Александр Пороховщиков: «Я русский до мозга костей»

В нем чувствовалась особая порода. И человеческая, и актерская. Жаль, что после его ухода часто слышится: «Он не сыграл своей главной роли в кино и в жизни — не стал отцом». Вместо «светлая Вам память и покой» раздаются упреки: «он был плохим мужем», «выдумал свое высокое происхождение, необоснованно претендовал на старинный особняк в центре Москвы», «его отец не известно кто» и вдогонку «у Пороховщикова есть внебрачный ребенок». Возможно, точку в некоторых вопросах поставит интервью Александра Шалвовича,

которое он дал при жизни журналисту ИД «Семь дней». В последних строках рассказа о себе и своей родословной актер Пороховщиков поделился самой заветной мечтой последних лет своей жизни. Еще не известно, оставил ли он официальные бумаги с распоряжением о дальнейшей судьбе своего имущества. Но, может быть его желания относительно дома в Староконюшенном переулке кто-то из его влиятельных поклонников или власти столицы реализуют как завещание актера.
 
Фотографии к материалу из семейных альбомов лично собирала супруга Александра Пороховщикова Ирина. Передавая их в распоряжение редакции, она очень беспокоилась, чтобы ни одно фото не потерялось. С очевидной любовью и заботой о муже она говорила: «Звоните по всем вопросам мне, не стоит отвлекать Сашеньку». Она всегда ходила молиться в церковь за мужа и его дела. Наверное, на небесах они обязательно встретятся…

 «Я родился в Москве, но вся моя родня по маме из Петербурга. Прадед Александр Александрович Пороховщиков был очень состоятельным человеком, владел заводами в Питере, имел несколько домов. Старый храм Христа Спасителя строился и на его субсидии. Очень много информации о моих близких утеряно. Сейчас я собираю все по крохам. Да, и Господь помог. В 1991 году я снимал фильм «Цензуру к памяти не допускаю», в нем рассказана история нашей семьи, начиная со сталинских времен. Но когда картина была готова,

ей сначала не давали ходу.

(Прадед по материнской линии - Александр Александрович Пороховщиков)

  Мне пришлось выслушивать какого-то «Тютькина» из Госкино, что фильм не удался. Расстроенный этими обстоятельствами, я пошел в ресторан Дома кино загасить, так сказать, внутреннее волнение. И на стенде увидел результаты сценарного конкурса, проводившегося в Ленинграде. Оказалось, что мой сценарий занял второе место. Потом я увидел в Доме кино информацию о фестивале русского кинематографа во Франции. Мы с супругой поехали туда. Ирочка молилась в церкви каждый день, чтобы я хоть что-нибудь там получил. Священник, увидев ее слезы, спросил: «Мадемуазель, в чем дело?». Ирочка ему все рассказала, на что священник ей сказал: «А я знаю ваших родственников, их очень много по всему миру». Все это произошло в 1992 году. На фестивале картина получила главный приз. После показа мы с Ирочкой приходим в гостиницу, а там лежит для меня письмо: «Уважаемый Александр Шалвович, я тоже ношу фамилию Пороховщиковых и нахожусь 

(Мама - Галина Александровна в 19 лет)
в двадцати минутах езды от вас». Через какое-то время приезжает женщина, копия моей тети, а за ней входит ее дочь, копия моей сестры. От такого сходства я просто обалдел! Она рассказала, что в Париже наших родственников живет четыре семьи. В гостях у троюродного брата, театрального драматурга Владимира Волкова, мне показали наше генеалогическое древо. Патриарх Алексий I был двоюродным братом моей мамы, в миру его фамилия Симанский, мои родственники-священнослужители сейчас живут в Италии и в Австралии. Один из моих предков был женат, по-моему, на племяннице Петра Ильича Чайковского, и я сразу вспомнил, что у нас дома стоял рояль и когда я играл, мама слегка била меня по пальцам и говорила: «Не мучай Петра Ильича». Владимир Волков, с которым мы познакомились в Париже, прекрасно говорил по-русски и в России получил Орден словесности, сейчас его уже нет в живых. Его брат Морис оказался тоже очень симпатичным человеком. Эдакий импозантный, с шарфиком на шее, француз. Он светился от счастья, так как должен был жениться на молоденькой девочке, одной из последних в роду Бурбонов, но работавшей в детском саду. Морис был настолько состоятелен, что отдал бывшей жене три замка и теперь радовался, что свободен.

Мой дедушка по маминой линии был изобретателем первого в мире танка, занимался серийным производством военных самолетов, мне известно, что он родоначальник первой судовоздушной подушки. Дед был высокого роста, и я помню из детства один забавный момент. Как и все ученые, все время о чем-то думающие, он вел меня маленького за руку и забыл

обо мне. В какой-то момент дед выпрямился, а я повис на его руке и еще долго висел, пока он шел и думал о своем. Через какое-то время я начал кричать и возмущаться, только тогда на меня обратили внимание. У него был друг Сергей Брюхоненко, тоже ученый, с ним происходили подобные истории. Однажды на улице он встретил знакомого и тот его спросил о здоровье, на что Брюхоненко ответил: «Ничего, вот только прихрамываю что-то».

