Ташкентский разведцентр располагался вдалеке от штаба округа. Разведке не нужен лишний догляд. Это старое, как мир, правило. И потому разведчики занимали неприметное здание, из окон которого был виден местный аэропорт.

В тот декабрьский день подполковник Евгений Пешков работал не разгибая спины. Заканчивался год, и, как обычно, последние предновогодние недели были загружены до предела.

Вечером он вышел на улицу перекурить, со смаком затянулся сигаретой и бросил взгляд на летное поле аэродрома. Там всегда было много самолетов: садились, выруливали, взлетали... Все-таки Ташкент - стольный град Узбекистана. Тут же квартировал и штаб Туркестанского военного округа. Потому летали здесь всегда много. Но сейчас на аэродроме творилось что-то невероятное. Пешков служил в Ташкенте уже пять лет, но подобное видел впервые. Самолеты Ан-12, Ан-22 «толпились» у ВПП и стартовали в небо друг за другом.

- Что там происходит? - оглянулся он на стоящего рядом офицера.
- Так наши войска в Афганистан вводят.
- Значит, все-таки началось, - пробормотал про себя Пешков.


Он курил, слушал рев взлетающих самолетов, а в голове почему- то засела совершенно непонятно откуда взявшаяся мысль: «Эта чаша меня не минует». Еще ровным счетом ничего не было известно и только-только взлетели первые самолеты с десантниками на борту, а Евгений Алексеевич нутром чуял - пора собираться в дорогу. Туда, как скажут потом, «за речку».

Так и случилось. Интуиция его не обманула. Вскоре пришел приказ на формирование нового 279-го разведывательного пункта для 40-й общевойсковой армии. Его начальником был назначен полковник Шамиль Халиков, а оперативное направление, где и «варилась» основная кухня агентурной разведки, приказали возглавить Евгению Пешкову.

***

...Самолет пошел на посадку в аэропорту Кабула. Внизу, под крылом, Евгений Алексеевич разглядел очертания тюрьмы, которую афганцы назвали Пули-Чархи, что в переводе на русский означало «колесо». Впрочем, сверху она и вправду была похожа на колесо от телеги.

Ан-12 коснулся полосы, пробежал вперед и укатил на боковую рулежку. Покидая самолет, Пешков увидел на краю взлетного поля несколько грузовиков. Это за ними. Быстро перегрузив имущество в машины, они, не задерживаясь, двинулись в путь.

«Те, кто писал и говорил, - будет позже вспоминать Евгений Алексеевич, - что афганцы встречали наши войска с радостью, с цветами, безбожно врали. Все обстояло наоборот. Это стало понятно, как только машины въехали в город. Несмотря на сильный мороз, на улицах было много людей. Так вот по дороге не встретилось ни одного приветливого лица. Большинство были хмурыми, злыми.

Некоторые, оглядев машины, отворачивались. Многие плевались, кто-то грозил кулаком. Дополняли нерадостную картину наши военные машины с пробитыми пулями ветровыми стеклами, шедшие навстречу».

Однако приказ есть приказ. Цветами ли встречали афганцы, плевками ли, следовало начинать работу. Что, собственно, и сделали разведчики: расположились невдалеке от дворца Тадж Бек, некогда летней королевской резиденции, а теперь превратившейся в полусожженное, полуразбитое здание.

Установили палатки: две большие для солдат и офицеров и одну малую, штабную. В них и разместились.

Первая ночь прошла спокойно. Спали в одежде. Ночью просыпались от холода: это означало, что дежурный солдат-истопник засыпал.

Утром продолжали благоустройство жилищ, а к обеду война прислала свой первый привет. Свидетелем этого привета стал начопер Пешков. А случилось следующее: мимо него, неся наперевес алюминиевый бачок с водой, проходил повар. Он готовил обед на полевой кухне. В ту же минуту Евгений Алексеевич услышал отрывистый, не привычный звук «чок!», и из бачка полилась тонкая струйка воды.

Повар даже испугаться не успел. Пулю из бачка достали и вручили ему как сувенир. А вечером в Москву ушла шифровка: «Расположение части подверглось обстрелу из стрелкового оружия. Жертв нет».

Командир разведпункта уезжал, как правило, утром - то к советникам, то в посольство, но чаще в разведотдел армии. Приходилось решать множество вопросов, пока не столько разведывательных, сколько сугубо бытовых, хозяйственных.

Когда наконец-то были собраны в единый кулак весь личный состав, техника и оборудование разведывательного пункта, можно было начать конкретную организационную работу. К тому времени Пешков уже практически определил районы, где предстояло действовать офицерам пункта. Предстояло отработать важнейшую составляющую - организацию бесперебойной передачи развединформации. Ведь, как известно, даже самая ценная информация ровным счетом ничего не стоит, если она не поступила вовремя.

