблюдая, как кладут печку, с грустью сказал ему, что завидует кирпичикам, как плотно, тесно их кладут, один к одному, и ещё замазывают между ними каждую щёлку, чтоб не дуло... И добавил: «Самое страшное в жизни — одиночество. А я так одинок». И, точно недоумевая, прибавил: «В сущности, я — неудачник».

 

Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этом мире сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю.

 

Часто больно мне и трудно мне,
Только даже боль моя какая-то,
Не ездок на огненном коне,
А томленье и пустая маята.

 

Ничего я в жизни не пойму,
Лишь шепчу: "Пусть плохо мне приходится,
Было хуже Богу моему
И больнее было Богородице".

 

окончание здесь.

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/92180.html

М.А.Волошин. Дом поэта.




ЧИТАТЬ ТЕКСТ ДАЛЕЕ...

Серия сообщений "Волошин М.А.":

Часть 1 - Коктебель: страница из жизни М.А.Волошина.
Часть 2 - М.А.Волошин. Дом поэта.
Часть 3 - М.А.Волошин. Старые письма
Часть 4 - Альбомы прошлых лет

Коктебель: страница из жизни М.А.Волошина.




В.П.Андерс. Портрет Волошина. 1927.

Максимилиан Александрович Волошин с 1917 года и до конца своей жизни проживал в Крыму, в Коктебеле. Киммерия (восточный Крым) — это особая тема в наследии М.А.Волошина, отражающая своеобразие его художественной натуры, а Коктебель — своего рода «обитель» творческого духа поэта. Немного в истории мировой культуры отыщется примеров столь тесной связи между человеком и местом, где он жил и творил.

ЧИТАТЬ ТЕКСТ ДАЛЕЕ...

Серия сообщений "Волошин М.А.":

Часть 1 - Коктебель: страница из жизни М.А.Волошина.
Часть 2 - М.А.Волошин. Дом поэта.
Часть 3 - М.А.Волошин. Старые письма
Часть 4 - Альбомы прошлых лет

Самое дорогое

 

 

Все знают о бессмертной любви поэта к Прекрасной Даме, любви-мечте, любви-призраке, мало имевшей общего с любовью к конкретной женщине из плоти и крови. Однако до встречи с Любой Менделеевой Блок уже пережил свою первую любовь – к зрелой замужней женщине, действительной статской советнице, ровеснице своей матери Ксении Михайловне Садовской, вошедшей потом в его поэзию циклом К.М.С. – бессмертным шедевром любовной лирики. Он назовёт её в стихах “гением первой любви”.

 

Ксения Садовская

 

Синий призрак

 

В тёмном небе роскошная светит луна,
в сердце нашем огонь, в душах наших весна. –

 

С этого стихотворения, датированного 31 октября 1897 года, начинается первая рукописная тетрадь стихов семнадцатилетнего Блока.

 

 

В тихий вечер мы встречались,
(сердце помнит эти сны).
Дерева едва венчались
первой зеленью весны.

 

Ясным заревом алея,
уводила вдоль пруда
эта узкая аллея
в сны и тени навсегда.

 

Эта юность, эта нежность –
что для нас она была?
Всех стихов моих мятежность
не она ли создала?

 

По вечерам в назначенный час он поджидал её в наёмной карете с зашторенными стёклами. Были и хождения под окнами, и уединённые прогулки, жаркие письма, беглые свидания в маленьких гостиницах. Всё было... Но в августе 1898-го на поэта нахлынула новая любовь, и всё, что было связано с К.М.С. – отошло на задний план.

 

 

Появляются стихи, где она упоминается как “любовница, давно забытая”. “Прощай, в последний раз жестоко//я обманул твои мечты...”. “Ты не обманешь, призрак бледный,//давно испытанных страстей”. Появляются и совсем жестокие ноты: “и разве, посмотрев на вянущий цветок, не вспомнится другой, живой и ароматный?..”

 

 

Всё кончилось, как и должно было кончиться между юным гимназистом и женщиной, вступившей в пятый десяток. Но в жизни Блока ничего не проходило бесследно. Банальный курортный роман обернулся чем-то большим, серьёзным. И чем дальше уходила эта любовь в прошлое, тем больше она очищалась от всего наносного, случайного, как бы заново возрождаясь в первоначальной ценности и свежести юношеского чувства.

 

Иль первой страсти юный гений
ещё с душой не разлучён,
и ты навеки обручён
той давней, незабвенной тени?

