Если поезд ушел, надо как-нибудь жить на вокзале:
в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,
ибо нам небеса это место и век навязали,
как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.

Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,
разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,
и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,
и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.

И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону, -
и понять, и проклясть, и смириться, и все расхотеть,
и без зависти белой смотреть на дуреху ворону,
что могла б и в Верону на собственных двух улететь.

И на этом участке планеты дожить до рассвета,
и найти себе место под крышей и солнцем в виду
раскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,
и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.

И стоять на своем, и пустить в это месиво корни,
и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,
ибо поезд ушел в небеса и свистки его горни,
но остался вокзал, на котором написано: "Дом".

(с) Инна Кабыш

 Картина С. Дали "Вокзал в Перпиньяне" 1965 год

где-то откопалось:

Я хожу по городу, длинный и худой,
Неуравновешенный, очень молодой.

Ростом удивленные, среди бела дня
Мальчики и девочки смотрят на меня.

На трамвайных поручнях граждане висят,
"Мясо, рыба, овощи" - вывески гласят.

Я вхожу в кондитерскую, выбиваю чек,
Мне дает пирожное белый человек.

Я беру пирожное и гляжу на крем,
На глазах у публики с аппетитом ем.

Ем и грустно думаю: "Через тридцать лет
Покупать пирожное буду или нет?"

Повезут по городу очень длинный гроб,
Люди роста среднего скажут: "Он усоп!

Он в среде покойников вынужден лежать,
Он лишен возможности воздухом дышать,

Пользоваться транспортом, надевать пальто,
Книжки перечитывать автора Барто…

Собственные опусы где-то издавать,
В урны и плевательницы вежливо плевать,

Посещать Чуковского, автора поэм
С дочкой Кончаловского, нравящейся всем".
1937
 

                                           Сергей Михалков.

Деревья просят тишины.
Им без нее нельзя на свете.
Но нам их просьбы не слышны,
И нечем нам на них ответить.

Деревья просят высоты, -
Им наша низость не по силам.
И шепчут день и ночь листы
То, что душа давно забыла.

А небо и не шепчет нам,
А говорит одним лишь взглядом. -
Высоким, чистым небесам
От нас глубин прозрачных надо.

Земля уже едва жива,
И молит нас с такой тоскою
Дать ей хоть каплю божества...
Но только что это такое?

Зинаида Миркина
 

Я не владею испанским, немецким, французским.
Мой кругозор остается достаточно узким -
Только любовь, только воздух и суша, и море,
Только цветы и деревья в моем кругозоре.

Я не владею английским, турецким и шведским.
Мой кругозор остается достаточно детским -
Только летучие радости, жгучее горе,
Только надежды и страхи в моем кругозоре.

Греческим я не владею, латынью, санскритом.
Мой кругозор допотопен, как прялка с корытом -
Только рожденье и смерть, только звезды и зерна
В мой кругозор проникают и дышат просторно.

Я не владею морским, деревенским, спортивным.
Мой кругозор остается почти примитивным -
Только мое и твое сокровенное дело,
Чтобы земля с человечеством вечно летела.

Только любовь, только воздух, и суша, и море,
Только надежда и страхи в моем кругозоре.
В мой кругозор проникают и дышат просторно
Только рожденье и смерть, только звезды и зерна.
 

                                                                        Юнна Мориц

 Мне нравится Шаламов. Люблю его стихи. Но его мысли о поэзии были для меня неожиданностью. Теперь раздумываю над ними. По-моему, есть над чем. Посудите сами: 

"Думать о том, что стихи могут иметь познавательное значение, – это оскорбительно невежественная точка зрения. 

Поэзия неизмеримо сложнее социологии, сложнее «да» и «нет» прогрессивного человечества, сложнее некрасовских стихов. Некрасов сам был сужением русской поэзии. Сцена на его похоронах не делает чести русскому обществу. Если в стихе ищут познавательного значения, то нормальный человек обратится к истории культуры, литературы, просто к историку, будет статьи археолога читать, как роман. Но принижать «Евгения Онегина», ища в нем каких-то совпадений с научным выводом историка, – это и безнадежно, и оскорбительное для поэта суждение.

