Жестокие поражения в начале войны

Четверг, 24 Мая 2012 г. 21:07 + в цитатник

Суть начатой либерально-буржуазными кругами — как доморощенными, так и закордонными — фальсификации российской истории в том, чтобы подменить наше общее прошлое, биографию народа, а вместе с ней — и биографии миллионов соотечественников, посвятивших свои жизни возрождению и процветанию нашей Родины, борьбе за её свободу от иноземного владычества. Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты не приемлют эту игру напёрсточников. Одна из глав монографии «Правда против лжи. О Великой Отечественной войне», разоблачения фальсификаторов истории заслуженного деятеля науки РФ, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета, фронтовика Александра Огнёва.

1271175684_get-up-huge-country-002 (700x454, 193Kb)

1271175684_get-up-huge-country-002 (700x454, 193Kb)

Донесения одно тревожнее другого

В апреле — июне 1941 года немецкие самолеты нагло залетали на советскую территорию, засекая расположение наших аэродромов, войск и боевой техники. Только за май и 10 дней июня они 91 раз нарушили советскую границу. С 1 января по 10 июня 1941 года на границе задержали 2080 человек, из них были разоблачены 183 германских агента, заброшенных на нашу территорию с целью разведки. Генерал-фельдмаршал В. Кейтель после поражения Германии сказал на допросе, что главным достижением немецкой разведки перед войной было то, что она «дала полную и точную картину расположения всех советских войск перед началом военных действий во всех военных округах».

Из разных источников в Москве всё больше скапливалось очень тревожных сведений о концентрации германских войск на советской границе, всё явственнее становилась угроза агрессии. Первый секретарь советского посольства в немецкой столице В. Бережков сообщил в Москву: «В середине февраля в наше консульство в Берлине явился немецкий типографский рабочий. Он принес с собой экземпляр немецко-русского разговорника, изданного огромным тиражом.

Содержание разговорника не оставляло сомнения в том, для каких целей он предназначался. Там можно было, например, прочесть такие фразы на русском языке, но набранные латинским шрифтом: «Где председатель колхоза?», «Ты коммунист?», «Как зовут секретаря райкома?», «Руки вверх! Буду стрелять», «Сдавайся» и тому подобное. Разговорник был сразу же переслан нами в Москву. …В первые месяцы 1941 года мы всё чаще обращали внимание на сетования немецких газет по поводу сообщений мировой прессы о «военных приготовлениях» Советского Союза на германской границе».

В конце апреля 1941 года первый секретарь посольства США в Берлине Паттерсон пригласил на коктейль В. Бережкова и познакомил его с офицером в форме германских ВВС. Оставшись наедине с Бережковым, майор сказал ему: «Моя эскадрилья отозвана из Северной Африки, и вчера мы получили приказ передислоцироваться в район Лодзи… Многие другие части в последнее время перебрасываются к вашим границам… Лично мне не хотелось бы, чтобы между моей и вашей страной что-либо произошло».

А. Василевский в книге «Дело всей жизни» писал: «В июне 1941 года в Генеральный штаб непосредственно шли донесения одно тревожнее другого… Сосредоточение немецких войск у наших границ закончено. Противник приступил к разборке поставленных ранее проволочных заграждений и к разминированию полос на местности, явно готовя проходы для своих войск к нашим позициям. Крупные танковые группировки немцев выводятся в исходные районы». Нужно было должным образом реагировать на эти зловещие факты. Но это не было сделано. «В сорок первом году, — продолжает маршал, — Сталин …отвечал категорическим отказом на все предложения о приведении наших войск где-то, в каких-то пограничных районах в боевую готовность. На всё у него был один и тот же ответ: «Не занимайтесь провокациями» или «Не поддавайтесь на провокацию».

Страх спровоцировать агрессора

Сталин не давал согласия на своевременное приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность, потому что считал: немцы могут воспользоваться этим для нападения на СССР. «Если бы мы шелохнули свои войска, — говорил В. Молотов, — Гитлер бы прямо сказал: «А вот видите, они уже там-то, войска двинули! Вот вам фотографии, вот вам действия!» Говорят, что не хватало войск на такой-то границе, но стоило нам начать приближение войск к границе — дали бы повод!»