 

Вскоре до Блока дошёл ложный слух о смерти Садовской. “Однако кто же умер? Умерла старуха. Что же осталось?” И он погружается в “синеву воспоминаний”:

 

Жизнь давно сожжена и рассказана,
только первая снится любовь.
Как бесценный ларец перевязана
накрест лентою алой, как кровь.

 

И когда в тишине моей горницы
под лампадой томлюсь от обид,
синий призрак умершей любовницы
над кадилом мечтаний сквозит.

 

Но Ксения Садовская тогда была ещё жива. Судьба её была печальной. Тяжело и подолгу болеющие дети, старый нелюбимый муж. Потом взрослые дети разлетелись в разные стороны, муж умер. В 1919 году она, еле живая от голода, идёт пешком в Одессу к сыну.

 

 

По пути нищенствовала, собирала колосья пшеницы. В Одессу пришла с явными признаками душевного заболевания и попала в больницу. Врач, лечивший Садовскую, был поклонником Блока. Он обратил внимание на полное совпадение имени, отчества и фамилии своей пациентки с блоковской К.М.С. (к тому времени эти инициалы были раскрыты в литературе о Блоке). Стал осторожно расспрашивать. И выяснилось, что старая, неизлечимо больная, нищая, раздавленная жизнью женщина и воспетая в стихах красавица – одно и то же лицо. О посвящённых ей стихах Садовская услышала впервые. Когда ей их прочитали, она заплакала.

Унесённая белой метелью
в глубину, в бездыханность мою,
вот я вновь над твоею постелью
наклонилась, дышу, узнаю.

 

Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи,
я сквозь тёмные ночи – в венце.
Вот они – ещё синие очи
на моём постаревшем лице!

 

В твоём голосе – возгласы моря,
на лице твоём – жала огня,
но читаю в испуганном взоре,
что ты помнишь и любишь меня.

 

 

В 1925 году Садовская умерла. Её похоронили на Одесском кладбище.
 

 

И тут произошло самое удивительное в этой истории. Когда стали разбирать нищенские лохмотья умершей, остатки вещей, чтобы вернуть родным, то обнаружили на дне тощего узелка  пачку писем, полученных более четверти века назад от влюблённого в неё гимназиста. Тоненькая пачка была перевязана алой лентой. “Накрест лентою алой, как кровь”.Это было всё, что она захотела сохранить из отрезка жизни длиной в шестьдесят шесть лет... Это было всё, что ей стоило хранить.

 

 

Не родись Прекрасной

 

Что нам остаётся от тех, кого мы любим? От самих себя прежних?
Незадолго до смерти Блок говорил матери, что мог бы сжечь все свои произведения, кроме стихов о Прекрасной Даме, что это лучшее и чистейшее из всего, что он создал.

 

 

Он написал своей Беатриче 317 писем – своеобразный романтический комментарий к его стихам. Менделеева хранила их всю жизнь, как и Садовская.

 

 

Жизнь их была нерадостной.

 

 

Пушкину взамен счастья хватало покоя и воли. Блок не мог утешиться и этим: “Покоя нет. Покой нам только снится”. Тоска, сознание своей вины, одиночество, вечное ожидание жены, уехавшей в Житомир к любовнику. “Мне очень надо твоего участия, – пишет он Любе. – Стихи в тетради давно не переписывались твоей рукою. Давно я не прочёл тебе ничего. Лампадки не зажигаются. Холодно как-то. То, что я пишу, я могу написать и сказать только тебе. Многого я не говорю даже маме. А если ты не поймёшь – то и бог с ним, пойду дальше так”.

 

Я – Гамлет. Холодеет кровь,
когда плетёт коварство сети.
И в сердце первая любовь
жива – к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою,
увёл далёко жизни холод.
И гибну, принц, в родном краю,
клинком отравленным заколот.

 

 

Она поймёт – потом, позже. Из письма мужу: “Люблю тебя одного в целом мире. Часто падаю на кровать и горько плачу: что я с собой сделала!”

 

 

Ломка нормальных семейных отношений, которая в их кругу пышно называлась “революцией быта”, больно ударила по ним обоим. Жизнь переучивала, опровергала декадентскую ложь, заставляла учиться на собственных ошибках. Всё богочеловеческое и сверхчеловеческое отошло, осталось просто человеческое.

 

 

Не знаю, где приют своей гордыне
ты, милая, ты, нежная, нашла.
Я крепко сплю. Мне снится плащ твой синий,
в котором ты в сырую ночь ушла.

 

Любовь Менделеева пережила мужа на 18 лет. К концу жизни располневшая, с тяжелой болезнью сердца, внешне она уже мало походила на ту Прекрасную Даму, которой поэт посвящал свои лучшие стихи...

