"Я родился 16 февраля 1915 года в городе Воронеже, в семье рабочего. Мое появление на свет осталось незамеченным человечеством, — шутливо вспоминал Алексей Сергеев. — В это время второй год шла мировая война, людей более всего занимали оперативные сводки с фронтов и хлеб насущный".

Лесик, так его звали дома и во дворе, рос тихим и смирным мальчишкой с ярко выраженным чувством самостоятельности. Крепкий, остроглазый и смышленый, он во всем стремился походить на своего старшего брата Бориса, который очень любил цирк. Именно брат со своими друзьями соорудили во дворе тренировочную площадку, чтобы готовиться "в акробаты". Турник, гимнастические кольца и брусья — вот весь нехитрый набор снарядов, которыми вместе с мальчишками живо интересовался и маленький Алеша.

Зимой тренировки проводились в спортзале клуба имени Карла Маркса, куда часто заходили и цирковые артисты — поддержать спортивную форму, а также потравить байки о гастролях и жизни воронежского манежа. Среди этих циркачей был и знаменитый Карл Иванович Фаччиоли, обрусевший итальянец, артист-универсал. Он не только мастерски работал как гимнаст, но и был акробатом-эксцентриком, а иногда выходил на манеж в качестве смешного рыжего клоуна. Опытный артист заметил братьев Сергеевых, и с его помощью юные акробаты значительно улучшили прыжковую технику, а Лесик так и вовсе овладел невиданными трюками.

"В тринадцать лет я уже прилично прыгал, — вспоминал потом Алексей, — мог скрутить шесть задних сальто в темп! А флик-фляки, арабские колеса и всякие там курбеты не в счет".

Фаччиоли помог братьям Сергеевым создать свой первый номер в жанре акробатической эксцентрики и даже подарил им свои клетчатые костюмы, в которых прежде выступал с партнером. В 1928 году браться были приняты в труппу Али Чанышева, а через несколько лет Алексей решил стать клоуном. На юношу оказало сильное влияние знакомство с выдающимися артистами — Борисом и Виктором Манион. Оказалось, что в Алексее живет непреодолимая страсть к лицедейству, комедианству и смешным дурачествам.

"После того, как я увидел на манеже братьев Манион, я окончательно понял, что клоунада — мое призвание, — вспоминал потом Мусля, — то, что я и раньше смутно ощущал в себе: потребность чудачить, смешить, придумывать комические ситуации, братья Манион своим выступлением подтолкнули, помогли способностям выйти наружу и проявиться".

Его дебют в качестве коверного состоялся в 1933 году — Алексей Сергеев взял себе простой псевдоним: Серго, а через несколько лет этот талантливый артист станет известен уже как Мусля. Откуда же взялось это странное прозвище? Дело в том, что Алексей в шутку ко всем обращался "месье" — на французский манер — а на слух в его исполнении это слово звучало как "мусля".

Интересно, что именно клоун Сергеев ввел в советском цирке "моду" на номера с грустинкой — философские сценки потом будут играть на манеже Леонид Енгибаров ("Новелла о грустном акробате"), трио Никулин-Никулина-Шуйдин ("Шипы и розы") и даже сам Олег Попов ("Луч"). Первым же грустным номером Мусли стало представление про ковбоев и шляпу.

После очередного номера на арене оставались лихие наездники с Дикого Запада, которые мастерски орудовали на манеже лассо и хлыстами. Помимо прочего, выступление ковбоев включало в себя и такой впечатляющий трюк: артист точными ударами хлыстами отсекал одну за другой узкие полоски бумаги от листа, который держала перед собой его ассистентка.

После поклона ковбоев к ним подходил клоун и просил рассечь и его бумажку. Сказано — сделано! Коверный, пораженный исполненный трюком, снимал с головы свою шляпу и предлагал разрубить хлыстом и ее. Готово! И ковбой, еще раз поклоняясь, удалялся за кулисы, а зрители, наконец, обращали внимание на клоуна.

Артист тончайшими нюансами мимики передавал целую гамму чувств: глубокое недоумение, осознание содеянного, и испуг, переходивший в горький укор самому себе: что же ты, дуралей, натворил… Как же ты теперь без шляпы? Клоун слюнявил место разреза, словно почтовый конверт, пытаясь склеить головной убор… Его лицо искажалось в беззвучном плаче, дрожала нижняя челюсть и он, глядя на то, что осталось от шляпы, с поникшей головой уходил с манежа. На глазах же зрителей выступали слезы…

Впрочем, такие грустные номера были немногочисленны; в основном Мусля-Сергеев делал ставку на импровизацию. Выходя на арену, он далеко не всегда заранее готовил сценку: иногда клоун брал попавшие под руку предметы реквизита других артистов — мяч, стул, веник, булаву — и вытворял с ними такое, что зал буквально лежал от смеха! При этом сам номер представлял собой пантомиму — артист не произносил ни единого слова.

Рассказывают, что в Одессе с Муслей произошел такой случай. Во время репризы какой-то "шутник" с галерки бросил в артиста пятак. Монета ударила клоуна по голове и, упав, покатилась по манежу. Мусля задумчиво посмотрел на пятак, а затем снял шляпу и, положив в нее пятак, опустил головной убор прямо на середину манежа. Зрители моментально включились в игру, и со всех сторон в клоунскую шляпу посыпался град монет. Собирать их — значило затянуть представление до утра. Но одесситы, работавшие в униформе, не растерялись: скрутили ковер и вынесли его за кулисы, где вытряхнули монеты, и вновь застелили манеж. Тем временем Мусля заполнял внезапно возникшую паузу импровизациями, а зрители хохотали, не умолкая.