И. Баграмян писал, что командующий Киевским особым военным округом (КОВО) генерал-полковник М. Кирпонос в июне 1941 года просил Москву «разрешить хотя бы предупредительным огнём препятствовать действиям фашистских самолетов. Но его резко одернули: «Вы что — хотите спровоцировать войну?» В книге «Если бы не генералы!» Ю. Мухин трактует события иначе: «Накануне войны Кирпонос попытался воспрепятствовать приведению войск Киевского особого военного округа в боевую готовность». Он ссылается на начальника штаба КОВО генерала М. Пуркаева, который сообщил: «13 или 14 июня я внес предложение вывести стрелковые дивизии на рубеж Владимир-Волынского укрепрайона, не имеющего в оборонительных сооружениях вооружения. Военный совет округа принял эти соображения и дал соответствующие указания командующему 5-й армией. Однако на следующее утро генерал-полковник М.П. Кирпонос в присутствии члена военного совета обвинил меня в том, что я хочу спровоцировать войну».

Но поведение Кирпоноса — следствие давления со стороны высшего руководства. Когда Киевский округ начал развертывание по звонку Тимошенко, Сталин, узнав об этом, дал ему и Жукову «как следует нахлобучку». 11 июня 1941 года Жуков направил командующему КОВО телеграмму: «Народный комиссар обороны приказал: 1) Полосу предполья без особого на то приказания полевыми и уровскими частями не занимать. Охрану сооружений организовать службой часовых и патрулированием. 2) Отданные Вами распоряжения о занятии предполья уровскими частями немедленно отменить». Этот приказ был отдан за 11 дней до фашистского нападения на СССР.

В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза.1941—1945» написано, что нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков «плохо разбирались в создавшейся военно-стратегической обстановке и не сумели сделать из нее правильные выводы о необходимости осуществления неотложных мер по приведению Вооруженных Сил в боевую готовность». Это бездоказательное утверждение не согласуется с фактами.

Тимошенко и Жуков 13 июня 1941 года предложили привести наши западные военные округа в полную боевую готовность, но Сталин воспротивился. Можно было вывести хотя бы эшелон прикрытия, который, согласно плану, должен был развернуться на границе. Сталин приказал подождать. Василевский считает, что «он боялся германских вооруженных сил», перед которыми «все становились на колени». Он упустил время, не уловив переломного момента, когда надо было провести форсированную мобилизацию и приграничным войскам занять заранее намеченные оборонительные позиции, и это стало «его серьезнейшим политическим просчетом». Маршал А. Гречко считал: «Действие фактора внезапности в начале Великой Отечественной войны можно было бы значительно уменьшить или вообще нейтрализовать, если бы в соответствии с данными разведки была проведена заблаговременная подготовка к отражению гитлеровских армий, что являлось вполне осуществимым. Тогда ход войны мог бы принять иной характер».

Но президент Академии военных наук генерал армии М. Гареев указывает на то, что если бы 13 июня Сталин принял предложение Тимошенко и Жукова и провёл бы «форсированную мобилизацию», то появились бы сложности международного характера: «фашистское руководство в связи с этим, конечно, подняло бы шум. Да и реакция во всем мире была бы не однозначной». Действительно, следует отметить, что эта «не однозначная» реакция могла иметь самые серьезные негативные последствия для СССР. Могла намного увеличиться вероятность зловещего сговора Гитлера с руководителями западных держав на антисоветской почве. «Новый мюнхенский» альянс западных держав с Германией, направленный на крушение и раздел СССР, мог стать реальностью.