А вот тут-то и появились первые прорехи. Да, хороший лозунг был в Советской армии: «Учить тому, что необходимо на войне». И право же, теоретически они знали, как это необходимо, но вот практически... Практически никто из них на войне не был, как говорят, пороху не нюхал, боевого опыта не имел. Потому опыт этот пришлось обретать в бою.

Для Пешкова наступили самые горячие деньки. На середину месяца была назначена отправка первых оперативных групп в Файзабад, что в провинции Бадахшан, на северо-востоке, в Кундуз, в центр одноименной провинции, граничащей с Советским Союзом, и в Пули-Хумри, административный центр провинции Баглан.

Утром в день отлета Евгений Алексеевич вывез свои группы на аэродром. Разведчики должны были начать свою работу под прикрытием советнического аппарата, специалистов, а если есть необходимость, находиться на базах наших воинских частей. Этот вопрос был решен с командармом генералом Юрием Тухариновым и главным военным советником Салтаном Магометовым.

В общем, так или иначе оперативные группы в своих районах обосновались, однако радиосвязь с ними была явно неудовлетворительной.

«Сказывался недостаток практики как на узле, так и у корреспондентов-офицеров, - вспоминал о том времени Пешков. - Радисты подолгу торчали в эфире. Узел не умел правильно выбрать полосу прохождения частот, непрерывно гонял их по диапазонам. Телеграммы были пространными и часто не поддавались расшифровке. Халиков поглядывал на меня свинцовым взглядом. А что тут сделаешь, приобретение опыта это вопрос времени».

А потом наступило двадцать первое число. До обеда Пешков готовил группы в Кандагар и Герат, а после обеда... Со стороны городских кварталов послышался многоголосый рев толпы, который с каждой минутой усиливался. Слышалась стрельба. В городе начался мятеж.

Командир поднял пункт по тревоге. Усилили посты охраны. Ночь прошла без сна и покоя. А утром разведчики получили дополнительный заряд бодрости: позвонил начальник разведки армии полковник Василий Дунец и задал Халикову горячий вопрос.

- Ты что там сидишь? Что происходит в городе? Бери два бэтээра, сажай людей - и вперед. Надо разобраться, что там творится.

Разведчики возвратились через два часа. Доложили, что в столице антиправительственные силы провели заранее спланированную акцию. На улицы вывели много людей. На крышах домов установили громкоговорители, через которые транслировались записи беснующейся толпы. В некоторых местах сожгли машины, нападали на военных, стреляли по окнам госучреждений.

Однако вскоре в город вошли наши воинские части. Вместе с афганцами они взяли под контроль площади, главные улицы, правительственные учреждения. Мятежники в бой не вступали. К вечеру беспорядки прекратились. Был установлен комендантский час. Ночь прошла спокойно.

Утром Пешков выехал с двумя группами разведчиков на аэродром. Борт отправлялся на Кандагар и в Герат.

...Первая войсковая операции, проводимая нашими войсками совместно с афганскими силами против мятежников в Кунаре, принесла и первые сюрпризы. В общем, первый блин, как и положено, вышел комом.

В штаб руководства из состава пункта выделили двух офицеров- разведчиков - майора Игоря Клокова и радиоинструктора капитана Калинина. Вечером следующего дня от них пришла радиограмма. Радиоузел принимал ее долго и мучительно. Видя эти мучения радистов, командир пункта приказал посадить на прием телеграмм самых опытных офицеров и прапорщиков. Однако и это не помогло. Уже за полночь посыльный принес с узла связи радиограмму. Шифровальщик безуспешно пытался ее расшифровать. К работе подключились командир полковник Халиков и начопер подполковник Пешков. Бились более двух часов. Безуспешно. Шифрограмма не раскрывалась.

Перед тем как упасть на кровать и уснуть, Евгений Алексеевич передал шифровку: «Прошу повторить вашу телеграмму номер 001. По возможности максимально сократите текст. Будьте внимательны при шифровке».

Так война давала им свои первые жесткие уроки. А сколько их еще будет впереди.

Шла война. Разведотдел, штаб армии нуждался в развединформации. Каждая группа в соответствии с программой связи не менее двух раз в сутки должна была докладывать об обстановке в своей зоне. Доклады делились на разведывательные, информационные и организационные. Но чтобы выдавать такие доклады, нужна агентурная сеть. Агенты. Вечная головная боль офицеров разведки.

Помнится, приехал он в 1968 году в Баку на разведпункт. Вроде бы и академию к тому времени окончил, и в разведцентре в Тбилиси поработал, кое-какой опыт приобрел, но Баку место новое, связей, знакомств никаких. В общем, оказался совсем на мели. А начальство требует.

Но, к счастью, мир не без добрых людей. На помощь пришел коллега, старший товарищ Александр Борисович Дрознин. Он начинал службу еще во время войны, в 1941 году, в составе советских частей, введенных в Афганистан. Персидский язык знал в совершенстве.

Как-то, увидев Пешкова грустным и расстроенным, сочувственно спросил:

- Что, сынок, не весел, чего голову повесил?