Билеты на представления с участием этого клоуна достать было невозможно, выступления клоуна проходили при полном аншлаге. Артиста обожала публика, им восхищались коллеги. Сам Юрий Никулин, написавший книгу воспоминаний о цирке "Почти серьезно", посвятил искусству Мусли несколько страниц, назвав его гением, а в заключение Юрий Владимирович отметил: "Таких больше нет". Жизнь гениального клоуна пошла под откос после женитьбы.

Супругой Сергеева в 1940 году стала разбитная девица по имени Ася. С ней артист познакомился на одной из квартирных гулянок в Москве. Друзья клоуна потом будут вспоминать, что она часто выпивала, однако смогла вскружить парню голову, а потом и женить на себе. Вскоре в семье родился сын Борис, и помочь по хозяйству к Сергеевым из Воронежа приехала мама Алексея.

Свекровь сразу указала артисту на существенные недостатки его супруги: выпивоха, неряха и плохая хозяйка. Именно алкоголь и стал причиной величайшего горя в этой семье: гибели ребенка. Непутевая мамаша, отправившись за пивом, оставила сына в коляске на жаре…

Неизвестно, как Мусля пережил горе, как помирился с преступной женой, но через некоторое время у них родился второй ребенок — девочка. Однако, и этот малыш погиб из-за матери — Аська раздавила дочь, пьяной упав на кровать. Сергеев был окончательно сломлен: на его лице появились глубокие морщины, он перестал шутить, и мог часами смотреть на стену. Артист начал крепко выпивать — эту привычку стали списывать на влияние жены, хотя клоун топил в водке горе.

Вскоре началась война. Жена Мусли погибла при авианалете; он особо не горевал. Постепенно столичная карьера великого клоуна сошла на нет. Сергеев уволился из цирка и уехал в далекую Киргизию — к товарищу. Вместе они выступали перед местными сельскими зрителями, имея успех и уважение.

Мусля умер 7 февраля 1977 года в киргизском городе Ош, там же его и похоронили. "Клоун от бога", — так называли его современники, стал частью славной истории русского цирка и ныне входит в пантеон гениальных артистов манежа.

Автор текста Максим Кондратьев.


Юрий Никулин рассказывал о Мусле в своей книге "Почти серьёзно…"

Основное в его работе - обыгрывание простых предметов. Грабли, тросточка, тачка, на которой увозят ковер... Иногда он обыгрывал реквизит, который только что на манеже использовали артисты. Отличный акробат. Прекрасно стоял на руках, делал поразительные каскады. Самое удивительное: что бы Мусля ни показывал, все выглядело смешно и трогательно одновременно. Люди смеялись, а сердце могло сжиматься от грусти. "Мусля - тонкий, щемящий клоун," - так сказал о нем Сергей Курепов. Точно сказал. У Мусли, как говорится, все было от Бога. Он мог выйти на манеж, взять любой первый попавшийся предмет - мяч, стул, метлу, булаву - и так все обыгрывать, что весь зал начнет хохотать. Он обладал великим даром импровизатора. Сохранив способность воспринимать все как ребенок, он умел по-настоящему радоваться на манеже и заражал этой радостью других. У Мусли получался образ - думаю, что это выходило у него подсознательно,- неудачника, который хочет все сделать, но ничего у него не получается. Образ, напоминающий маску Чарли Чаплина, но совершенно своеобразный.

Только спустя много лет я смог оценить талант, пожалуй, даже гениальность Мусли. А тогда я воспринимал его просто как хорошего комика, восторгаясь, смотрел репризы и думал, что с подобными клоунами мне еще не раз предстоят встречи. Увы, работая в цирке более четверти века, побывав во многих странах мира, я ни разу не увидел коверного подобного Мусле.

Если бы мы встретили Сергеева на улице, то никак бы не подумали, что перед нами знаменитый цирковой комик Серго. Невысокий, худенький, рыжевато-блондинистые волосики, никогда толком не причесанные. Только глаза выразительные - голубые, добрые, да улыбка замечательная - обаятельная, искренняя, по-русски широкая. Эдакий типичный русский работяга.

И в манеже он был почти такой же, потому что гримировал только брови и губы слегка подмазывал - "для свежести", как он говорил. Выходил в сдвинутой немного на затылок обыкновенной фетровой шляпе, в потрепанном темно-зеленом пиджаке, в широких коричневых штанах на лямках, в чуть утрированных ботинках с загнутыми вверх носами.

Публика любила Серго неистово. Публика и сгубила талантливейшего комика, считавшего, что отказаться от предложенного угощения - значит обидеть своего почитателя. И Серго никого не обижал... Директора цирков терпели сколько могли; потом Серго отправили из Ленинграда, заменив его посреди сезона только начинавшим свой творческий путь Карандашом. Затем ненадежного любимца публики стали посылать работать все дальше от столиц. Наконец перевели в группу "Цирк на сцене", пока не уволили из цирка совсем. Последние годы опальный клоун провел в качестве приживала в семье своего друга, силача-палвана, с которым они ездили по клубам, по селам, веселя местных жителей. Там, в Оше, Серго и похоронили.

Так ненадолго засветилась звезда Сергеева, но, не разгоревшись в полную силу мировой славы, которую он заслуживал мощью своего таланта, тихонько закатилась в небытие, оставив лишь воспоминания тех, кому посчастливилось увидеть Муслю в его лучшую пору. 

