«Выглядит он, как молодой Рудольф Нуреев, а поет, как Павел Лисициан», — написал английский оперный критик Алан Блайт, увидев Дмитрия Хворостовского в 1989 году на конкурсе «Певец мира» в Кардиффе. Это была высшая похвала: невозвращенец Нуреев числился тогда эталонным танцовщиком, а виртуозный Лисициан, в 1960-м первым из отечественных певцов после Шаляпина выступивший на сцене Метрополитен-опера, — примерным русским вокалистом. Рослый и атлетичный Хворостовский — тогда ему было двадцать шесть — вышел на сцену во фраке, купленном в долг, спел на чистейшем итальянском Генделя с Верди — и победил. После первого тура у него уже был западный профессиональный агент, на следующий день после финала — контракт со звукозаписывающим гигантом Philips. Дебюты в Лондоне, Нью-Йорке случились в течение года. Так началась самая стремительная карьера в классическом вокале последнего двадцатилетия. В 1991 году, сняв Хворостовского в черной коже и с прищуром Марлона Брандо, американский журнал People так и формулировал: настоящая рок-звезда.

 

 

Видео-Дмитрий Хворостовский на съемке ноябрьского VOGUE 

 

«Не много в современной опере таких ярких артистов, хотя сейчас опера помолодела, певцы стали сексуальными, подтянутыми, медийными. Роскошный голос, блестящая техника и актерский талант: Дмитрий задал новые стандарты исполнения», — говорит о коллеге и друге Анна Нетребко. Хворостовский пел с ней десятилетие назад в «Войне и мире» в Метрополитен-опера. И он же станет ее первым Онегиным: в апреле в Вене русская примадонна исполнит свою первую в карьере Татьяну.

 

В англоязычной прессе его называют, употребляя определенный артикль, обозначающий исключительность: The Russian Baritone. Образцовый Евгений Онегин, князь Елецкий из «Пиковой дамы», Болконский в «Войне и мире», Хворостовский не просто царит в русском репертуаре, хотя и обращается к нему теперь все реже: он давно уже вердиевский баритон мирового уровня, одинаково убедительный почти во всем спектре, от трогательного компримарио Жермона-отца в «Травиате», коронной партии Лисициана, до трагических Риголетто и Симона Бокканегры, главных героев одноименных опер.

 

При этом Хворостовский совершает регулярные и масштабные экскурсы в прочие вокальные сферы. Исполняет барочные арии и русские романсы, песни из репертуара Марка Бернеса и Иосифа Кобзона. В Юрмале на «Новой волне» спел шлягеры, специально созданные для него Игорем Крутым, — даже записал на один клип в духе Леди Гаги. Восьмого декабря в мировых кинотеатрах (в Москве — в «35 мм») в рамках проекта The Met: Live in HD будут транслировать в прямом эфире золотую оперу Верди «Бал-маскарад», новую постановку Метрополитен-опера. Хворостовский будет петь в ней партию Ренато, уязвленного мужа, ставшего злодеем. Это его третья за год премьера в Метрополитен: зимой прогремела «Эрнани», весной «Травиата». Дальше, в феврале, — возобновление «Дона Карлоса» в той же Метрополитен, в апреле — «Евгений Онегин» с Нетребко, а еще концерты в Карнеги-холле в Нью-Йорке, в Мюнхене, в Кремлевском дворце в Москве.

 

— Мне пятьдесят, жизнь для баритона только начинается. Да и в личном смысле дальше будет, думаю, лучше. Я помню и свое двадцатилетие, и тридцатилетие. Было много вопросов и очень мало ответов. Неуверенность, боязнь восполнялись петушиной смелостью, пафосом. Сейчас я учусь чувствовать себя свободным, наслаждаться жизнью. Не только работать, но и получать удовольствие от того, что делаю. Этому я никогда не учился, а вот сейчас хочу. Мои обращения к эстраде, к легким жанрам — часть этого. Я всегда шел своим путем, рушил стереотипы, мог нравиться или не нравиться, делать ошибки — но это были мои ошибки и мои победы. Карузо тоже пел песенки, написанные современниками. Весь вопрос, как их исполнять.