Запираться было глупо, и Евгений во всем признался.

- А ты не падай духом! Пойдем-ка ко мне.

Он завел Пешкова в кабинет, вынул из сейфа потертую рабочую тетрадь и начал листать страницы.

- Ага! - сказал он радостно. - Этот, кажется, тебе подойдет. Записывай. Люфти, так его зовут. Он иранский азербайджанец из Тибриза. По профессии портной. Выпиши все данные и начинай с ним работать. Если что не так, пулей ко мне.

И Евгений стал работать с Люфти. И это оказалась первая серьезная вербовка в Баку. Люфти был прекрасным портным. Он шил Пешкову сначала один костюм, потом другой. Так они познакомились и даже подружились. Правда, выводили в Тибриз его агента уже другие, Евгений к тому времени уехал в Москву, в адъюнктуру своей родной Военно-дипломатической академии. Но хорошо сделанная работа ему запомнилась. Впрочем, она запомнилась и начальству Пешкова. Иначе кто бы его рекомендовал в адъюнктуру?

Так что Пешков прекрасно знал, что приобретение агентов - тяжелая работа. И потому всегда помогал подчиненным, чем мог, как умел. Правда, не все это понимали. Евгений Алексеевич каждого старшего группы, который прилетал в Кабул из своего района, усаживал рядом с собой, доставал тетрадь и проводил, как говорят пилоты, «разбор полетов», то есть прорабатывал все ошибки и грехи группы. Казалось бы, иначе и быть не могло.

Не учел Пешков только одного: отсюда некоторые улетали начинающими операми, а прилетали героями. Особенно в собственных глазах. Так что разборы начальника не всем нравились. И он вскоре сам стал свидетелем этого, когда возвращался в свою палатку. Вдруг услышал голос майора Молохова, который прилетел в Кабул из Пули- Хумри.

- Мы там делом занимаемся, - говорил он кому-то из офицеров.
- Воюем, между прочим, рискуем. Это вам не бумажки перекладывать.

Последняя фраза явно намекала на него. Евгений Алексеевич нашел, что ответить «герою», но в то же время сделал вывод: ему надо побывать в каждой группе и поработать там, на месте, наравне со всеми. Что ж, сказано - сделано.

* * *

Полковник Пешков прилетел в Джелалабад, когда до наступления сумерек оставалось с полчаса. Надо было спешить добраться до Шамархейля. На аэродроме его встретил майор Молчанов. По дороге он ввел его в обстановку.

- Вот эти пятнадцать километров нам тяжело давались. Федя Гладков ездил на тот конец города, чтоб привезти наводчика или проводника, скрыть его от местных, посадить в вертолет. А по прилету с операции все провести в обратном порядке.

Евгений Алексеевич внимательно слушал майора. Ему важно было разобраться во всех тонкостях работы его подчиненных на местах.

- Потому первым делом пришлось позаботиться о безопасности этого участка пути.
- Получилось?
- Да, - с гордостью ответил Молчанов. - Давно уже здесь не гремели выстрелы. Надеюсь, и не загремят.

В конце пути на вилле их встретил капитан 3 ранга Федор Гладков. Он приходился внуком известному советскому писателю Федору Борисовичу Гладкову. Прибыл Федор в Афганистан со вторым «призывом» офицеров-оперативников, когда их разведпункт был преобразован в разведцентр.

Вертолетчики, с которыми он летал на бомбоштурмовые удары, называли его Бородой. И неспроста, усы и борода у Гладкова действительно были шикарные.

Пешков, как и положено начальнику, осмотрел жилище разведчиков. Ничего особенного, все как обычно, только показалось многовато боеприпасов, автоматных рожков, гранат разложено на подоконниках. Только что тут скажешь: война.

Она, кстати, напомнила о себе сразу после осмотра виллы. Со стороны шоссе, где располагался фруктовый сад, прозванный разведчиками «Соловьиная роща», ударили пулеметы, автоматы. Молчанов скомандовал: «По местам!», и все, подхватив оружие, расположились, как и было предписано боевым расчетом.

Пешков выбрался из дома, залег в кустах и открыл стрельбу по вспышкам очередей на той стороне. Через полчаса все было кончено. Стрельба стихла.

На следующий день капитан Виктор Галкин доложил начоперу.

- Евгений Алексеевич, мои агенты сообщают: на базу Тура-Бура завезли большую партию оружия и боеприпасов. Наряд на удар получен.
- Ну что ж, тогда летим, - ответил Пешков.

Галкин привез на виллу наводчика-афганца. Так делали нечасто, но случалось: привозили сюда только самых доверенных.

