ОККУЛЬТНЫЙ МИР Е.П.БЛАВАТСКОЙ. (Продолжение 2 ...)

Воспоминания и впечатления тех, кто её знал. 

ЮДЖИН РОЛЛИН КОРСОН [19]
Сентябрь-октябрь 1875, Итака, США

Знакомство и переписка моего отца Хирама Корсона с госпожой Блаватской начались следующим образом. 15 июля 1874 умерла моя сестра, единственная дочь моего отца, и это было для него страшным ударом. В различных религиях он утешения не нашел и тогда обратился к спиритуализму, стремясь получить какую-то весть от своего ребенка и уверенность в продолжении его существования. В конце концов, он поверил, что эта весть была ему дана, и уверенность в продолжении существования его дочери стала очень сильной...

О появлении Е.П.Б. в нашей стране стало известно повсюду после ее посещения братьев Эдди в Читтендене, Вермонт, когда она опубликовала свои впечатления от сеансов этих медиумов. Тогда мой отец написал ей...

Ее письма... повысили его интерес к ней настолько, что он и моя мать пригласили ее к себе погостить в наш дом в Итаке. В то время мой отец был преподавателем англосаксонской и английской литературы в Корнеллском университете, где он работал с 1870 года. Он был замечательным ученым с широкими интересами и приобрел огромное влияние и известность как преподаватель, особенно в области английской поэзии... Моя мать, француженка, весьма образованная женщина с самыми разными интересами, мало интересовалась спиритуализмом, он никогда не завладевал ею настолько, как моим отцом. Она восприняла потерю дочери с великим самообладанием и смирением, и ее интерес к Е.П.Б. был направлен скорее к ней самой, чем к ее учению и миссии. Оккультизмом моя мать не интересовалась; наоборот, она была очень сильно настроена против него...

...Е.П.Б. прибыла в Итаку... примерно 17 сентября 1875 года. У моего отца был коттедж, известный как Коттедж Ричардсон на Хьюстус стрит... В то время года, когда Е.П.Б. посетила Итаку, погода обычно замечательная. В октябре наступает бабье лето; деревья надевают осенний наряд, вечером и утром воздух ясный и морозный, с приятным теплом в середине дня, далекие холмы и озера окутаны голубой дымкой... Итака расположена в долине озера Кайюга, на восточном, западном и южном холмах, а пригороды находятся почти в лесу, настолько там зелено. Дом моего отца был на восточном холме... На этом же холме стоит университет – впечатляющий ряд зданий благородного вида...

...В письме, датированном 2 октября 1875 года, мой отец писал: ";Госпожа Б. все еще находится у нас. Она доставляет нам немало проблем, а в обмен мы получаем очень немного, ибо она всецело занята собственной работой. Я ожидал, что у нас будут какие-нибудь совместные спиритические ";посиделки";; но она не только не расположена, но и решительно настроена против чего-либо подобного. Она славная женщина, но она совершенно чурается каких-либо радостей и развлечений жизни. Она – громадный русский медведь...";

Однажды мой отец сказал ей: ";Очень жаль, госпожа, что вы не видите тех красот, которые находятся вокруг вас. Я бы хотел пригласить вас на экскурсию, чтобы вы посмотрели на здания университета и на прекрасные окрестности";. Она, в конце концов, согласилась поехать, но мой отец умолял ее не курить в карете, так как люди к этому непривычны, и, кроме того, это создаст плохое впечатление и может вызвать нарекания, особенно в его адрес как порядочного университетского преподавателя. На это она так же неохотно согласилась. Но до того как поездка окончилась, госпожа заявила, что ей необходимо выкурить сигарету, что она больше ни минуты не может терпеть, и попросила, чтобы ей позволили выйти из кареты, чтобы она могла присесть на камень у обочины дороги и с удобством покурить. Если селяне примут ее за цыганку, ну и что, чем это ей навредит? Так вот и сидела будущий автор ";Разоблаченной Изиды"; и ";Тайной Доктрины";, получая удовольствие от своих собственных мыслей и забыв обо всем, что ее окружает, даже об ожидающих ее лошадях, кучере и карете с пассажирами. Возможно, она хотела не столько покурить, сколько побыть наедине со своими мыслями. Когда сигареты закончились, она вернулась в карету, и поездка была продолжена.

Мой отец особенно подчеркивал этот случай, как пример увлеченности этой женщины. Как часто он мне говорил: ";Я никогда не видел столь мощной натуры, так целеустремленно идущей к своей цели, столь мощной энергии; ничто вокруг не имело для нее важности; даже если бы небеса упали на землю, она продолжала бы свой путь";.

Я всю жизнь сожалел о том, что мне не довелось повстречаться с ней в то время... Я находился в Филадельфии – изучал медицину, поэтому мне приходится ссылаться на то, что рассказывали мать и отец...

Что касается одежды, то она носила в основном просторное платье с вышитым жакетом, как это описывала моя мать, где в одном кармане была бумага для сигарет, а в другом – табак. Мой отец, который сам был заядлым курильщиком и ценителем табака, считал, что ее табак был дешевой марки; возможно, причиной тому был недостаток у нее денег. Количество сигарет было неисчислимым, и во всех цветочных горшках было полным-полно окурков...

Все свое время она проводила за письменным столом, писала, писала, писала – большую часть дня, часто далеко за полночь, поддерживая широкую переписку посредством длинных писем. Здесь она начала писать ";Разоблаченную Изиду";, примерно по двадцать плотно исписанных страниц в день...

Как-то она спросила у моего отца значение какого-то греческого слова из Нового Завета, и когда он ответил, что не может вспомнить, но посмотрит в словаре, она сказала ему наполовину раздраженно, наполовину в шутку: ";Эх вы, школяр! Как же вы не знаете?"; Отец принес ей греческий словарь, и она продолжила свою работу...

Моя мать описывала мне, как Е.П.Б. сиживала за пианино, импровизируя с большим мастерством, проявляя незаурядное умение для человека, который играет лишь изредка, когда появляется настроение...

