1916 год. 29 декабря (16 декабря ст.ст.) заговорщиками был убит Григорий Распутин

Распутин в доме на Мойке. Санкт-Петербург, 1914 год
«Заговор об убийстве состоялся. Распутина нужно пригласить поздно вечером в гости к молодому князю Феликсу Юсупову, в его дворец на Мойке, и там убить. Юсупов заручился помощью Владимира Пуришкевича, Великого князя Дмитрия Павловича, родственника царя, доктора Лазоверта и поручика Сухотина. Убийство нужно совершить после полуночи, ведь только тогда уходят агенты тайной полиции (они ведут тайное наблюдение за Распутиным и охраняют его). Хотя Распутин в последнее время и стал осторожным из-за участившихся угроз убийства, его достаточно познакомить с прекрасной женой Юсупова, Ириной — племянницей царя, чтобы он отбросил все возможные сомнения и принял приглашение в юсуповский дворец.

Распутина было решено отравить пирожными, куда подмешать цианистый калий. Кроме того, ему хотят подать Мадеру в бокалах, обработанных цианистым калием. Когда через десять—пятнадцать минут яд подействует, нужно будет отвезти труп Распутина на другой машине на окраину города к Старой Невке и утопить в проруби.


Наступил обычный зимний день 16 декабря 1916 года. Из-за инея шпиль Адмиралтейства сверкает сильнее, чем всегда. И лишь нескольких жителей столицы двенадцать привычных сигнальных выстрелов в Петропавловской крепости вспугнули больше обычного — Юсупова, Пуришкевича, Дмитрия Павловича, Лазоверта и Сухотина. Сегодня они освободят Россию от Распутина. Молодой франтоватый князь, имущество которого, должно быть, превосходило имущество самого царя, выбрал подвальное помещение своего дворца в качестве места совершения акции и распорядился переоборудовать его в гостиную с камином. Сегодня переустройство должно быть завершено. Осматривая комнату за несколько часов до убийства, Юсупов с удовлетворением отметил, что атмосфера помещения располагает к гостеприимству. Рабочие только что закончили выравнивать стены и повесили на небольшие окна гардины. Пол устилают коврами, слуги вносят мебель: стол, старые резные стулья, обтянутые потемневшей кожей, массивные дубовые кресла с высокими спинками, небольшие шкафчики из черного дерева с выдвижными ящиками и тайниками, столики, на которые ставят кубки из слоновой кости и другие декоративные предметы, и, наконец, представляющий особую ценность шкаф с инкрустациями — с зеркалами и бронзовыми колонками, над которыми возвышается распятие итальянской работы XVII века из серебра и горного хрусталя. В конце помещения, разделенного круглой аркой, подготавливают к топке открытый камин из красного гранита, в котором уютно потрескивают поленья. На его карнизе расставляют золоченые кубки старинной майолики и резные скульптуры из черного дерева. Большой персидский ковер и медвежья шкура в углу перед шкафом с инкрустацией придают комнате роскошь и комфорт. Темная мебель оживляется двумя большими красными китайскими вазами по обе стороны от входа. Молодой князь распоряжается накрыть стол к чаю на шесть персон, запастись пирожными и мелким сдобным печеньем (его Распутин особенно любит), а также поставить вино и бокалы из итальянского стекла. <…>

Без четверти час. Во дворце с минуты на минуту ожидают прибытия Юсупова. Заранее подготовленные бокалы быстро окропляют раствором цианистого калия. В напряженной тишине легкоуловить шум мотора машины. «Едут!» — хором кричат друзья и ставят пластинку на граммофон, установленный перед выходом из кабинета. Когда Юсупов с Распутиным входят со двора в дом, из кабинета уже раздаются голоса друзей, изображающих веселую компанию, и громкие звуки граммофона, играющего «Янки-дудл».

— Что это — кутеж? — удивляется Распутин.
— Нет, нет, просто у моей жены гости, которые наверняка уже уезжают. Давайте пока спустимся в чайную, — сразу направляет Юсупов гостя в желаемую сторону. «Шофер» Лазоверт тем временем торопится к остальным, быстро сменив ливрею на собственную одежду. Теперь все четверо оставшихся наверху наблюдают за ходом событий. Это продолжается не более пятнадцати-двадцати минут. Они пытаются вести вынужденную беседу, и время от времени кто-то из них подходит к двери, чтобы узнать, что происходит этажом ниже. Так проходит четверть часа, полчаса. Звуки, доносящиеся время от времени снизу, говорят об увлеченной беседе, которая постепенно завязалась. Подозревают ли ожидающие, что происходит внизу на самом деле? Не успел Распутин войти, как ему сразу бросился в глаза комод из черного дерева с зеркалами, множество ящиков которого он, как ребенок, начал увлеченно выдвигать и задвигать. Наконец он садится к столу.