Но тогда Красная Армия встретила бы немецкие войска более подготовленной, им не удалось бы в первые дни войны нанести ей столь огромные потери в людях и технике и далеко вторгнуться вглубь страны, захватить Минск, Киев, подойти к Ленинграду и Москве. Конечно, не надо забывать, что войска фашистской Германии к началу войны во многих отношениях превосходили наши. Серьезные неудачи у нас всё равно были бы, пришлось бы и отступать. Правда, по словам Жукова, нашей армии «летом 41-го, возможно, удалось бы не допустить врага дальше Днепра и «Смоленских ворот».

Директива № 1

Вечером 21 июня немецкий фельдфебель-перебежчик сообщил, что завтра утром германские войска начнут наступление. После совещания у Сталина нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков отдали директиву «О приведении в боевую готовность войск в связи с возможным нападением фашистской Германии на СССР». В ней говорилось:

«1. В течение 22—23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, Приб-ОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников».

Адмирал Н. Кузнецов не без оснований отметил, что у нас было сосредоточено немало войск и авиации в приграничных округах: «Эта сила не была способна проводить наступательные операции, но она была в состоянии отражать нападение врага с 2—3-кратным превосходством в воздухе и на земле. Войска, уже находившиеся на передовой линии, были по своей численности в состоянии задерживать противника и медленно отступать, нанося ему большие потери, как бывает при организованном отступлении». Для этого требовалось «держать в полной готовности войска и авиацию, уже сосредоточенные на границе. У нас было достаточно самолетов и танков Т-34, и они могли не допустить господства в воздухе авиации противника и вражеских танков и мотомехколонн на земле… Те летчики и танкисты, которые у нас были, могли выполнить эту задачу. Беда заключается в том, что… они даже не получили извещения хотя бы за 10—12 часов до начала наступления врага, для чего были все возможности. …После того, как Тимошенко и Жуков посетили Сталина, требовался необычный способ указаний по радио и по телефону хотя бы в два-три адреса: Павлову, Кирпоносу, Попову и др.» К. Мерецков в книге «На службе народу» размышлял: «Нужно было побыстрее оповестить войска и вывести их из-под удара, перебазировать авиацию на запасные аэродромы, занять войсками первого эшелона рубежи, выгодные для отражения агрессора, начать вывод в соответствующие районы вторых эшелонов и резервов, а также вывести в намеченные районы окружные и войсковые штабы, наладив управление войсками. …Наркомат обороны и Генштаб не сумели решить этой задачи».

Работники Генштаба Красной Армии в ночь перед войной были на своих служебных местах, они озаботились передачей в округа директивы о приведении войск в боевую готовность, передача ее в округа закончилась в 0.30 22 июня, до начала войны она не успела дойти даже до всех командиров дивизий. Видимо, можно было быстрее отправить ее, использовав телефонные аппараты ВЧ. Тимошенко и Жуков связывались по телефону с командующими округами, но беда заключалась в том, что уже не было нужных «10—12 часов до наступления врага». Их было в два раза меньше, и они были использованы недостаточно рационально.

Лишь нарком Военно-Морского Флота Н. Кузнецов, его штаб и командование Одесского военного округа 21 июня 1941 года в 23 часа 50 минут отдали распоряжение флотам и войскам по телефону и телеграфу: «Немедленно перейти на оперативную готовность № 1». Это был приказ о повышенной боевой готовности. «Поэтому, — отмечал маршал К. Мерецков, — Военно-Морской Флот, а также войска Одесского военного округа… были приведены в боевую готовность и в первый день войны не понесли серьезных потерь. Запоздалое оповещение округов и войск поставило приграничные округа в невыгодные, тяжелые условия и в конечном счете явилось одной из причин наших неудач в начальный период Великой Отечественной войны».

Генерал армии М.А. Гареев считает: «Объективно внезапности не должно было быть, ибо имелись данные и возможности, чтобы ее не было. Но она случилась. Советское политическое руководство, Наркомат обороны и Генштаб не смогли адекватно оценить сложившуюся обстановку и не приняли своевременных мер для приведения Вооруженных Сил в полную боевую готовность и исключения внезапности».