 

На концертах он в открытую заигрывает с публикой и партнерами. Однажды, исполняя в Альберт-холле куплеты Эскамильо из «Кармен», в финале арии вдруг выхватил из-за пазухи — не ради драматического эффекта, а просто чтобы поприветствовать зрителей — британский флаг и стал размахивать им в такт, держа при этом ноту. Или взять его «дуэли» с дирижерами, о которых певец сейчас рассказывает смеясь:

 

— Бывает, пою несколько фраз в произведении на одном дыхании. Это тяжело: наступает гипоксия. А дирижер подстраивает оркестр под мой темп, играет все медленнее и медленнее. В следующий момент у меня уже глаза начинают из орбит вылезать от длительности нот. Есть один дирижер, который в такие моменты смотрит мне прямо в глаза из ямы и улыбается. А меня потом тонкие ценители музыкальной классики вроде вас спрашивают, что же это я так медленно пою, не по партитуре.

 

С внешним видом у Хворостовского теперь тоже свободные отношения. На съемку для VOGUE, например, он приезжает в майке с глубоким вырезом, в котором виден медальон — парящий орел на цепи, сверху — джинсовый полосатый жилет, венчают образ красные солнцезащитные очки («купил в Токио»). Фраков от Зайцева Хворостовский давно уже не носит. Чаще предпочитает выступать во френче с воротником-стойкой или деконструированных мягких пиджаках, вместо бабочки — распахнутый ворот. А то и просто выходит к публике в рубашке, как Ив Монтан.

 

— Галстуки я и в школе не любил. Когда-то раньше, когда был такой пухленький, одевался в Armani. А теперь мне стал нравиться Ermanno Scervino. Еще Dolce & Gabbana, Gucci, Balmain. Концертные костюмы мне сделали московские ребята из Freshart. Что вы улыбаетесь? Они стараются быть ни на кого не похожими, а такое я двумя руками поддерживаю. Я сам такой.

 

У него каменные бицепсы и грудная клетка культуриста. По утрам, если вечером нет выступлений, певец ходит в спортивный зал. Приседает с гантелями, делает жим от груди — может поднять штангу в сто сорок килограммов. Хорошо плавает вольным стилем.

 

Неужели даже в этом он не хочет плыть по течению? Раньше считалось, что спорт для певцов — табу, и уж тем более тяжелая атлетика: вредно для певческих мышц. Зачем превращаться в Конана-варвара, если и так секс-символ?!

 

— Смотрите, я ведь лучше всех в мире пою, да? — смеется Хворостовский. — Значит, для голоса не вредно. А если серьезно, очень много моих более молодых коллег в оперном мире сейчас занимаются спортом. У меня, например, нет цели сильно раздаваться в плечах, потому что, видите, и так уже проблемы с костюмом. Но так я чувствую себя в тонусе. Разве плохо, когда у тебя много сил и энергии! Обычно оперные певцы после каждого спектакля теряют несколько килограммов. А я, когда пою, мало потею, даже если одет в тяжелый сценический костюм. Мышечная масса помогает. В «Риголетто» три часа хожу и пою полусогнутый, из-за горба. Раньше спина болела после спектакля, теперь гораздо меньше.

 

Еще в позапрошлом году Хворостовский открыл для себя моржевание. 

 

— После спектакля зимой — ну, правда, в Нью-Йорке, но все равно минусовая температура — плавал в речке. И абсолютно не болел. Никак на голосе не сказалось. В детстве я был болезненным ребенком, худеньким. С возрастом понял, что нужно владеть и своим духом, и телом. Короче, владеть собой. 

 

Он задумывается, когда я спрашиваю, откуда же родом эти его сила и желание бороться с предрассудками. 

 

— Из детства, — отвечает после паузы.

