11 октября 2014 г. 120 лет со дня рождения
Бориса Пильняка (11 октября 1894 — 21 апреля 1938)  - русского писателя  

Борис Андреевич Пильняк (настоящая фамилия Вога́у, нем. Wogau; 29 сентября (11 октября) 1894, Можайск — 21 апреля 1938, Москва) — русский писатель

Пильняк Борис Андреевич

Родился в семье ветеринарного врача Андрея Ивановича Вогау, происходившего из немцев-колонистов Поволжья и родившегося в Екатериненштадте. Мать — Ольга Ивановна Савинова, родилась в семье саратовского купца.

Детство и юность Пильняка прошли в окружении земской интеллигенции в провинциальных городах России — Можайске, Саратове, Богородске, Нижнем Новгороде, Коломне. 

Пробовать писать начал в 9 лет. В марте 1909 года было опубликовано его первое сочинение.

Борис Пильняк: Житие "на Посадьях"

Свое желание стать литератором Пильняк определил довольно рано: "Хочется начать в этом году выступать на литературном поприще - пора уж! - записывает он в новогодние дни 1911 года. - Выйдет ли из меня писатель? Дай-то бог! (я не верю в Бога-Саваофа, бог - Природа, вечный двигатель).

Что ж дал мне - 10 год? много работал, много прочел, в этом году была напечатана моя I вещь... Стало понятно все окружающее, и это все - скучно... разочаровался..."

"Я не знаю, шаблонен ли я, - пишет он в письме 1912 года сестре Нине, - но я знаю, что всегда стремился от всего обыкновенного и шаблонного".

В 1913 году он заканчивает гимназию в Нижнем Ногороде, через год поступает в Московский коммерческий институт на экономическое отделение, мечется между Москвой и Коломной, где живут его родители (отец писателя - А.А.Вогау - был земским ветеринарным врачом), и постоянно думает о литературе и карьере писателя..

Коломна. Дом, где жил Борис Пильняк с 1918-го по 1924 год
В Коломне сохранились два дома, имеющих непосредственное отношение к писателю. В доме № 14 на улице Полянской он жил с родителями. В дом № 7 по улице Арбатской переселился, когда женился, и жил здесь семь лет. После переезда в Москву в этом доме продолжала жить его первая жена с их детьми. 24 октября 1980 на фасаде дома открыта мраморная мемориальная доска

В анкетной биографической справке, составленной самим писателем для справочника, Борис Пильняк писал о себе: «Окончил высшую школу — Московский коммерческий институт, по экономическому отделению. Революция застала студентом и начинающим писателем. Близорукость не дала винтовку в руки. Литературные склонности послали в провинциальную газету фельетонистом.».

В 1915 году юношеские пробы пера превратились в рассказы подающего надежды и заинтересовавшего издателей начинающего автора, "когда были приняты и появились вещи (часть которых вошла в сборники, как, например, рассказ о птицах) в журнале В.С.Миролюбова, в "Русской мысли", в "Жатве", "Сполохах" и пр. толстых журналах и альманахах".

Этот год стал тем этапом, когда Пильняк ощутил "твердую почву" под ногами и смело вошел в литературную жизнь. 12 февраля 1915 года он пишет в дневнике, что в его жизни произошли перемены, что он перебрался из Москвы в Коломну: "Весь февраль, и урывками январь, декабрь, ноябрь - писал - с радостью и с жаждой писать. Не увлекаюсь, не влюбляюсь. Мечтаю жениться. Да вообще все, о чем мечтаю, будет в рассказах". Письма Пильняка этого периода редакторам, друзьям-писателям и другим адресатам, одновременно деловые и дружеские, по-писательски динамичные и красочные, передают и дух времени, и бодрое состояние духа уверенного в себе молодого писателя. "Пишу - много. И удачно. Приедете - зачитаю до смерти" - постоянно встречается в его письмах. Литературный подъем этого периода у Пильняка подобен взрыву, в записных книжках этого года появляются записи новых тем, легко узнаваемых в произведениях более зрелого периода. В конце апреля-начале мая 1915 года в дневнике появляется первое упоминание его псевдонима: "Между прочим, теперь я не Бор. Вогау, а - Бор. Пильняк".

В 1915 г. он жил на Украине в деревне Пильнянка (по-украински значит "место лесных разработок"), откуда посылал в редакции свои рассказы, подписываясь псевдонимом "Пильняк". 

Борис Пильняк с матерью О.А.Вогау и сестрой Ниной. Коломна. Апрель 1915 года

Он был впечатлительным и влюбчивым молодым человеком, на всю жизнь сохранившим зародившуюся в юности мечту о "чистой девушке"", вокруг которой и вращалась бы жизнь; "<...> ведь я все время мечтаю полюбить и жениться <...> влю... влюбиться, полюбить. По-настоящему", - записывает он весной 1915 года.

И вскоре у Пильняка появляется невеста - поэтесса Надежда Александровна Павлович (1895-1980), с которой он живет в Коломне отдельно от родителей. Она была принята в доме родителей жениха и ждала ребенка. В письмах этого периода встречаются многочисленные упоминания и приписки Н.Павлович. "Ну, конечно, я никогда не забуду, как у меня живет Наденька Александровна Павлович. Это так. Но вот с осени будет издаваться журнал, где она примет близкое участие", - записывает в дневнике Пильняк в первомайские дни 1915 года. Приглашая в Коломну своего приятеля редактора А.М.Чернышева, 29 мая 1915 года он пишет: "У нас здесь - река, Екатерининская усадьба, парк, пруды, совы, кукушки, соловьи, рыбы, грибы, цветы... приезжайте, если это устраивает Вас. Я буду очень рад, буду водить и показывать Вам местные красоты. Н[адежда] Ал[ександровна] будет читать стихи и бранить меня: она очень строга ко мне. Будет весьма "пейзанно", просто, солнечно и - хорошо" . Судя по письмам к друзьям, у Пильняка "серьезные намерения" (например: "Женюсь на Павлович. Благословляете?" .