Так начиналась война

22 июня 1941 года рано утром немецкая авиация стала бомбить наши города и аэродромы, вермахт вторгся на советскую территорию. В тот день, выступая от имени Советского правительства, В. Молотов (речь готовилась вместе с И. Сталиным) напомнил о походе Наполеона в Россию, на который «наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение». Он предсказал: «Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную Отечественную войну за Родину, за честь, за свободу», враг будет разбит, победа будет за нами.

Маршал К. Мерецков размышлял: «Вероятно, многие задумывались над вопросом: а что будет, если Германия нападет на Советский Союз? Большинство полагало так: если завтра война, то она принесет все беды только противнику. Мы будем воевать на его территории и малой кровью разгромим врага могучим ударом. Правда, это мнение, владевшее умами широких масс советских граждан и усиленно пропагандировавшееся, не казалось столь безусловным всему руководству РККА. Успехи германской армии в Западной Европе поневоле заставляли настораживаться».

Кинорежиссер Г. Чухрай вспоминал: «Сегодня, глядя на фильмы о начале войны, я вижу: узнают о нападении немцев — и сразу горькие слёзы. В жизни было не так. И на гражданке, и в армии никакого уныния. У всех приподнятое настроение, все были возбуждены, всем хотелось скорее наказать немцев за вероломство, все были уверены, что от немцев «через две недели ничего не останется». Допускаю, что кто-то был настроен именно так. Но у большинства советских людей был иной настрой.

Вечером 21 июня 1941 года я ехал домой в плохо освещённом плацкартном вагоне из города Кимры, где учился в педучилище, и услышал, как о чем-то задумавшийся престарелый дед, мой сосед, вдруг, словно спохватившись, бросил тревожную фразу: «Гарью пахнет. Как бы война не началась». Моя деревня и все люди, каких я тогда знал, восприняли войну как огромнейшее бедствие. 22 июня, в жаркий солнечный полдень, прискакал на взмокшей лошади нарочный, который привез повестки мужикам, призывавшимся в армию. Вскоре все жители деревни Красненькое — стар и млад — безо всяких объявлений и призывов собрались под окнами правления.

Страшная тяжесть всеобщей беды наложила резкий отпечаток на их посуровевшие скорбные лица: не слышно ни одного веселого голоса, ни обычных подковырок, шуток и прибауток. Даже дети присмирели, притихли, стояли неподвижно в толпе, испуганно хлопая глазёнками, невидимые токи от горестных переживаний и мрачных дум взрослых людей потянулись и к ним. Председатель колхоза П. Голубев плотнее прижал к боку перебитую на недавней финской войне левую руку, а правую со сжатым кулаком поднял кверху и с нервной горячностью выкрикнул: «Что вы, бабы, плачете? Может, наши войска уже на Берлин идут!» Худой, высокий дед Самсон, побывавший в прошлую мировую войну в немецком плену, немедленно охладил его пыл: «Он, германец, покажет нам Берлин! Не раз мы своей кровью умоемся!» Никто ему не возразил.

Я, только сутки назад приехавший домой на каникулы из Кимрского педучилища, стоял около отца, уже познавшего войну при прорыве линии Маннергейма на Карельском перешейке, погрузившегося в неведомые мне думы, и пытался найти ответы на тягостные вопросы. Как же так: у нас с Германией заключен договор о ненападении, более того, даже о дружбе — и она внезапно, очень подло напала на нашу страну. И как понять: немцы не закончили войну с Англией и напали на нас? Сумасшедшие, что ли, они? 28 июня 1941 года я вместе с другими подростками и девушками своей деревни отправился на берег Волги недалеко от Селижарова рыть противотанковый ров.

Начало войны было далеким от предвоенных представлений о том, что «мы будем бить врага на той территории, откуда он пришел».

П. Павленко в романе «На востоке» (1936—1937) легковесно изобразил будущую войну с Японией. Н. Шпанов в книге «Первый удар. Повесть о будущей войне» (1939) за один день разгромил германскую авиацию и уничтожил многие немецкие заводы. В первые месяцы после фашистского нападения «по инерции» появлялись отдельные произведения, в которых говорилось о легком походе до столицы Германии. Например, А Безыменский писал: «В нашем сердце нет тревоги. Весь народ у нас един. Нам знакомы все дороги, в том числе и на Берлин». Трагический ход войны быстро развеял подобные иллюзии. У большинства наших людей было понимание неотвратимой неизбежности очень тяжких испытаний.

