СУСАННА

Л. Ладейщиковой

Кровоточит осень и саднит
Ноющим дождливым бормотаньем,
И ключом вращающимся длит
Скуку заводным воспоминаньем.

Голову в ладони урони,
Остужая локти на паркете,
И увидишь, как бегут огни
По обитой бархатом карете.

В воздухе кислит от нечистот,
Из кремля доносится осанна,
И выходит к старцам из ворот
В горностаях траурных Сусанна.

Но толпа смыкается кольцом
С пьяною угрюмостью урода,
И холуй с бревенчатым лицом
Что-то врет от имени народа.

На губах слоится шелуха,
Осыпая мстительные речи,
И летят в ночную грязь меха,
Обнажая царственные плечи.

Мужики в метро молотят вздор,
С похорон в гнездо спешит ворона,
И расстрелян танками в упор
Площадной вертеп синедриона.

Голову в ладони урони:
Нет ни слез, ни мщения, Сусанна!
В черных рощах теплятся огни
Зубчатых святилищ Ханаана.

Но в бесстрастной книге бытия
Есть еще свободные страницы,
И восстанут из небытия
Твоего позора очевидцы...




КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС

I

Ржавый ветер, примерзший к стеклу
Узловатою лапою клена,
Голосами крапленую мглу
Отгоняет к земле с небосклона.

Но крыло волочащая дверь
Черным ангелом бьется в простенок
Зарешеченной ночи. Теперь
Сухарей не купить за бесценок.

И теперь сколько белым вином
Ни пытайся разбавить победу,
Кровь все так же красна. За окном
Та же осень крадется по следу.

И, петляя в морщинах старух
Те же слезы растерты на скулах
Узколобой казармы. Но вслух
Помолчи о вчерашних посулах.


II

Дождь разгонит продрогших зевак
Батогом комендантского часа,
И на поиск голодных собак
Выйдет сотня отборного мяса.

Бронированный автомобиль
Прогремит по горбатой развязке
И, снося полосатый горбыль,
Печью русскою выпрется в сказке:

Где в три пальца покрыта броня
Грязной известью. Дым над трубою.
И Емеля, свободу браня,
Прет по Бронной, довольный собою.

И, калеча случайных зевак,
Служат истово в чертовом причте.
А Емеля - известно! - дурак‚
Сколько щукою в рыло ни тычьте...


III

Здесь кровавая песня в чести
Со времен подременных Малюты,
И, хоть в обе руки засвисти,
Как ни плюнь - конокрады да плуты.

Бродит ветер в дырявой башке,
Машет памятью ожесточенной.
В белокаменном древнем мешке
Номерною политзаключенной

Приуныла больная луна.
Вдоль карниза из погнутой жести
Костяная стоит тишина,
Ослепленная яростью мести.

И завис над промозглой Москвой
Лживый молок, карающий молот,
И непрочный больничный покой
Зеркалами кривыми расколот...




БАРХАТНЫЙ СЕЗОН

Качалось море на весу
В ладонях сумрака прохладного
И ты шагнула в полосу
Луча медового, закатного:

Тень разграфила пополам
Сырые доски узкой лавочки.
Крапива жалась по углам.
Вдоль берега сновали ласточки.

Легко ступая на песок,
Косым шажком дробя молчание,
Была ты - с пятки на носок -
Сплошное стройное качание.

И я сквозь марево ресниц
С остановившимся дыханием
Следил за колыханьем птиц,
За волн и бедер колыханием,

За этой влажной наготой,
Что близким солнцем коронована
И недоступной чистотой
Для вечности предуготована...




ЧЕТКИ

В этой мазаной дегтем земле,
Где летает жена на метле,
Никогда ничего не случится.
Лишь поземка закрутит листву,
Лишь подземка разбудит сову,
Да прохожий в окно постучится.

На рассвете пойдешь за водой:
Золотою небесной ордой
Разворованы веси и выси.
Да и сам я себя не найду.
Отражаются в спелом пруду
Угольки немигающей рыси.

Костоправ, конокрад, казначей
Перелетной артели сычеи,
Сочиняющих сны Персефоны,
На метро не имея пятак,
Потакающий ветру за так,
Не терпя круговой обороны.

Я ли это? Как пьяный сурок,
Затвердивший себя на зубок:
Шаг шагнешь и - провалишься в вечность,
Где не видно ни проку, ни зги.
Лишь идут по стакану круги,
Разогнав дармовую беспечность.

У меня нынче ветер в чести.
Тороплюсь поскорее уйти,
В эту странноприимную осень,
Где, расставленные по углам,
Освещают спеленутый хлам
Ночники дотлевающих сосен.

И чего толковать о любви,
Если нету ее - оторви,
Да и брось, как истлевшие четки.
И тебя разорвет изнутри
Слюдяная аорта зари.
Там, где сны и видения четки...




* * *

Чем быть прощенным сворой прощелыг,
Мне проще лыка не вязать. И дальше
Пить в обществе бандитов и барыг,
Не утруждаясь оправданьем фальши.
Мне — из себя вытягивать себя,
Как вытяжку мерцательной плаценты;
Мне — не любя, пытаться жить — любя,
Меняя страсти к старости — на центы.
Когда в крови сгниет эритроцит,
Мутируя под звон эритроцента;
Когда в садах созреет антрацит
В спектральной тишине коэффициента;
Когда, сметая ядерную пыль
С обугленной проплешины эдема,
В меня вобьют наследники горбыль,
И заурчит надсадная система:
На глубине двунадесяти тыщ
Семидесяти строк левей аорты,
В переплетенье тем и корневищ,
В двудольном колокольчике реторты
Отыщется мерцающая взвесь,
Начальный слог и ангельское семя!
Я из себя в себе восстану весь,
Сметая с ног крошащееся время…




* * *

Из глубин первородной зимы,
Где любовь и мертва и понятна,
На изнанке распластанной тьмы
Проступают рассветные пятна.
Жизнь покуда еще хороша,
И бездомна разлитая ярость,
Треск крахмальный ногтями кроша,
Не припрятывай страсти на старость!

Память пылью слежалась в дому,
Где упав в зеркалах на колени,
Словно шкуры в ружейном дыму,
По обивке распластаны тени.

На изнанке бессмысленной тьмы,
Где любовь горяча и невнятна,
Иногда проступаем и мы,
Как на стопках серебряных пятна,
Как на стоптанных тапочках кровь
От забытого нынче пореза, -
От зеркал отскребая любовь,
Как ружейный нагар от железа...




* * *

Сознание срывая, как сорочку,
Мне новых петель не соединить,
Стеклянную разрушив оболочку.
Но теплится вольфрамовая нить.

Душа спешит из ветхого скафандра,
Сдвигая череп, словно гермошлем,
И, как пылающая саламандра,
Скользнёт в небесный Иерушалем.

Пронизывая время без ответа,
Где скорость света вязнет в голове,
Душа спешит из ветхого завета
Шуршащим гадом в золотой траве.

Где нет прощенья и горчит свобода
Пророчеством горчичного зерна,
Где нет любви, зато довольно сброда,
Которому свобода не нужна…







_________________________________________

Об авторе: АРСЕНИЙ КОНЕЦКИЙ

(1968-2016)

Родился в Свердловске. Выпускник Литературного института имени А. М. Горького. Член Союза писателей, поэт, прозаик, сценарист. Автор многих поэтических книг. Лауреат Всероссийской премии имени Сергея Есенина (1995) и премии Союза писателей Москвы (2001 г.).