Владимир Высоцкий - Скалолазка

А мы живем в мертвящей пустоте,-
Попробуй надави - так брызнет гноем,-
И страх мертвящий заглушаем воем -
И те, что первые, и люди, что в хвосте.

И обязательные жертвоприношенья,
Отцами нашими воспетые не раз,
Печать поставили на наше поколенье -
Лишили разума и памяти и глаз.

Владимир Высоцкий - Сколько слухов наши уши поражает

Пилюли пью — надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну —

За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну
Затем, чтоб доказать — я в колесе не спица,
За то, что мне неймется, за то, что мне не спится,

За то, что в передачах заграница
Передает блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
"Мы сами, без согласья..." — Ну и ну!

За что еще? Быть может, за жену —
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,

Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам — ни сном ни духом про войну.

Кричат, что я у них украл луну
И что-нибудь еще украсть не премину.
И небылицу догоняет небылица.
Не спится мне... Ну как же мне не спиться!

Нет, не сопьюсь — я руку протяну
И завещание крестом перечеркну,
И сам я не забуду осениться,
И песню напишу, и не одну,

И в песне я кого-то прокляну,
Но в пояс не забуду поклониться
Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть даже горькую пилюлю заглотну.

Владимир Высоцкий - Считать по-нашему, мы выпили немного

Проходят годы, прожитые всеми,
Но не у всех один и тот же срок.
Когда сказал: а вот, мол, в наше время, —
То это значит, что подвел итог.

Вот! В наше время все было не так —
По другим мы дорогам ходили.
В наше время все было не так —
Мы другие слова говорили...
В наше время все было не так.

Мы не всегда чем старше, тем мудрее,
Но почему-то — сразу не поймешь —
Мы часто вспоминаем наше время,
Когда ругаем нашу молодежь.

Да! В наше время все было не так —
По другим мы дорогам ходили.
В наше время все было не так —
Мы другие слова говорили...
В наше время все было не так.

Конечно, неизбежно повторенье.
Но сетуя на тех, кто слишком юн,
И часто говоря: "Вот в наше время...",
Мы вспоминаем молодость свою.

Нет! В наше время все было и так —
Мы по тем же дорогам ходили.
В наше время бывало и так —
Мы и те же слова говорили...
В наше время бывало и так!

1966

Владимир Высоцкий - Сыновья уходят в бой

У меня гитара есть — расступитесь, стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены —
Только не порвите серебряные струны!

Я зароюсь в землю, сгину в одночасье —
Кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части —
Только б не порвали серебряные струны!

Но гитару унесли, с нею — и свободу,
Упирался я, кричал: "Сволочи! Паскуды!
Вы втопчите меня в грязь и бросьте меня в воду —
Только не порвите серебряные струны!"

Что же это, братцы, не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых и ни ночей безлунных?
Загубили душу мне, отобрали волю,
А теперь порвали серебряные струны...

1962

Владимир Высоцкий - Так дымно, что в зеркале нет отраженья

Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно —
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени —
Всё равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели!

Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света,
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре —
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море!

В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно,
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, —
Зря ли я столько сил разбазарил.
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!

1970

Владимир Высоцкий - Товарищи ученые, доценты с кандидатами

Последнее стихотворение Владимира Высоцкого, найденное в бумагах после его смерти, последовавшей 25 июля 1980 года, в 4 часа утра в Москве, в его квартире на Грузинской улице

Светя другим, сгораю сам.
А тараканы из щелей:
Зачем светить по всем углам?
Нам ползать в темноте милей.

Светя другим, сгораю сам
А нетопырь под потолком:
Какая в этом польза нам?
Висел бы в темноте молчком.

Светя другим, сгораю сам.
Сверчок из теплого угла:
Сгораешь? Тоже чудеса!
Сгоришь - останется зола.

Сгорая сам, светя другим...
Так где же вы - глаза к глазам,
Та, для кого неугасим?
Светя другим, сгораю сам!

Владимир Высоцкий - Только прилетели - сразу сели

Спасибо, друг, что посетил последний мой приют.
Постой один среди могил, почувствуй бег минут.
Ты помнишь, как я петь любил, как распирало грудь -
И воскресают, словно сон, былые времена.
И в хриплый мой магнитофон влюбляется страна.
Я пел и грезил, и творил - я многое сумел.
Какую женщину любил!!! Каких друзей имел!
Прощай, Таганка и кино, прощай, зеленый мир!
В могиле страшно и темно, вода течет из дыр.
Спасибо, друг, что посетил приют печальный мой.
Мы здесь все узники могил, а ты один живой.
За все, чем дышишь и живешь, зубами, брат, держись.
Когда умрешь, тогда поймешь - какая штука - жизнь!
Прощай, себя я пережил в кассете "Маяка",
А песни, что для всех сложил - переживут века!