Ночью Пешкова подняли, хлебнули чайку - и в дорогу. На аэродром старались попасть пораньше. И вот уже закончена погрузка и дана команда на взлет. База Тура-Бура была, считай, под боком, лету всего с полчаса. Пешков следил за Галкиным и наводчиком. Виктор занял место у курсового пулемета, чтобы давать целеуказание трассирующими очередями. Вдруг длинная очередь ударила по ушам. Вертолет опустил нос и реактивные снаряды стали сходить с блоков и устремлялись вниз. Внизу раздались залпы разрывающихся снарядов. Вторая вертушка сделала то же самое.

Потом вертолеты отошли в сторону, дав возможность вступить в бой паре штурмовиков. Через четверть часа налет завершился. Там, где располагалась база Тура-Бура, теперь стелился густой черный дым, который освещали взрывы снарядов на земле.

- Ну вот, - усмехнулся Галкин, - недолго музыка играла. Через пару дней будем знать результаты. А теперь домой.

Вертолеты сделали разворот и легли на обратный курс.

Так подполковник Пешков вступил в ночной бой, слетал на бомбардировку духовской базы, а в следующий раз, во время поездки в Бамиан, их БТР наскочил на противотанковую мину.

Евгению Алексеевичу, можно считать, повезло. Его сбросило с брони на землю, он ушиб ногу и на некоторое время оглох.

Тогда он в последний раз видел Федора Гладкова. Его перевели из Джелалабада в Бамиан, и Пешков прилетел узнать, как капитан 3 ранга устроился на новом месте, а главное - привез ему шифры и деньги.

10 октября 1981 года, когда Пешков уже находился в Москве, в управлении оперативной разведки ГРУ, ему позвонил из Ташкента Шамиль Халиков и сообщил: погиб Федор Гладков. Во время бомбоштурмового удара вертолет, в котором находился Федор, был подбит, но сумел опуститься на землю. Он упал в глубокий овраг, полетел кувыркаясь, да так, что у него вырвало движок. Образовалась дыра, и Гладков, тяжелораненный еще в воздухе, чудом сумел вылезти через эту дыру, поднялся по склону оврага, отстреливаясь из автомата. И только когда расстрелял последний магазин, упал замертво. Его, уже мертвого, вытаскивал наверх, на гору переводчик Рашид Сеидов. А потом помогли бойцы подоспевшего парашютно десантного батальона.

* * *
Город Герат расположен на самом западе Афганистана. После подготовки в Кабуле туда улетели Олег Уткин, Николай Дегаев и Владимир Тихомиров. Казалось бы, подготовлены они были не хуже других, но когда остальные освоились и начали активно работать, «гератовцы» почему-то молчали.

Редкие шифрограммы повествовали о том, как они упорно плели агентурные сети в своей зоне ответственности да передавали, как считал Пешков, «слухи об отдельных отрядах мятежников». И потому эти слухи никуда не могли быть доложены.

Грозные шифровки в Герат не помогали. А командир тем не менее требовал развединформацию. Ибо с него тоже требовало вышестоящее начальство.

Каждое утро, заходя в палатку, полковник Халиков вопрошал:

- Из Герата что-нибудь пришло?

Что мог ответить Евгений Алексеевич? Только развести руками.

«Халиков отпускал по этому поводу одно из самых виртуозных ругательств, вспоминал Пешков.

- Но через три недели он не выдержал. В ярости ворвался в палатку, рассыпая направо и налево дробь своих идеоматических выражений. Я понимал командира. В этот период со всей территории страны начали стекаться хоть какие-то, но конкретные сведения, которые докладывались сразу в два адреса - в разведотдел армии и в резиденцию. Разведотдел - это полбеды, там хоть свои офицеры и начальники, а вот главным резидентом был не кто иной, как Маршал Советского Союза и заместитель министра обороны Сергей Леонидович Соколов».

Уткина командир приказал отозвать. Пешков послал шифротелеграмму. Разбушевавшийся Халиков ушел к себе, но вскоре неожиданно вернулся, сел на кровать. И молчал. Долго молчал, потом выдавил из себя.

- Коля Дегаев погиб...

Пешков был оглушен.

- Сообщили из сто первого полка. Телеграмма сейчас придет.

Капитан Афанасьев сказал в тишине.

- А ведь он чувствовал, что погибнет.

Халиков и Пешков вопросительно уставились на капитана.

- В самолете, когда мы летели из Москвы в Ашхабад, решили выпить, а он не стал. Так и сказал: «Боюсь, что не вернусь из Афганистана».

В этот момент Пешкову пришла мысль о том, что у Коли большая семья и он был бесквартирным.

- Пойдем, - кивнул Халиков. - Помянем.

Они зашли в командирский вагончик, выпили по стакану коньяку. Потом командир рассказал, что Дегаев попал в засаду. Пуля попала ему в горло.

Обстановка в Герате была напряженная. Разведчики работали под прикрытием советников по связям с местным населением. После проведения нескольких встреч с агентами Дегаев и Тихомиров возвращались, и по ним из полуразрушенного кишлака открыли огонь. Машина шла на максимальной скорости, но очередь догнала ее. Дегаев погиб, Тихомиров выжил, раненный в ногу шофер вывез офицеров из-под обстрела в полк.