 

 

В 1939-ом к ней пришли литературоведы, чтобы, по договорённости с ней, забрать бумаги Блока – дневники, письма. Она отворила им дверь – и через минуту упала замертво. Сердечный приступ. Словно не в силах была расстаться с самым дорогим, что у неё осталось.

 

 

Забудешь ты мою могилу, имя...
И вдруг очнёшься: пусто, нет огня.
И в этот час под ласками чужими
припомнишь ты и призовёшь – меня!

 

Как исступлённо ты протянешь руки
в глухую ночь, о бедная моя!
Увы! Не долетают жизни звуки
к утешенным весной небытия.

 

Ты проклянёшь в мученьях невозможных
всю жизнь за то, что некого любить!
Но есть ответ в моих стихах тревожных:
их тайный жар тебе поможет жить.

 

Лик царевны Таиах

 

Своя Прекрасная дама была и у Максимилиана  Волошина.

 

Тоненькая девушка с золотистыми волосами, бледно-матовым лицом и слегка раскосыми глазами, похожая на восточную принцессу. Маргарита Сабашникова.

 

 

Волошин совершил ту же ошибку, что и Блок – “женился на Беатриче”.

 

Однажды в парижском музее Гимэ он увидел скульптурный портрет, до боли напомнивший своими чертами лицо любимой. Это была гигантская, высеченная из песчаника безвестным древнеегипетским мастером голова египетской царевны Таиах, жены фараона Аменхотепа III (XV век до н.э.). Волошин заворожённо смотрел на неё, не в силах отвести глаз. Он тут же заказал копию этой скульптуры в натуральную величину и увёз с собой в Коктебель. Этот слепок стал отныне для поэта олицетворением всего самого дорогого и прекрасного в мире.

 

Свет зажгу. И ровный круг от лампы
озарит растенья по углам,
на стенах японские эстампы,
на шкафу химеры с Нотре-Дам.

 

Барельефы, ветви эвкалипта,
полки книг, бумаги на столах,
и над ними тайну тайн Египта –
бледный лик царевны Таиах.

 

 

Не царевич я! Похожий
на него, я был иной...
Ты ведь знала: я – Прохожий,
близкий всем, всему чужой.

 

Мы друг друга не забудем,
и, целуя дольний прах,
отнесу я сказку людям
о царевне Таиах.

 

 

Эта сказка всегда была с ним. И потом, когда они расстанутся навсегда с Маргаритой, она будет напоминать ему о любви, о неразгаданной восточной принцессе, о городе, ставшем для него источником вдохновения. Бюст царевны Таиах и сейчас украшает Дом-музей Волошина в Коктебеле, и мы с трепетом вглядываемся в черты той, древней, поистине бессмертной Возлюбленной.

 

 

Остаётся настоящее

Анна  Ахматова как-то сказала в разговоре с Надеждой Мандельштам, что от былых любовных романов ничего не остаётся ни в душе, ни в памяти. Остаётся - когда настоящее.

 

 

 

Таким настоящим для Ахматовой была встреча с Амедео Модильяни – на заре юности, в светлый, лёгкий, предрассветный час судьбы, когда ни он, ни она ещё не были теми, кем они станут для человечества: великой поэтессой Всея Руси и знаменитым художником Франции.

 

 

 

 

Единственный из шестнадцати рисунков, на которых Модильяни изобразил Ахматову, чудом уцелевший в огне войн и революций, прожил рядом с ней все эти тяжкие полвека. В последние годы он висел у неё в изголовье.

 

Это было единственное, что уцелело у неё от прошлого и чем она дорожила. Единственное её достояние.

 

Плывёт она в тумане
средь чудищ, мимо скал...
Такой, как Модильяни
её нарисовал. –

 

влюблённо описал этот рисунок А. Кушнер.
Однажды, когда Ахматовой уже в старости пришлось с А. Найманом тащиться к нотариусу по поводу завещания о наследстве, она с тоской сказала своему спутнику, выйдя из нотариальной конторы:

 

“О каком наследстве можно говорить? Взять рисунок Моди и уйти”.

 

 

От долгой жизни, полной поэтических триумфов, любовей, браков, славы, остался рисунок шалого тосканца, залог их юной любви.

 

Как мало, в сущности, нужно человеку. Подобно скульптору, отсекающему лишнее в камне, жизнь отсеивает, отшелушивает всё второстепенное, оставляя к концу лишь самое ценное и дорогое.