Репертуар Мусли состоял из множества реприз - общепринятых, "модных" в ту пору, и собственных. Так, он прыгал верхом на палке, исполнял репризы "Стойка", "Акробаты", где в качестве партнера у него выступал игрушечный пупсик, неподражаемо "чинил" сломанный стул, играл на разных музыкальных инструментах и т.д. В манеже Мусля почти не разговаривал, прекрасно обходясь средствами пантомимы. Но что бы ни делал Мусля - это было неподражаемо. Описывать его репризы, впрочем, так же как и копировать их, - бесполезное дело, да он и сам себя не повторял, бесконечно импровизируя, расставляя новые акценты, находя неожиданные краски в мимике, в пластике. Он каждый раз словно жил в новых предлагаемых обстоятельствах. Вряд ли он изучал для этого систему Станиславского - просто настоящая жизнь была только здесь, в манеже, на представлении. Оттого Мусля был столь органичен, реакция его была не заученной, жест - не отрепетированным, поставленным режиссером, а лишь сиюминутным, естественным для бесконечно талантливого актера.

В Одессе произошел с Муслей такой случай. Во время репризы какой-то "шутник" бросил с галерки в клоуна пятак. Монета ударила клоуна по голове и, упав, покатилась по манежу. Мусля посмотрел на монету, снял шляпу и, подняв пятак с ковра, бросил его в шляпу, которую положил посреди манежа. Что тут началось! Зрители моментально включились в игру, и со всех сторон посыпался град монет. Собирать их - значило затянуть представление до утра. Но недаром в униформе работали истинные одесситы: они тут же скрутили ковер, вынесли его за кулисы, там вытряхнули монеты СССР и снова застелили манеж. Все это время Мусля, импровизируя, заполнял внезапно возникшую паузу, и зрители хохотали, не умолкая.

Зачастую, идя на манеж. Мусля еще и сам не знал, что будет делать в следующую минуту. Ему кричали: "Алеша, пауза!" и он с головой нырял в стоявший за кулисами ящик с реквизитом, выхватывал первый попавшийся бутафорский предмет и бежал туда, где его с нетерпением ждал зритель. По дороге Мусля мог передумать, если на глаза ему попадалось что-то, по его мнению, более интересное, и сымпровизировать, обыграв ситуацию (например, запутался трос, и Мусля бросается "на помощь" униформистам), да так, что зрители уверены, что заминка в уборке аппарата была задумана специально, чтобы они, зрители, могли насмеяться до полного изнеможения.

Но уж если Мусля брался за какой-нибудь предмет, он извлекал из него все, что только мыслимо было извлечь, под непрерывный смех зала.

Мусля выходил на манеж с табуреткой, ставил ее и вынимал из кармана пустую, прозрачную (без этикетки) пол-литровую бутылку. Затем из другого кармана извлекал обыкновенный карандаш. Бутылку - на табурет, карандаш - в бутылку. Отойдя на несколько шагов, клоун просил оркестр играть. Под веселенькую полечку Мусля делал магические пассы, и карандаш в бутылке начинал танцевать в темпе музыки. Наплясавшись, карандаш останавливался, затем медленно выползал из бутылки: высунется больше, чем наполовину, и снова спрячется в бутылке. Так два-три раза. И вдруг резко выскакивает из бутылки. Мусля поднимал карандаш с манежа, забирал табуретку, бутылку и уходил за кулисы, провожаемый шквалом аплодисментов.

Ну, казалось бы, ясно, что фокус. И что тут вообще смешного? А уморительно смешным был сам клоун, сопровождавший танец карандаша такой мимикой и такими подтанцовками, которые человек, видевший эту незамысловатую сценку десятки лет назад, с улыбкой вспоминает и сегодня. Такова сила таланта Мусли.

Он, словно мощный магнит, притягивал к себе внимание зала. Сейчас появились коверные, исполняющие свои клоунские сценки лишь после того, как униформисты уберут громоздкий реквизит с манежа. Мусле не мешало ничто: что бы ни происходило на манеже, все зрители, как зачарованные, безотрывно следили только за невысокой фигуркой клоуна.

Сегодня мне рассказали о том, как вечером после работы, посидев с приятелями, изрядно выпив, клоун Мусля решил остаться ночевать в цирке. Он забрел на конюшню, открыл клетку, где сидел знаменитый лев Цезарь дрессировщика Эдера, и зашел в нее.

Утром перепуганные служащие обнаружили спящего Муслю рядом с Цезарем. Прибежал на конюшню сам Эдер.

- Подымись спокойно- шептал Эдер проснувшемуся Мусле, - без резких движений, медленно выходи из клетки.

Мусля из клетки выходить отказался.

- Да, я вылезу, а вы меня потом побьете,- жалобно сказал он.
Долго уговаривал дрессировщик выйти из клетки клоуна. Только после того, как Эдер дал честное слово, что он и пальцем не тронет Муслю, тот как ни в чем не бывало вышел из клетки.


(Из тетрадки в клеточку. Июль 1951 года)

Странные судьбы бывают у артистов цирка. Мало в каких книгах, рассказывающих о цирке, об искусстве клоунады, в специальных справочниках упоминается фамилия клоуна Сергеева. Но кого из старых опытных артистов ни спроси о нем, тут же воскликнут:

- А-а-а!.. Сергеев. Мусля! Это гений. Таких больше нет.