Феномены Е.П.Б. были не постоянным фактором ее присутствия, а лишь редким исключением. Иногда она демонстрировала стуки, которые вызывала сознательно; они повторялись в различных частях комнаты. Мой отец был знаком с подобными феноменами, которые происходили в комнате для сеансов при посредстве обычного медиума, но получил гораздо более сильное впечатление оттого, что их производила сознательная воля. Как-то он спросил Е.П.Б., может ли она определить мое местонахождение и рассказать, что я делаю, – я был тогда студентом-медиком в Филадельфии. Она дала ему точный отчет, где я и что со мной происходит.

В то время я посещал своего наставника на Грин-стрит. Е.П.Б. сказала, что я в большой степени нахожусь под его влиянием, – это было правдой... В другом случае она заставила подняться на воздух тяжелый стол, не прикасаясь к нему, и она постоянно повторяла, что все это происходит по ее сознательной воле и не может сравниваться с обычными медиумическими феноменами.

...Пробыв у нас примерно месяц, Е.П.Б. уехала в Нью-Йорк. Отец писал мне: ";Госпожа Блаватская уехала. Хотя ее пребывание сопровождалось множеством неприятных для нас вещей, в целом мы получили удовольствие от ее посещения. Она очень примечательная женщина, человек с бешеной энергией. Я никогда не видел подобного трудолюбия. Она часто писала с самого утра до полуночи, делая перерывы только на обед и чтобы покурить. В день она выкуривала две сотни сигарет. Бердсли сделал несколько восхитительных снимков с нее. Я вышлю тебе один, как только они будут готовы...";10

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [20]
Сентябрь-ноябрь 1875, Нью-Йорк

7 сентября 1875 года группа дам и господ, по моему предложению, приняла согласие сформировать то, что впоследствии превратилось в Теософское общество... Встреча... представляла собой неформальное собрание друзей и знакомых... в гостиной госпожи Блаватской на Ирвинг Плейс, 46, чтобы прослушать доклад мистера Джорджа Х. Фельта о сделанном им открытии потерянного канона пропорций, с использованием которого непревзойденные архитекторы Египта и Греции строили свои храмы и форумы. Интерес к его лекции, проиллюстрированной набором очень четких цветных чертежей, увеличился десятикратно, когда он заявил, что, читая эти иероглифы, он не только сделал открытие о широком использовании в египетских храмовых мистериях духов-элементалов, но и расшифровал мантрамы, которыми их заклинали, провел их практическую проверку и обнаружил их действенность.

В собравшейся компании было несколько старых спиритуалистов, в том числе и я, которые выразили готовность и желание исследовать данный предмет... Что касается меня, то я был совершенно убежден в... существовании духов-элементалов и в способности человека подчинять их своей воле после наблюдений за многочисленными феноменами, которые производила госпожа Блаватская... Мне также стало известно о существовании посвященных Адептов магии в Египте, Индии и в некоторых других местах. Поэтому я подумал, что есть отличная возможность при помощи мистера Фельта и без упоминания имен Учителей пролить поток света на проблему психических феноменов.

Я черкнул на листочке бумаги одну или две строчки, спрашивая у Е.П.Б. ее мнение относительно того, чтобы сейчас предложить сформировать подобное общество, и попросил мистера Джаджа передать эту записку ей на противоположный край комнаты.

Когда она кивком головы выразила свое согласие, я встал, сделал несколько замечаний относительно лекции и лектора, и осведомился у присутствовавших, готовы ли они присоединиться ко мне и организовать общество для исследований в той области, к которой относилось открытие мистера Фельта. Я сослался на материалистические тенденции нашего века и на стремление человечества получить абсолютное доказательство бессмертия, указывая на широкое распространение спиритуалистического движения как на самое лучшее доказательство этого факта и намекая на то, что в нашей филантропической работе нам будет оказана помощь со стороны Учителей, у которых Е.П.Б. научилась тому, что она знала, если мы серьезно и самоотверженно примемся за учебу...

Мое мнение о том, что существует необходимость в создании подобного общества... получило всеобщее подтверждение. Мистер Джадж сделал предложение, которое было принято... чтобы избрать меня председателем собрания, и по моему предложению мистер Джадж был избран секретарем. Были проведены выборы комитета по формированию Устава... Следующая встреча была проведена 8-го и еще одна – 13 сентября; на последней Уставной комитет сделал доклад о ходе своей работы, и было принято название – Теософское общество. 16 и 30 октября были проведены очередные собрания; на них был рассмотрен и принят Устав, которому еще предстояло пройти окончательный пересмотр. На собрании 17 ноября он был формально принят в пересмотренном виде, президент произнес свое Вступительное обращение, и Теософское общество начало свое существование как полноценная организация. На собрании 30 октября были избраны администраторы в следующем составе: президент – Г. С. Олькотт; вице-президенты – д-р С. Пенкоуст и Дж. Х. Фельт; секретарь-корреспондент – Е. П. Блаватская; ответственный за запись секретарь – Джон Сторер Кобб; бухгалтер – Х. Дж. Ньютон; библиотекарь – Чарльз Сотеран; советники – Дж. Г. Уиггин, Р. Б. Вестбрук, Эмма Хардиндж Бриттен, д-р. С. Е. Симмонс, Герберт Д. Моначези; юрисконсультант Общества – У. К. Джадж.

...Изначально объявленной целью Теософского общества было изучение оккультной науки и эзотерической философии, в теории и практических приложениях, и популяризация этих фактов во всем мире. В преамбуле говорится: ";... основатели надеются, что более глубокое проникновение в эзотерические философии древних времен, чем было достигнуто до сих пор современной наукой, предоставит им возможность получить для себя и для других исследователей доказательство существования невидимой Вселенной, понять природу ее обитателей, если таковые там найдутся, и законы, которые управляют ими и их отношениями с человечеством";.