Пешков возвратился в свою палатку, лег на кровать, но сон не шел. Он вертелся с боку на бок, потом встал, и в тусклом свете фонаря родились стихи:

Я вам пишу из-под Герата.
Когда б вы знали, Боже мой,
Как надо русскому солдату
Из этой одури проклятой
Вернуться целому домой.

***
В июле 1981 года в разведотдел армии пришел приказ: откомандировать полковника Пешкова Евгения Алексеевича в Москву, в Главное разведывательное управление. Теперь он стал офицером оперативного управления. Это было пятое возвращение в столицу.

В 1956 году после окончания Калининского суворовского училища Евгений поступил в Общевойсковое военное училище им. Верховного Совета РСФСР. Стал, как говорили тогда, кремлевским курсантом. Однако через два года средние военные учебные заведения преобразовали в высшие, и завершал он учебу не в Москве, а в Одессе, в бывшей пехотной школе, а ныне в общевойсковом вузе.

После выпуска в войска лейтенант Пешков не попал, а направили его на курсы переводчиков. Разглядели в нем тягу к иностранным языкам.

«Курсы иностранных языков, - рассказывал о том времени Евгений Алексеевич, - размещались на территории недавно расформированного одноименного Военного института в Танковом проезде, что в Лефортово за Яузой рекой. Неизвестно, какому стратегу пришла в голову гениальная мысль расформировать единственное в стране учебное заведение такого профиля, а уже менее чем через два года вновь воссоздать его. Нужда, видимо, заставила.

Так или иначе, когда я прибыл в Танковый проезд, мой курс был почти в сборе. В офицерском общежитии по вечерам стоял легкий гул с загулом. Молодые лейтенанты, набранные из разных училищ, азартно обсуждали предстоящее обучение и его перспективы».

Это был его второй московский заезд. После полутора лет обучения военному переводу Пешкова направили в заграничную командировку - в Индонезию.

По возвращении из дальних странствий он вновь приехал в Москву, в третий раз.

Теперь его приняли в Военно-дипломатическую академию, которая тогда называлась Академией Советской армии. У Евгения был английский язык, который в Индонезии он освоил достаточно хорошо. Однако по традиции в академии английского ему не дали, а предложили осваивать персидский.

Евгений Алексеевич был не в восторге от такого предложения и даже ходил к начальнику курса генералу Илье Виноградову, просил поменять язык. Илья Васильевич только усмехнулся и сказал: «Не дури, Пешков, иди, учи персидский язык. Потом мне спасибо скажешь». И он пошел. А поскольку свою работу Пешков не умел делать плохо, он вгрызался в язык упорно и настойчиво, да так, что вышел в лучшие ученики у несравненной Веллы Александровны, преподавательницы персидского. Во всяком случае именно с ним Велла Александровна на выпускном вечере в клубе академии пела дуэтом знаменитую персидскую песню: «Мара бебус, мара бебус.», что в переводе означало: «Целуй меня в последний раз.»

Выпустившись из академии, он уехал в разведцентр в Тбилиси, потом служил в Баку, а в 1972 году вновь ступил на московскую землю. В четвертый раз.

На этот раз Пешков стал адъюнктом.

Самое трудное, как считал Евгений Алексеевич, - это выбор темы диссертации. С одной стороны, надо выбрать наиболее выигрышную, с другой - не очень сложную, чтобы не зашиться в ней. Все остальное - семечки. И сдача кандидатского минимума, и разработка плана, и автореферат.

Над темой он думал месяц, да так ничего и не решил. Предложения кафедры тоже оказались ему не по нутру. Помог заместитель начальника кафедры полковник Читалин. Шесть лет назад, когда Пешков был еще слушателем, Иван Васильевич руководил их учебной группой. Он и принял командирское решение.

- Вот тебе тема, - сказал полковник, - разведка подвижных объектов. Тема сложная. Все равно что для астронома новую звезду открыть. Ты у нас и будешь звездочетом.

Только вот жаль - звездочета из него не получилось. Нелады в семье привели к тому, что Пешков диссертацию не завершил и убыл в войска, а точнее, в город Ташкент. Откуда в начале 1980 года в составе разведпункта 40-й армии вошел в Афганистан. С тех пор прошло полтора напряженных года. И вот приказ. И вновь Москва - столица, теперь уже в пятый раз.

Правда, столичного жителя в классическом понимании этого слова из него так и не получилось. Во всяком случае пока шла афганская война. Ибо юридически полковник Евгений Пешков действительно служил в центральном аппарате Главного разведывательного управления, но большую часть своего служебного и неслужебного времени он проводил в Афганистане. В среднем до восьми месяцев в году. Он направлял как представитель центра работу агентурной разведки и частей специального назначения. А спецназа в Афганистане было ни много ни мало восемь отдельных батальонов и отдельная рота. И все находились на основных караванных направлениях. Они обязаны были постоянно докладывать о результатах по обнаружению и уничтожению караванов, а также бандформирований.