 

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/85373.html

Мария Аркадьевна Столыпина (Бек, Вяземская)

     В эти выходные мы были в усадьбе Остафьево. И там, в сувенирно-книжном киоске, я обнаружила брошюру, с обложки которой на меня смотрела М,А, Бек. Я давно хотела узнать, кто она такая, ведь эту без преувеличения красивую женщину писали Карл Брюллов и Пимен Орлов.

 

 

К. Брюллов   Портрет М.А. Бек  1840

 

    Ну, так вот, что я узнала из приобретенной брошюры (авторы Л.М.Карнишина, Е.В.Кук, печатается по решению редакционно-издательского совета Гос. музея «Остафьево» - «Русский Парнас»).

 

смотреть и читать дальше

Варвара Римская-Корсакова

Варвара Дмитриевна Римская-Корсакова очаровала Европу середины XIX века, бросила дерзкий вызов мстительной супруге Наполеона III императрице Евгении, шокировала свет своими прозрачными нарядами и послужила прототипом блистательной графини  Лиди из «Анны Карениной». 

Этот портрет 26-летней русской красавицы обожавший ее Франсуа Ксавье Винтерхальтер написал в 1858 году             (Пензенский музей)

читать дальше

АННА АХМАТОВА — АМЕДЕО МОДИЛЬЯНИ ("100 великих историй любви")

Анна Андреевна Ахматова (1889–1966) не любила рассказывать о своей личной жизни, о её романах нам известно со слов друзей, близких, знакомых. Часто поэтесса сама в стихах раскрывала тайны своих чувств к любимым мужчинам. И лишь одна история, которая случилась с ней в молодости, когда поэтессе едва исполнилось двадцать лет, породила немало загадок, разгадать которые до конца не удаётся до сих пор. Ахматова тщательно скрывала историю этой любви и лишь в конце жизни слегка приоткрыла завесу над её тёплым чувством к итальянскому художнику Амедео Модильяни (1884–1920).

Читать далее...

С Днём рождения, Надежда ПАВЛОВА !!!

Народная артистка СССР, лауреат всесоюзных и международных конкурсов и фестивалей, профессор Российской академии театрального искусства

 

Родилась 15 мая 1956 года в Чебоксарах. Отец – Павлов Василий Павлович (1923 г. рожд.), рентгенотехник, ныне пенсионер. Мать – Павлова Мария Ильинична (1928–1996), работала воспитательницей в детском саду. Супруг – Окулевич Константин Михайлович (1945 г. рожд.), психоаналитик, доктор медицинских наук.

Надежда Павлова с детства любила танцевать и в 7 лет начала заниматься в хореографическом кружке при Доме пионеров. В 1966 году ее заметила комиссия из Пермского хореографического училища, приехавшая в Чебоксары в поисках одаренных детей, и Наде предложили учиться в Перми. На вступительных экзаменах педагоги высоко оценили ее исключительные профессиональные данные, и за новой воспитанницей закрепилась памятная характеристика: «если не произойдет ничего непредвиденного, она станет второй Павловой».

Семь лет – со 2-го класса и до выпуска – Надя Павлова училась у Людмилы Павловны Сахаровой, в методике которой московская и ленинградская школы классического танца соединились с новыми веяниями, возникшими в конце 1960-х годов в гимнастике, образовав некий сплав спортивно-театрального танца. Самая одаренная ученица Сахаровой, принесшая международную известность Пермской школе, Надежда Павлова воплотила все характерные особенности сахаровской школы, вняв деспотичной властности педагога, оборачивающейся психической неустойчивостью учениц, а вместе с тем азарту и неутомимости Людмилы Павловны, с помощью продолжительных тренингов добивавшейся от воспитанниц крепкой пальцевой техники, уверенного вращения, апломба, выносливости и даже акробатичности.

Читать далее...

ВЫСТАВКА ОДНОЙ КАРТИНЫ (ЧАСТЬ 43 - КЛОД МОНЕ. ПОВОД ПОГОВОРИТЬ О ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ.)

Поводом сделать этот пост послужило найденное мной стихотворение Ильи Сельвинского.

К. Моне "Женщина с зонтиком"

Эта кисть - из пламенно-мягких.
Не красками писано - огнями!
Поле в яростных маках,
Небо лазурное над нами.
В лазури - маковый зонтик,
А в маках - лазоревое платье,
Как зной голубой на горизонте,
Зыблется оно и пылает.
Здесь небо босыми ногами
По макам трепетно ходит,
Земля же в небо над нами
Кровавым пятном уходит.
И ясно, что все земное
К идеальному кровно стремится!
Само же небо от зноя,
От земного зноя томится.

Илья Сельвинский
Париж 1935 г.