Владимир Высоцкий - У меня запой от одиночества

Спасибо, друг, что посетил последний мой приют.
Постой один среди могил, почувствуй бег минут.
Ты помнишь, как я петь любил, как распирало грудь -
И воскресают, словно сон, былые времена.
И в хриплый мой магнитофон влюбляется страна.
Я пел и грезил, и творил - я многое сумел.
Какую женщину любил!!! Каких друзей имел!
Прощай, Таганка и кино, прощай, зеленый мир!
В могиле страшно и темно, вода течет из дыр.
Спасибо, друг, что посетил приют печальный мой.
Мы здесь все узники могил, а ты один живой.
За все, чем дышишь и живешь, зубами, брат, держись.
Когда умрешь, тогда поймешь - какая штука - жизнь!
Прощай, себя я пережил в кассете "Маяка",
А песни, что для всех сложил - переживут века!

Владимир Высоцкий - Утренняя гимнастика

Гитара опять
Не хочет молчать —
Поёт ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..

Владимир Высоцкий - Эх раз, еще раз

И снизу лед, и сверху. Маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там - за дело, в ожиданьи виз.

Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека - сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед ним.

Владимир Высоцкий - Я кричал, Вы что там, обалдели

Жил талантливый человек, всем известный. Песни его ворвались в наш слух, в наши души, а говорить и писать о нем было нельзя. Его не печатали, не издавали. Кого-то очень пугала острая социальная направленность его стихов, кого-то раздражала его популярность. Трудно сказать, что испытывал человек, знавший себе цену и не имевший возможности увидеть свои стихи опубликованными.
Смерть легализовала его. Смерть и новые обстоятельства нашей жизни. Эта смерть была столь внезапной и неправдаподобной, что потрясла общество. Стало уже невозможно отмалчиваться, и тут начался разговор, попытка анализа. Началось то, на что поэт имеет право, без чего невозможно развитие литературы, культуры вообще.

Владимир Высоцкий - Я не люблю фатального исхода

Высоцкого поразила одна телепередача: операторы снимали красочную свадьбу в одной афганской деревне... А после начала войны сняли эту же деревню, сожженную советским напалмом, - показали и мертвую обезображенную девушку-невесту... Высоцкий с возмущением рассказывал об этом своим друзьям.

Игорь Шевцов вспоминает: "Не помню точно, что он говорил, но мизансцену запомнил очень хорошо... Там, где у него обычно лежали пластинки, стоял почему-то приемник. Уже не в первый раз передавали это сообщение об Афганистане. Володя ругался, отчаянно ругался, узнав о вводе войск... А потом у нас был очень серьезный разговор по поводу Афганистана..."

М.Шемякин: "События в Афганистане потрясли его. Он с болью говорил, как потрясла его фотография девочки, обожженной советским напалмом. Закрыв лицо руками, он почти кричал:

- Я не могу после этого жить там! Не могу больше!"

Через несколько месяцев в парижском госпитале Шарантон (май 1980 года) Высоцкий напишет в одном из последних своих стихотворений:

Смелее! В облака!
Брат мой, ведь я - в сутане,
А смерть - она пока
Еще в Афганистане.

Владимир Высоцкий - Я скачу, но я скачу иначе

А о первой и единственной из них, кто носит его фамилию - Иза Высоцкая, - почти ничего не известно. Ее имя редко упоминают даже биографы поэта. Иза Константиновна не дает интервью, не появляется на тусовках «памяти великого поэта», да и в столице бывает крайне редко. Народная артистка России Иза Высоцкая уже почти 40 лет живет в Нижнем Тагиле, работает в Нижнетагильском драматическом театре и не старается привлечь к себе внимание именем знаменитого мужа.

Владимир Высоцкий - Я стою, стою спиною к строю

Ах не стойте в гордыне,
Подходите к крыльцу.
А и вы, молодые,
Поклонитесь отцу!

Он - сердитый да строгий:
Как сподлобья взглянет,
Так вы падайте в ноги -
Может, он отойдет.