«В Москву, в управление, - вспоминает о том времени Пешков, - я возвращался, как в санаторий, на отдых. Но как только отлаженный в Кабуле механизм начинал давать сбои, мне снова выписывали командировочные, я выезжал на Чкаловский аэродром и вылетал напрямую или через Ташкент назад. Как бы домой».

Правда, кроме рутинной работы в долгих командировках перепадали на долю полковника Пешкова и весьма «бодрящие» задания. В ходе их выполнения Евгений Алексеевич имел честь общаться с генералом армии и будущим Маршалом Советского Союза Сергеем Федоровичем Ахромеевым.

** *
...В январе 1984 года, по данным одного из оперативных офицеров разведцентра, был нанесен удар авиации и артиллерии по району сосредоточения бандформирований. С целью окончательной ликвидации банд туда высадился десант. Однако случился большой конфуз: никаких духов в этом районе не оказалось. Бомбили пустое место. Ахромеев был вне себя. Он позвонил начальнику ГРУ и приказал прислать к нему толкового полковника.

Начальник управления генерал Ткаченко вызвал к себе Пешкова и сказал:

- Ты и есть у нас самый толковый. Собирайся - и завтра в полет.
- Товарищ генерал, а какова задача?
- Я бы и сам не против ее узнать, да Ахромеев как-то мне не доложил. А тебе он скажет, не сомневаюсь. Ну а ты в свою очередь донесешь мне шифровкой.

Что ж, приказ есть приказ. Через два дня толковый полковник Пешков предстал перед ясными очами Ахромеева.

- Ну что, товарищ Пешков, вам необходимо проверить всю агентуру разведывательного центра. Дойти до каждого человека. Сколько бы на это не ушло времени. По итогам проверки ко мне на доклад, где бы я ни был - здесь или в Москве.

Из кабинета генерала армии он вышел позеленевший. «Вот это засада», - с горечью думал он. Прикинул, сколько надо времени, чтобы облететь все сорок три оперативные группы. Полгода, не меньше. Но главное не это. Он попал между двух жерновов. И как ни сделай, все плохо. А ведь Пешков прекрасно знал состояние дел в разведцентре и не раз твердил начальнику, что надо освобождаться от слабой агентуры. Но как раз-таки освобождаться от нее никто не хотел. Количество агентов - это тоже не последний показатель работы. А теперь, как говорят в народе, дошла коза до воза.

Впрочем, ему отступать было некуда. Пешков доложил о полученной задаче начальнику управления генералу Ткаченко и начал облет групп - Герат, Шиндант, Фарах, Лашкаргах, Кандагар, Газни, Гардез, Хост и далее везде.

Проверку свою завершил к концу апреля. Результаты доложил большой шифрограммой и стал ждать оргвыводов.

«А они неизбежно должны были наступить, - с улыбкой рассказывает Евгений Алексеевич, - ибо я по различным причинам исключил из агентурной сети добрую треть агентов.

Вечером того же дня из Москвы позвонил мой заместитель.

- Алексеевич, - начал с придыханием он. - Генерал Ткаченко сказал, что посадит вас на кол.
- Да я давно готов. Мне все равно, то ли акула проглотит, то ли медведь заломает.

А на следующий день я уже сидел вместе с начальником разведки Сухопутных войск генералом Гредасовым в приемной Маршала Советского Союза Соколова».

Доклад был четким и аргументированным. Пешкову удалось убедить маршала, что оставшиеся агенты вполне в состоянии выполнить поставленные разведывательные задачи.

Трудно сказать, какие ветры бушевали на вершине, то бишь в Москве, но, сдается ему, неслабые. Ибо мудрый генерал Ткаченко до середины мая не разрешал ему покидать Кабул. Придержал вдали, пока ветры эти не утихли.

Правда, и потом, когда возвратился в столицу, его несколько раз вызывал к себе первый заместитель начальника ГРУ генерал-полковник Анатолий Павлов. Судя по всему, никак он не мог смириться с такими потерями в рядах агентуры. Но Пешков предвидел нечто подобное и был во всеоружии. Экзамен выдержал, постоянно докладывая Павлову, что массовость в агентурной работе не нужна, а агенты - товар штучный. Впрочем, Павлов это и без него знал. Только ведь теория и практика порою так далеки друг от друга.

Ахромееву он тоже доложил. Сергей Федорович внимательно выслушал его, задал несколько вопросов и отпустил с миром. Со дня проведения той неудачной операции прошло время, ее заслонили другие события, и проблема потеряла свою остроту.

Ежедневные поездки в Генштаб и доклады Ахромееву - дело, конечно, напряженное, волнительное и неприятное. Но, как ни крути, маршал при всей строгости мужик свой, поругает, покритикует, но не расстреляет же. А вот если ты получаешь задачу найти крупного военачальника, пусть официально и не маршала, на той стороне, в рядах противника, тут уже совсем другой коленкор.

