Не видавшие расчёски волосы торчат из-под кепки. Тёмные. То ли худоба, то ли лёгкость - издалека непонятно. Джинса, словно доспех, коричневатые ботинки. Дэвид стремителен, в меру добр, в меру зол. Часто ищет чего-то, широко раскрыв глаза. По сторонам головой вертит или одну точку взглядом сверлит. Он пытается к себе ключ найти, поэтому - часто один.

Отходил в школу, в университет. Теперь наш герой вне времени. Раньше смутное (в каникулы), ощущение сейчас не покидает никогда. Дождь сменяет снег, солнце - луну, лето - весну. И только мимолётные слова прохожих: "Скорей бы стало тепло", - возвращают в обыденную реальность.

На свой первый приличный гонорар фотограф купил кресло. С того дня утром и вечером Дэвид выполнял такую гимнастику: становился к нему спиной, включал секундомер и начинал падать. Всякий раз часы показывали примерно одно и то же число - "5". Но тренировка позволяла укладывать в эти секунды всё больше и больше ощущений. Время как будто растягивалось. Так погружался он и сейчас. Медленно - по миллиметру - удалялся кухонный гарнитур. Звуки ночного города слились в единый шум, превратившийся, стихая, в тишину. Джинсовка нежно прижалась к спине, согнав все мурашки в голову. Из макушки струилось нечто прохладное. Мысли прояснились.

"Я отыскал её дневник. И теперь знаю, что она любила меня. Сердце трепещет (чтоб его!). Значит, надежда ещё есть. Конечно, ещё есть надежда! В дневнике должно быть что-то, что поможет мне найти её саму. Не знаю, что я скажу, но - это и неважно - разыщу и всё. Будь что будет".

Посадка прошла более чем успешно. Кружка чая, наконец, напомнила о себе струйкой пара. Глина, не позволяя кипятку обжигать, согревала руки, а через них - и всё тело. Вдохнув тонкий аромат, Дэвид отрёкся от всех проблем и сделал глоток.

{{{

Сейчас или утром изобразить чувства:

**Моя рваная простынь смотрит грустно мне вслед. "Ты зашьешь меня, ладно?" Я зашью тебя? Нет.

Чайник тихо шипит. Встал с постели - иду. Льется струйкой вода. Не вода - кипяток.

Раз глоток - вдруг язык свой обжог. Но привычка сильней. Дальше пью - не в первой.

В сердце пение птиц. От него мне тепло. И желудок согрет. Тихо чайник шипит.**
}}}

Десять лет назад наш герой скорей походил на сорванца. Тощий черноволосый мальчик. Свинцового цвета глаза то и дело бегали: заскучав на очередном уроке, они гонялись за интересностями в окне. Все одноклассники были давно изучены. А, вот, небо всегда таило в себе загадку. Поначалу учителя поругивали вертящуюся голову. Но чуть только Дэвиду не давали любоваться видами, он начинал задавать вопросы. Много вопросов. Биология, география, математика - всё было давно изучено. Учебники - прочитаны понескольку раз. В дополнение к ним - всё, что стояло дома на полках. Оказывалось, что всякий новый преподаватель не очень-то любил отвечать. Зачастую - просто не знал ответа.

Почему-то мальчик всё же не пропускал занятий. Ведь на уроке изобразительного искусства можно было бесконечно наблюдать, как Света колдует над листом белоснежной бумаги. В её изящных руках карандаши и кисточки послушно создавали новую жизнь. Пейзажи так и манили к себе: окунуться в озере поздней весной, потом греться в домишке. Снопы дыма, толкаясь, вываливались из трубы. Как же хотелось ему обрести этот дар! Иной раз казалось, что рисунок не так уж и плох и, может даже, удался. Но одного взгляда за плечо Светы хватало, чтобы тут же в клочья порвать свою мазню. Три десятка работ очутилось в мусорном верде, и Дэвид перестал носить краски.

Ворона так громко гаркнула, что воспоминания очень быстро улетучились. Обнаружив себя сидящим на холодном бордюре, парень резко вскочил и всем телом заёрзал. Пора домой. Ужин, горячий чай, кровать. "Авось, и отойду!"

Дэвид прочёл три строчки дневника.

"Я никогда его не любила.

Страшно подумать, что он-то - любил.

Ах, если бы не молчал - встрепенулось сердце."

В последний раз ему было так не по себе на похоронах. Возможно, и сейчас он что-то спровадил в мир иной. Свои чувства. Или, наоборот, нашёл старого скелета в шкафу. По лицу же его точно угадывалось одно: смятение. Юность часто делает из мухи слона. Как бы там ни было этот слон готов вот-вот превратить парня в лепёшку. Сжав покрепче корпус любимой камеры, он с трудом поднялся и вышел на улицы, полные одиночества.

Дэвид нередко получал свои лучшие кадры именно ночью. А этой фотоохоте пришлось сыграть роль психотерапевта. Взгляд резал город квадратами, что-то выискивая. По-другому и не скажешь. Фонарь на фоне чёрных деревьев, воткнутый в асфальт, - это что-то. Множество людей прошло бы мимо. Да, так и поступают день ото дня. Им почему-то нужен зал, выставка, картина или снимок, чтобы увидеть "что-то". Хотя, и там многие лишь делают вид.

Трещины в дороге напоминали фотографу о собственных ранах. Закатать бы их - и дело с концом. Только бетон явно грубоват для души. "Как быть?" - клешнями вытянул первые слова Дэвид. "Что скажешь, друг?" Но лампа даже не моргнула в ответ. Ведь иногда молчание лучше всего остального. Сейчас - наверняка лучше, чем тогда. Собственно, что же произошло в это самое "тогда"?