Павлович Надежда Александровна (1895-1980)Поэтесса, детский писатель. Первые её стихи были напечатаны в 1911 г. в газете "Псковская жизнь", После гимназии переехала в Москву, училась историко-филологическом факультете Высших женских курсов им. Полторацкой. Принимала активное участие в литературной жизни того времени, водила дружбу со многими известными поэтами, её стихи публиковались в периодических изданиях и альманахах.
В 1920 г. занимаясь по поручению правления Всероссийского Союза поэтов организацией отделения Союза в Петербурге, познакомилась с Александром Блоком и, как многие считают, стала его последней музой. Его смерть стала для неё огромным ударом, отразившимся во многих её стихах, заставила её обратиться к вере.
В 1922 г. она стала духовной дочерью известного старца Оптиной пустыни преподобного Нектария Оптинского. Когда начались гонения на церковь и монастырь в Оптиной пустыни был закрыт, используя свои связи спасла преподобного Нектария от расстрела, выдав его за своего дедушку, а также сумела спасти монастырскую библиотеку. А в 1974 г. смогла добиться, чтобы обитель получила статус памятника культуры.
Автор поэтических книг: "Берег" (1922), "Золотые ворота" (1923), "Думы и воспоминания" (1962), "Сквозь долгие года…" (1977), "На пороге" (1981) и др.; книг для детей: "Капризник Тики" (1925), "Паровоз-гуляка" (1925), "Веселая пчелка" (1930), "Коза в огороде" (1930) и др.; воспоминаний об Александре Блоке - http://www.bibliotekar.ru/Prometey-11/11.htm
Надежда Павлович ушла из жизни 3 марта 1980 года, похоронена в Москве на Даниловском кладбище.
http://www.po.m-necropol.ru/pavlovich-ap.html

В июле они вместе отправляются по Волге в Саратов. Однако их отношения складывались непросто и осенью того же года они расстались. Пильняк тяжело переживал разрыв. К этому периоду, после юношеских сумбурных лет поиска и вопрошений он довольно точно определял свое будущее, смысл жизни и ее ценности, которые сводились к крепкой семье с любимой женщиной и детьми и занятиям литературным трудом. В письме А.А.Альвингу с Пильнянки 2 октября 1915 года он писал о том, что "в сумерки буду сидеть у камина и мечтать о том времени, когда у меня будет 100-пудовое имя, жена, дети, и свой замок a la Пильнянка".

Ждать Пильняку пришлось недолго. В 1917 году он женится на М.А.Соколовой, земском враче: "Я - женился, окончательно, серьезно, при помощи церковного участка, на некоей врачице (земской!) Марии Алексеевне Соколовой (которая в данный момент - на обходе в своей больнице), женщине рассудительной (литературу - никакую - не признает), строгой (бранит меня и не особенно охотно позволяет ухаживать за всеми прочими женщинами, кроме нее) и правильной жизни".

Вот как Пильняк описывает это событие родителям и сестре:

Коломна, 2-го июля 1917.

Дорогие мои мамынька, папынька и Нина!

30-го числа было, в страшную грозу, с громом и градом, на погосте Старки, что около Черкизова, мое венчание, после которого Марийка стала Вогау, но не Соколовой. Коснувшись дождей, я вообще должен сказать, что они у нас часты, часты ночные грозы, хотя дни все же жарки, и я хожу босиком и в белых штанах.

Вас мы ждем. Свадьба, хлопоты - все это ужасно скучно и неприятно. Но с Марийкой мы ругались редко, живем в любви и в дружбе: она в Нининой комнате, а я в твоей, мама, в которой ничего не тронул: сплю на твоей кровати, бодрствую на диванчике, пишу на круглом столике.

В Коломне - тихо, покойно, и настроение - в смысле российских урядиц - бодрое. Выборы прошли. Большинство от с.-р., затем ка-де. Большевиков - всего два человечка. Эс.-эры - народ хороший у нас в Коломне; ни одного эксцесса не было, все в порядке. Полк - весь ушел воевать, с музыкой и с плакатом: "далой германский мелитаризм, война до окончательнаго свержения германской монархии", - так-что "товарищей солдатов" нет, сейчас-же уменьшились разные подзаборные дебоши.

Новая любовь и свадьба, однако, не заслонили разрыв с Павлович. Все последующие годы Пильняк пытается разобраться в причинах их неудавшихся отношений и делает многочисленные попытки описать историю их любви, обыгрывает в записях сюжеты возможного последующего развития их отношений.

21 декабря ст.ст. 1917 года у него рождается дочь Наталья Борисовна Вогау. Жене и детям позже, в 1924 году, он любовно посвятит свое первое собрание сочинений (в трех томах): "Я посвящаю эти три книги Марии Алексеевне Соколовой-Вогау и детям моим Наталье и Андрею, Марии Алексеевне потому, что без нее я не написал бы их, и детям потому, что им - читать их в будущем, ибо я, как и вся Россия, только этим будущим и живы".

Жизнь переломилась, когда в Коломну, которая на долгие годы стала, так сказать, "музой" и пристанищем для писателя, пришла революция: "В Коломне у нас - голодные будни, - пишет он 6 января 1918 года А.М.Чернышеву. - Я местными большевиками зачислен в "контрреволюцию" и новый год встречал - в тюрьме, был арестован, и по поводу меня поднимался даже вопрос - не расстрелять ли? - других расстреливали". Одно время Пильняк жил в Коммуне анархистов. В письме к И.А.Белоусову от 5 июля ст. ст. 1918 года он пишет, что из Коммуны он уже ушел "и был там для того, чтобы потом написать про них очерк и вообще почерпнуть любопытный материал".

В 1918 году выходит первая книга Бориса Андреевича ""С последним пароходом" и другие рассказы". Пильняк уже ведет знакомства с писателями, приглашает их в Коломну, устраивает им дачи для отдыха, организовывает литературные вечера. "Дача Вас ждет, - пишет он 8 мая 1918 года И.А.Белоусову. - Приезжайте: адрес - Дачи Поллерз, № 2. Комнату выберете сами. Я переезжаю туда завтра. С продовольствием улажено отлично - с нами будет жить пр[едседатель] союза кооп[ераторов]. Угостить Вас новостью? - У меня был Е.Н.Чириков, читал здесь лекции и... был арестован!.. Насилу выпутали из грязного дела. Не обошлось и без непечатных анекдотов: об этом потом. За компанию обыск был и у меня, и за компанию был взят велосипед!". Вместе с Белоусовым на дачу собирались приехать брат И.А.Бунина писатель, член литературного объединения "Среда" Ю.А.Бунин и Е.Н.Чириков.