Одним словом, мы надеялись обрести оккультное знание при помощи мистера Фельта и Е.П.Б. То, что наши идеи были эклектичны, и то, что мы не были сектой, ясно проявляется во втором параграфе преамбулы: ";Какими бы ни были частные мнения его членов, Общество не имеет никаких навязываемых догм или распространяемого вероучения. Оно не сформировано как некая спиритуалистическая схизма, не собирается выступать в качестве врага или друга какой-либо секты или философского течения. Его единственной аксиомой является всемогущество Истины, его единственным вероучением является провозглашение неизменной преданности ее открытию и распространению. При рассмотрении качеств тех, кто заявляет о своем желании стать его членом, оно не различает ни расы, ни пола, ни цвета кожи, ни национальности или религиозной принадлежности";.

...Нашим первым сильным разочарованием стала неспособность мистера Фельта выполнить свои обещания. С большим трудом я уговорил его прочитать еще одну-две лекции, но он никогда не показывал нам ничего, кроме ";помахивания исчезающего хвостика"; элементала.

Е.П.Б., которая в то время день и ночь трудилась над своей первой книгой ";Разоблаченная Изида";, вскоре отказалась даже посещать наши собрания, не говоря уж о том, чтобы показать хотя бы самый маленький феномен, несмотря на то, что она постоянно удивляла своих посетителей у себя дома.

...То, что сказано выше, – это простое и неприкрашенное повествование о начальном этапе существования Теософского общества, как это выглядело со стороны... У меня не было ";приказа"; сформировать Общество... Основание самой этой идеи лежит в моей давнишней и практической заинтересованности в психических науках, которая теперь, после феноменов Е.П.Б. и моего недавнего знакомства с восточными Адептами, превратилась в жаркое пламя, тем более что появилась хорошая возможность внести огромный вклад в работу по достижению знания об Астральном Мире и его расах при помощи мистера Фельта и Е.П.Б. Эта идея возникла у меня естественно и спонтанно, как возникают подобные идеи в повседневной жизни человека. Но за этим скрывается более глубокая проблема. Действительно ли мысль о формировании... Теософского общества родилась в моем собственном мозгу или она была помещена туда ab extra каким-нибудь Учителем посредством переноса мысли11?…

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [21]
Лето 1875 – сентябрь 1877, Нью-Йорк

Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько страниц рукописи, которую она написала, и сказала: ";Я написала это вчера вечером ";по приказу";, но я не знаю, на кой черт это нужно. Может быть, это для газетной статьи, может быть, для книги, может, вообще ни для чего; как бы то ни было, я сделала, как мне приказали";. И она спрятала это в ящик письменного стола, и некоторое время об этом ничего не говорилось. Но в сентябре... она поехала погостить к своим новым друзьям – профессору Корсону из Корнеллского университета и его супруге, и работа была продолжена. Она сообщила мне в письме, что это будет книга об истории и философии восточных школ и их связи с современными школами. Она добавила, что пишет о таких вещах, которые никогда не изучала, и приводит цитаты из книг, которые никогда не читала. И что для проверки точности цитирования профессор Корсон сравнил ее книгу с классическими текстами из библиотеки университета и обнаружил, что все процитировано совершенно правильно.

После возвращения в город она не проявляла особого трудолюбия в отношении этого дела, занимаясь рукописью лишь время от времени... но через месяц или два после создания Теософского общества мы с ней сняли два гостиничных номера на 34-й стрит, она на втором, а я на третьем этаже, и с той поры работа над рукописью ";Изиды"; продолжалась без перерывов или отвлечения до самого завершения в 1877 году.

За всю свою жизнь она не проделала и десятой части подобного литературного труда, более того, я не знаю ни одного журналиста, пишущего ежедневно, который мог бы сравниться с ней по выносливости и неиссякаемости рабочей энергии. С утра до вечера она находилась за своим письменным столом, и весьма редко кто-либо из нас ложился спать ранее 2 часов ночи. Днем мне нужно было отлучаться по делам, но всегда после раннего обеда мы садились вместе за наш большой письменный стол и работали так, будто это был вопрос жизни и смерти, до тех пор, пока усталость тела не принуждала нас остановиться. Что за воспоминания!..

У ее работы не было фиксированного плана, идеи приходили в ее ум потоком, как будто у нее внутри находился неиссякаемый источник, который постоянно грозил перелиться через край... Вот так все это и шло в совершеннейшем беспорядке, подобно непрекращающемуся течению, и каждый параграф был законченным сам по себе, его можно было удалить без всякого вреда по отношению к предыдущему или последующему...

Как выглядела ее рукопись – надо было видеть: изрезанная и склеенная, снова изрезанная и подправленная! Если посмотреть ее на свет, можно было увидеть, что она состоит из шести, восьми, иногда десяти кусков, отрезанных от других страниц, склеенных вместе, и весь текст исчеркан вставленными между строк предложениями и словами...

Я по несколько раз корректировал каждую страницу ее рукописи и каждую страницу чистового варианта; записывал для нее множество абзацев, часто просто выражая словами те ее идеи, которые она в то время... не могла удовлетворительным для себя образом сформулировать по-английски; помогал ей отыскивать цитаты и выполнял другую вспомогательную работу: вся эта книга является целиком плодом ее работы, насколько это касается личности на этом плане проявления, и именно ей должны причитаться все похвалы или упреки, которые она заслуживает... Кроме того, откуда Е.П.Б. извлекла те материалы, которые составляют ";Изиду"; и существование которых невозможно проследить до каких-либо источников, доступных для цитирования? Из астрального света, и посредством своего психовосприятия, от своих Учителей – Братьев, Адептов, Мудрецов, Мастеров, как их называют. Откуда я знаю это? Из совместной с ней двухлетней работы над ";Изидой"; и многих, многих лет другого литературного труда.

Наблюдение за работой Е.П.Б. было редкостным и совершенно незабываемым переживанием. Обычно мы сидели напротив друг друга за одним большим столом, и я мог видеть каждое ее движение. Ее перо летало над страницей, и вдруг Е.П.Б. неожиданно останавливалась, смотрела в пространство ничего не выражающими глазами ясновидящей на что-то невидимое, находившееся в воздухе перед ней, и начинала переписывать на бумагу то, что она там видела. По окончании цитаты ее глаза принимали прежнее естественное выражение, и она продолжала писать до тех пор, пока у нее не возникала снова потребность для подобного перерыва.