На самом деле профессор, занятый своими мыслями, шел одной ногой по тротуару, а другой по бордюру. В 1941 году деда арестовали, и больше о его судьбе нам ничего не известно. Но спустя шесть лет произошел странный случай. Раздался телефонный звонок, спросили Галю, мою маму. Голос в трубке сказал, что это ее папа. Мама закричала: «Папа, папочка, где ты?» Мужской голос продолжал: «Передай Нине, что у меня со ртом все в

порядке». Может, это был страшный розыгрыш, но про травмированные десны и зубы могли знать только близкие. Как и многие изобретатели, дед опробовал свой самолет и над Финляндией неудачно сел на сосны. Он выбил зубы и повредил десны. После этого случая моя бабушка Нина Александровна Громова ждала мужа до последних дней своей жизни. Кстати, мистическая история, но когда дел совершил эту неудачную посадку, часы, которые он оставил дома, остановились. Потом бабушка отдала их мне, и я долгое время не мог найти в Москве мастера, который бы взялся их починить. Спустя какое-то время мне порекомендовали обратиться в одно место, можно сказать, заброшенный подвал. Хозяин, пьяный грязный старичок, просил меня оставить часы, и в какой-то момент я заволновался: «Ну, все, — думаю, — пропадет моя реликвия». Через три дня прихожу, старичок все так же валяется пьяный, а его старуха говорит: «Да вон там возьми». Я послушал, а часы «тик-тик», и до сих пор идут. Мне довелось увидеть «Личное дело» моего репрессированного деда, но история его исчезновения до сих пор не ясна. Мою маму, думаю, по этой причине отчислили из ГИТИСа. У нее был врожденный актерский талант, я мизинца ее не стою. Когда деда арестовали, ее обвинили в воровстве, подкинув чужую обувь. Ректор вызвал ее к себе и сказал: «Галочка, ты должна покинуть институт, иначе у нас будут неприятности». С трех лет меня воспитывал отчим Михаил Николаевич Дудин, военный архитектор. Нам посоветовали потеряться, и он увез меня и маму на Магнитку. В 1953 году после смерти Сталина наша семья перебралась в Челябинск. Там я окончил школу рабочей молодежи, поступил в Медицинский институт, но проучился только три курса. Я стал хулиганить, драться, и мать, чтобы спасти меня от плохого влияния, попросила отца вернуться в Москву. Отец послушался и в Москве стал большим чиновником.


Мой родной отец Шота Шанидзе, скрипач, профессор консерватории, очень красивый человек. Мы с ним никогда не общались, он жил все время в Тбилиси. Мне рассказывали, что увидев меня на экране, он всегда надолго запирался в своей комнате. Лет двадцать назад к нам домой пришла красивая девушка и сказала, что она моя сестра по родному отцу. Я всего два раза был в Тбилиси, ни одного слова по-грузински не знаю, хотя Грузия для меня генетически близка. Я русский до мозга костей, но когда горячусь, грузины говорят: «Ну, это кацо». Вот, собственно, и все, что у меня есть от родного отца.

От маминых родственников мне достался «Игорный дом», который был построен в Староконюшенном переулке в 1871 году.

Моя бабушка, пианистка, наполовину немка и наполовину француженка из Эльзаса Эмилия Людвиговна, аккомпанировала здесь с Рахманиновым Шаляпину. После революции в доме была библиотека, а в последние годы располагались коммуналки. Многие ценные вещи пропали, а камин из драгоценных металлов вообще разворотили люди, представившиеся сотрудниками из общества охраны памятников. Одна девочка, которая родилась в одной из коммуналок, спросила у меня про какое-то огромное ведро. Оказалось, это ведро стояло раньше у того самого камина и в него ставили кочергу.

То тут, то там всплывают вещи моих родственников с фамильными вензелями. Как-то по телевизору увидел репортаж о мошенниках, где показали вещи, с которыми их поймали. Я чуть в обморок не упал, когда увидел пиалу, соусницу с нашими семейными гербами, у меня такие же дома стоят. В 1995 году мне этот дом сдали в аренду на 49 лет. Я очень благодарен за это Святославу Николаевичу Федорову, замечательный был человек, он и помог мне в этом деле, замолвил словечко у московских чиновников. Есть информация, что нашей семье принадлежат еще четыре дома в Москве. Отреставрировать его стоило мне больших усилий, ведь деньгами никто не помогал. Мы хотим разместить здесь театр, музей, творческие мастерские, это должен быть дом доброты, где будет звучать детский смех и куда могут заходить обычные люди, даже с тем, чтобы просто поговорить. Вот такая история моего рода. Страшно, когда уходят близкие и родные, но есть вещи пострашнее, когда уходят последние и больше не у кого получить информацию. Смотришь на фото и не знаешь, кто это. Надо вгрызаться, вцепляться в маму и в отца, пока они живы, и узнавать у них как можно больше».



Автор статьи Шульга Инга
Р.S.

Это письмо адвокат Сергей Жорин опубликовал в своем блоге с согласия родных покойного. Оно доказывает, что Ирину и Александра связывала большая любовь.

Письмо написано в один из самых тяжелых моментов в жизни Александра Пороховщикова, в день, когда в 2000 году ушла из жизни его мама –

Галина Александровна.

Актер не раз говорил, что Ирина была похожа на его маму. Именно поэтому он выбрал ее среди тысяч других женщин и через 14 лет женился на ней.

В письме Пороховщиков еще раз говорит о том,

 что супруга помогла ему не упасть в пропасть.