Клод Моне Маки в Аржентеле (Poppies at Argenteuil) 1873 г.

На этом можно было и завершить пост, но я узрел в стихотворении и картине несоответствие.
Сельвинский назвал стихотворение "Женщина с зонтиком", а описывает явно картину "Маки в Аржентеле".
Тем не менее, в творческом наследии Моне я нашел три картины с дамами, держащими в руках зонт и стоящими на пригорке, усыпанном полевыми цветами. Все три картины называются "Женщина с зонтиком". Правда, зонт на всех картинах зеленый, да и на полотне "Маки в Аржентеле" он не красный, поэтому мне непонятно, почему Сельвинский пишет «маковый зонтик»? Между первой и двумя другими работами пролегает больше 10 лет.
Итак, стихотворение Сельвинского дало импульс для поисков и сравнений.
Но для того, чтобы понять, кто изображен на картинах и почему художник обращался к сюжету "Женщина с зонтиком" трижды, думаю, необходимо поговорить о личной жизни Моне.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. В ГАЛЕРЕЕ 19 КАРТИН.

СЕМЬИ ХУДОЖНИКОВ (СКЕЛЕТЫ В ШКАФУ СЕМЬИ МАНЕ)

Мысль «покопаться» в личной жизни художника Мане возникла только лишь потому, что у художника есть немало картин, посвященных семье (в частности – супруге). Да и в самой истории семейной жизни Мане до сих пор не поставлены все точки над «i». Биографию самого Мане можно найти в любой энциклопедии и на многих интернет-сайтах. Я сам не так давно публиковал ее в дневнике. Поэтому нет смысла ее повторять снова. Ограничусь только фактами, необходимыми для сегодняшней истории. Итак…

Эдуард Мане (Édouard Manet, 23 января 1832, Париж - 30 апреля 1883, Париж) - французский живописец, гравёр, один из родоначальников импрессионизма родился в доме 5 по улице Бонапарта в парижском квартале Сен-Жермен де Пре. Родителями художника были французский юрист Огюст Мане (Auguste Manet, 1797, Женвилье — 1862, Париж) и дочь французского дипломата, консула в Гётеборге Жозе-Антуана-Эннемо Фурнье - Эжени-Дезире Фурнье (Eugénie-Desirée Fournier). Кстати, сам шведский король Карл XIII был крёстным отцом матери Мане. Отец Мане был сыном помещика и строителя дамб Клемана Мане и после своего обучения стал юристом на государственной службе. 18 января 1831 года он женился на Эжени-Дезире, 23 января 1832 года у них родился сын Эдуард. Позже отец художника стал главой департамента Министерства юстиции, а также советником при дворе и рыцарем Ордена Почётного легиона.



Edouard Manet Portrait de M. et Mme Auguste Manet (Портрет господина и госпожи Огюст Мане).1860 г. Musée d'Orsay, Paris

Вы, конечно, помните, что Огюст Мане был против того, чтобы сын стал художником, Эдуард поступал в мореходную школу, но безуспешно, плавал на фрегате в Бразилию, и вернулся в Париж только в 1849 году. Именно в этом году в семье Мане появилась Сюзанна Леенхофф.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. В ГАЛЕРЕЕ 20 КАРТИН

ЖЗЛ (ИСААК АСКНАЗИЙ. АКАДЕМИК ЖИВОПИСИ ИЗ ВИТЕБСКОЙ ГУБЕРНИИ)

Предистория появления этого материала очень интересна и значима для меня, поэтому, предваряя статью, вкратце расскажу о ней. В январе прошлого года я делал материал об этом художнике в своей серии ЖЗЛ. В комментариях к посту мне написал дальний родственник художника Алексей Шмелькин из Москвы. Исаак Аскназий был родным братом прапрадедушки Алексея - Моисея Львовича Аскнази (Моисей свою фамилию писал без "й"). Алексея воспитывала племянница художника - его прабабушка Лидия Моисеевна Аскнази. Он собрал (дома, у родственников, в архивах и музеях) некоторые материалы об Исааке Львовиче и написал, что мечтает их опубликовать, поскольку информации о художнике напечатано и опубликовано очень мало.
Прошел практически целый год, и вот в предверие Рождества Алексей сообщил мне, что в соавторстве с Вероникой Богдан статья о его знаменитом предке опубликована в журнале "Наше наследие". Я этому безмерно рад, о чем и написал Алексею, и с удовольствием цитирую эту статью у себя в Дневнике. В очередной раз убеждаюсь, как интересно, познавательно, а главное, важно знать историю своей семьи, историю своих предков.