Я хорошо помню два случая, когда я тоже мог видеть и даже трогать книги, чьи астральные дубликаты она услужливо материализовала для меня, чтобы я мог рассмотреть их, проверяя гранки, поскольку я отказался отдавать страницы в готовый материал до тех пор, пока не будут устранены мои сомнения относительно правильности их воспроизведения...

Это произошло тогда, когда мы жили на 47-й стрит – в знаменитом в свое время ламаистском монастыре, который был главной штаб-квартирой Теософского общества. Я сказал: ";Я не могу не проверить эту цитату, поскольку уверен, что в таком виде, как вы ее приводите, она совершенно непонятна";. Она ответила: ";А, отстаньте; она правильна; оставьте ее как есть";. Я отказался, и тогда, наконец, она сказала: ";Хорошо, потерпите минуту, я попробую получить ее";. Отрешенное выражение появилось у нее в глазах, и вот она указала на дальний угол комнаты, на этажерку, где стояли всякие безделушки, и раскатистым голосом сказала: ";Там!";, а затем снова пришла в себя. ";Там, там; пойди посмотри – это там";. Я пошел и обнаружил два нужных тома, которые, насколько я знаю, отсутствовали в этом доме до того самого момента. Я сравнил текст с цитатой Е.П.Б., показал ей, что я был прав, подозревая здесь ошибку, сделал исправление в гранках и затем, по ее просьбе, вернул эти два тома на то место на этажерке, откуда я взял их. Я возвратился в свое кресло и продолжил работу, и через некоторое время обнаружил, посмотрев в том же направлении, что книги исчезли! После того как я рассказал подобную историю (совершенно истинную), несведущие скептики имеют полное право усомниться в моем душевном здоровье; я полагаю, от этого им станет легче. Точно такой же случай произошел с появлением другой книги, но на этот раз она не исчезла и до сих пор находится у нас.

Рукопись, выходившая из-под руки Е.П.Б., временами имела совершенно разный вид. Хотя почерк имел всегда один определенный характер, так что каждый, кто был знаком с ее почерком, мог сразу узнать каждую страницу как написанную Е. П. Блаватской, однако, если присмотреться повнимательнее, можно было обнаружить, по крайней мере, три или четыре разновидности одного стиля, и каждый из них присутствовал на нескольких страницах подряд, далее уступая место какому-то иному варианту каллиграфии... Стиль, присущий работе целого вечера или его части, внезапно уступал место другому стилю, который, в свою очередь, использовался в течение оставшегося вечера... Один из этих почерков Е.П.Б. был очень мелким, но ясным; другой – крупным и размашистым; еще один – четким, среднего размера и очень легко читаемым; а еще один – корявым и трудно различимым, с буквами ";а";, ";х"; и ";е";, которые имели какую-то странную, иноземную форму.

Английский язык различался у этих разных стилей самым коренным образом. Иногда мне приходилось делать по несколько исправлений в каждой строке, тогда как в других случаях я мог пропускать множество страниц, не найдя ни единой смысловой ошибки и не сделав ни одного исправления.

Наиболее совершенными из всех были рукописные страницы, написанные для нее, пока она спала. Начало главы о цивилизации древнего Египта (том I, глава XIV) является иллюстрацией к этому. Тем вечером мы завершили работу, как обычно, около 2 часов, причем оба мы настолько устали, что у нас даже не осталось сил, чтобы покурить и поболтать; она заснула прямо в кресле, когда я желал ей спокойной ночи, и я поспешил к себе в спальню. На следующее утро, когда я спустился к завтраку, она показала мне кипу бумаги, состоявшую, по крайней мере, из тридцати или сорока страниц прекрасно написанной рукописи, которую она получила уже написанной за нее каким-то Учителем. Это была совершенная во всех отношениях рукопись, и она была отправлена к издателям безо всякого пересмотра.

Любопытен тот факт, что каждое изменение в рукописи Е.П.Б. предварялось либо тем, что она выходила из комнаты на одну-две секунды, либо тем, что она впадала в транс или отрешенное состояние, когда ее безжизненные глаза смотрели мимо меня в пространство, что случалось чаще, а потом она снова почти мгновенно возвращалась в свое нормальное состояние. Это также сопровождалось заметным изменением личности или, скорее, личностных особенностей – в походке, интонациях голоса, выразительности манер, и, более всего, в темпераменте...

...Е.П.Б. ... выходила из комнаты одним человеком... а возвращалась другим. Не другим в смысле видимых изменений в физическом теле, а другим в отношении характера движений, речи и манер; в различиях умственных способностей, взглядов на жизнь, владения английской орфографией, идиоматикой и грамматикой, и другим – совершенно, абсолютно другим в смысле контроля над своим темпераментом, который в наилучшем состоянии был почти ангельским, а в наихудшем – совершенной противоположностью...

...Писала ли она ";Изиду"; так, как способен это делать обычный спиритический медиум?.. Я даю ответ: ";Совершенно точно, что нет";... Я был знаком с медиумами самыми разными, которые говорили, впадали в транс, писали, проявляли различные феномены, исцеляли, обладали ясновидением и были способны материализовать предметы; я видел их в работе, посещал их сеансы и наблюдал проявления того, чем они владели или что владело ими. Случай Е.П.Б. не был похож ни на один из них. Она могла делать практически все то же самое; но она делала это по своей воле и для собственного удовольствия, днем или ночью, без обозначения ";кругов";, без выбора свидетелей или предъявления каких-то обычных для таких дел условий. Кроме того, я к тому же собственными глазами наблюдал, по крайней мере, некоторых из тех людей, которых я видел в астральном теле в Америке и Европе, после этого живыми и во плоти в Индии; я говорил с ними и дотрагивался до них...