Помню, еще занимаясь в студии клоунады, кто-то из нас спросил у Буше:

- Александр Борисович, а кто, на ваш взгляд, самый лучший коверный?

- Ну, Карандаша я не беру, -ответил после некоторого раздумья Буше,- он не в счет. А вот Серго - это да!

Во время учебы мы слышали много знаменитых фамилий: Альперов, Антонов и Бартенев, Коко, братья Лавровы, Демаш и Мозель, Эйжен. А вот о Серго - впервые.

- Если увидите Серго в работе, - добавил Буше,- поймете, что он великий коверный.

И действительно, когда в Калинине я увидел клоуна Серго (артисты между собой Алешу Сергеева называли Мусля), я убедился - Буше был прав.

Почему все его звали Мусля? Долго я не мог допытаться. А потом кто-то из старых артистов объяснил мне:

- Да все очень просто. Серго обращается ко всем, как француз, только говорит не "мсье", а "мусля".

И верно, он и ко мне подходил в цирке и говорил:

- Слушай, муслюшка, каким номером идете?

Клоун Серго всегда как бы стоит перед моими глазами - тихий, незаметный человек, удивительно скромный.

Встретит его кто-нибудь на улице - небольшого роста, коренастый, рыжеватые, чуть выбившиеся из-под кепки вьющиеся волосы, добрые голубые глаза - и подумает: обычный работяга. Такой Серго с виду. Зубы желтые от табака, но, когда он улыбался, работая на манеже, улыбка получалась ослепительно доброй и застенчивой.

Красивый, но красотой негромкой, чисто русской. Выглядел чуть старше своих тридцати пяти лет. Часто можно было застать его сидящим за кулисами на скамеечке и о чем-то думающим.

В жизни Мусля говорил отрывисто, высоким голосом, так что с трудом можно было разобрать, что он хочет сказать. А на манеже обходился почти без текста.

На манеж он выходил в сдвинутой немного на затылок обыкновенной зеленой фетровой шляпе, в потрепанном темно-зеленом пиджаке, в широких коричневых штанах на лямках, в чуть-чуть утрированных ботинках с загнутыми вверх носами. Подкрашенные брови, слегка подмазанные губы, как он говорил - для свежести,- вот и весь его грим. За костюмами своими он не следил. Забывал сдавать рубашки в стирку. Добрые костюмерши входили в его гардеробную, которую он никогда не закрывал, и сами забирали рубашки.

Основное в его работе - обыгрывание простых предметов. Грабли, тросточка, тачка, на которой увозят ковер... Иногда он обыгрывал реквизит, который только что на манеже использовали артисты. Отличный акробат. Прекрасно стоял на руках, делал поразительные каскады. Самое удивительное: что бы Мусля ни показывал, все выглядело смешно и трогательно одновременно. Люди смеялись, а сердце могло сжиматься от грусти. "Мусля - тонкий, щемящий клоун,"- так сказал о нем Сергей Курепов. Точно сказал.

У Мусли, как говорится, все было от Бога. Он мог выйти на манеж, взять любой первый попавшийся предмет - мяч, стул, метлу, булаву - и так все обыгрывать, что весь зал начнет хохотать. Он обладал великим даром импровизатора. Сохранив способность воспринимать все как ребенок, он умел по-настоящему радоваться на манеже и заражал этой радостью других.

У Мусли получался образ - думаю, что это выходило у него подсознательно, - неудачника, который хочет все сделать, но ничего у него не получается. Образ, напоминающий маску Чарли Чаплина, но совершенно своеобразный.

Только Мусля мог исполнять, казалось бы, пустяковую, примитивную репризу, которую он нежно называл "Пальчик".

Он выводил за руку на середину манежа инспектора и, отойдя от него на несколько шагов, вытягивал вперед руку и указательным пальцем манил инспектора к себе. Тот подходил вплотную к клоуну, а палец продолжал двигаться. Инспектор некоторое время стоял, глядя на этот двигающийся палец, а потом как бы в раздражении ударял клоуна по руке. Но палец продолжал его манить к себе. Тут уже пугался сам Мусля.

Он с неподдельным ужасом смотрел на палец, который никак не мог остановиться. Зрители видели удивительное действие, когда клоун пытается остановить шевелящийся палец. Он зажимал руку под мышку, прятал ее в карман, становился на палец ногой, а палец все равно продолжал двигаться. Наконец Мусля клал неукротимый палец на барьер и бил по пальцу молотком. От страшной боли клоун подпрыгивал и быстро клал палец в рот. Палец двигался во рту, отчего щеки у Мусли смешно оттопыривались. Когда он извлекал палец изо рта, один из униформистов подавал клоуну пилу-ножовку. Мусля подносил ножовку к пальцу, и вдруг палец, как бы испугавшись, замирал. Облегченно вздохнув, сияющий клоун уходил с манежа, но около самого выхода палец снова оживал. Мусля, с отчаянным криком отбросив ножовку, убегал за кулисы.

Пустяк, примитив - двигается палец, а клоун пугается. Но как делал это Мусля! Я каждый раз смотрел "Пальчик", смеялся вместе со зрителями и верил, что палец Мусли сошел с ума.

Некоторые коверные пытались скопировать эту репризу. Ничего у них не получалось. Это было органично только для Мусли, маленького, лохматого, наивного, смешного, странного человека.