 

 

Отец Хворостовского был инженером-химиком, обожал петь и аккомпанировал себе на фортепиано, мать работала гинекологом. В три года Дмитрий начал отцу подпевать, в семь был отдан в музыкальную школу в класс фортепиано. Подростком, будучи большим поклонником рока, чуть было не бросил академические штудии — стал клавишником и фронтменом группы «Радуга». Играли в ресторанах и клубах Красноярска всё — от диско до регги.

 

Как и подобает рокеру, Дмитрий был, по его словам, слишком буйный. Дрался так, что нос сломан в нескольких местах. Уходил в загулы. Привычки не изменились, даже когда он бросил «Радугу», поступил в музыкальный институт, еще студентом стал солистом Красноярского театра, в двадцать лет получил от местного крайкома партии квартиру, а вскоре после победы в Кардиффе переехал в Москву.

 

— Моя московская квартира в начале девяностых была одним из самых бойких мест. Заходили совершенно посторонние люди, которых я даже не помнил. Сплошной загул. Было трудно от всего этого отстраниться. В середине девяностых мне предлагали на Западе стать лицом водки «Столичная», я отказался: посчитал, что стыдно еще и рекламировать это. В общем, родители настрадались. Всю жизнь я им что-то доказываю. Интересно, что это не прошло, наоборот, превратилось в навязчивую идею. Недавно, например, родители были на моем «Симоне Бокканегре» в Вене. Я в тот день заболел так, что вообще хотел прервать спектакль. В антракте меня уговорили продолжать, в общем, допел до конца. Родители были удручены, хотя из зрителей никто ничего не понял: ну пел и пел. Через несколько дней я выздоровел и хорошо спел последнего своего Симона. Мама после спектакля подошла ко мне и говорит: «Да, Дима, ты реабилитировался за это свое кхе-кхе в прошлый раз!» Понимаете?

 

Хворостовский совсем не пьет уже десять лет, не курит. А в рекламе все-таки снялся — итальянского шоколада Ferrero Rocher. Ролик крутили весной: Хворостовский съедает конфету и выдает на-гора куплеты Эскамильо. Тонко чувствующие получили еще один повод уколоть певца.

 

— Да я всегда любил эти конфетки! — объясняет Дмитрий без тени смущения. — Я сладкоежка. 

— Певцам же шоколад нельзя! — удивляюсь я. 

— Опять вы со своим «нельзя-можно». Можно, если осторожно. 

 

Демоны прошлых лет помогают ему петь так, как он поет, говорит Хворостовский. И благодарит за поднятую острую тему: 

 

— Надо бы перечитать «Гойю» Фейхтвангера. О дьяволе, с которым борется артист. Он в каждом из нас, и чем больше талант, тем больше дьявола. В Красноярске в институте искусства у нас было такое задание — публичное одиночество. Требовалось делать на публике то, что бы мы делали наедине с самими собой. Это было неприятно и трудно, практически невыполнимо. Но когда пошли мои первые конкурсы, я чувствовал себя на сцене королем. И до сих пор до выхода на сцену я могу сомневаться, мне бывает даже плохо от нервов. Но, ступив на сцену, преображаешься тут же. И когда уже ты дошел до этого уровня, как звучит твой голос — не самое важное.

 

В 1994 году Хворостовский переехал на постоянное место жительства в Лондон, купил пятиэтажный дом. Тогда певец был женат на Светлане, артистке кордебалета, с которой познакомился еще студентом в Красноярском театре оперы и балета. Когда началась международная карьера мужа, Светлана завершила свою, в 1996 году родились близнецы Александр и Данила. В 2001-м пара развелась.

 

С нынешней женой, полуфранцуженкой-полуитальянкой родом из Женевы, кудрявой брюнеткой Флоранс Илли Хворостовский уже четырнадцать лет. Познакомились на сцене. Дмитрий пел в женевском театре одного из первых своих Дон Жуанов, «в провинции — чтобы никто не слышал и не видел, как говорят, try out». Меццо-сопрано Илли исполняла партию подружки Дон Жуана.