Юсупов предлагает вино и сладости. К его ужасу, Распутин не хочет ни того, ни другого. Что-то вызвало у него недоверие? — промелькнуло в голове молодого князя. Вместо этого сложный гость попросил чаю. Юсупов наливает ему. Теперь хозяин дома переводит разговор на общих знакомых и спрашивает, как бы для того, чтобы дать Распутину последний шанс, не хочет ли он все-таки уехать из города, и не было бы для него лучше... Распутин отвечает категорически: «Нет». Тем самым его судьба для Юсупова решена окончательно. Разговор заходит о Вырубовой, о Дворе, Протопопове и о его предостережении, что Распутин может стать жертвой заговора. — Я не боюсь, — повторяет Распутин и на этот раз, — я застрахован от несчастья. Уже было достаточно покушений на мою жизнь, но Господь меня защищал. Несчастье постигнет каждого, кто поднимет на меня руку... Нервы у Юсупова напряжены до предела. Наконец Распутин берет печенье. Сначала Юсупов подает те сладости, — этого он сам себе не может объяснить — которые не отравлены, и под конец — остальные. К ужасу Юсупова, Распутин их сразу отодвигает: «Они слишком сладкие для меня...» Но — наконец-то! — он берет одно отравленное пирожное, потом еще одно, а потом съедает их все. Юсупов с напряжением наблюдает за ним. Яд должен был сразу подействовать, но ничего не происходит. Распутин совершенно спокойно продолжает разговор.

Тогда Юсупов повторно предлагает ему все-таки попробовать крымское вино. Распутин снова уклоняется. Но Юсупов просто наполняет два бокала, один для себя, чтобы подбодрить гостя. И для Распутина он вначале тоже использует не отравленный бокал. Вино пришлось Распутину по вкусу, и он с удивлением слушает рассказы Юсупова о том, сколько такого вина еще припасено у его семьи. Ожидающие этажом выше с облегчением улавливают звук открывания бутылки. Теперь, полагают они, ждать осталось недолго.

— Дай же мне немного мадеры, — неожиданно требует Распутин.
Юсупов пользуется возможностью, чтобы налить вино теперь уже в отравленный бокал. Но Распутин протестует: — Я хочу оставить свой бокал.
— Это невозможно, — возражает Юсупов, — ты ведь не можешь
смешивать два сорта вина!
— Ничего. Я использую тот же бокал, — настаивает Распутин. Юсупову ничего другого не остается, как налить ему в старый бокал. Но все же ему удается, будто нечаянно, уронить бокал на каменный пол, и он сразу наливает вино в один из бокалов, обработанных цианистым калием. Юсупов останавливается, наблюдая, как Распутин выпьет из него. Яд должен подействовать немедленно. Однако Распутин продолжает спокойно, как знаток, слегка встряхивать бокал. Но он почему-то то и дело хватается за горло и на вопрос Юсупова жалуется, что ему трудно глотать. — Ощущение горечи в горле, — объясняет Распутин. Наконец, он встает и начинает ходить по комнате взад-вперед. Бокал пуст. Никакого результата. Распутин протягивает руку с бокалом Юсупову, продолжающему стоять рядом с ним, но тот не замечает жеста и доливает вино в другой отравленный бокал, стоящий на подносе.
Распутин выпивает и его до дна. Все безрезультатно. Теперь Юсупов наливает и себе мадеру, чтобы склонить Распутина выпить третий бокал. Это последний оставшийся бокал с цианистым калием. Оба сидят молча напротив друг друга с бокалами в руках — Распутин с последним из отравленных. Он смотрит на Юсупова. Кажется, будто в его глазах сверкнули насмешливые искры, словно он хотел сказать, мол, ты зря тратишь время — мне ты ничего не сможешь сделать. Но постепенно его лицо меняется, неожиданно приобретая злобное выражение. Хитрая улыбка, как кажется Юсупову, исчезает с рассвирепевшего лица. Широко открыв глаза, Распутин смотрит на своего визави. Угрожающее молчание кажется Юсупову подтверждением того, что теперь-то Распутин понял, зачем его заманили. А что, если он сейчас набросится на хозяина дома? Остолбенев, Юсупов отводит взгляд от гостя, вселяющего ужас. Когда он вновь отважился поднять на него глаза, то увидел, что Распутин, подперев тяжелую голову руками, уставился вниз. Юсупов берет себя в руки и спрашивает, как насчет чашки чая.