Одна из причин тяжелейших неудач начального периода войны — это грубейший просчет политического и военного руководства СССР в отношении сроков агрессии, которая оказалась для Красной Армии и советского народа внезапной. Профессор А. Мерцалов назвал ее «той неожиданностью, которую ожидали». Главную опасность вероломного нападения немцев Г. Жуков усматривал в том, что «для нас оказалось внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах на решающих направлениях, для нас оказались внезапностью и масштабы сосредоточения их войск, и сила их удара».

Дочь С.М. Будённого в передаче РТР «Маршал Будённый. Конец легенды» от 26 апреля 2005 года обнародовала записи из дневника отца. В них говорилось о событиях вечером 21 июня в кабинете Сталина: «21 июня. Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя нам войны, могут напасть на нас завтра, то есть 22 июня, а поэтому [спросил] что мы должны и можем предпринять до рассвета. Тимошенко и Жуков заявили, что если немцы нападут, то мы разобьем их на границе, а затем и на их территории. Сталин подумал и сказал, это несерьезно». Да, есть правда в утверждении генерала Гареева: «Идея непременного перенесения войны с самого ее начала на территорию противника… настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически не рассматривалась».

22 июня в 7 часов 15 минут в войска была послана директива № 2. В ней приказывалось «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить». Штабы округов и армий не смогли быстро передать свои распоряжения корпусам и дивизиям. Вражеские диверсанты рвали телефонные провода, вывели из строя большое количество радиостанций, узлов и линий, убивали командиров и связистов, связь между войсками и штабами была нарушена.

Не сумев должным образом выяснить обстановку, в какой оказались соединения нашей армии, нарком обороны в конце первого дня войны — в 9 часов 15 минут вечера — отдал одобренную Сталиным директиву № 3. Она предписывала нашим войскам перейти в наступление на главных направлениях, разгромить ударные группировки врага и перенести действия на его территорию. Директива совершенно не учитывала создавшейся крайне неблагополучной обстановки.

Литературные фантазии и суровая реальность

В ряде публикаций просчёты начального периода войны преднамеренно утрируются. В романе А. Ржешевского «Тайна расстрелянного генерала» (2000) генерал Д. Павлов рано утром 22 июня позвонил наркому и сообщил, что германская армия начала наступление, а тот приказал: «Никаких действий против немцев не предпринимать». Несколько позже, когда наши аэродромы и города подвергались бомбежке, «литературный» маршал Тимошенко то же самое сказал и заместителю командующего Западным округом генералу Болдину, добавив: «Товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам».

На самом деле такие неразумные приказы из Москвы тогда не поступали.

Командующий Московским военным округом генерал армии И. Тюленев писал в книге «Через три войны» о разговоре со Сталиным: «В трубке я слышу глуховатый голос: «Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?» Коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал: «Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны до семидесяти пяти процентов».

Адмирал Кузнецов за двое суток до войны получил разрешение Сталина привести Военно-Морской Флот в боевую готовность. В ночь на 22 июня он прочитал телеграмму, заготовленную Жуковым для приграничных округов, и спросил: «Разрешено ли в случае нападения применять оружие?» Ответ был однозначным: «Разрешено». В мемуарах Жуков пишет: «В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил, что со стороны моря летят неизвестные самолеты, он решил встретить их огнем противовоздушной обороны флота». Жуков, переговорив с Тимошенко, одобрил это решение.