Осенью 1918 года Пильняк, в котором бурлит общественный темперамент, занимается организацией литературного вечера в Коломне, о чем он пишет П.Н.Зайцеву: "Наш вечер будет в воскресенье 3-го ноября н. ст., через неделю, в Коломне. В субботу вас заберут на автомобиль и привезут в Коломну, где в этот же вечер вас ожидает файвоклок + 200 гр. ...Если можно - в субботу захватите еще зарплату для нелепого - Пильняка, Вам искренне преданного, 27 окт. 918".

Среди новых друзей и знакомых, Пильняк не забывает и старых. Как известно, в гимназию Пильняк поступил в Саратове, в городе его бабушки, но через год перевелся в Богородск, где прожил с родителями и сестрой и проучился до 1912 года. С этим городом (ныне Ногинск) он навсегда остался связан памятью детства, друзьями, первыми пробами пера. Туда он постоянно приезжал, будучи уже знаменитым писателем и привозил с собой товарищей-литераторов. Его детские друзья и их общие шалости были описаны в его произведениях и в последнем романе "Соляной амбар". С некоторыми из них (А.Перегудовым, А.Перовым, Д.Малышевым) его связывала и общая цель - стать писателями, а в более поздние годы - и взаимная поддержка. В долгие годы забвения эти друзья были из тех немногих, кто помнил и напоминал другим о писателе Борисе Пильняке. Пильняк постоянно оказывал своим друзьям помощь в публикации их произведений.

В годы гражданской войны жизнь Пильняка была полна бытовых забот и трудностей: "В феврале ездил за хлебом мешочником в Кустаревку, Тамбовской губ. В мае ездил за хлебом в Казань и удирал оттуда на крыше поезда от чехословаков. Муки, все-же, привез на полгода. Летом состоял членом коммуны анархистов в Песках, пока анархисты не перестрелялись. Летом впервые начал писать о революции. Осенью ездил 'полторапудником' за хлебом в Пензенскую губ. Муку получил в комбеде. Зиму и осень 18-19 гг. в Коломне прожил, к экзаменам читал, писал рассказы, нигде не служил, пил рыбий жир, на Рождество в Саратов ездил".

Но именно этот тяжелый и неспокойный период дал определенный толчок творчеству Пильняка, отразив в его прозе и борьбу за хлеб, и крушение человеческих судеб, и возникновение новых типажей, и тот сумбур революционного быта, мастерское описание которого впоследствии стало одной из отличительных черт его дарования и причиной постоянного раздражения большевистских цензоров.

Путешествие за хлебом было описано в рассказе "Поезд № 57 смешанный" (Дом искусств. Пг., 1921. № 1). Впечатления революционных лет легли в основу его второго сборника рассказов "Былье" (1920), а затем - первого романа "Голый год" (1922), принесшего ему мировую известность. По письмам того времени видно, что Пильняк не просто наблюдает за преломлением "красивых идей" и больших революционных целей в провинциальной реальности, но пытается понять глубинный смысл происходящих в стране событий: "Коломна встретила меня тишиной, миром, Машей, Наташкой и письменным столом, - пишет он П.Н.Зайцеву в феврале 1919 года. - У Николы бьют колокола, сумерки, размышляю и пишу тебе твердое мое решение: раньше, как через три недели, я в Москву не явлюсь. Слово мое твердо: Прошла целая зима, а я все треплюсь. Лучше уж я напишу рассказ, где под заглавием начертаю: посв[ящается] П.З[айцев]у, т. е. тебе. В Коломне сыпной тиф, мы живем на вулкане. Продовольствие гнуснеет. Нет керосина. Читаю поэтому Тургенева, - плохой писатель. Боже мой! Когда же русская литература перестанет быть кустарной. Кроме тем для рассказов, трачу мозги мои над размышлением о 1)х русской старине, 2)х литературе, 3)х нации, народе, интеллигенции и 4)х о Петре I Антихристе, уведшем Россию из Москвы в Петроград, и о большевиках, вернувших ее в обратное ее лоно : - не здесь ли ключ новой русской литературы?"

А.К.Воронский: "Русскую Октябрьскую революцию Пильняк принял прежде всего не как порыв в стальное будущее, а по-бунтарскому. Искал и нашел в ней звериный, доисторический лик <...> Октябрь хорош тем, что обращен к прошлому. Революция освободила народ от царя, попов, чиновников, от ненужной интеллигенции, и вот Русь "ушла в XVII век" <...>".

В 1920 г. окончил Московский коммерческий институт.

25 декабря 1920 года Пильняк закончил роман "Голый год", который еще до публикации стал событием в литературе. Он сразу же выдвинул писателя в первые ряды новой русской словесности.

В конце апреля 1921 года Пильняк едет в Петербург и знакомится с М.Горьким. В Москве у него появляются покровители (А.К.Воронский, А.В.Луначарский и др.), список друзей, знакомых и приятелей постоянно пополняется - Пильняк очень энергично и, как кажется, успешно ведет свои дела, стараясь быть в гуще событий. У него появляются оппоненты, и первые критические статьи больно задевают его самолюбие, как, например, в случае с публикацией в 1920 году в журнале В.Брюсова "Художественная литература" повести "При дверях": "Я думал и решил, - писал он В. Брюсову 10 декабря 1920 года, - что никакого письма в редакцию писать не следует, ибо доказывать, что я не верблюд - бессмысленно. Лучше того, как я сумел рассказать о себе своими рассказами, - рассказать я не умею. Я - молод, здоров, силен и вынослив, и, если бы я был против Республики, я плавал бы сейчас по Черному морю: - это основа моего отношения к Республике и моих ощущений. Мне никто не имеет права сказать, что он больше меня любит и понимает Россию. Революция - благословенна. Но - то мещанство, глупость, довольство, четверть фунта хлеба около красного стяга (все то же мещанство) - табак не по моему носу. Меня возмущает лакейство этих дней <...>".

Лишь немногие из его новых друзей и знакомых оказались впоследствии верными товарищами и сохранили отношения с Пильняком до конца его жизни, невзирая на ужесточающиеся гонения последнего. Это - Е.Замятин, Б.Пастернак, А.Ахматова, А.Яковлев, А.Воронский и некоторые другие. Надо сказать, что Пильняк, сам трепетно относящийся к дружбе, был верным товарищем. В нем не было чувства соперничества, устраивая свои дела, он помогал и другим, хлопотал о литературных вечерах, пайках, устройстве чужих рукописей. Впоследствии он помог "пробиться" в литературу целому ряду молодых писателей. Не все понимали, что за внешним "шумом" и озорством писателя кроется преданность и нежность, и среди обилия знакомых очень немногих можно назвать настоящими друзьями Пильняка.