 

— Я увидел девушку невероятной красоты. Тогда я еще пытался спасти свой прежний брак, в общем, держал себя сильно в руках, очень сильно, — Хворостовский натурально заключает себя в железные объятия. — А тут мы по воле режиссера должны были целоваться на сцене. И я ей говорю на репетиции: «Я женат, двое детей...» А она: «Ну  и что?» Все было понятно с первого мгновения.

 

В 2003 году у пары родился сын Максим, еще через четыре года дочь Нина. Жену Хворостовский зовет на русский манер Флоша и показывает сейчас их фотографии с последнего семейного отдыха на озерах штата Нью-Йорк.

 

Выйдя замуж за Дмитрия, Флоранс тоже оставила сцену. Спрашиваю, как она относится к его статусу секс-символа. 

 

— Флоранс очень умная женщина. Я читал интервью какого-то заслуженного человека. И там была одна интересная фраза: «Я нахожусь в прекрасном возрасте, когда у меня уже нет конфликта с тестостероном. Вся моя карьера прошла под его знаком, а сейчас я остыл и могу заниматься исключительно тем, что мой ум позволяет мне делать». Раньше или позже любой конфликт с тестостероном заканчивается, самец должен уйти. Правда, хотелось бы, чтобы позже.

 

 

Не скучает ли он по России, то скитаясь по друзьям, то возвращаясь домой, который теперь в викторианском особняке на юге Лондона?

 

— Никакой ностальгии нет, с русскими в Лондоне не вижусь. У меня в саду растет береза, но и пальма тоже есть. Ностальгия у меня по временам. Есть фотография, сделана на Енисее, когда я гостил у Виктора Астафьева в селе Овсянка. Ну, что еще. Мои дети говорят по-русски, жена тоже, я ее приучил. Этого достаточно.

 

И даже лучшие театры страны не могут убедить его вернуть московскую прописку. 

 

— Я юношей, второкурсником, попал в советский театр, с этой его системой репертуарной, где каждый ждет своей очереди. Они же все там как пауки в банке: сильный пожирает слабых. Друзья становятся недругами — зачем мне это нужно?! Я прекрасно живу как свободный художник, люблю и уважаю всех. Кому надо — помогаю, недругов не замечаю. Никто меня не волен ни заставить, ни упрекнуть. Я получил то, к чему всю свою жизнь стремился. Нет, меня никогда не покидало ощущение, что я любимый и желанный в своей стране. Просто мои творческие интересы не принадлежали России. После победы на конкурсе Глинки, еще до Кардиффа, я получил от Большого театра предложение перейти из Красноярска, где я уже был солистом, в их стажерскую труппу. Я отказался. Александр Лазарев, тогдашний главный дирижер, обещал меня приглашать, но ни разу не пригласил. После этого руки у меня были развязаны.

 

Через три дня Дмитрий Хворостовский появляется на сцене Большого зала Консерватории — лучезарный, сиятельный, в черном смокинге с широкими лацканами, расшитыми мелкими стразами. Концерт пора начинать, но партер еще не полон, зрители продолжают рассаживаться. Хворостовский стоит несколько минут, созерцая Москву, как булгаковский Воланд на Воробьевых горах. А потом, не дождавшись тишины, начинает петь.

 

Стиль: Vadim Galaganov/GQ. Прически: Марина Мелентьева/THE AGENT. Груминг и макияж: Алексей Кузин. Маникюр: Алена Балтыш/THE AGENT. Сет-дизайн: Наталия Обухова/AD. Модели: Анастасия Белкина, Ольга Сухенко, Алиса Бачурина/BLACK MODEL MANAGEMENT. Ассистент фотографа: Денис Авраменко. Ассистент стилиста: Полина Ладонщикова. Ассистент парикмахера: Динара Самигулина. Ассистент визажиста: Юлия Володзько. Продюсер: Елена Серова. Ассистент продюсера: Александра Ткаченко. Редакция благодарит магазин Armani Casa за помощь в проведении съемок.