Герой Советского Союза маршал авиации И. Пстыго отмечал: «Мне доводилось сталкиваться в советской художественной литературе с утверждением, будто вся наша авиация была уничтожена с воздуха в считанные часы после начала войны. Причем самолеты якобы погибли прямо на земле, так и не успев взлететь. Подобные заявления не только не верны, но и безответственны. Конечно, противнику хотелось, чтобы всё обстояло именно так, и в своей пропагандистской печати он нередко желаемое выдавал за действительность. Но вот что говорят факты. Да, в Белоруссии и Прибалтике мы понесли огромные потери. Но, например, в ВВС Одесского военного округа за первые три дня на земле не сожжено ни одного самолета. Вражеская авиация предприняла несколько массированных налетов на наши основные аэродромы. И безуспешно. Потому что самолеты находились не на базовых, а на полевых аэродромах, о чем враг не знал. За неделю до вероломного вторжения гитлеровской Германии на нашу территорию начальник штаба округа генерал Захаров дал телеграммы командирам авиасоединений: перейти на полевые аэродромы. А мы, к примеру, и так были на полевом».

Участник Великой Отечественной войны П. Гранцев, служивший в июне 1941 года в Киевской области на полевом аэродроме, вспоминал о приказе, полученном 17 июня 1941 года: «Рано утром скоростной бомбардировочный полк поднят по тревоге. По приказу командира полка все самолеты, стоявшие на аэродроме в линию, были срочно рассредоточены и замаскированы… 22 июня ранним утром полк вновь был поднят по тревоге. С самолетов сняли маскировочные сети, в бомбовых люках подвесили бомбы… 23 июня был совершен первый боевой вылет всем полком (45 самолетов)… Тогда мы еще не знали, что многие аэродромы в Киевском особом военном округе были в первые же часы уничтожены вместе с самолетами».

А. Василевский писал, что перед нападением Германии на СССР «общий разрыв в военной силе был не столь велик, он намного возрос в пользу врага из-за нашего опоздания с приведением советских войск пограничной зоны в полную боевую готовность».

Генерал армии Павлов

М. Ваккус в статье «Катастрофа в Белоруссии» пишет, что потери войск Западного фронта составили 417729 человек, из них безвозвратные — 341012. «В плену западнее Минска оказалось около 329 тысяч, врагу досталось 3332 танка, 1809 орудий».

Генерал армии Д. Павлов не имел должного командного общевойскового опыта и не смог в чрезвычайно неблагоприятной обстановке успешно руководить войсками фронта, на который обрушилась самая сильная группировка врага. Он добровольно вступил в Красную Армию, в 1928 году окончил Академию имени М.Ф. Фрунзе, в 1931-м — академические курсы Военно-технической академии, успешно воевал в Испании и за проявленную там доблесть был удостоен звания Героя Советского Союза. В 1940 году его назначили командующим Западным особым военным округом (ЗапОВО). Но ему не хватило мужества посмотреть правде в глаза и реально оценить зловещую обстановку на границе. За две недели до начала войны Павлов доложил Сталину, что «сведения о сосредоточении немецких войск вдоль наших границ являются провокационными».

Вечером 21 июня 1941 года Д. Павлов был в театре, оттуда приехал на командный пункт. Войска округа не успели своевременно занять подготовленные оборонительные позиции не только по его вине. Г. Жуков заметил: после того, как Кирпонос получил телефонный нагоняй из Москвы за то, что начал развертывание войск эшелона прикрытия Киевского военного округа, повторить такой опыт «другие командующие не рискнули».

В то же время к Павлову относятся слова Жукова: «Накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указания свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц».

Но в этом была вина и Жукова, и Тимошенко, и Сталина.

13 июля 1941 года, выйдя из окружения, начальник 3-го отдела 10-й армии полковой комиссар Лось направил на имя начальника 3-го Управления Народного Комиссариата обороны (НКО) рапорт, в котором сообщил: «21 июня в 24 часа мне позвонил член Военного совета и просил прийти в штаб. Прибыв в штаб армии, от командующего 10-й армией генерал-майора Голубева узнал, что обстановка чрезвычайно напряженная и есть приказ из округа руководящему составу ждать распоряжений, не отходя от аппарата… К этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий. Примерно в 1 час ночи 22 июня бывший командующий Зап-ОВО Павлов позвонил по ВЧ и приказал привести войска в полную боевую готовность и сказал, что подробности сообщит шифром. В соответствии с этим были даны указания всем командирам частей. Около 3 часов все средства связи были порваны. Полагаю, что противником до начала бомбардировки были сброшены парашютисты и ими выведены из строя все средства связи». Из штаба Западного особого военного округа в 5.25 передали: «Командующим 3-й, 10-й и 4-й армий. Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому. Павлов, Фоминых, Климовских».