К сожалению, я застал Муслю, когда он начал сходить с манежа. Но и то, что я видел, поражало. Настолько поражало, что каждый раз я, как почти и все артисты, занятые в программе Калининского цирка, отработав свой номер, спешил в боковой проход посмотреть его репризы. Когда ему кричали: "Алеша, пауза!" - он бежал к своему ящику, стоящему за кулисами, буквально нырял в него так, что виднелись одни торчащие ноги из ящика; порывшись, он вытаскивал первый попавшийся предмет - пистолет, бутафорскую гирю, нож - и выбегал на манеж. А иногда он просто выходил, смотрел чуть-чуть растерянно, улыбался - чувствовалось, что клоун еще не знает, как и чем займет паузу. Другой бы растерялся, заметался по манежу, смутился, а Мусля нет. Ему все нипочем. Он оглядывал манеж и, заметив (чистая импровизация), что запутался трос у униформистов, стремглав бежал помогать его распутывать, но делал это так, что трос запутывался окончательно. Униформисты ругали его (по-настоящему, чуть ли не матерились шепотом!), а публика смеялась. Когда же трос все-таки распутывали и униформисты уходили с манежа, Мусля, улыбаясь всем, под аплодисменты, удивленный, словно не понимая, почему аплодируют, покидал арену.

Отлично проходила у Мусли реприза со шляпой. За что-то обидевшись на инспектора, он, сжав кулаки, грозно наступал на него, сердясь, снимал с себя пиджак и кидал его на манеж. А потом срывал с головы шляпу и сердито бросал ее на ковер. В тот момент, когда шляпа касалась ковра, ударник в оркестре бил в барабан. Услышав громкий звук (как так, бросил шляпу и раздался стук?), пораженный Мусля поднимал шляпу и снова бросал ее на ковер. Снова раздавался удар в барабан. С удивлением и одновременно со страхом Мусля осторожно поднимал шляпу и внимательно ее рассматривал. Раздавалась короткая барабанная дробь - шляпа, будто живое существо, трепыхалась в руках клоуна. Отбросив шляпу, Мусля в ужасе убегал и прятался за барьер. Через несколько секунд, чуть успокоившись, он подкрадывался к шляпе и осторожно дотрагивался до нее тросточкой. Снова короткий удар барабана. Испуганный Мусля, дрожа от страха, отбегал в сторону.

Но любопытство брало свое. Накрывшись с головой пиджаком, Мусля осторожно подползал к шляпе и с трепетом поднимал ее. На его лице отражалась внутренняя борьба: бросить шляпу или нет? Наконец он решался это сделать. Только рукой замахивался, чтобы бросить шляпу... как в оркестре раньше времени ударяли в барабан. И тут клоун понимал - его разыгрывают. Он успокаивался, грозил пальцем барабанщику и, спокойно надев шляпу, веселый, под аплодисменты публики покидал манеж.

Много позже, работая с Мишей коверными, мы вспомнили эту репризу и попробовали ее сделать. Не получилась она у нас, хотя мы и ввели смешные, на наш взгляд, трюки (в конце у нас даже хлопушка взрывалась). Показали мы эту репризу только три раза.

- Мальчики, - сказал нам Буше за кулисами,- придумывайте свой репертуар. Муслю вам все равно не повторить.

Лишь один упаковочный ящик стоял у Мусли в гардеробной. В этом ящике все навалено: реквизит, костюмы, личные вещи. Но репертуар у Мусли разнообразный - каждый день он показывал какие-нибудь импровизации.

Очень мне нравилась в его исполнении реприза со стулом. Выходит Мусля с венским стулом и пытается сесть на него. А у стула отваливается ножка, и клоун падает. Мусля пытается починить стул. Вставляет одну ножку - отваливается другая, и так несколько раз подряд. Мусля реагирует на это с таким огорчением, с такой неподдельной детской серьезностью и так трогательно смотрит на сломанный стул и держит в руках ножки, что зал начинает хохотать. А Мусля все быстрее и быстрее пытается чинить стул. И все - в убыстренном ритме, под нескончаемый хохот зала. Наконец стул починен. Клоун садится на него, а стул со взрывом разлетается на мелкие кусочки.

Мусля точно умел выбирать человека из публики, с которым он разыгрывал целую пьесу. Делал это Мусля гениально, так что зал стонал от хохота. Зрители со вниманием следили за безмолвным диалогом между клоуном и выбранным им человеком.

Мусля, выходя на первую репризу, внимательно разглядывал зрительный зал, и вдруг его внимание привлекал какой-нибудь человек в первом ряду. Он подходил ближе, внимательно смотрел на него и будто бы о чем-то договаривался. Бывало, что выбранному человеку он симпатизировал и так на него долго смотрел, делал такие жесты, что все понимали: клоуну нравится этот зритель или зрительница. Зрительницы были чаще.

И каждый раз, выходя на ту или иную репризу, он начинал с того, что смотрел в сторону своего нового партнера из публики, с которым у него завязывались свои личные отношения, развивающиеся от репризы к репризе. (Например, он звал этого человека починить стул.) Стоило Мусле посмотреть на этого зрителя (а зал уже ожидал, что клоун посмотрит), все смеялись.

Что бы Мусля ни показывал, все выглядело у него великолепно. Вот перед исполнением очередной репризы он снимал пиджак - и зрители видели рваные рукава рубашки и драную спину. А раздевался он важно, как денди. Денди снимает пиджак, а под ним - лохмотья. Многие клоуны, используя эффект неожиданности, выступали с этим трюком, но лучше всех его делал Мусля.