В те молодые свои годы Пильняк активно утверждает свое место в литературе и решает при этом нескончаемые бытовые проблемы, изыскивая возможности для содержания своей семьи. Пильняк купил корову, доставал сено, сажал картошку. "Я злюсь очень редко и всегда болезненно тяжело, - пишет он В.С.Миролюбову 14 июля 1921 года. - Вечером дома жена сказала, что в поле у нас выкопали картошку - идет ужаснейший свистопляс. По весне надо было караулить семена, ибо днем сажали картошку, а ночами приходили негодяи и голодные и выкапывали ее. Теперь едва-едва поспевает картошка - и идет сплошной грабеж, такой, что к осени едва ли что останется. Трагедия в том, что некого послать караулить: все воруют. Сплошное, круговое воровство: каждый друг у друга. Но ведь картошка еще не поспела, и к осени на каждом кусте будет в 10 раз больше, чем теперь. Крестьяне стонут, собирают сходы, посылают сторожей - и сторожа проворовываются. Посылают новых сторожей, и новые сторожа - в отместку - воруют у прежних. А жулье, которое взяло себе в профессию копать ночами картошку (есть и такие профессии!), ходит с винтовками. - Я происхожу из немецкой семьи, - я так воспитан, что меня до тошноты возмущает воровство <...>

Большей бессмыслицы, глупости, воровства, хамства, чем теперь в деревне, я не знал и не знаю" (эта ситуация будет описана Пильняком в повести "Мать сыра-земля" в 1924 году.)

Борис Пильняк с отцом А.И.Вогау и сыном Андреем. Коломна. Лето 1923 года

В 1922 году Пильняк, уже будучи известным молодым писателем, в первый раз выезжает за границу - "<...> границу с паспортом Российской республики переехал в Ямбурге 16 января 1922 года. В Ревеле жил три недели, продал там для второго издания "Былье" - "Библиофилу". В Берлин приехал 11 февраля <...>". Поездка была удачной, в Берлине он поселился у Ремизова, общался с писателями в эмиграции, убеждал их вернуться, устраивал в журналы и издательства рукописи свои и товарищей, писал статьи и выступал. Приезд Пильняка сыграл решающую роль в возвращении в Россию А.Толстого, И.Соколова-Микитова, позже Г.Алексеева. Из Берлина Пильняк вернулся в конце марта. "Россия встретила меня простором полей, тишиной, тающим снегом, ветрами, солнцем, как девка в жару на празднике: то под вуалькой, то ржет, - пишет он в Берлин А.С.Ященко  25 апреля 1922 года. - Ни в какой Питер я не попал, в Москве надо было ходить, ногу от ноги отставляя на сажень, чтоб степенно бродить по лужам. - А Коломна прикрыла столом, рукописями, письмами, колокольным Николиным звоном: в Москве пробыл два дня, в Коломну поехал тоже на два дня, чтоб сейчас же вернуться в Москву, и застрял здесь до сих пор, сначала страстную, хворал, лежал в невралгении (отнялась нога), а теперь - пишу, не хочется отрываться, ехать с пустыми руками. <...> Я встаю утром, за окном торчит Никола, в задницу вставлена больная нога: так и сижу на одной половине, за столом, а по небу ходит солнце и заходят люди и такой волокут за собой быт, что черт его знает, сотню писателей надо на одну Коломну напустить, и то мало.

Литература - это как река, куда впадают разные притоки, - как Волга, что ли, в которую впадают и Ока, и Кама, и Караман, и все это течет, спутывает течения, меняет русла, подмывает берега, наносит мели на прежних глубинах, свободно, несуразно, бестолково, - а всю эту реку кормит (всю эту Волгу) подпочвенная вода со всей России. - Как в эмиграции, так и в России последние годы не было литературы, а были лишь литераторы: гл[авным] образом потому что не было подпочвы, старый быт уничтожился, новый не народился, литература иссякала. - А этой весной, вернувшись из-за границы, я увидел, что есть уже настоящая, безалаберная, молодо-бестолковая литература, литература гораздо больше, чем литераторы, и, как полая вода, литература моет, рвет, наносит, заносит".

К этому времени Пильняку добавились многочисленные хлопоты, связанные с организацией и редактированием московского альманаха "Круг" и необходимостью решать огромный объем редакционных вопросов наездами и письмами из Коломны. О Пильняке этого периода интересную запись сделал 27 февраля 1923 г. К.И.Чуковский: "Я с Пильняком познакомился ближе. Он кажется шалым и путаным, а на самом деле - очень деловой и озабоченный. Лицо у него озабоченное - и он среди разговора, в трактире ли, в гостях ли - непременно удалится на секунду поговорить по телефону, и переход от разговора к телефону - у него не заметен. Не чувствуется никакой натуги <...>".

Пильняку уже под тридцать, он знаменит и занимает особое место в литературе, у него семья, дети, друзья, поклонники, подражатели, завистники - он осуществил свою мечту, возмужал и посвятил свою жизнь любимому делу. Но с первых же шагов в литературе его творчество сопровождалось многочисленными запретами и критическими нападками, обидами и гонениями.

Уже в 1924 году Пильняк писал в рассказе "Расплеснутое время": "<...> мне выпала горькая слава быть человеком, который идет на рожон. И еще горькая слава мне выпала - долг мой - быть русским писателем и быть честным с собой и Россией".

Ю.Анненков. Портрет Бориса Пильняка. 1924  

В 1923 году Пильняк вместе с писателем Н.Никитиным поехал в Англию  Этот визит углубил замысел начатого до поездки второго романа Пильняка "Машины и волки", в котором невежество и дикие инстинкты, волки, - противопоставлялись разуму и промышленному прогрессу, машинам. "До сих пор я писал во имя "полевого цветочка" чертополоха, его жизни и цветения, - теперь я хочу этот цветочек противопоставить - машинному цветению. Мой роман будет замешан не на поте, а на копоти и масле: - это наша городская, машинная революция <...>".