10-я армия приказ получила к 10—11 часам утра. К этому времени войска противника уже углубились на нашу территорию местами на 5—10 километров.

В исследовании «Великая Отечественная война. 1941—1945. Военно-исторические очерки» утверждается, что «поражение Западного фронта — это беда, а не вина сорокачетырехлетнего Павлова». Думается, полностью отрицать его вину нельзя: боевая выучка войск округа была на низком уровне, он, возглавляя его целый год, сделал непростительно мало, чтобы лучше подготовить их к войне.

В январе 1941 года в Генштабе была проведена военная игра. В основу стратегической обстановки были положены события, которые могли развернуться на западной границе в случае германского нападения. За Красную Армию «играл» Павлов, за вермахт — Жуков. Павлов потерпел сокрушительное поражение. Но командующий ЗапОВО не сделал нужных выводов: «То, что в январе происходило на макете, словно в адском кошмаре начало воплощаться на действительных полях сражений в июне».

Генерал армии Д. Павлов сразу после нападения фашистской Германии потерял связь с 3-й и 10-й армиями и не сумел восстановить ее до их гибели. Он принял ряд решений, не отвечавших создавшейся критической ситуации. Войска не были приведены в боевую готовность, многие дивизии даже не вывели с зимних квартир в лагеря.

Западнее Бреста 24-й немецкий танковый корпус захватил в первые часы нападения все мосты через Буг в полной исправности. Но вскоре наши войска оправились от растерянности, вызванной внезапностью нападения, и стали оказывать упорное сопротивление врагу. Особенно ожесточенно оборонялся гарнизон крепости Брест, имевшей важное оперативное значение. Для подавления сопротивления ее защитников немцы сбрасывали на форты крепости с самолетов бомбы весом 1800 килограммов и даже применили отравляющие газы.

Просчеты и ошибки политического и военного руководства к началу войны поставили войска Красной Армии в крайне невыгодное положение. Многие из соединений оказались в военных городках, лагерях, артиллерия в целом ряде полков — на полигонах. В городе Брест и Брестской крепости, в нескольких километрах от госграницы, дислоцировались две стрелковые, одна танковая дивизии и еще 15 различных соединений и частей. На следствии Павлов показал, что им «был дан приказ о выводе частей из Бреста в лагерь ещё в начале июня текущего года и было приказано к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста». Но этот приказ не был выполнен, «и в результате 22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были застигнуты огнём противника при выходе из города, понесли большие потери и более как соединения не существовали». Как оценить поведение командующего округом, не добившегося выполнения своего приказа?!

Командир 100-й стрелковой дивизии И. Руссиянов к 9 часам утра вывел все части дивизии в районы сосредоточения. «Нужно было срочно связаться с командующим ЗапОВО генералом армии Павловым и получить от него соответствующие обстановке указания». Он нашел его в запасном, хорошо укрепленном командном пункте штаба ЗапОВО и спросил: «Какие будут оперативные указания в связи с создавшейся обстановкой?» И услышал: «Дивизии занять круговую оборону в радиусе двадцати пяти километров вокруг Минска». Для выполнения этого приказа дивизии предстояло разбросаться по фронту длиной свыше 100 километров. Это было неразумно, свидетельствовало о растерянности Павлова. Присутствовавший при этом секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. Пономаренко сказал Руссиянову: «Действуйте, исходя из обстановки».