Много раз я видел репризу "Здесь курить нельзя". Реприза проверенная и, как мы говорим в цирке, проходная. Десятки коверных исполняют ее. Но лучше всех "Здесь курить нельзя" делал Мусля.

Содержание репризы несложное: коверный закуривает, а инспектор отбирает у него горящую папироску. Клоун достает другие горящие папироски - из кармана, шляпы, ботинка и даже у кого-нибудь из публики... Достает и курит. А инспектор снова отбирает...

Но как это делал Мусля! Как удивительно он передразнивал походку инспектора, как искренне обижался, что у него отбирают папироску, как мучительно думал, где же достать следующую, как радовался, лицо его просто светилось, когда он находил выход из положения - доставал очередную папироску, как он наслаждался, делая затяжку.

Мусля делал репризу, а на манеже сновали униформисты, устанавливая громоздкий реквизит к очередному номеру. Но публику ничего не отвлекало. Все, не отрываясь, смотрели на проделки коверного, на его жесты, мимику.

Многие репризы для себя Мусля придумывал самостоятельно. Некоторые коверные воровали у него репертуар и выдавали за свой. Когда Мусля узнавал об этом, он не обижался, не сердился. Он просто придумывал новое. А ведь придуманные репризы он мог зарегистрировать в Главном управлении авторских прав и в случае, если этот репертуар будут исполнять другие, получать за это деньги. Нет, Мусля и не думал об этом. Он просто работал. Часто после представления, когда униформа убирала клетку, а артисты, прежде чем разойтись по домам, группками сидели на местах, беседуя, вдруг в зале появлялся Мусля. Он садился сзади беседующих и начинал играть на скрипке. Играл просто так, для своих. И артистам это нравилось. Разговоры кончались. Люди сидели и слушали. А иногда Мусля просто садился днем на места в пустом зрительном зале и играл на скрипке. Его спрашивали:

- Что, Мусля, разучиваешь новую музыку?

- Нет, - отвечал он,- это я репетирую репризы. Я играю, а сам представляю, как вечером репризы буду делать. У меня ведь поэтому каждый раз работа разная.

Странный клоун Мусля. Удивительный, непонятный, незаурядный человек, он мог бы стать лучшим клоуном страны, а может, и мира. Но его словно не заботил собственный успех. А может быть, действительно не заботил?

Мусля всегда так строил свои репризы, что зрители не могли догадаться, как эта реприза пойдет, какой следующий шаг сделает клоун, что он собирается показать, чем удивить... Мусля всегда чуть-чуть "обманывал публику".

Так, например, он выходил со скрипкой и стулом, и публика, помня предыдущую репризу со стулом, который взрывался, ожидала, что и со скрипкой произойдет то же самое. А он на скрипке просто играл. Играл прекрасно.

- Ты понимаешь, муслюшка, - говорил он мне как я нот не знаю. Не знаю! Но сыграть могу что хочешь. Зачем ноты? Нужно просто чувствовать душу музыки.

Мусля гастролировал в одном из городов Сибири, Первый раз в этот город на гастроли приехал знаменитый скрипач, лауреат всесоюзных и международных конкурсов, музыкант с длинным перечнем званий. И он поселился в гостинице. По воле случая люкс скрипача оказался соседним с маленьким номером, который занимал Мусля.

Утром знаменитый музыкант, трудолюбивый и точный человек, три часа играл на скрипке, репетируя новое сложное произведение. А вечером (концерт гастролера намечался через два дня), чтобы развеяться, решил пойти в цирк. Его, как почетного гостя, конечно же, усадили в первом ряду.

Смотрит он программу, вежливо аплодирует после каждого номера, улыбается, а порой и хохочет над репризами Мусли. И вдруг!.. На манеж на очередную репризу вышел Мусля со своей старенькой, с облупившейся краской скрипочкой и исполнил три коротенькие музыкальные импровизации. Исполнил так, что зрители слушали затаив дыхание - он играл мастерски. Но самое удивительное для скрипача-гастролера оказалось то, что он услышал фрагменты произведения, ноты которого имели только два человека в стране - он сам и композитор, который написал это произведение специально для музыканта.
Знаменитый скрипач кинулся за кулисы к клоуну и спросил у него с удивлением:

- Где вы взяли эту вещь?

- А сегодня утром, - ответил простодушно Мусля,- в гостинице услышал. Кто-то рядом играл. Мне мотивчик понравился, я и запомнил его.

- Так вы же гений. Это невероятно. Запомнить и по слуху сыграть эту вещь! Невероятно!!! Нет, я должен с вами поближе познакомиться.

После представления в цирке знаменитый скрипач в модном костюме отправился в ресторан с маленьким человеком, одетым скорее бедно, чем скромно.

Три дня после этого Мусля отсутствовал в цирке. Первый концерт скрипача в городе тоже пришлось отменить. Никто не мог найти ни клоуна, ни скрипача. Потом выяснилось, что они три дня играли друг другу на скрипке и никого не пускали в номер, не отвечали на телефонные звонки (чтобы их не беспокоили, знаменитый музыкант заплатил горничной, дежурной по этажу и администратору). Когда играл Мусля - плакал скрипач, когда играл скрипач - плакал Мусля.

Слабовольный человек Мусля. Любил выпить. Это его губило. Всегда есть завистники, готовые на все, лишь бы как-то удовлетворить свое чувство зависти и напакостить другому, человеку более талантливому, более известному, чем они.