...Один из ее Alter Ego, из тех, кого я впоследствии встречал лично, носил большую бороду и длинные усы, которые на раджпутский манер плавно переходили в бакенбарды. Он имел привычку постоянно дергать за усы в моменты глубокой задумчивости: он делал это механически и бессознательно. И вот, бывали такие мгновения, когда личность Е.П.Б. растворялась, и она была ";кем-то другим";, и при этом я наблюдал за ее рукой – она как будто дергала и скручивала усы, которые совершенно определенно отсутствовали – их не было видно на верхней губе Е.П.Б., и в ее глазах было то отрешенное выражение до тех пор, пока, наконец, она не возвращалась в мир реальных вещей, но усатый Некто иногда бросал на меня взгляд, заметив, что я наблюдаю за ним, поспешно отдергивал руку от лица и продолжал работу над рукописью. Затем, там был еще другой Некто, который настолько ненавидел английский, что никогда не разговаривал со мной ни на каком другом языке, кроме французского: у него был тонкий артистический талант и страсть к разным механическим приспособлениям. Еще один слонялся то тут, то там, царапая что-то карандашом и выливая на меня поток из десятков рифмованных станц, в которых выражались иногда тщательно завуалированные, а иногда юмористические идеи.

Так что каждый из этих нескольких Некто имел свои собственные четко различимые особенности, по которым их было так же легко узнать, как вы узнаёте своих самых обыкновенных знакомых и друзей. Один был весельчаком, любителем занимательных рассказов и весьма остроумным Некто; другой был само достоинство, его отличала сдержанность и эрудиция. Один был тихим, терпеливым и всегда готовым помочь, а другой – вспыльчивым и иногда совершенно истощенным. Один Некто всегда был готов привести для меня философское или научное объяснение тех предметов, которые я должен был записать, проделывая феномены ради моего наставления, в то время как при другом Некто я не смел даже и упомянуть о подобном.

Однажды вечером я получил урок. Незадолго до этого я принес домой два замечательных мягких карандаша, именно таких, которые лучше всего подходили для нашей работы; один я отдал Е.П.Б., а другой оставил себе. У нее была отвратительная привычка брать взаймы перочинные ножи, карандаши... и всякие другие мелкие вещи и забывать о том, что их нужно возвратить; если что-то однажды попадало в ее ящик или на ее стол, то оно там и оставалось, независимо от того, как горячо вы протестовали против подобных действий. В этот конкретный вечер артистичный Некто делал зарисовки... на листе обычной бумаги, о чем-то со мной беседуя, а потом попросил дать ему на время другой карандаш. Я подумал: ";Если я сейчас отдам мой замечательный карандаш, то он попадет в ее ящик навсегда, и мне самому будет нечем работать";. Я не сказал этого вслух, но этот Некто саркастически взглянул на меня, придвинул к себе карандашницу, которая стояла между нами, положил в нее карандаш, что-то мгновенно проделал с нею руками, и вдруг! – появились десятки карандашей совершенно такого же вида и качества! Он не сказал мне ни слова, даже не посмотрел на меня, но кровь прихлынула к моим щекам, и я почувствовал себя более стесненно, чем когда-либо в жизни! Как бы то ни было, я едва ли думаю, что заслужил подобный упрек, если принять во внимание то, насколько часто Е.П.Б. забывала возвращать эти мелочи!

Когда ";на дежурстве";, как я это называл, был какой-то конкретный Некто, рукопись Е.П.Б. приобретала особенности, которые были совершенно идентичны тем, которые проявлялись тогда, когда он занимался литературным трудом в последний раз, в свою очередь... Если бы в те дни мне дали любую страницу из рукописи ";Изиды";, я бы мог практически безошибочно определить, каким из Некто это было написано. Где же находилась сама Е.П.Б. в те часы, когда ее замещали?.. Насколько я понял, она сама ";сдавала напрокат"; свое тело, как вы могли бы одолжить пишущую машинку, и отправлялась заниматься другими оккультными делами, которые она могла осуществить в своем астральном теле; а определенные Адепты занимали ее тело и действовали в нем по очереди. Когда они узнали, что я могу их различать настолько, что я даже изобрел имя для каждого из них, по которому я и Е.П.Б. могли называть их в наших разговорах в их отсутствие, то они часто степенно кланялись или дружески кивали на прощанье, собираясь покинуть комнату и уступить место следующему ";дежурному";. И они иногда говорили мне друг о друге как о товарищах, словно упоминая третье лицо, посредством чего я узнал некоторые факты из их личной истории; и они также говорили об отсутствовавшей Е.П.Б., отличая ее от ее физического тела, которое они брали у нее взаймы12...

АЛЕКСАНДР УИЛДЕР [22]
Осень 1876 – сентябрь 1877, Нью-Йорк

...Осенью 1876 года... я занимался редактированием нескольких публикаций для мистера Дж. У. Бутона, продавца книг из Нью-Йорка. Все другие занятия и связи были отложены ради этого... Однажды в приятный полдень... я остался дома один. Зазвонил колокольчик, и я открыл дверь. Я увидел полковника Генри С. Олькотта, у которого было ко мне деловое предложение. Обратиться ко мне ему посоветовал мистер Бутон. Госпожа Блаватская работала над неким трудом на оккультные и философские темы, и мистера Бутона попросили о сотрудничестве по поводу его публикации... Мистер Бутон... предлагал мне изучить эту работу, и я согласился заняться этим делом.

Это действительно был внушительный документ, и в нем содержались исследования, охватывавшие весьма обширные области... В отзыве мистеру Бутону я отметил, что эта рукопись – результат огромных исследований и что в отношении современного мышления в нем содержалась настоящая революция, но при этом я добавил, что публикация ее вряд ли принесет прибыль по причине слишком большого объема.

Однако мистер Бутон вскоре согласился опубликовать этот труд... Он снова отдал рукопись мне в руки вместе с распоряжением сократить ее, насколько это окажется возможным. Подобная свобода выбора была не очень-то приятной. Едва ли честным было то, что человек, действовавший всецело от лица издателя, получил такую власть над авторской работой. Занимаясь сокращением этого труда, я в каждом случае старался сохранить идею автора, выраженную ясным языком, удаляя только те термины и тот материал, который можно было рассматривать как избыточный и не необходимый для достижения главной цели. Таким вот образом было изъято достаточно много для того, чтобы книга приобрела вполне допустимые размеры...