В ту пору, когда Пешков руководил оперативной работой разведцентра, Ахмад Шах Масуд был одним из руководителей бандформирований. Сам он себя громко называл командиром Панджшерского фронта. «Но фронтов таких, - вспоминает Пешков, - было навалом. Куда ни плюнь, попадешь во фронт. Он почти не докучал советским войскам. Его редкие и незначительные акции получали больше политический, а не военный резонанс. Хотя сам по себе Ахмад Шах Масуд был фигурой примечательной. Молодой, удачливый борец против королевского режима и режима Дауда, а также против советских войск. Он контролировал Панджшерское ущелье, пока наши силы не вытеснили частично отряды Ахмад Шаха. Но рудники, где добывался полудрагоценный камень лазурит, оставался под его контролем. Шах отправлял караваны с лазуритом в Пакистан, а на вырученные деньги покупал оружие».

Пешков считал, что искать «Панджшерского льва» не стоит, а тем более ловить его. «Поймаем, - говорил он генералу Ткаченко, - а что делать будем?» Но у начальника управления на этот счет было свое мнение. Судя по всему, оно совпадало с мнением высшего руководства. Ну а если ружье висит на стене, оно вскоре должно выстрелить. И оно выстрелило.

Из Кабула пришла шифротелеграмма: Ахмад Шах Масуд предлагает провести переговоры о прекращении боевых действий. На ней, как обычно, стояла резолюция большого шефа - Ивашутина и малого - Ткаченко. Первый приказывал доложить свои соображения, второй уже непосредственно Пешкову предлагал переговорить по шифровке. Ничего особенного, таких резолюций за один день Евгений Алексеевич получал немало. Он отправил телеграмму в папку «К исполнению» и занялся делами. Однако вскоре ему позвонил начальник управления и пригласил к себе.

- Доложи мне подробнее по этому Шаху, - сказал генерал.

Пешков достал свою рабочую карту и рассказал все, что знал о «Панджшерском льве». Ткаченко выслушал и приказал к утру подготовить доклад для начальника ГРУ. Что, собственно, Пешков и сделал. Он расписал биографию Шаха, его боевой путь, какие опасности представляют его отряды для нас.

На следующий день последовала новая команда: подготовить план переговоров с Ахмад Шахом Масудом. Главное - добиться подписания договора о прекращении боевых действий. Территория в Панджшере, занятая войсками, остается за нами. На остальной территории мы его трогать не будем. Переговоры с Шахом предстоит вести разведуправлению Туркестанского военного округа и разведотделу армии.

Пешков отработал всю необходимую документацию и уже облегченно вздохнул, как тут же получил задачу: вылететь в Кабул, проинструктировать офицеров, которые будут заниматься переговорами, ну и, естественно, осуществлять контроль.

В Кабуле Евгений Алексеевич пробыл месяц. За это время было проведено несколько встреч с Ахмад Шахом Масудом, перемирие подписано. Однако продолжалось оно недолго. Слишком уж много было у него противников. Афганскому правительству нетерпелось завладеть лазуритовыми рудниками. Начались мелкие провокационные акции против Масуда. Перемирие было сорвано. Против «Панджшерского льва» провели несколько безуспешных войсковых операций. Его отряды из Панджшера вытеснили, но рудники остались в руках Шаха.

И тогда где-то в верхах родилась гениальная мысль: приказать разведке найти Масуда. Но искать-то его должен кто-то конкретно. Этим конкретным человеком и оказался полковник Пешков. Он пытался было объяснить начальнику управления безнадежность подобного предприятия, но генерал слушать ничего не желал.

Вскоре он был в Кундузе, на вертолете вылетел в Файзабад. Там пробыл неделю. Командиры оперативных групп таскали к нему агентов из районов, которые предположительно посещал Шах. Евгений Алексеевич вел с ними долгие беседы, стараясь по крупицам собрать хоть какие-то сведения о неуловимом Масуде. Потом полученные данные наносил на карту и посылал шифротелеграмму о проделанной работе генералу Ткаченко.

Он облетел все намеченные пункты, остался напоследок большой кишлак Доши, который являлся центром уезда с одноименным названием. Встретил его командир опергруппы майор Николай Олонцев. Доложил, что это территория пира Саида Мансура. Ахмад Шах однажды сунулся сюда и, как выразился майор, «получил по зубам», и больше в здешних краях не показывался.

Мансур возглавлял племя исмаилитов, насчитывающее в Афганистане около двух миллионов человек. Пир означало, что он имеет высокий титул.

- Как ты думаешь, этот пир знает, что-нибудь о Масуде? - спросил Пешков.
- Нет, я бы знал об этом. У меня сегодня ночью с ним встреча.

Это было уже совсем тепло. И Пешков тут же ухватился за соломинку.