С огромной благодарностью за предоставленный Алексеем материал и пожеланиями дальнейших исследований и открытий. Парашутов.

Академик живописи из Витебской губернии

Источник - журнал "Наше наследие"



Василий Савинский Портрет Исаака Лейбовича Аскназия 1885 г. Научно-исследовательский музей Российской Академии художеств.

Художник второй половины ХIХ века, отдававший дань как исторической, так и жанровой живописи, Исаак Львович (или Ицык Лейбович) Аскназий родился 16 января 1856 года в г. Дриссе Витебской губернии, в семье купца 2-й гильдии. Семья была религиозной, и, видимо, его отцу стоило тяжелых раздумий решение позволить младшему сыну стать художником. Старший брат Моисей в это время уже начал обучение бухгалтерскому делу в Санкт-Петербурге.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ. В ГАЛЕРЕЕ 9 КАРТИН

ЖЗЛ (МАРИЯ БАШКИРЦЕВА: ЖИЗНЬ ПОДОБНАЯ ЯРКОЙ КОМЕТЕ (ЧАСТЬ 3))

ГЛАВА 5. БЕСТСЕЛЛЕР В ВИДЕ ДНЕВНИКА

Большой интерес вызывает Дневник, который Мария Башкирцева вела с детства по-французски (1872-1884),и в котором есть интересные сведения о жизни художницы.
Дневник впервые был издан в 1887 году во Франции, хотя далеко не полностью, и вызвал настоящую сенсацию. Дневником болели, восторгались, его отрицали, над ним посмеивались и даже сомневались в подлинности, но не оставались равнодушными!

С тринадцати лет и до самой смерти Башкирцева вела этот дневник, куда с поразительной откровенностью заносила все события своей жизни, свои мысли и чувства.
"Я говорю все, все, все", - писала она, предназначая свой дневник для печати.

В 1893 г., выдержав уже несколько изданий на французском языке, Дневник вышел в свет и в России. Первый русский перевод вышел в 1902 году. В России Дневник вызвал бурные и противоположные отклики.



Фото М.Башкирцевой 1878 г.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

ЖЗЛ (МАРИЯ БАШКИРЦЕВА: ЖИЗНЬ, ПОДОБНАЯ ЯРКОЙ КОМЕТЕ (ЧАСТЬ 4))

ГЛАВА 7. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

Образ Марии Башкирцевой в расцвете ее таланта и за несколько месяцев до смерти взволнованно рисует известный в своё время во Франции критик Франсуа Коппе в своем "Предисловии к каталогу картин М.К.Башкирцевой" для парижской выставки 1877 года.

"В эту минуту вошла мадемуазель Мари. Я видел ее только раз, я видел ее в течение какого- нибудь часа - и никогда не забуду ее. В свои 23 года она казалась гораздо моложе, небольшого роста, при изящном сложении, лицо круглое, безупречной правильности: золотистые волосы, темные глаза, светящиеся мыслью, горящие желанием всё видеть и всё знать, губы, выражавшие одновременно твердость, доброту и мечтательность, вздрагивающие ноздри дикой лошади.
На мои поздравления, она отвечала мне мелодичным, приятным голосом, без всякой ложной скромности признаваясь в своих горделивых замыслах, в своем отчетливом желании славы. Чтобы посмотреть другие ее работы, мы поднялись в мастерскую.
Мне уже пора было удалиться - и странно, я испытывал в эти минуты какую - то скрытую тревогу, какой -то страх- я не решаюсь сказать: предчувствие. При виде этой бледной, страстной девушки, мне представлялся необыкновенно роскошный тепличный цветок с необыкновенным ароматом, и какой - то тайный голос как бы шептал мне:"Слишком много зараз!" Это было действительно слишком".



М. Башкирцева Портрет графини Дины де Тулуз-Лотрек 1883 г. Музей дОрсе, Париж
М. Башкирцева Портрет мадам Х. (Армандина) Музей Люксембурга

В это время Мария была уже тяжело больна. Но она пренебрегает советами врачей, играет на рояле помногу часов в день, а ведь ей запрещено. Она всегда игнорировала свою физическую слабость, не говорила о болезни вслух, презирала заботу о телесном, вышучивала свой кашель и согласилась серьезно лечиться лишь когда все уже было запущено.