Полковник Олькотт горел желанием познакомить меня с госпожой Блаватской. Он, видимо, очень глубоко уважал ее, смотрел на нее почти как на святую и считал возможность познакомиться с нею редкой удачей для любого человека. Я едва ли мог разделить с ним его энтузиазм. Я вообще обладаю естественной робостью при знакомстве с новыми людьми, а в данном случае я выступал критиком ее рукописи, и поэтому я долгое время не мог решиться. Однако в конце концов я преодолел все эти колебания и однажды составил ему компанию в его визите в их место пребывания на 47-й стрит.

Это была квартира – такая неуютная разновидность жилища, которая все чаще встречается в наших многолюдных городах, заменяя собой до сего времени повсеместно распространенные семейные дома и жилищные товарищества. Здание, в котором они жили, было переоборудовано для подобных целей, и они занимали апартаменты на верхнем этаже. Жилищное товарищество в данном случае состояло из нескольких индивидуумов, которые снимали жилье сами по себе, отдельно. Они обычно встречались во время еды, вместе с гостями, которые в тот момент наносили визит кому-либо из них...

Студия, в которой жила и работала госпожа Блаватская, была устроена необычным и весьма примитивным образом. Это была большая передняя комната, которая, выходя окнами на улицу, имела хорошее освещение. Посредине ее находилась ";берлога";, место, отгороженное с трех сторон временными перегородками, с письменным столом и полками для книг. Она была настолько же удобна, насколько уникальна. Чтобы достать книгу, бумагу или любой другой предмет, который мог понадобиться, нужно было лишь протянуть руку – все это находилось рядом... Здесь госпожа Блаватская царила безраздельно, отдавая свои распоряжения, высказывая свои суждения, поддерживая переписку, принимая посетителей и работая над рукописью своей книги.

Ни манерами, ни фигурой она не оказалась похожей на то, что я ожидал увидеть. Она была высокого роста, но не чрезмерно; в ее лице угадывались признаки и характер человека, который много видел, много думал, много путешествовал и многое пережил... Ее внешность действительно поражала некоторой внушительностью, но она ни в коем случае не была грубой, неуклюжей или простоватой. С другой стороны, она проявляла свое знание культуры и осведомленность в плане манер самого изысканного общества и самую искреннюю вежливость. Свои мнения она высказывала прямо и решительно, но без всякого навязывания. Легко было заметить, что она не держалась в рамках предписанных ограничений стандартного женского воспитания; она обладала знаниями по очень широкому кругу вопросов и могла свободно поддерживать дискуссию на любую тему.

...Я слышал истории о том, что она обладает сверхчеловеческими способностями и о необыкновенных происшествиях, которые можно было бы назвать чудесами. Я, как и Гамлет, верю в то, что на свете существует больше таких вещей, чем хотелось бы верить мудрецам нашего века. Но госпожа Блаватская никогда не делала мне никаких подобных заявлений. Мы всегда разговаривали на темы, которые были знакомы нам обоим, как людям в обычном мире. Полковник Олькотт часто говорил мне, что он – человек, который наслаждается величайшей удачей, но она сама никогда не проявляла никаких признаков превосходства. И я никогда не слышал и не видел, чтобы что-нибудь подобное происходило в присутствии других.

Однако она говорила, что общается с какими-то личностями, которых она называла Братьями, и из ее слов было ясно, что это временами происходит посредством телепатии... Я предполагал, что важным условием обладания способностью поддерживать подобное общение было воздержание от искусственных стимуляторов, таких как использование мяса в пищу, алкогольных напитков и других наркотических веществ. Я не придаю всему этому особого значения, но я предполагал, что умеренность в этом отношении была существенна для того, чтобы позволить в полную силу развернуться умственным способностям и чтобы духовные силы могли протекать по чистому руслу, свободному от помех или заражения со стороны более низкого влияния. Но госпожа Блаватская не проявляла подобного аскетизма. На ее столе был достаточно широкий ассортимент разнообразных продуктов, без излишеств, конечно, и все это практически не отличалось от столов в других домах. Кроме того, она свободно позволяла себе курить сигареты, которые делала сама, как только у нее появлялось время. Я никогда не замечал, чтобы все это как-то повлияло или чем-то помешало ее умственным способностям или деятельности.

В мое первое посещение она приняла меня вежливо и даже по-дружески. Она сразу стала вести себя так, будто мы были давно знакомы. Она говорила о сокращениях, которые я сделал при работе с ее рукописью, превознося мои заслуги гораздо выше, чем они того заслуживали. ";Все, что вы изъяли, было чепухой";, – заявила она. Мое собственное суждение, определенно, не было настолько уж суровым...

...Занимаясь этой работой, она держала при себе множество книг на различные темы, видимо, для консультации. Среди них были труды Жаколио об Индии, ";Египет"; Бунзена, ";История магии"; Эннемозера и другие. Я сам писал статьи на различные темы для ";Phrenological Journal"; и других периодических изданий, и она снабдила меня сведениями для многих из них. Мы часто обсуждали эти вопросы и их различные стороны, поскольку она была превосходным собеседником, и с легкостью ориентировалась в любом материале, по которому мы дискутировали. Она говорила по-английски настолько хорошо, как может говорить только знакомый с ним в совершенстве человек, который думает на нем. Говорить с ней мне было так же легко, как и с любым из моих знакомых. Она с готовностью воспринимала идею, которая была выражена, и высказывала свои собственные мысли ясно, четко и зачастую весьма сильно. Некоторые из ее слов обладали характеристиками, которые несли на себе след своего источника. Все, что ею не уважалось или не одобрялось, немедленно получало от нее ярлык ";чепуха";. Этого термина я никогда и нигде больше не слышал и не сталкивался с ним. Даже действия и проекты полковника Олькотта не были застрахованы от подобных нападок, и на самом деле он не так уж редко попадал под огонь ее едкой критики. Он немного корчился от этого, но кроме этих проявлений в сам момент ее выслушивания, он, казалось, никогда не таил обиды или возмущения по этому поводу...