- Я хотел бы пойти вместе с тобой.
- Вряд ли получится, Евгений Алексеевич. Встреча назначена в кишлаке Калакаян, в родовом гнезде Мансура. По горам на перекладных часа два. Далеко, тяжело и очень опасно. Да и нельзя вам, товарищ полковник.

- Не понял? - обиделся Пешков.
- Мне опасно, а тебе нет? Я иду с тобой.

Что мог ответить командир оперативной группы? Сказать «есть» и тяжело вздохнуть. Он ведь прекрасно понимал, случись что с полковником из центра, не сносить ему головы.

Вечером за ними заехал начальник уезда, или по-афгански улусваль. Он был человеком Мансура и нашим агентом. На нем была чалма, чапан - ватный халат, за спиной автомат Калашникова.

«Я, Олонцев и переводчик Карим, - вспоминает о том времени Пешков, - прошли к машине и поприветствовали улусваля. Тот критически осмотрел нас троих и достал из машины три чапана и на каждого по длинному куску материи, которыми повязал наши головы. Инструктаж был коротким. Улусваль приказал, если в дороге встретится кто-либо, надо прикрыть лицо, кроме глаз.

Выехали без оружия. Начальник группы сказал, что на маршруте будет выставлена охрана. «Да и в случае нападения автомат нас не спасет», - резюмировал майор».

И началось настоящее хождение по мукам. Километра два они тряслись по проселочной дороге, потом... А вот что было потом, и вспоминать не хочется. Через ревущую горную реку был переброшен мост. Но это не мост, одно название. Некая подвесная система шириной не более метра, выложена дерном. Она качалась, дрожала, внизу гудел дикий поток. Но пенять не на кого, сам напросился. Сжав в кулак всю волю, полковник двинулся вперед, впившись взглядом в затылок идущего впереди улусваля.

И вот, наконец, он ступил на твердую землю. Поднял голову и едва не застонал. К нему подвели лошадь. Седло на ней отсутствовало, если не считать какого-то рваного одеяла, брошенного на круп коня. А Евгений Алексеевич никогда в жизни не ездил верхом. В Калининском суворовском училище, которое он имел честь окончить много лет назад, существовал конный взвод. Но суворовцу Пешкову не повезло: перед тем как его взвод должен был стать кавалерийским, а он лихим наездником, лошадей из училища убрали как раритет и заменили их автомобилями.

Но делать нечего. Взгромоздился на коня, и они двинулись в путь. Ехали долго. Дорога превратилась в узкую тропку. Время от времени улусваль вскидывал руку, и на окрестных высотах поднимались люди. Потом исчезали. Теперь тропинка петляла по самому краю обрыва. Через полчаса она кончилась, и началась каменистая дорога. Здесь их пересадили в уазик, и вновь началась тряска. Наконец, машина въехала в аул и остановилась у дома Саида Мансура. Их проводили в комнату на втором этаже. Вскоре вошел хозяин и поприветствовал, как он выразился, «дорогих советских товарищей».

Разговор Пешков вел с пиром Саидом Мансуром по двум проблемам - обеспечение безопасности на дороге от Саланга до Пули-Чархи и, конечно же, о местонахождении Ахмад Шаха Масуда.

Правда, по второму вопросу кое- что важное Мансур сумел-таки сказать Евгению Алексеевичу.

По возвращении полковник Пешков доложил начальнику ГРУ Ивашутину, что интересующий их Ахмад Шах Масуд находится в ущелье Хуст-о-Ференг, в 60 километрах севернее Панджшерского хребта. Само ущелье для действий войск, авиации и боевой техники практически недоступно. В нем и размещены его основные силы и матсредства.

Большой шеф поблагодарил полковника и отпустил. Что же касается шефа малого, то генерал Ткаченко был вне себя.

- Ты зачем ездил к Мансуру! - бушевал он.
- Работа такая.
- А если бы тебя захватили. Ты офицер Генерального штаба, носитель военных секретов.
- Не захватили же, зато результат есть.
- Молчать! - прикрикнул генерал.

Впрочем, он вскоре остыл и вполне миролюбиво сказал.

- А вообще молодец! Карту хорошо сделал. Соколову и Ахромееву понравилась.

Пешков смотрел на генерала и не мог понять: отругали его или все-таки похвалили и что теперь делать - радоваться или печалиться? Право же, чего только не бывает на войне.

Афганская эпопея закончилась для полковника Пешкова 14 января 1989 года. Он прилетел в Москву и, как положено, явился в родное управление. Малого шефа генерала Ткаченко уже не было, он уволился в запас. Война, которой Евгений Алексеевич посвятил долгих девять лет, завершилась. Через месяц генерал Борис Громов доложит, что он является последним советским солдатом, покинувшим Афганистан.

В ноябре 1990 года полковник Евгений Алексеевич Пешков уйдет в запас.

Журнал «Ориентир»

ertata