Самозабвенный труд тоже не мог не отразиться на слабом здоровье художницы. У нее начали седеть волосы и слабеть слух, появились первые признаки чахотки.
«Мне кажется, что я должна умереть, я не могу жить: я ненормально создана, во мне бездна лишнего и очень многого недостает; такой характер неспособен быть долговечным» - написала она в Дневнике.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

ЖЗЛ (МАРИЯ БАШКИРЦЕВА: ЖИЗНЬ, ПОДОБНАЯ ЯРКОЙ КОМЕТЕ (ЧАСТЬ 2))

ГЛАВА 2. ПАРИЖ. МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ

В 1877 году семнадцатилетняя Мария Башкирцева переехала в Париж.
С театральными грезами со временем пришлось расстаться: тяжелое заболевание горла почти полностью лишило ее голоса, к тому же с восемнадцати лет девушка начала глохнуть...
После долгих раздумий она приняла решение стать художницей.
В Дневнике есть запись:
«Если бы я стала великой художницей, это заменило бы для меня все. Я представляла бы из себя нечто. Я могла бы быть ничем и все-таки чувствовать себя счастливой только в том случае, если бы сознавала себя любимой человеком, который составил бы мою славу. Но теперь надо добиться чего-нибудь самой».

Мария сначала попыталась попасть в ученицы к Леону Бонна.
Из Дневника за 15.12.1877 г.:
«Швейцарки и я, переодетые, идем к господину Бонна, чтобы он нас взял в свою мужскую мастерскую. Но он нам объясняет, что у него работает пятьдесят молодых людей, и без присмотра, значит, он не может нас взять».

В конце 1877 года она поступает в частную Академию живописи Рудольфа Жюлиана. Это была очень известная школа, которую позже окончили Морис Дени и Пьер Боннар, и которая имела специальное женское отделение.
Среди сокурсниц Башкирцевой были швейцарские художницы Луиза Катерина Бреслау и Софи Шейппи, француженки Амели Бери-Сорель и Дженни Зилльхардт, шведка Анна Нордгрин.



М.Башкирцева Студия Жюлиана 1881 г. Днепропетровский худ. музей, Украина

Окружающие сначала восприняли это как экстравагантный шаг молодой русской аристократки, как бездумное увлечение, которое быстро пройдет.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

ЖЗЛ (МАРИЯ БАШКИРЦЕВА: ЖИЗНЬ, ПОДОБНАЯ ЯРКОЙ КОМЕТЕ (ЧАСТЬ 1))

Мария Башкирцева относится к художникам, судьба которых привлекает едва ли не больше, чем их творчество. С юных лет художницу отличало стремление к славе и успеху. Она была очень красива, знала шесть европейских языков, играла на рояле, гитаре, арфе и мандолине, обладала превосходным сопрано. С удивлением обнаружил, что в одной иностранной энциклопедии Башкирцеву даже считают французской художницей. Может это и логично, ведь 14 лет своей короткой жизни она прожила во Франции. Судьба ее, действительно, удивительна. Я перелопатил множество материалов о Марии Башкирцевой, выбрав то, что заинтересовало, удивило, поразило, то, о чем я никогда не знал.

В посте использованы цитаты монографий Надежды Кругловой (1987),
Э. Эндерлайна "Размышления о «Дневнике Марии Башкирцевой»" и статей Светланы Макаренко
на сайте "People's History" и Е.Н. Обойминой и О.В. Татьковой на сайте "Биографии.ру". Надеюсь, авторы не будут на меня в претензии!

Начать пост я хочу со строк поклонницы творчества художницы и писательницы Марии Башкирцевой – поэтессы М.И.Цветаевой, посвятившей ей свой первый поэтический сборник (Вечерний альбом, 1910).

Ей даровал Бог слишком много!
И слишком мало - отпустил.
О, звездная ее дорога!
Лишь на холсты хватило сил...
Я с этой девушкой знакома
Увы, конечно не была!
Но, как она - сидела дома
И золотой узор ткала
В привычной клетке одиночеств,

Где и живет одна - душа
Как много в дневниках пророчеств
Когда Любви тебя лишат!
Ей даровал Господь так много!
А Жизнь - крупинками считал
О, звездная ее дорога!
И Смерть - признанья пьедестал!

Итак, знакомьтесь!

Башкирцева Мария Константиновна

11 (24) ноября 1858 (1860) с. Гавронцы Полтавская губерния – 31 октября 1884 Париж



Мария Башкирцева Автопортрет с палитрой 1880 г. частная коллекция
Мария Башкирцева (фото 1878 г.)

Русская художница.


ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

ЖЗЛ ( ЧАСТЬ 1 - АННА АХМАТОВА И БОРИС АНТРЕП)

В журнале «STORY», который читаю от корки до корки, прочел отрывок из книги Вячеслава Недошивина «Прогулки по Серебряному веку. Дома и судьбы», посвященный Анне Андреевне Ахматовой. Заинтересовался судьбой художника Бориса Анрепа (в Интернете встречается и транскрипция Антреп), которому Ахматова посвятила почти 40 стихотворений. Кроме любовной связи, о которой пишет автор, меня интересовала, прежде всего судьба Анрепа, как художника.