В сообщении Брестского обкома КП(б) Белоруссии о 4-й армии Западного военного округа говорилось: «При вторжении немецких войск ни одна часть и соединение не были готовы к бою. Командный состав находился на квартирах в городе. У многих бойцов 6-й, 12-й, 49-й стрелковых дивизий не было патронов (они были на складах), в артполку АРГК личный состав находился в отрыве от матчасти в 150 км (в лагерях), склады с боеприпасами и оружием были захвачены врагом, ряд частей и подразделений под воздействием паники бежал с фронта». Эти факты свидетельствуют против Павлова.

Но не только Д. Павлов был виноват в том, что на Белостокском выступе была допущена серьезная ошибка в конфигурации советских войск, что помогло немцам окружить их и разгромить в июне 1941 года. И не столько он, сколько советский Генштаб просчитался с оборудованием новой укрепленной полосы. Долговременные оборонительные сооружения создавались непосредственно на границе, но ее начертания были крайне не выгодны для Красной Армии.

В обвинительных филиппиках Ю. Мухин утверждал: «Если бы не предательство (?!) Павлова, немцы бы здесь никогда не прорвались и не вышли бы на оперативный простор». Почему-то Мухин забыл о том, что именно на Западном фронте наступала самая сильная группа немецких армий.

Против Прибалтийского особого военного округа немцы бросили 29 дивизий, у нас там было 25 дивизий (в том числе 6 танковых и моторизованных). Против КОВО у противника было 33 дивизии (из них 9 танковых и моторизованных), у нас там находились 32 стрелковые дивизии, 24 танковые и моторизованные, 2 кавалерийские дивизии. А против Западного округа немцы бросили 50 дивизий, из них 15 танковых. Им противостояли наши 24 стрелковые дивизии, 18 танковых и моторизованных, 2 кавалерийские дивизии. На этом фронте у наступавших войск было существенное преимущество. В ЗапОВО было 791445 военнослужащих, а в германской группе «Центр» —1455900, то есть больше в 1,8 раза.

Почему так получилось? Генштаб Красной Армии (Б. Шапошников, К. Мерецков, А. Василевский) в 1940 году полагал, что основным будет «западный театр военных действий». С учётом этого был разработан план обороны страны. 5 октября его доложили Сталину, который, исходя из геополитических соображений, не согласился с ним. Он посчитал, что Гитлер «будет готовить основной удар на Юго-Западном направлении», ибо «для немцев особую важность представляют хлеб Украины, уголь Донбасса». Учтя эти замечания, Генштаб к 14 октября 1940 года план переработал. Наши руководители разведки, опираясь на донесения из-за рубежа, считали, что «немцы прежде всего попытаются захватить Украину». В апреле 1941 года Наркомат безопасности представил Генштабу сообщение разведки: «Выступление Германии против Советского Союза решено окончательно и последует в скором времени. Оперативный план наступления предусматривает молниеносный удар на Украину и дальнейшее продвижение на восток».

Такие сообщения вроде бы подтверждали логику Сталина. В итоге Генштаб допустил просчет в определении главного удара агрессора: самую сильную группировку расположили на Юго-Западном направлении. Немцы же наиболее мощную группу бросили против Западного фронта. Сосредоточенные на Юго-Западном направлении войска, писал потом Василевский, «следовало бы повернуть во фланг главной немецко-фашистской группировке «Центр», а это «своевременно не было сделано».

Значит, не только Павлов был виновен в поражении наших войск на Западном фронте. И, конечно, никаких «антисоветских настроений» у него не было. Это подтверждает даже его облик: когда он по вызову прибыл первого июля в Москву, то Жуков «его едва узнал, так изменился он за восемь дней войны».

Д. Павлов был отстранён от командования округом, за утерю управления войсками отдан под суд, а 16 октября 1941 года расстрелян. Спустя много лет генерал армии был реабилитирован. В его трагической истории ярко отразилась драматическая растерянность части нашего командования от внезапного сокрушительного отступления Красной Армии в первый месяц войны. Да и высшее советское руководство металось в лихорадочных поисках и виновников этих поражений, и реального выхода из создавшейся обстановки.

Газета «Правда»