Работал в одной программе с Муслей посредственный клоун - музыкальный эксцентрик, дурной человек. Достаточно привести одну из его реприз, и станет понятным, что он собой представлял. Например, он выходил на манеж и говорил:

- Есть рыба большая, а есть маленькая. Большая рыба - большая, а маленькая-тюлька. Есть свисток, а у меня свистюлька. - И артист свистел в свою "свистюльку".

Порой этот клоун выступал и коверным. Придя в цирк и видя, что Мусля трезвый, он ставил ему стакан водки, после чего тот хмелел и не мог работать. Тогда Муслю заменял тот бездарный артист. К сожалению, Алеша не умел отказываться. Он считал, что предлагающему выпить нельзя отказать. Этим можно обидеть человека.

Муслю все любили. Он вызывал к себе доброе отношение. И он всех любил, ко всем относился по-доброму. Со всеми всегда вежливо здоровался - с вахтерами, униформистами, с конюхами, уборщицами. Единственно, кого он держал в страхе, - дирекцию цирка. Он мог сорвать спектакль. Сорвать, потому что слишком много выпил. В его судьбе, как мне кажется, есть что-то общее с судьбой артиста Петра Алейникова. И того и другого сгубила неуемная любовь почитателей, которым, видимо, льстило общение с артистом.

Как-то из Москвы в Минский цирк, где коверным работал Мусля, приехали Местечкин и Байкалов, чтобы отобрать номера для столичной программы. Посмотрели первое отделение. Байкалов в восторге от Мусли.

- Слушай, Марк, этого коверного непременно нужно брать к нам в Москву.

В антракте клоуну сказал кто-то шутя:

- Мусля, а ведь Байкалов с Местечкиным тебя специально приехали смотреть.

Мусля заволновался, разнервничался и кинулся в буфет.

Во втором отделении Муслю как подменили. Он вышел тихой заплетающейся походкой на манеж, постоял, лег на барьер и заснул. Заснул по-настоящему. Униформа унесла его с манежа, и больше в этот вечер он не выходил. Конечно, в Москву его не взяли.

Добрый человек Мусля. Помню, он подарил нам с Мишей несколько трюков, открыл секрет, как из кармана вынуть горящую свечку. Научил нас доставать изо рта бесчисленное количество яиц. Дал рецепт получения газа для надувания воздушных шаров, чтобы они летали.

Невозможно было без улыбки смотреть на Муслю, когда он готовился к переезду в другой город. Обычно артисты упаковывают свой багаж ночью. К утру багаж должен быть готовым к отправке. Мусля ночью, после того как отмечал окончание работы в программе, упаковываться не мог. Утром его будили в гардеробной (он часто после представления оставался ночевать в цирке) и спрашивали:

- Где твой багаж? Мы ведь уже отправляем все на вокзал.

Мусля сосредоточенно смотрел своими голубыми невинными глазами на инспектора манежа, странно моргал и, судорожно хватая все, что попадалось под руки, бросал в свой единственный ящик. Ящик не закрывался. Тогда Мусля, встав на крышку, ногами уминал все вещи. Скрипка при этом ломалась, костюмы мялись, грим вылезал из тюбиков.

А в другом городе он одалживал у кого-нибудь смычок, склеивал свою скрипку, с грехом пополам приводил в порядок костюмы и начинал работать.

Я никогда не видел, чтобы Мусля с кем-нибудь ссорился, на кого-то сердился. Нет, когда его ругали, он все выслушивал и приговаривал при этом одну и ту же фразу:

- Муслюшка, ну не надо, не ругайте. Муслюшка, ну не надо, не ругайте. Муслюшка... Ну не надо...

Мне рассказали странную историю о Мусле.

Мусля, работая в Баку, как-то поздно возвращался из цирка. Дул холодный осенний ветер, шел сильный дождь. Мусля, решив переждать дождь, зашел под навес на какой-то стройплощадке. Потом в темноте нашел там теплое местечко и прилег. Ночью просыпается и - о ужас! - не может двинуть ни рукой, ни ногой. Мусля горько заплакал, решив, что его разбил паралич.

Он долго плакал, а потом заснул. Проснулся от странного звука. Тук-тук, тук-тук... Оказывается, рядом люди стучат ломами и страшно ругаются. Проснувшись окончательно, он увидел, что это рабочие вырубают его из... застывшего асфальта! В цирк он пришел грязным, с остатками битума на одежде. Костюм пропал. Но Мусля не унывал. Смеясь, он всем говорил:

- Вот же как хорошо все кончилось! А я ведь думал, паралич разбил меня.

В историю эту я не очень-то поверил. Но когда работал с ним в Ереване и стал очевидцем еще более странной истории, тогда поверил и в эту. После представления Мусля, напившись, решил пойти с одним из акробатов посмотреть - такое им взбрело в голову,- как живут люди в Турции. Пьяный акробат убедил Муслю, что Турция находится за горкой, недалеко от цирка. Для храбрости они выпили еще, вышли из цирка, добрели до какой-то горки, легли на землю и поползли в Турцию. Ползли всю ночь. Выбились из сил и к утру заснули. Днем проснулись. Руки, ноги разодраны. Одежда порвана. Оказывается, они всю ночь ползали вокруг одного пригорка на окраине Еревана...

Когда в цирке Муслю расспрашивали об этом путешествии, он смотрел своими голубыми глазами и жалобно говорил:

- А нам хотелось Турцию посмотреть. Мы бы посмотрели и сразу же обратно вернулись.