Вам отцу поклониться -
Тоже труд небольшой, -
Он лицом просветлится,
Помягчеет душой.

Вы с того начинайте,
И потом до конца,
Во всю жизнь привечайте
Дорогого отца!

1974

Про меня говорят: "Он, конечно, не гений!"
Да, согласен — не мною гордится наш век,
Интегральных и даже других исчислений
Не понять мне — не тот у меня интеллект.

Я однажды сказал: "Океан — как бассейн".
И меня в этом друг мой не раз упрекал.
Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,
Как и я, относительно всё понимал.

И пишу я стихи про одежду на вате,
И такие!.. Без лести я б вот что сказал:
Как-то раз мой покойный сосед по палате
Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал.

Я пишу обо всём: о животных, предметах,
И о людях хотел, втайне женщин любя...
Но в редакциях так посмотрели на это,
Что — прости меня, Муза, — я бросил тебя!

Говорят, что я скучен. Да, не был я в Ницце,
Да, в стихах я про воду и пар говорил...
Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице —
Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!

И теперь я проснулся от длительной спячки,
От кошмарных ночей — и вот снова дышу,
Я очнулся от бело-пребелой горячки —
В ожидании следующей снова пишу!

1960

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу...

Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чём — не угадать.
Но лишь одно наверное я знаю:
Мне будет не хотеться умирать.

Посажен на литую цепь почёта,
И звенья славы мне не по зубам.
Эй! Кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам?!

Ответа нет, но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы.
И вот над изгородью замечаю
Знакомый серп отточенной косы.

...Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока и выбегу в грозу.

Остался голос певца-гражданина - надрывный, хрипловатый и зовущий к другой жизни, «когда отгорит и отплачется, и когда наши кони устанут под нами скакать».

Целители уставших наших душ.
В лесах их песни птицы допевают,
В полях для них цветы венки совьют,
Они уходят вдаль, но никогда не умирают,
И в песнях и в стихах своих живут.
Игорь Тальков.

Был поэт, был голос, была гитара, было печальное время. Всякий мало-мальски думающий человек, мало-мальская чувствующая натура сознавали эту печаль, ощущали упадок, нравственные потери.

Жил талантливый человек, всем известный. Песни его ворвались в наш слух, в наши души, а говорить и писать о нем было нельзя. Его не печатали, не издавали. Кого-то очень пугала острая социальная направленность его стихов, кого-то раздражала его популярность. Трудно сказать, что испытывал человек, знавший себе цену и не имевший возможности увидеть свои стихи опубликованными.

Что же нам теперь, размышляя о поэте, углубляться в его несовершенства, слабости и просчеты? Мы ведь хорошо знаем, что хотя таланты и бездарности бывают сходны в неудачах, зато только таланту всегда сопутсвует удача, а бездарности - никогда. Так будем судить о Высоцком по удачам и достижениям, по тому, что очаровало нас в шестидесятых и продолжает с нарастанием волновать и сегодня.

Познакомились мы в 1962 году в шумной, разношерстной компании, в большой красивой квартире, где хозяин устраивал вечера гастролеров-развлекателей. У меня был такой период жизни, когда в кино работы не было, а времени свободного было ого-го сколько. Куда только судьба не заносила. В той компании я уже отвыступала и числилась актрисой вчерашнего дня. Высоцкий приехал с гитарой в сопровождении нескольких друзей. Хоть я уже и знала, что внешне он совсем не такой, каким его представляла, у меня все равно была надежда, что я подсмотрю в нем особенное. Нет. Было разочарование.

Но недолгое. Потому что, как только он поздоровался со всеми и перебросился несколькими словами с хозяином, он тут же запел. Пел, что хотел сам. Пел беспрерывно. Казалось, для него главное - что его слушали. Слу-ша-ли! Впечатление было, как от разрыва снаряда. Да нет, если бы он не пел, он бы просто с ума сошел от внутренней взрывной энергии. Такое было второе впечатление. А сейчас я думаю, что он не мог найти нужного равновесия из-за огромной внутренней непрекращающейся работы, когда нет сил (или времени?) посмотреть на себя со стороны. А вот так, будучи самим собой, - выпотрошенным, усталым, непарадным - он, конечно же, рисковал многих разочаровать. Он все время был обращенным в себя и в то же время незащищенным, как на арене цирка. Чувствовал, что надо удивлять, но одновременно и понимал, что этого ему не простят. Но это я сейчас так думаю. А тогда... Тогда я попросила: "но тот, кто раньше с нею был..." Потом его рвали во все стороны, что-то говорили, пожимали ему руки. Но были лица и равнодушные: "Ну, и что тут такого?" О, сколько я видела таких лиц!"