Об этом же он пишет в письме литератору П.А.Лутохину (1890-1931) 10 сентября 1923 года: "В Россию из Англии я приехал в настроении хмуром, - я видел английскую культуру и дома решил делать только одно: работать, писать; прошлую зиму я пытался было общественничать, теперь бросаю; надо и можно только писать - а там разберет история, хоть и скучно чувствовать себя монастырски и жить в Коломенской - у Николы-на-Посадьях - обители в подвиге уединения. - Засаживаюсь на зиму за роман, сейчас готовлюсь к нему, читаю все, что можно достать об экономическом положении теперешней России, газеты от 18-го года и обхожу толковых людей, спрашивая их, что выводят они из прежних лет и что помнят; тема - рабочая (впервые у меня) и мужичья революция в разбитом российском корыте". Речь как раз идет о новом романе, подзаголовок к которому звучит так: "Книга о Коломенских землях, о волчьей сыти и машинах, о черном хлебе, о Рязани-яблоке, о России, Расее, Руси, Москве и революции, о людях, коммунистах и знахарях, о статистике Иване Александровиче Непомнящем, о многом прочем, написанная 1923 и 24-м годами".

К этому времени в семье писателя наметился разлад. В его жизнь входит другая женщина - артистка Малого театра Ольга Сергеевна Щербиновская, упоминания о которой появляются в письмах с осени 1923 года. Следующей весною Пильняк уходит из семьи и переезжает в Москву, покидая Коломну, с которой были связаны его молодость, первые шаги в литературе, любовь, решающие для него и для России годы.

Кира Андроникашвили-Пильняк

Много ездил. Кроме Англии, Германии был а Греции, Турции, Палестине, на Памире, на границе Афгании, на Шпицбергене, в Монголии, в Китае, в Японии. Занимался литературной общественностью, был одно время председателем Всероссийского союза писателей

Вторая жена — Щербиновская Ольга Сергеевна, актриса Малого театра. 

Литературные и политические позиции Пильняка неоднократно приводили к организации широких критических кампаний в отношении него. Его постоянно критиковали за идеологические ошибки, формализм, эротику, мистику и пр. Тем не менее, вплоть до 1937 года Пильняк оставался одним из самых издаваемых писателей.

В 1926 году Пильняк пишет «Повесть непогашенной луны» — на основании распространенных слухов об обстоятельствах смерти М. Фрунзе с намёком на участие И. Сталина. «Из неё (книги) можно было понять, что сорокалетний Фрунзе при сердечной операции был зарезан хирургами — по указанию свыше. А в продаже она была дня два, её сразу изъяли». Сам писатель в предисловии отмечал: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М. В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видел его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю — и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем подлинных фактов и живых лиц».

Как вспоминала дочь А. К. Воронского Галина Воронская: "Отец чрезвычайно ценил Пильняка как большого художника, но они часто ссорились, и одно время, после публикации "Повести непогашенной луны", с посвящением моему отцу, даже несколько лет не встречались. Ссора произошла оттого, что повесть после своего появления вызвала много толков и осуждений. Когда автора стали официально спраВВВВ­шивать о ней, он, очевидно испугавшись, сказал, что повесть в таком плане посоветовал написать ему Воронский. А поскольку все это происходило в разгар борьбы с оппозицией, вопрос разбирался в "высших сферах", и вся тяжесть обвинения пала на моего отца".

В 1929 году отстранён от руководства Всероссийским Союзом писателей за публикацию за границей повести «Красное дерево». Однако повесть была легально передана берлинскому русскому издательству по каналам ВОКС, а впоследствии включена в роман «Волга впадает в Каспийское море», опубликованный в СССР в 1930 г. «Не так давно Пильняк за границей издал контрреволюционное „Красное дерево“. „Красное дерево“ он сейчас переделал, отшлифовал и сделал роман „Волга впадает в Каспийское море“. Но даже при поверхностном чтении видно, что это поверхностная перелицовка, видно, что у Пильняка за красными словами скрывается белая сердцевина», - отмечал Л. Шемшелевич в Дискуссии о «Тихом Доне» в Ростовской ассоциации пролетарских писателей.

Третья жена — княжна Кира Георгиевна Андроникашвили, актриса, режиссёр.
16 июня 1908, Тифлис — 24 февраля 1960
Сестра советской кинозвезды Наты Вачнадзе и жена репрессированного писателя Бориса Пильняка. Мать писателя и актера Бориса Андроникашвили.
В 1923-1928 — актриса Госкинпрома Грузии, в 1929-1931 — актриса и помощник режиссера киностудии «Востокфильм».
Окончила режиссерский факультет ВГИКа (1936, мастерская Сергея Эйзенштейна).
Ассистент режиссера («Союздетфильм»), режиссер дубляжа («Грузия-фильм»).
В 1937 году была репрессирована, реабилитирована в 1956 году.

Погашенная звезда Бориса Пильняка

Еще в 1923 году Б.Пильняк писал: «Вот чего я не признаю: не признаю, что надо писать захлебываясь, когда пишешь об РКП, как это делают очень многие, особенно коммунисты, придавая нашей революции тон неприятного бахвальства и самохвальства, — не признаю, что писатель должен жить «волей — не видеть», или попросту врать, а вранье получается, когда не соблюдена статистическая пропорция (например: у нас европейски оборудованная Каширская электростанция, но пол–России еще живет без керосина — так вот, толковее писать, что у нас Россия сидит во мраке по вечерам, чем писать, что у нас проведена электрификация; или другой пример: я помню, в двадцатом году, в «Гудке» было напечатано: «победа на трудовом фронте — люберецкими рабочими нагружено 17 вагонов дров». Мне думается, если припомнить английские грузоподъемные краны, вернее было бы сказать: «разгром на трудовом фронте»; я — не коммунист и поэтому не признаю, что я должен быть коммунистом и писать по–коммунистически, — и признаю, что коммунистическая власть в России определена — не волею коммунистов, а историческими судьбами России, и, поскольку я хочу проследить (как умею и как совесть моя и ум мне подсказывают) эти российские исторические судьбы, я с коммунистами, т.е. поскольку коммунисты с Россией, постольку я с ними (сейчас, в эти дни, стало быть, больше, чем когда-либо, ибо мне по пути с обывателем); признаю, что мне судьбы РКП гораздо меньше интересны, чем судьбы России… старые писатели ничего не пишут или пишут очень плохо, потому что они заменили художество политикой, пишут во имя политики и — искусство их совсем не искусство, оно им перестало звучать; наша государственность насаждала за эти годы инкубаторы для партийной литературы, снабжала их пайками — и ничего не вышло, и даже плохо вышло, ибо эти люди, коснувшись искусства, перестали быть и политиками, не став искусственниками…»
Довоенная литературная критика и собратья по перу: Фадеев, Фурманов, даже Горький до самого 37–го года пытались втиснуть Бориса Пильняка в ту колею, двигаясь по которой от двадцатых до тридцатых годов, он должен был созреть как приверженец социалистического реализма, и с которой свернуть было и опасно, и невозможно. Но им это так и не удалось. Вот почему его литературная жизнь, как и многих талантливейших русских литераторов, оборвалась в 1937–oм. Долгое время («Литературный энциклопедический словарь», Москва, 1987) считалось, что физически его жизнь оборвалась 9 сентября 1941 года. Не так давно выяснилось, что он погиб значительно раньше…

Мысль, что коммунисты не сами по себе хороши, а лишь потому, что причастны к историческим судьбам России, кажется странной, необычной. Невозможно даже сразу сказать, что в ней озадачивает. На первый план выдвигается Россия, принижается значение власти. Из–под власть имущих убирается постамент, они сами уменьшаются в размерах и отдаляются, из мессий превращаются в деятелей, которым еще надо доказать свое усердие.