Интернет меня не порадовал большой информацией (все больше встречается статей о связи Ахматовой с художником (хотя и связи, как таковой не было , скорее платоническая любовь и привязанность!!)). По крохам удалось собрать материалы о художнике, которые я разделил на 2 части. Фотографий Бориса Анрепа тоже нашлось не густо, поэтому помещаю их все сразу (тем более они все в мизерном разрешении).




ЧАСТЬ 1. АХМАТОВА И АНРЕП

Борис Анреп - русский художник и витражист, возлюбленный А.А.Ахматовой
Борис Васильевич Анреп родился в 1885 году в Санкт-Петербурге, по другим сведениям в 1883 году в Ярославской губернии.
Корни его родословной уходят к временам Петра Великого, когда один из фон Анрепов был захвачен в плен в числе воинов шведского короля Карла XII. С тех пор предки Анрепа занимали видное место в жизни России. Их имена упоминаются в русских энциклопедиях, особенно отца Бориса, ученого медика и государственного деятеля.
Почти вся жизнь Анрепа связана с Францией и Англией, так как жил он и работал попеременно то в Лондоне, то в Париже.


Читать дальше

ЖЗЛ (ЧАСТЬ 3 - ХУДОЖНИЦА ОЛЬГА ДЕЛА-ВОС-КАРДОВСКАЯ)

Приятно делать небольшие, локальные открытия. Готовя пост о художнике Анрепе и Ахматовой, использовал один из известных портретов поэтессы и узнал, наконец, имя автора. ОЛЬГА ДЕЛА-ВОС (КАРДОВСКАЯ). С творчеством известного графика Дмитрия Николаевича Кардовского знаком по его портретам и иллюстрациям к русской классике, а вот то, что жена - известная художница, профессор и академик живописи - узнал впервые.
Спешу познакомить и вас с ее биографией и картинами, собранными по крупицам в сети, увы!, опять же часто упоминаемое имя художницы связано с ее портретом Ахматовой и именем мужа, не более.

Ольга Людвиговна Делла-Вос (Кардовская)

1875, Чернигов - 1952, Ленинград



Русский живописец и график, жена художника Д. Н. Кардовского.
О.Л. Делла-Вос-Кардовская вошла в историю русского искусства, как одна из первых художниц, представленных к званию академика наряду с А.П. Остроумовой-Лебедевой и З.Е. Серебряковой.
Дед художницы, итальянец Карл Делла-Вос поселился в Одессе в начале XIX века.
Здесь я хочу сделать лирическое отступление и написать, что со мной вышел на связь внук Ольги Людвиговны, сын ее дочери Е.Д.Кардовской - Н.П.Веселкин. Он уточнил, что во многих материалах, касающихся О.Л. Делла-Вос и ее дядюшки В.К. Делла-Вос говорится о том, что они были итальянского происхождения. "На самом деле - пишет Н.П.Веселкин, - их предки были испанцами, приехавшими в Россию (в Одессу) в начале 19-го или в конце 18-го века из Австрии, где семья жила до этого, и где на службе состоял ее глава. В Вене остались две девицы Делла-Вос (Делавос). Их дальнейшая судьба неизвестна".
Итак, Делавосы были испанцами из Австрии. Дядя Ольги - Виктор Карлович Делла-Вос (1829-1890) был первым директором Императорского Московского Технического Училища (теперь Московский Государственный Технический Университет им Н.Э.Баумана).
Родилась Ольга Людвиговна в 1877 году в г. Чернигове в семье служащего. Первоначальное образование получила в женской гимназии. С 14-ти лет (в 1892 году) она уже занималась в студии художника Шрейдера Е. Е. — мастера реалистического пейзажа (1891 -1894)., который приехал из Парижа в Харьков, туда приехала и семья молодой художницы.
Следует сказать, что художник Шрейдер оказал огромное влияние на дальнейшую судьбу молодой художницы. Исключительно одарённый и темпераментный пейзажист, обладавший большим педагогическим опытом, Шрейдер прививал ученикам любовь к искусству.
Молодая талантливая художница быстро выдвинулась, и ей нередко по поручению профессора Шрейдера приходилось в его отсутствие руководить занятиями в студии. Окончив студию, по настойчивому предложению Шрейдера Ольга Людвиговна была направлена в Петербургскую Академию Художеств.


Читать дальше