Некоторые личности пишут статьи о том, что я якобы знаю что-то, что позволяет усомниться... в оригинальности ";Разоблаченной Изиды";... Я совершенно уверен, что та рукопись, с которой я работал, была написана собственным почерком госпожи Блаватской. Каждый, кто был знаком с ней, по прочтении первого тома ";Разоблаченной Изиды"; не испытает ни малейшего сомнения в том, что автором этой книги является она... Кроме того, почти треть или даже больше из того, что было опубликовано, было написано госпожой Блаватской после того, как мистер Бутон распорядился об отправке рукописи в набор. Она была несравненным знатоком по части подготовки материалов. Она исправляла и дополняла, составляла громадные списки ";коррекций";. На самом деле она никогда бы не закончила работу, как сказал мне издатель, если бы он не заявил ей, что она должна остановиться...

Она всегда обращалась со мной вежливо. Когда ее работа становилась совершенно неотложной или когда она уставала от посетителей, то велела служанке отказывать в визите всем приходящим. Этот запрет постоянно приходилось встречать и мне, но как только она слышала мой голос, то сразу же давала распоряжение пропустить меня. Это случалось даже тогда, когда мой визит не имел отношения к делу. Она с готовностью вступала в беседу и хорошо разбиралась в различных вопросах... Не много найдется среди всевозможных деятелей людей, настолько хорошо осведомленных и обладающих такими разнообразными познаниями для поддержания любой беседы. Даже полковник Олькотт, которого ни в коем случае нельзя назвать обычным или менее образованным человеком, не мог в этом сравниться с ней, разве что в плане своей собственной профессии.

Придерживаясь того мнения, что основная часть ее труда не будет достаточно привлекательной для покупателей, я побуждал ее включить в книгу рассказы о чудесах, которые ей довелось повидать в Индии. Но она неизменно отказывалась это сделать, мотивируя это тем, что это не было позволено Братьями. Это был тот суд, решения которого я не мог оспаривать; моя мудрость в данном вопросе касалась рыночной стороны дела. Но она всегда с готовностью выслушивала то, что я хотел сказать, было ли это связано с ее работой, с философскими вопросами или предметами повседневной жизни. Когда в типографии был закончен набор книги, моими услугами воспользовались при составлении индекса...

Работа была окончательно завершена, и ";Разоблаченная Изида"; вышла в положенный срок [в сентябре 1877 года]...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [23]
Март 1877, Нью-Йорк

...Откладывая в сторону... действия, особенности мышления, мужские черты Е.П.Б., ее постоянную категоричность при утверждении фактов... откладывая все это в сторону, я вынес для себя достаточно впечатлений о ней, чтобы убедиться в том, что теория, которую я так долго стараюсь донести до вас, правильна – она человек, очень старый человек, и притом самый ученый и прекрасный человек на свете. Конечно, она знает во всех подробностях, каковы мои впечатления о ней, поскольку она читает мои мысли (и мысли других), как открытую книгу, и мне кажется, что она вполне довольна этим, ибо наши отношения постепенно в огромной степени превратились в отношения Учителя и ученика. Не осталось и следа от прежней рубаки Блаватской (от Джека, как я ее тогда прозвал к совершеннейшему ее восхищению), насколько это было связано со мной. Теперь она сама серьезность, достоинство, строгая сдержанность. Перед другими она предстает в прежнем виде, но как только мы видим их спины, она становится меджнуром, а я – неофитом...

Я говорю, что Изида [Е.П.Б.] – человек. Позвольте мне добавить, что она (по моему мнению) – индиец. Как бы то ни было, сегодня вечером, после того как моя сестра с мужем ушли домой, произошло следующее: Изида, откинувшись, сидела в кресле, играя со своими волосами и куря сигарету. Она зажала между пальцами один локон и с отсутствующим видом дергала его и вертела его в разные стороны – о чем-то беседуя тем временем, когда вдруг – раз! – локон начал заметно становиться все темнее и темнее, до тех пор, пока – presto! – не стал черным как смоль. Я не проронил ни слова до тех пор, пока все не закончилось, и тогда, быстро схватив ее за руку, я попросил ее позволить мне взять это доказательство чуда на память в качестве сувенира. Нужно было видеть ее лицо, когда она поняла, что сделала, находясь в своей ";индийской"; задумчивости. Она добродушно засмеялась, назвав меня грубым янки, отрезала этот локон и дала его мне... Я пошлю вам его кусочек как талисман...

Напомню вам, что Изида отрезала его со своей головы у меня на виду при полном свете канделябра. Этот один локон выглядел на фоне светлых, шелковистых и кудрявых волос на голове Блаватской как нить черного шелка в светло-коричневом полотне. А вот что я понял из этого, так именно то, что оболочка Блаватской – это оболочка, удерживаемая неким черноволосым индийским Соломоном или Пифагором, и в момент отвлеченности его собственные волосы, – которые до того находились на астральном плане – материализовались и остались здесь. Напомню вам, что это всего лишь мои личные соображения... Конечно же, я не смогу описать вам все множество и разнообразие проявлений волшебной силы, которые она демонстрировала мне и другим людям в течение последних четырех месяцев. Она совершала свои чудеса перед четырьмя, пятью и восемью гостями, причем некоторые из них были почти незнакомыми.

Вечером в понедельник, в присутствии доктора Биллинга, доктора Маркетта, мистера и миссис Моначези, мистера Куртиса... и меня, при полном свете, произошло следующее: она сделала так, что в воздухе стали слышны звуки музыки, как из музыкальной шкатулки. Будучи поначалу слабыми и очень отдаленными, они становились все громче, пока звук не сделался таким, будто шкатулка плавала по воздуху где-то в комнате, играя в полную силу. Затем звуки замерли, снова приблизились, а потом внезапно прекратились.