Наиболее важным его произведением начала двадцатых годов был роман «Голый год» с его экспрессионистским изображением большевиков («Энергично функцировать — вот что такое большевики»), которых он считал «знамением времени». Роман парадоксален, отличается рваной композицией, причудливой смесью казусов, вывихов, проявлениями темного и звериного.

Ориентируясь во многом на творческий опыт А.Белого и А.Ремизова, Пильняк строил свои произведения по принципу драматической симфонии. В качестве эксперимента он целые фразы создавал как звукоподражание: «Метель, март. — Ах, какая метель, когда ветер ест снег! Шоояя, шо-ояя, шоооояя!.. Гвииу, гваау, гааау… гвиииуу, гвииииууу… Гу-ву-зз!»

В то же время он ощущал художественную и чисто человеческую близость с такими писателями, как И.Бабель, Вс.Иванов, Б.Пастернак, В.Инбер, дружил с Андреем Платоновым. В 1928 году Пильняк и Платонов по командировке «Нового мира» отправляются в Воронеж, где вместе пишут очерки «Це–Че–О». Под очерками стоит адрес Пильняка — Ямское поле. По–видимому, Платонов некоторое время жил у Бориса Андреевича. Вместе они также написали пьесу «Дураки на периферии».

В «Повести непогашенной луны» Пильняк уже в 1926 году прозрел некоторые черты культа личности. Он обнажил механизм уничтожения, который основывался на главном постулате — дисциплине, верности приказам партии. Во имя этой верности многие впоследствии сложили головы, прежде чем поняли, что ради «единства» партии, ее «монолитности» просто устраняются неугодные вождю. Впервые обнажалась система, в которой во имя партийного долга человек идет на бессмысленную смерть, иными словами, безмолвно позволяет себя убить. Командарм Гаврилов, чувствуя себя здоровым, покорно ложится под нож хирурга, догадываясь, чем это для него закончится. Ни Сталин, ни Фрунзе не были названы по именам, но повесть в своей основе документальна: есть свидетельства того, что Б.Пильняк получил соответствующую информацию от ближайшего окружения Фрунзе, в том числе его ближайшего друга и сподвижника И.К.Гамбурга.

Повесть появилась в 5–ом номере «Нового мира», но весь тираж был сразу конфискован.

В 1929 году в Берлине в издательстве «Петрополис», где печатались советские писатели, вышли повести «Штосс в жизнь» и «Красное дерево». Ни одно из произведений Пильняка — а они всегда были вроде красной тряпки для критики — не вызывало такого скандала. В развернувшейся против Пильняка кампании была тогда еще невиданная особенность. Пытаясь перещеголять друг друга, улюлюкая, изощряясь, критики разносили в пух и прах повести, которых не читали. Они яростно громили Пильняка, Замятина, Платонова, попытавшихся первыми проанализировать выросшую у них на глазах систему, прикрывавшуюся социалистическими лозунгами. Даже Маяковский не остался в стороне: «Повесть о «Красном дереве» Бориса Пильняка, — писал он, — и другие повести и его, и многих других не читал», однако «в сегодняшние дни густеющих туч это равно фронтовой измене».

Маяковский явно покривил душой. Вместе с Пильняком они не раз выступали, на фотографиях часто стоят рядом. Маяковский дружил с обеими сестрами Андроникашвили — Натой Вачнадзе и Кирой Георгиевной — женой Пильняка, бывал у них дома, так что был хорошим знакомым, если не приятелем, и не читать Пильняка, конечно, не мог. Кампания против Б.Пильняка была первой организованной политической акцией такого рода. К началу кампании относится загадочный документ, имеющийся в архиве Б.Пильняка: «В Правление Моск. Отд. Вс. Союза писателей от Б.А.Пильняка и Б.Л.Пастернака. Просим от сего числа членами Союза не считать. 21 сент. 1929 г. Б.Пастернак, Бор. Пильняк». Из сочувствия к ним вышла тогда из Союза писателей и Анна Ахматова.

Кампания закончилась только в апреле 1931 года. Но уже через месяц после окончания повести Б.Пильняк приступил к переработке ее в остросюжетный роман «Волга впадает в Каспийское море» — о строительстве канала Москва — Волга, вообще о социалистическом строительстве. Это было правдивое и честное полотно. Один и тот же эпизод поворачивался к читателю разными своими гранями, и в этом многоцветье — вся тогдашняя жизнь.

Карикатура на Б. А. Пильняка, опубликованная «Литературной газетой» в разгар его общественной травли. 1929

Б. Пильняка и Е.Замятина прорабатывали одновременно. Их обвиняли в том, что у них была собственная «картина мира». Такую «собственную картину» увидел Пильняк, когда в июне 1931 года, в разгар самого тяжелого в истории США экономического кризиса, он приехал в эту страну.

Б. Пильняк был признанным мастером документального жанра. Он создал ряд новаторских произведений, масштабных и по мысли, и по способности сделать обобщающие выводы. Свои наблюдения об Америке «О’кэй», в которых проявилось в полную силу его мастерство очеркиста, Б.Пильняк назвал американским романом.

Он приехал в США по приглашению Голливуда. СССР тогда не имел дипломатических отношений с США. Визу Пильняк получал в Берлине.

