Моцарт из ГОСЕТа.

Вениамин Зускин: любимец муз, заложник судьбы
 

Он прожил до обидного мало — всего пятьдесят три года. Из них почти четыре провел в тюремных застенках, куда был доставлен 24 декабря 1948-го в спящем состоянии непосредственно из больницы, где лечился от тяжелого нервного расстройства. А 12 августа 1952-го его расстреляли вместе с другими обвиняемыми по «делу» Еврейского Антифашистского комитета.

К тому времени уже не было на свете и Соломона Михоэлса, убитого в Минске 13 января 1948-го. Перестал существовать и официально закрытый в 1949-ом Государственный еврейский театр (ГОСЕТ), на подмостках которого состоялся дуэт Михоэлса и Зускина — один из самых значительных актерских тандемов и истории отечественного театрального искусства.

Вениамин Зускин

Соломона Михоэлса и Вениамина Зускина и вне сцены многое связывало. Несмотря на разницу их характеров. Борцовского — у Михоэлса. Трепетного, ранимого — у Зускина. И как бы в подтверждение истины о «единстве противоположностей», не способных существовать друг без друга, коллеги называли Соломона Михайловича «мозгом» ГОСЕТа, Вениамина Львовича — его «душой».

С творчеством Михоэлса пусть и частично, но, наверняка, знаком каждый сегодняшний зритель. Даже тот, кто далек от театра. Так как просто не мог не видеть артиста в фильме Григория Александрова «Цирк» (1936), в котором Соломону Михайловичу наряду с Владимиром Канделаки, Львом Свердлиным, Павлом Герагой, Владимиром Володиным довелось спеть «на идише» куплет знаменитой интернациональной «Колыбельной». Зускин тоже снимался в кино. Например, в «Искателях счастья» (1936) Владимира Корш-Саблина, доверившего артисту роль незадачливого Пини Копмана с его риторически-забавным вопросом о «хотя бы приблизительной стоимости приглянувшегося ему парохода». А в «Непокоренных» (1945) Марка Донского создал образ скромного, интеллигентного доктора Фишмана, продолжавшего выполнять свой врачебный долг и в экстремальных условиях гитлеровской оккупации. В фильмографии Вениамина Львовича значатся и Давид Горелик из фильма Григория Рошаля и Веры Строевой «Человек из местечка» (1930), и Арье в «Границе» Михаила Дубсона (1933). Но картины с участием Зускина по сравнению с «Цирком» не столь популярны. Да и признание Вениамину Львовичу (равно, как и Михоэлсу) принесли, прежде всего, его театральные работы.

 

Список сценических достижений Зускина (помимо собственно актерской деятельности еще и преподававшего в Училище при ГОСЕТе и пробовавшего свои силы в режиссуре, ставя спектакли в родном театре и помогая в подготовке программ Аркадию Райкину и эстрадной певице Ружене Сикоре) действительно впечатляет. Взять, скажем, Бобе-Яхне — еврейскую Бабу Ягу, в поставленной в 1922-ом художественным руководителем ГОСЕТа Алексеем Грановским «Колдунье» А. Гольдфадена (эту женскую роль по традиции исполняли мужчины), которая, как вспоминала Н. С. Вовси-Михоэлс, вышла у него «страшной каргой, высохшей от жадности и злости». Или — Первого Бадхена, «духа радости и духа печали» в спектакле «Фрейлехс» (1946, режиссер-постановщик — Соломон Михоэлс). Или — шекспировского Шута, «второе «я» короля Лира (1935, режиссер — Сергей Радлов). Или — «галерею» героев Шолом-Алейхема, к которым у Вениамина Львовича было особое, чрезвычайно трепетное отношение.

Зускин же родился 16 (28 апреля) 1899-го и провел детство в маленьком российском городке Поневеже Ковенской губернии (сейчас — это литовский Паневежис). Поэтому он досконально знал быт, нравы и проблемы провинциальных жителей, также «населяющих» и произведения еврейского классика, с которыми Вениамин Львович «встретился» впервые едва ли не в младенчестве. Благодаря отцу — портному по профессии и врачу по призванию Лейбе Зускину, вечерами читавшему вслух своей большой, состоявшей из восьми человек семье рассказы Шолом-Алейхема, в которых смешные моменты оттенялись толикой минора, а драматические — мягким, деликатным, всегда точным юмором.

Вениамин Зускин в роли еврейского философа Соломона Маймона

Все это близко Зускину, порой и впрямь напоминавшему какого-нибудь шолом-алейхемовского чудака. Но более всего Гоцмаха из «Блуждающих звезд» (сыгранного им в 1941-ом в одноименном спектакле ГОСЕТа в режиссуре С. Михоэлса) — отменного комика с нежнейшей душой поэта, подлинного «рыцаря театра».

О сходстве артиста с персонажем Шолом-Алейхема и об иных интересных фактах биографии Вениамина Зускина нам рассказала его младшая дочь — Алла Зускина-Перельман, в вышедшей в 2002-ом книге «Путешествие Вениамина», дав читателям возможность усмотреть в подобном названии двойной смысл. Некий поклон «в адрес» Сендерла — «еврейского Санчо Пансы», из «Путешествия Вениамина Третьего» по М. Мойхер-Сфориму (1927, постановка А. М. Грановского), одного из любимейших и самим Вениамином Львовичем, и публикой актерских творений ее отца. Но главное — желание провести нас по жизненному «маршруту» Вениамина Львовича, финал которого, как начинает казаться по мере знакомства с монографией, был заранее предопределен. Так что, останься Зускин по приглашению Макса Рейнхардта в Германии, он спасся бы от репрессий у себя на Родине, но трагедии, скорее всего, не избежал бы. Слишком уж хорошо известна участь евреев в Европе в период между двумя мировыми войнами.

Словом, вослед целому ряду своих современников, Вениамин Львович Зускин оказался заложником судьбы, как будто вознамерившейся во что бы то ни стало взять «реванш» у муз за их благосклонность к актеру-самородку (в юности, однако, успевшему поучиться в Горном институте на Урале и в Москве). Он же при этом не переставал сомневаться в своих возможностях и в поисках совершенства неустанно трудиться.

О последнем, впрочем, зрители вряд ли догадывались. Им, если верить свидетельствам очевидцев, Вениамин Львович представлялся воплощением гармонии, актерские откровения которого возникали как бы сами собой, словно по мановению волшебной палочки.

И вовсе не случайно у супруги учителя Зускина, Алексея Михайловича Грановского — Александры Вениаминовны Азарх-Грановской, Вениамин Львович Зускин неизменно вызывал ассоциации с Моцартом и со странными людьми с живописных полотен Марка Шагала.

Ведь, по мнению А. В. Азарх-Грановской, Зускин тоже был наделен даром полета, и ему для того, чтобы «воспарить» достаточно было лишь малейшего «дуновения».

 

Майя Фолкинштейн,

Журнал «Алеф» № 978