—- Давай сюда, — слышит он голос обессилевшего Распутина, — я очень хочу пить.
Пока Юсупов наливает чай, Распутин снова встает и ходит по комнате. При этом его взгляд падает на гитару, которая красиво покоится в углу.
— Сыграй мне что-нибудь веселое, — неожиданно просит он, — я так люблю слушать, когда ты поешь...
Юсупов совсем не расположен сейчас играть и петь. К тому же, что-либо веселое. Однако он послушно берет гитару и меланхолично напевает.
— Еще что-нибудь. В твоем пении так много чувства, — требует Распутин, который слушал, опустив голову. Юсупов исполняет и это его желание, не узнавая собственного голоса. Часы показывают половину третьего. Уже почти два часа длится этот кошмар. Сверху доносится шум. Юсупов говорит, что ему нужно пойти наверх. Гости уже, наверное, собираются уезжать. Едва он подошел к винтовой лестнице, как навстречу ему появились Дмитрий Павлович, Пуришкевич и Сухотин. Лазоверт удалился.
— Все в порядке? — спрашивают они.
— Яд не действует! — говорит Юсупов в отчаянии.
Остальные с удивлением смотрят друг на друга:
— Вся доза? Исключено! — кричит Дмитрий Павлович.
Он подбадривает Юсупова и просит проявить еще немного терпения и выдержки. Юсупов возвращается к гостю. Распутан все еще сидит на том же месте, где слушал игру Юсупова. Он жалуется на головную боль и жжение в желудке. Тем не менее, опять требует налить ему мадеры. Это, вероятно, ему поможет (ведь отравленных бокалов больше не осталось) — и, наконец, предлагает поехать в цыганский ресторан.
— Так поздно? — с удивлением спрашивает Юсупов.
— Они привыкли, что я приезжаю поздно. Я часто задерживаюсь в Царском Селе или на молитвах, потом еду прямо к ним. Телу тоже требуется отдых, не так ли? Наши мысли принадлежат Богу, но наше тело принадлежит все-таки нам! — заключает он, подмигивая.

Юсупов очень удивлен. Жизненная сила мужика, который проглотил такую внушительную дозу яда, способную убить нескольких человек, и тот факт, что Распутин, обычно все предчувствующий заранее, не понимает, что в этой комнате его поджидает смерть, лишают его дара речи.

Он еще раз бежит наверх. Объясняет Распутину, что хочет отдать распоряжение. Дмитрий Павлович думает, может, другая попытка будет более удачной. Но Пуришкевич настаивает на своем. Его девиз — теперь или никогда. Тем временем вернулся доктор Лазоверт. Он смертельно бледен. На фронте он заслужил орден, но убийство одного единственного человека, находящегося в такой непосредственной близости от него, оказалось очень хлопотным делом. Без сил — его несколько раз вырвало — он падает в кресло. Сначала остальные вместе с Юсуповым хотят броситься вниз и убить Распутина, но потом решают сделать по-другому.
Юсупов берет браунинг Дмитрия Павловича и один возвращается в подвал.
Он подходит к шкафу с распятием.
— Почему ты так уставился на него? — спрашивает Распутин.
— Оно такое красивое, — объясняет Юсупов, моля дать ему сил сейчас же закончить дело.
— Оно красивое, — повторяет Распутин, — оно, должно быть,
стоит уйму денег. Сколько ты за него заплатил?
Это вопрос, неожиданный для набожного человека, за какого он себя выдает. И не дождавшись ответа, подходит ближе к Юсупову и смотрит на шкаф:
— Но шкаф мне нравится еще больше.., — добавляет он.
— Григорий Ефимович, — твердо говорит Юсупов, — было бы лучше, если бы ты посмотрел на крест и прочитал молитву...

