Он очень любил читать. Он книги глотал жадно, ему всегда было мало. Он мог читать две, три, а то и пять книг разного жанра одновременно. И в сюжет каждой он погружался полностью, без остатка, переживал каждую эмоцию не только главных положительных персонажей, но даже самых незначительных. Он улавливал самую тихую иронию автора и позволял себе не соглашаться с ним. Чтение было его страстью, которую он даже стеснялся. Но его пристрастие было сложно скрыть.
В его убежище не было полок, книги стопками росли на полу, он ставил их рядами, а сверху - огромные альбомы для рисования, тогда эта конструкция служила кофейным столиком.
Он прочитал уже так много.
Единственное, что он ненавидел – так это описание поцелуя.
Он всегда трясся либо от омерзения, либо от возмущения, когда читал эти сладкие и тянучие слова.
И вот, когда они лежали в большой луже, упираясь ногами в край ванны, опираясь спинами на корзину с грязным бельем, он подумал, что когда будет описывать этот вечер в своем дневнике, он напишет просто – «прошло столько лет, а губы у нее такие же горькие. И кусает она все так же до крови. Не легче.»
Он посмотрел на нее. Она самозабвенно тянула косяк, сильно пахло травой, она щурилась, когда выпускала дым и томно улыбалась. А ведь раньше она даже сигареты не курила, ее тошнило от этого запаха.
Кончиками пальцев он коснулся следов ее зубов около пупа и осторожно стер кровь.
«Наверное, она уйдет. Утром, днем или вечером. Она снова уйдет.»
В этот момент она хитро улыбалась и испытывающи смотрела на его скулы.
- А ты похудел.
- Спасибо.
Он чувствовал нечто разрушительное, нарастающие в ней, что она прятала за спокойствием голоса и небрежностью движений.
- Расскажи мне о ней. Вы давно вместе? Как она выглядит? Почему у тебя нет ее фотографий?
Ее голос все еще звенел истеричными нотками в стенах, а он испугался. В первое мгновение он решил врать. Говорить все, что угодно, только бы она не собрала свои вещи и не ушла. Но потом он подумал, что его чувства, его внутренний мир – храм, сломать который снова она не сможет.
- Как ты узнала? – он был поражен. По образованию она была журналистом (подробности своего обучения она рассказала ему полчаса назад), а значит, умела подмечать детали. Но по какому признаку она определила, что он не одинок?
- Воск разлит на полу в кухне. Не думаю, что по ночам ты зажигаешь свечи и наслаждаешься дрожью огонька, поедая бананы, – она подняла плавающий кусок кожуры мандарина. Полчаса назад она бегала кухню и принесла пакет мандарин. Она громко, совершенно без стеснения, смеялась и кидала в него кожуру. Ее ногти были желтыми и кислыми.
- Ее зовут Ная. И она идеальный чистый лист бумаги. Она пуста, наивна и ранима. У нее раскосые глаза, которые она сильно чернит, думая, что этим прикроет душу, темные брови и короткие светлые волосы. Она как мальчишка, дикий и пугливый. У нее очень большие губы.. как треугольник. Она очень бледная. И страшно тощая. Она такая хрупкая.. моя Ная.
Она слушала его, а в ее пылающих глазах он видел исступленную ревность. Странно было то, что ему нравилось наблюдать за ее реакцией. Адреналин стучал у него в висках: вдруг она уйдет.
- Иногда она носит очки…круглые такие, но большие и с толстыми линзами матового белого цвета. Она очень много курит и пьет только малиновое вино. Поэтому у нее дыхание малиновое. Когда она спит, то во сне переворачивается.. и скидывает подушки на пол. Она играет на виолончели.. представляешь? – улыбка тронула его глаза. - Она готовит мне разные блюда японской кухни, а я обычно жарю бананы… в кляре. Когда я ее обнимаю – она дрожит. Каждый раз, понимаешь? И ресницы у нее белые… и ямочки на щеках.. совсем как у меня.
Он вспоминал ее неправильное лицо и странное поведение. Что-то непонятное зашевелилось внутри его… может это была нежность.. а может просто голод.
- Мы познакомились с ней в городском парке. В центральном. Рано рано утром я шел домой и подумал, что было бы приятно покурить, сидя на самой дальней и скрытой скамейке. Слишком было громко последние часы и мне хотелось просто утреннего солнца и яда в легких. Тропинками я вышел к своему тайному любимому месту и увидел ее. Она клеила стикеры к каждой дощечке. Я сел, а она дернулась и сжалась вся. На каждом стикере было написано: «я воробей. А ты?» и номер ее телефона. Мне показалось это довольно-таки необычным. А так как там , откуда я шел, в мой организм бесплатно поставлялись тонны алкоголя, мне было все равно и я обнял ее. У нее были абсолютно оленьи глаза. Панически испуганные. А потом она заурчала, представляешь? Как коты.. один в один. Ная.. я скучаю по ней.
- Как романтично, - раздраженно и надрывно ответила она. Но спина ее была прямой и голова гордо поднята. Она хлестнула его по щеке и, немного погодя, впилась в губы.
В этот самый момент он услышал тихий шепот: «Духовная близость, говоришь». И крик боли и отчаяния, крик раненного животного взорвал тишину.
Он оттолкнул ее от себя, порывисто обернулся, дреды взметнулись в воздух, а когда хлестнули плечи и спину как плети, ужас исказил его взгляд.
Ная стояла в дверях и заглядывала в комнату, прячась за дверной косяк. По щекам бил град слез.
- Духовная близость!