«За последние двадцать лет, — пишет Пильняк, — впервые в январе 1931 года я давал полуобязательство веровать в бога и не быть бандитом, равно как и анархистом. Происходило это обстоятельство в Германии, в Берлине, в американском консульстве. Мне предложено было прочитать параграфы…где сослагательным наклонением значилось:
• если вы не веруете в бога
• если вы едете с намерением заняться бандитизмом
• если вы едете с намерением убивать представителей правительства и дипломатов дружественных держав
• если вы едете нарушать законы…
— Есть пункты, относящиеся к вам? — спросил консул.
Ужели действительно — и до сих пор много в Америке бандитов, и так это нормально, что бандиты чистосердечно, подобно верующим в бога, признаются в своих намерениях, как явствует из билля?..
— Но вы же большевик! — сказал консул».
Пильняк был в Америке после Маяковского, но раньше Ильфа и Петрова, написавших «Одноэтажную Америку». Он продолжил традиционную для советских писателей того времени тему обличения американского империализма, начатую еще Горьким.

Отказавшись участвовать в создании антисоветского фильма, Пильняк проехал на автомобиле всю Америку — от Тихого до Атлантического океана, побывав в Южных Штатах, у Мексиканского залива, в штате Миссисипи, в Нью-Орлеане, у Великих озер, в Детройте, на заводе Форда, посетив Буффало и Ниагарский водопад. Пильняк встречался и вел беседы со многими деятелями американской культуры, в том числе с Теодором Драйзером, Эптоном Синклером и другими.

Непосредственный рассказ об увиденном все время остается на первом плане, но в то же время из книги Пильняка читатель узнавал и историю открытия Америки, и вытеснения индейцев, и историю войны за независимость и борьбы за равноправие негров, и историю экономического взлета, просперити и экономических кризисов.

Писатель восхищен достижениями Америки в области индустрии, электрификации, производства товаров и в то же время не скрывает того, что его пугает, как например, нарисованная им страшная по своей сути фигура гангстера А.Капоне, истинного хозяина Чикаго — бога бизнеса и бога политики, или «Нью-Йорк — всемирная керосинка», «…город вместе с людьми сошел с ума, стал на дыбы, чтобы улезть в никуда и в нечеловечность…»

Книга об Америке тоже вызвала острую критику. Вскользь упоминая о достоинствах книги («Б. Пильняк выбрал хорошую, нужную тему и поставить ее старался по–советски»), критики упрекали его: «Показа того, как монополисты в силу самой логики дела перерастают в бандитов и бандиты — в монополистов, как совершается сращение монополистического капитала с монополистическим бандитизмом, — у Пильняка не найти».

Отвечая подобным доктринерам, но несколько раньше, А.В.Луначарский писал: «Быть может, вам не нравятся романы Пильняка, он, может быть, несимпатичен вам, но если вы до такой степени ослепли, что не видите, какой огромный он дает материал реальных наблюдений и в каком рельефном сочетании, как он позволяет за самый нерв ухватить целый ряд событий, целую серию явлений, если вы совершенно не чувствуете яркости положений, курьезности точек зрения, на которые он становится, то вы безнадежны, и это ужас для вас не только как для критика, но даже как для человека. Это значит, что вы анализировать не умеете, что вы отсекли себе возможность наслаждаться и больше знать, потому что в искусстве наслаждение идет вместе с познанием».

Писатель не торопился быстро и неуклонно плыть к берегам социалистического реализма. Наступал 1937 год. В этом году Б.Пильняк работает над романом «Соляной амбар» о жизни уездного города Камынска на протяжении от начала века до Февральской революции. Роман остался незаконченным. Он был сохранен женой Пильняка Кирой Георгиевной, а в годы ее ссылки хранился у первой жены Бориса Андреевича Марии Алексеевны Соколовой и впервые напечатан только в 1990-м году…

Был конец октября 1937 года. Борис Андреевич вернулся из города в Переделкино, привез продукты, новости. Они все были плохие, тревожные. Повсеместно шли аресты. Писатели-друзья при посторонних разговаривали подчеркнуто громко, наедине шептались. Обычно по вечерам Борис Андреевич любил читать написанное. Для этого среди сосен разжигали костер, приходили соседи: Пастернак, живший бок о бок — калитка между его домом и дачей Пильняка вообще не запиралась, — Чуковский, Погодин, Федин, Павленко, ходивший у него в учениках, Бруно Ясенский, Вс. Иванов и другие. Однако в этом году собирались редко: говорить откровенно стало опасно. Пильняк не поддавался иллюзиям: вся его жизнь и борьба должны были привести к аресту, и он готов был к худшему, хотя тайные надежды были. Кира Георгиевна их поддерживала. Она говорила, что он слишком большая фигура, слишком популярная, чтобы с ним расправиться просто так. Из крупных литераторов к этому времени был арестован Павел Васильев. Потом арестовали Тициана Табидзе, бывшего шафером на свадьбе Бориса Андреевича и Киры Георгиевны. В здании Союза писателей Грузии застрелился из ружья Паоло Яшвили… Конечно, Б.Пильняк понимал, что ему не простят такие, например, строки: «Беру газеты и книги, и первое, что в них поражает — ложь всюду, в труде, в общественной жизни, в семейных отношениях. Лгут все: и коммунисты, и буржуа, и рабочий, и даже враги революции, вся нация русская. Что это? — массовый психоз, болезнь, слепота?»

Люди кругом затаились, дел стало меньше. Уже год Пильняка не печатали. Сидя в Переделкино, он вспоминал свои встречи с Замятиным и Анненковым, Синклером Льюисом и Драйзером, Т.Манном с женой, Бернардом Шоу, Роменом Ролланом, Фумико Йокенавой, Андерсеном Нексе, Нурдалем Григом, который жил у них летом 34–го года. Он вспоминал о Есенине, с которым дружил, о том, как познакомил его с Качаловым, а позже с Софьей Андреевной, внучкой Льва Толстого, ставшей женой Есенина.

Утром 27 октября Борис Андреевич был весел — отмечали день рождения сына, которому исполнилось три года. (Старшим детям Наталье и Андрею было 20 и 17). Домашние старались поддерживать праздничное настроение, но были полны сомнений: 12 октября, в день рождения самого Бориса Андреевича, никто не пришел, они просидели одни весь вечер. В течение дня 27 октября не зашел никто. Только почтальон принес несколько телеграмм из Тбилиси от сестры и брата Киры Георгиевны и от друзей. Под вечер пришли поздравить Борис Леонидович и Николай Федорович Погодин с дочкой Таней.