1970 год - женитьба на красавице Марине Влади, поездки в Париж и обратно, и слухи, слухи, слухи. Сплетни, сплетни и легенды. Видели, что теперь он носит кепку в клеточку и что машина у него заграничная. Говорили, что изменился, стал другим.

После долгого перерыва я увидела его вместе с Мариной, на фирме "Мелодия". Богиня экрана обаятельно, делово, с напором доказывала кому-то, что нужно выпустить "гран-диск Волёди". "Мариночка, Мариночка", - останавливал ее Володя своим чудным голосом. Да, действительно был другим. Красивым, высоким. И неземная Марина не казалась рядом с ним большой, затмевающей. И пел он по-другому. В голосе появились такие нежные, щемящие обертона... "Волёдя, спой еще! Ой, Волёдя, шьто ты со мной делаешь!" И обнимала его, и голову на плечо ему укладывала. И хотя у нас такие отношения "на людях" не очень-то приняты, но от этой пары исходило такое сияние, что - ну, не знаю - если на свете и есть настоящая любовь, то, ей-богу, это была она!"

Владимир Высоцкий страшно спешил. Будто предчувствуя свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял, успев написать что-то около тысячи песен. Его редко занимала конструкция, на его ногах скорохода не висели пудовые ядра формы, часто он только намечал тему и стремглав летел к следующей. Много россказней о его запоях. Однако мало кто знает, что он был раб поэтических "запоев" - по три-четыре дня, запершись в своей комнате, он писал как одержимый, почти не делая перерывов в сочинительстве. Он был во всем сторонник силы - и не только душевно-поэтической, но и обыкновенной, физической, которая не раз его выручала в тонком деле поэзии. В век, когда песни пишутся "индустриальным" способом: текст - поэт, музыку - композитор, аранжировку - аранжировщик, пение - певец, Владимир Высоцкий создал совершенно неповторимый жанр личности, имя которому - он сам и где равно и неразрывно присутствовали голос, гитара и стихи. Каждый из компонентов имел свои недостатки, но слившись вместе, как три кварка в атомном ядре, они делали этот жанр совершенно неразрываемым, уникальным, и многочисленные эпигоны Высоцкого терпели постоянно крах на этом пути. Их голоса выглядели просто голосами блатняг, их правда была всего лишь пасквилем.

— В мужчине ценю сочетание доброты, силы и ума. Когда я надписываю фотографии пацанам, подросткам и даже детям — хотя это к делу не относится, — обязательно пишу ему: "Вырасти сильным, умным и добрым". А женщине я написал бы: "Будь умной, красивой и доброй"

В 10-м классе Высоцкий переехал жить к матери, Нине Максимовне. В новом доме, на той же Первой Мещанской весной 1955 г. они получили комнату в трехкомнатной квартире, где рядом с ними поселились их соседи по коммунальной квартире, Гися Моисеевна и ее сын Мишка Шифман

О своем детстве Владимир Семенович практически никому не рассказывал. Как выясняется теперь, в его детстве было достаточно драм и детских трагедий, которые оставили следы на его душе.
Раннее детство Владимир провёл в московской коммунальной квартире на Первой Мещанской улице с отцом полковником Семеном Владимировичем и матерью переводчицей Ниной Максимовной. "... На тридцать восемь комнаток всего одна уборная...", - позднее напишет Высоцкий о годах, проведенных в коммуналке.

Во время Великой Отечественной войны Владимир с матерью находился в эвакуации на Урале. Отец Семён Владимирович служил на фронте. Там он повстречал новую любовь - Евгению Лихалатову.
Вернувшись с войны, Семен Владимирович расстался с супругой, а сына в последствии забрал с собой и новой женой в Германию. Воспитанием мальчика в основном занималась Евгения Лихалатова. Позднее, будучи в 1970 году в Ереване, Высоцкий скажет про нее: "Мне в этом смысле здорово повезло. Вторая жена отца - для меня вторая мама, а ведь она - армянка. Бакинская армянка"..
"Мама Женя", как называл Лихалатову Высоцкий, привила Володе любовь к музыке. Благодаря ей он научился играть на фортепиано. Она также поддерживала связь с мамой Владимира - Ниной Максимовной.
Трагедия в семье Высоцких произошла, когда внезапно оборвалась жизнь "мамы Жени": её убила огромная сосулька, упавшая с крыши дома, когда женщина выходила из собственного подъезда.