Распутин с удивлением смотрит на Юсупова. К его изучающему взгляду примешивается выражение беспокойства. Он подходит ближе. Теперь тому некуда отступать. В висок? В сердце? — промелькнуло у него в голове, как молния. Еще колеблясь, куда целиться, Юсупов медленно выводит из-за спины правую руку с пистолетом и стреляет.

Распутин издает дикий крик и глухо падает на медвежью шкуру. В следующее мгновение врываются друзья, которые все эти пять минут напряженно подслушивали под дверью. Один из них подходит к выключателю и в темноте наталкивается на выходящего Юсупова. Раздаются испуганные крики. Немного позже кто-то находит выключатель, и свет загорается. Распутин лежит, распластавшись, на меховой шкуре, его лицо еще подергивается. Руки напряжены, глаза закрыты. На шелковой рубашке проступает маленькое красное пятно. Некоторые из них видят Распутина впервые. Неужели это и есть тот человек, удивляются они, который мог манипулировать самим царем и властвовать над царицей?»

Хереш Э. Распутин. Тайна его власти. М.: Олма-Пресс, 2006
=======================================================================
История в лицах

В.М.Пуришкевич:

«Не успел я войти в этот тамбур, как мне послышались чьи-то шаги уже внизу у самой лестницы, затем до меня долетел звук открывающейся в столовую, где лежал Распутин, двери, которую вошедший, по-видимому, не прикрыл.

«Кто бы это мог быть?» — подумал я, но мысль моя не успела еще дать себе ответа на заданный вопрос, как вдруг снизу раздался дикий, нечеловеческий крик, показавшийся мне криком Юсупова: «Пуришкевич, стреляйте, стреляйте, он жив! Он убегает!»

«А-а-а!..» — и снизу стремглав бросился вверх по лестнице кричавший, оказавшийся Юсуповым; на нем буквально не было лица; прекрасные большие голубые глаза его еще увеличились и были навыкате; он в полубессознательном состоянии, не видя почти меня, с обезумевшим взглядом, кинулся к выходной двери на главный коридор и пробежал на половину своих родителей, куда я его видел уходившим, как я уже сказал, перед отъездом на вокзал великого князя и поручика С. Одну секунду я остался оторопевшим, но до меня совершенно ясно стали доноситься снизу чьи-то быстрые грузные шаги, пробиравшиеся к выходной двери во двор, т. е. к тому подъезду, от которого недавно отъехал автомобиль. Медлить было нельзя ни одно мгновение, и я, не растерявшись, выхватил из кармана мой «соваж», поставил его на «feu» и бегом спустился по лестнице. То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасной для нас действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании, лежащим на каменном полу столовой, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца" вдоль железной решетки, выходившей на улицу, в том самом костюме, в котором я видел его сейчас почти бездыханным.

Первое мгновение я не мог поверить своим глазам, но громкий крик его в ночной тишине на бегу: «Феликс, Феликс, все скажу царице...» — убедил меня, что это он, что это Григорий Распутин, что он может уйти благодаря своей феноменальной живучести, что еще несколько мгновений, и он очутится за вторыми железными воротами на улице, где, не называя себя, обратится к первому, случайно встретившемуся прохожему с просьбою спасти его, т. к. на его жизнь покушаются в этом дворце, и... все пропало. Естественно, что ему помогут, не зная, кого спасают, он очутится дома на Гороховой, и мы раскрыты. Я бросился за ним вдогонку и выстрелил. В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе — промах! Распутин поддал ходу; я выстрелил вторично на бегу — и... опять промахнулся.
Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого себя в эту минуту.
Стрелок, более чем приличный, практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня не способным уложить человека в 20 шагах.

Мгновения шли... Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтоб заставить себя сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился, тогда я, уже тщательнее прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется, в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы ударил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами. Я был уверен, что сейчас его песня действительно спета и что больше ему не встать.

Простояв над ним минуты две и убедившись в том, что сторожить его дольше бесполезно, я быстрыми шагами направился обратно через ту же маленькую дверь во дворец, но помню ясно, что в промежуток моей стрельбы по Распутину по панели на улице прошло два человека, из коих второй, услышав выстрел, кинулся в сторону от решетки и побежал».
Пуришкевич В.М. Дневник за 1916 год. (Смерть Распутина). М.: Интербук, 1990
Руниверс.


tatasoz-