В десять вечера приехал новый гость. Он был сама любезность. «Николай Иванович, — сказал он, — срочно просит вас к себе. У него к вам какой–то вопрос. Через час вы уже будете дома». Заметив недоверие и ужас на лице Киры Георгиевны при упоминании имени Ежова, он добавил: «Возьмите свою машину, на ней и вернетесь». Пильняк не взял протянутый ему женой узелок. Он хотел уйти из дому свободным человеком, а не арестантом.

Заявление Б. А. Пильняка наркому внутренних дел СССР Н. И. Ежову. 2 ноября 1937 года

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР по делу Б. А. Пильняка (Вогау). 21 апреля 1938 года 

28 октября 1937 года был арестован. 21 апреля 1938 года осуждён Военной коллегией Верховного Суда СССР по сфабрикованному обвинению в государственном преступлении — шпионаже в пользу Японии (он был в Японии и написал об этом в своей книге «Корни японского солнца») — и приговорён к смертной казни. Расстрелян в тот же день в Москве.

Через месяц прямо на киностудии, где она работала, арестовали Киру Георгиевну. Она была в женском лагере под Акмолинском, вместе с сестрой Тухачевского.

В 1938 году Анна Андреевна Ахматова совершила поездку в Коломну, на родину Пильняка, так же, как ездила в Воронеж к сосланному Мандельштаму. В этом же году она написала стихотворение, которое посвятила Борису Пильняку.

Борису Пильняку  

Все это разгадаешь ты один…
Когда бессонный мрак вокруг клокочет,
Тот солнечный, тот ландышевый клин
Врывается во тьму декабрьской ночи.
И по тропинке я к тебе иду.
И ты смеешься беззаботным смехом.
Но хвойный лес и камыши в пруду
Ответствуют каким–то странным эхом…
О, если этим мертвого бужу,
Прости меня, я не могу иначе:
Я о тебе, как о своем, тужу
И каждому завидую, кто плачет.
Кто может плакать в этот страшный час
О тех, кто там лежит на дне оврага…
Но выкипела, не дойдя до глаз,
Глаза мои не освежила влага.

Анна Ахматова, 1938 г.

Борис Борисович Андроникашвили–Пильняк: «…5 мая 1988 года я получил ответ на свое заявление в Военную коллегию Верховного Суда СССР: «Пильняк–Вогау Борис Андреевич, 1894 года рождения, был необоснованно осужден 21 апреля 1938 года Военной коллегией Верховного Суда СССР по ложному обвинению в совершении государственных преступлений и приговорен к расстрелу. По уточненным данным, приговор приведен в исполнение 21 апреля 1938 года».

Виталий Орлов
(Нью-Йорк)

Реабилитирован Борис Пильняк в 1956 году.

В СССР с 1938 по 1975 книги Пильняка не издавались. В 1964 г. журнал «Москва» опубликовал главы из романа «Соляной амбар».

Сын писателя — Борис Борисович Андроникашвили (настоящая фамилия Пильняк, также Андроникашвили-Пильняк; 28 октября 1934, Москва — 1996) — советский писатель, актёр и сценарист. Член Союза писателей РСФСР с 1979 года
Родился 28 октября 1934 года в Москве.  В 1937 году отца арестовали по обвинению в государственных преступлениях. Мать, опасаясь за судьбу сына, отправила его в Тбилиси к бабушке, которая усыновила внука и дала ему свою фамилию — Андроникашвили. В юношестве отправился в Батуми, где поступил Батумское мореходное училище.

В начале 1950-х уехал в Москву, где поступил на сценарно-киноведческий факультет ВГИКа, который окончил в 1959 году. Будучи студентом познакомился со своей первой женой Людмилой Гурченко. В 1959 году у них родилась дочь Маша, а спустя три года их брак распался.

Людмила Гурченко и Борис Андроникашвили с дочкой Машей Фото: Из архива М. Королевой Информация взята из – http://7days.ru/caravan/2012/3/doch-lyudmily-gurchenko-mama-makhnula-na-menya-rukoy/3.htm#ixzz3FlDSW1lD

Кира Андроникашвили с внучкой Машей (дочерью Л.Гурченко), 1959 год
"А вот с бабушкой Кирой мы встретились всего раз, когда мне и годика не исполнилось…
Она вернулась из лагерей через восемь лет и однажды летом приехала в Харьков повидать меня, свою внучку. Мама рассказывала, что в честь высокой гостьи накрыли роскошный стол. Бабушка даже рыбу фиш приготовила. Они с дедушкой страшно боялись ударить лицом в грязь перед аристократкой. Дедушка суетился вокруг гостьи и без конца щелкал ее стареньким «ФЭДом»: с внучкой на руках, за столом, на фоне свадебных фотографий моих родителей…". (Мария Королева)
Информация взята из – http://7days.ru/caravan/2012/3/doch-lyudmily-gurchenko-mama-makhnula-na-menya-rukoy/4.htm#ixzz3FlD3ne8z< 

Внуки - Елена и Марк, скончавшийся в 1998 году от передозировки наркотиков.
После этого Борис 5 лет встречался с Нонной Мордюковой. Они хотели пожениться, но дело до свадьбы так и не дошло. Второй женой Бориса Андроникашвили стала художница Русудан Хантадзе, с которой он прожил до конца своих дней. В браке у них родились дочь и сын.

По словам Глеба Струве, Пильняк «сделался главой целой школы или направления в советской литературе». Обычно это направление называют «орнаментальной прозой», а пишущих в таком стиле в 20-е годы часто называли «подпильнячниками».

Сергей Есенин отзывался о Пильняке — «халтурщик, каких не видывал свет», указывал на его злобу и мизантропию, подчёркивал: «у него искусство и не ночевало! Он чистейшей воды спекулянт»

Ссылки:

http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/6909.php

http://www.spectr.org/1999/017/orlov.htm

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8F%D0%BA,_%D0%91%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%81_%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

http://coollib.net/b/224886/read

http://www.staroeradio.ru/audio/20218

http://www.kino-teatr.ru/kino/acter/w/sov/33230/forum/#2147294

Серия сообщений "Россия":
Часть 1 - К 130-летию Александра Блока
Часть 2 - Страсти по Огареву
...
Часть 26 - Никита Кирсанов: "Случай Анненкова". Часть 7.
Часть 27 - Неистовый Фиглярин
Часть 28 - Расплеснутое время Бориса Пильняка
Часть 29 - Воспоминания княгини С.В. Мещерской (часть 1)
Часть 30 - Воспоминания княгини С.В. Мещерской (часть 2)
Часть 31 - О портрете А.А.Грузинской работы С.К.Зарянко