Час зачатья я помню неточно,
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью порочно
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе,
Девять месяцев - это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе:
Ничего там хорошего нет.

ГИМН ШКОЛЕ

Из класса в класс мы вверх пойдем, как по ступеням,
И самым главным будет здесь рабочий класс,
И первым долгом мы, естественно, отменим
Эксплуатацию учителями нас!

Да здравствует новая школа!
Учитель уронит, а ты подними!
Здесь дети обоего пола
Огромными станут людьми!

Мы строим школу, чтобы грызть науку дерзко,
Мы все разрушим изнутри и оживим,
Мы серость выбелим и выскоблим до блеска,
Все теневое мы перекроем световым!

Так взрасти же нам школу, строитель,-
Для душ наших детских теплицу, парник,-
Где учатся - все, где учитель -
Сам в чем-то еще ученик!Из класса в класс мы вверх пойдем, как по ступеням,
И самым главным будет здесь рабочий класс,
И первым долгом мы, естественно, отменим
Эксплуатацию учителями нас!

Да здравствует новая школа!
Учитель уронит, а ты подними!
Здесь дети обоего пола
Огромными станут людьми!

Мы строим школу, чтобы грызть науку дерзко,
Мы все разрушим изнутри и оживим,
Мы серость выбелим и выскоблим до блеска,
Все теневое мы перекроем световым!

Так взрасти же нам школу, строитель,-
Для душ наших детских теплицу, парник,-
Где учатся - все, где учитель -
Сам в чем-то еще ученик!

Это писал сам Высоцкий!

Людмила Владимировна Абрамова - вторая жена В.С. Высоцкого прожила с ним семь лет, с 1961 по 1968 год, имеет от него двоих детей.

"... Срок жизни увеличился,

И,может быть,концы

Поэтов отодвинулись на время."

Давно я понял: жить мы не смогли бы,
И что ушла - все правильно, клянусь,-
А за поклоны к праздникам - спасибо,
И за приветы тоже не сержусь.

Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица,
А память - как колодец глубока.
Попробуй заглянуть - наверняка
Лицо - и то - неясно отразится.

Разглядеть, что истинно, что ложно
Может только беспристрастный суд:
Осторожно с прошлым, осторожно -
Не разбейте глиняный сосуд!

Мосты сгорели, углубились броды,
И тесно — видим только черепа,
И перекрыты выходы и входы,
И путь один — туда, куда толпа.

И парами коней, привыкших к цугу,
Наглядно доказав, как тесен мир,
Толпа идет по замкнутому кругу —
И круг велик, и сбит ориентир.

Дождем размыта и грязна палитра,
Врываются галопы в полонез,
Нет запахов, полутонов и ритмов,
И кислород из воздуха исчез.

Ничье безумье или вдохновенье
Круговращенье это не прервет.
Но есть ли это — вечное движенье,
Тот самый бесконечный путь вперед?

Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,
И силюсь разорваться на куски,
Придав своей тоске значенье скорби,
Но сохранив загадочность тоски...

Про меня говорят: "Он, конечно, не гений!"
Да, согласен — не мною гордится наш век,
Интегральных и даже других исчислений
Не понять мне — не тот у меня интеллект.

Я однажды сказал: "Океан — как бассейн".
И меня в этом друг мой не раз упрекал.
Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,
Как и я, относительно всё понимал.

И пишу я стихи про одежду на вате,
И такие!.. Без лести я б вот что сказал:
Как-то раз мой покойный сосед по палате
Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал.

Я пишу обо всём: о животных, предметах,
И о людях хотел, втайне женщин любя...
Но в редакциях так посмотрели на это,
Что — прости меня, Муза, — я бросил тебя!

Говорят, что я скучен. Да, не был я в Ницце,
Да, в стихах я про воду и пар говорил...
Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице —
Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!

И теперь я проснулся от длительной спячки,
От кошмарных ночей — и вот снова дышу,
Я очнулся от бело-пребелой горячки —
В ожидании следующей снова пишу!

Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем - не угадать?
Но лишь одно наверное я знаю:
Мне будет не хотеться умирать!