Приехав работать в один из городов, я снова увидел Муслю. Грустная произошла встреча. Он кинулся ко мне, сказал, что рад нашему приезду, долго расспрашивал о работе. И вдруг, отведя в сторону, странно посмотрел на меня, весь задрожал и, словно сообщая тайну, зашептал:

- Спаси меня. Умоляю. Меня хотят убить. Видишь, стоят экспедитор и двое униформистов. Это все... понимаешь, одна шайка... шайка! На улице стоят убийцы. Спаси меня. Умоляю. Меня хотят убить. Меня убьют...

Пока я соображал, как бы помочь другу, ко мне подошел кто-то из артистов и тихо сказал:

- Не обращай внимания. Это у него галлюцинация. Все от водки. Третий день.

Постепенно, на глазах у всех, спивался Мусля. Ему не разрешили работать в больших цирках - он перешел в группу "Цирк на сцене". Приехав на гастроли в один из волжских городов, я случайно узнал, что в Доме культуры на окраине города работает цирк на сцене, коверный - Серго. В наш выходной день с Мишей решили посмотреть это представление. В тот день Мусля работал трезвый, и зал стонал от хохота.

Прощаясь, я спросил у него:

- Ну как, Алеша, больше не пьешь?

- Только во время переездов,- ответил он.

- А переезжаете часто?

- Каждый день,- сказал спокойно Мусля и посмотрел на меня чуть виноватыми глазами. Посмотрел так, что у меня сжалось сердце.

Спустя много лет, когда мы работали в Москве, в антракте к нам зашел Мусля. Он рассказал, что поступил работать в Барнаульскую филармонию на договор, пить бросил, но вот беда - не на что доехать до Барнаула. Мы решили ему помочь. Но условились, что выдадим не деньгами, а сами купим билет до Барнаула. Дали билет, купили еды на дорогу и распрощались. Как я слышал, он действительно около полугода работал от Барнаульской филармонии, а потом опять сорвался, и его снова уволили. За прежние его заслуги, за талант Муслю взяли в какой-то цирк униформистом.

Что это? Судьба? Может быть, и судьба. Горестная судьба талантливого человека. А может быть, виноваты те, кто все время окружал его и не сумел помочь, мало ценил его? Может быть... А может быть, ему просто не повезло в личной жизни, и, будь с ним рядом друг, партнер или просто товарищ,- я имею в виду человека настоящего, волевого, доброго, умеющего прийти на помощь, а не идти на поводу; или будь с ним рядом жена, умная женщина, которую он любил бы и ради нее бросил бы пить, а она помогала бы ему, следила за ним,- может быть, тогда все сложилось бы у Сергеева иначе. И тогда, уверен, афиши с его именем украшали бы лучшие города нашей страны и мира. И он снимался бы в кино, выступал по телевидению и пользовался огромной популярностью.

Только спустя много лет я смог оценить талант, пожалуй, даже гениальность Мусли. А тогда я воспринимал его просто как хорошего комика, восторгаясь, смотрел репризы и думал, что с подобными клоунами мне еще не раз предстоят встречи.

Увы, работая в цирке более четверти века, побывав во многих странах мира, я ни разу не увидел коверного подобного Мусле. Было немало хороших артистов, ярких, запоминающихся, способных, но такого, как Мусля, не встречал. И ругаю себя за то, что в свое время не познакомился ближе с этим человеком. Суета цирковой жизни, частые переезды - все это помешало мне ближе узнать Муслю. Как и многие артисты, которые его любили, я жалел этого человека, сокрушаясь вместе с ними, что вот, мол, жаль - такой талантливый и погибает.

Бывали у меня моменты, когда я обижался на Муслю. После того как он срывал представление, я утром подходил к нему и говорил с укором:

- Что ж это ты, Мусля?

А он, виновато опустив глаза и теребя дрожащими руками полы пиджака, отвечал с печальной улыбкой:

- Муслюшка, ну не надо... Я не хотел. Муслюшка, не ругай меня, не надо...

Более десяти лет прошло с нашей последней встречи. Я слышал о том, что Мусля где-то в Казахстане. Но где точно и кем работает, никто мне сказать не мог. И только когда часть этой книги была опубликована в одном из журналов, я получил от Мусли странное и грустное письмо. Он писал о том, что живет в городе Ош. От местного спортобщества разъезжает по районам и выступает вместе с одним силачом. Он писал и о своих бедах, о том, что никак не может восстановить утерянный паспорт, выхлопотать себе пенсию. В письме сообщал, что собирается приехать в Москву и рассказать "много жизненных смешных кусочков".

Я ответил на это письмо. К сожалению, нам увидеться не пришлось. Спустя месяц, весной 1977 года, я получил письмо от одного из художников, который дружил с Муслей. Этот человек написал мне, что Мусля умер. Два дня он не выходил из своей комнатки, а потом зашел к хозяину квартиры, попросил спички, чтобы прикурить, и только прикурил, "как начал медленно оседать вниз". Когда приехала "Скорая помощь", было уже поздно. Именно в день смерти и пришло мое письмо, как писал художник. Так Мусля его и не прочитал. Когда встал вопрос о похоронах, то долго пробивали место на кладбище, ибо у Мусли не было паспорта. "На кладбище его повезли прямо из морга. На похоронах народу было человек около двадцати". Так окончилась жизнь удивительного человека и клоуна.





16 февраля 1915 года – 7 февраля 1977 года