Е.П.Б. небрежно вытянула руку и показала нам длинную нить восточных четок, чей аромат наполнил комнату. Держа их в одной руке, она спросила меня, не хочу ли я получить такие же, и начала доставать точные копии бусин, одну за другой, пока их не набралось двадцать семь. Я нанизал их на нить и, повертев немного в руках, положил на письменный стол (на довольно большом расстоянии от нее – она не могла достать до стола), набил трубку, и когда я взял их снова, то вместе с ними на нить была надета турецкая монета!

Четверо из нашей компании сидели у окна и могли видеть, что происходит на улице (окно находилось на втором этаже). Они заметили, как снаружи мимо окна пронеслись формы двух человек. Один из них был хорошо знакомым мне Братом, портрет которого она материализовала на мгновение за несколько месяцев до того. Другой был молодым Братом – продвинутым учеником, который был способен путешествовать в своем астральном теле.

О’Салливан ( Дж. Л.), который был здесь проездом в Париж, познакомился с госпожой и однажды остался с нами на весь вечер. В его присутствии она материализовала, в двух различных случаях, платки из очень красивого, тончайшего и изысканного китайского шелка с сатиновой оторочкой-бахромой по краям. В углу чернилами было обозначено имя одного Брата сензарской буквой. Я также присутствовал при обоих этих случаях. Вы бы только видели, насколько был ошеломлен О’Салливан – он скакнул за этими платками, как форель за мухой, и принес один из них как трофей... Самый первый платок был материализован две недели назад, в воскресенье, в присутствии французского артиста по имени Харрис. Мы втроем разговорились о китайских тканях, и Харрис сказал, что эти ткани во много раз тоньше лионских. ";Вы когда-нибудь видели их платки, госпожа?"; – спросил он. ";Конечно, посмотрите – вот один из них";, – ответила она, бесшумно вынув этот самый предмет из астрального гардероба! Этот образец я сохранил для себя главным образом потому, что он был сильно пропитан ароматом Ложи...

Недавно я наблюдал отличную демонстрацию силы воли. После обеда мы с Изидой остались в одиночестве в гостиной, и она тогда попросила меня сделать газовый свет поменьше и тихо сесть на другом краю комнаты. Я сделал свет очень тусклым, и, глядя на нее через этот мрак, я через несколько минут увидел рядом с ее темной фигурой (она была одета в темное платье) фигуру мужчины в белом, или в белой одежде, и в чалме, надетой на восточный манер на его голове. Она велела мне отвернуться на секунду, а затем включить свет. Она сидела на том же месте, в той самой чалме, которая переместилась на ее голову, и больше не было видно никого, кроме нас двоих. Е.П.Б. подала мне эту чалму. Она была сильно пропитана знакомым запахом. В одном из углов было вышито имя того Брата, о котором упоминалось ранее, той же самой сензарской буквой. Она стоит на его портрете, который находится в моей спальне.

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ [24]
1877, Нью-Йорк

Окончив нашу вечернюю работу над ";Изидой";, я пожелал Е.П.Б. спокойной ночи и удалился в свою комнату. Закрыл дверь, уселся почитать и покурить и вскоре с головой ушел в чтение книги... Внезапно, когда я читал, слегка отвернувшись от двери, что-то блеснуло, я заметил это краем правого глаза. Я повернул голову и уронил от удивления книгу, увидев возвышающуюся надо мной огромную фигуру, облаченную в восточные одежды белого цвета, на голове у которой был головной убор или тюрбан из полотна с янтарными полосами, покрытый ручной вышивкой из желтого шелка. Из-под тюрбана до самых плеч спускались волосы цвета воронова крыла; его черная борода была разделена на подбородке надвое на раджпутский манер и доходила до самых ушей; его глаза были освещены пламенем духа; а взгляд был одновременно умиротворенным и пронизывающим... Это был человек настолько величественный, настолько проникнутый волшебной духовной силой, настолько сияюще одухотворенный, что я почувствовал себя стесненно в его присутствии и склонил голову, встав на колени, как это делают перед богом или богоподобным существом.

Я ощутил легкое прикосновение руки к моей голове, и приятный, хотя и сильный голос попросил меня сесть. Когда я поднял глаза, Пришедший сидел на другом стуле, за столом. Он сказал, что пришел в момент кризиса, когда я нуждаюсь в нем; что к этому привели меня мои действия и что только от меня одного зависит, будем ли мы с Ним встречаться часто, как соратники, работающие ради добра для людей; что предстоит выполнить огромную работу для всего человечества и что я имею право участвовать в ней, если захочу; что мою коллегу [Е.П.Б.] и меня связали вместе мистические узы, суть которых пока нельзя объяснить; узы, которые невозможно разорвать, какими бы слабыми они ни казались иногда.

Он рассказал мне о Е.П.Б. то, чего я не могу повторить, а также кое-что обо мне самом, чего нельзя выдавать третьим лицам... Наконец, Он поднялся, удивив меня своим ростом и каким-то особым сиянием своего лица – это было не внешнее сияние, а нечто вроде мягкого свечения внутреннего света – свечение духа. Внезапно мне в голову пришла мысль: ";А что если это лишь галлюцинация? Что если Е.П.Б. просто поймала меня каким-то гипнотическим фокусом? Хотелось бы, чтобы был какой-то осязаемый объект, который мог бы мне доказать, что Он действительно был здесь, который я мог бы взять в руки после Его ухода!"; Учитель по-доброму улыбнулся, как бы прочитав мои мысли, развернул тюрбан со своей головы, добродушно салютовал мне на прощание и ушел13*.

Его стул оказался пуст; я остался наедине со своими эмоциями! Хотя нет, не совсем наедине, ибо на столе лежал вышитый головной убор; осязаемое и физическое доказательство того, что меня не ";разыграли";, не проделали надо мной психического фокуса, но что я действительно находился лицом к лицу с одним из Старших Братьев человечества... Первым и естественным импульсом было побежать и постучать в двери Е.П.Б. и рассказать ей о моем переживании. Она была настолько же рада услышать мою историю, как я – ее рассказать. Я вернулся в свою комнату, чтобы предаться раздумью, и когда забрезжило серое утро, я все еще думал и размышлял... С тех пор я был не раз удостоен посещений этого Махатмы и других... ( Продолжение 3 следует ...)