Ученый, который в своей научной (работе) цитирует какие-то строки то Гельдерлина, то Гете, то античных авторов, доказывает только, что он обращается только к содержанию, к мысли, отвергая самую душу, самую суть поэзии. Какое же тут сближение. Так называемая научная поэзия – это список второстепенных имен от Бернара до Брюсова. В Гомере ищут не гекзаметры, а прозаический, смысловой отрывок, а действительный подтекст поэзии непереводим – ничего другого у Гомера и взять нельзя. Жуковский перевел нам Шиллера, но ведь это не Шиллер, а создание русских стихов на заграничном материале, гениальное, вроде «Замка Смальгольм».

Норберт Винер приводит цитаты из поэтов и философов. Это делает честь эрудиции кибернетиков, но при чем тут поэзия. Надо ясно понять, что границы языка, языковые барьеры – непреодолимы. Или надо подменить суть и душу ее {внешним} выражением, ни за что не отвечая, никого ничему на переводе не уча. Ученый не может приводить цитаты из поэтического произведения, ибо это разные миры. То, что для поэзии было подсобной задачей, случайной обмолвкой, то ученый подхватывает, включает в свою антипоэтическую аргументацию.

Для поэта философская обмолвка – все это попутно, производно в результате его главной работы с чисто звуковым материалом.

Считается модным, как в средние века, «капелька латыни» украшает человека – это мы знаем из средневековья, а также из бурных дискуссий двадцатых годов. Ландау выступает с цитатой из Виньона, а Винер – из Гете, Оппенгеймер – из каких-то средневековых французских поэтов, – все это очень эффектно, но мало имеет отношения к поэзии и к науке и скорее наносит вред поэзии, затемняя ее истинную сущность, затемняя психологию творчества...

Наука, искусство и поэзия – миры несходные, это параллели, которые не пересекаются ни у Эвклида, ни у Лобачевского."

В нагрузку - мой любимый стих Шаламова:

* * *
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.

Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзья прощают слишком много,
Выносят мягкий приговор.

Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты,
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.

Когда в смятенье малодушном
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.

Когда войду в такую зону
Уж не моей - чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.

И чтоб короче были муки,
Чтоб умереть наверняка,
Я отдан в собственные руки,
Как в руки лучшего стрелка.

Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.

и сайт о нем , где часто бываю.
 

В миру, где царь валялся на диване,
Не столько в злате, сколько в серебре
Жил был дракон по имени Нафаня
В уютной шестикомнатной норе

Чувак был добродушный и хороший
Жевал табак. Порой, курил траву:
Ну, одуванчики там всякие, горошек…
И тут явился рыцарь: «Пасть порву!»

Лопатой машет… (ну, мечом понтовым,)
«Пошто любовь пожрал мою, урод?!»
Нафаня, к психам явно не готовый
С испугу мордой сел на бутерброд:

«Я баб не ем, я вегетарианец,
Ты сам-то как – что видишь, то и в пасть?
Я, что ж, дефектный? Иль какой засранец -
На бабу беззащитную напасть?

Она же тварь! Ну, в смысле, тварь Господня!
Хотя, что говорить – все бабы зло!
Ты за нее готов и в преисподнею
Она узнает, скажет: «Не свезло!»

Наплачет слез, ну грамм на двести-триста.
Вселенской скорби, в общем, не тая,
Найдет себе заморского туриста
И с ним махнет в заморские края…

Ну что ты плачешь? А? Ну, ты же рыцарь!
А рыцари они ж… они ж орлы!
Ну что ж вам всем приспичило жениться?
Вы мне уже загадили полы.

Кто от испугу, нервные – от смеха,
Кто в грязной обуви припрется убивать
И хоть один бы, олух, покумекал
Что мне потом все это убирать

Так, вытри сопли! Да, и с пола тоже
И брови сдвинь! Сдвинь брови, говорю!
Ну, сделай, что ли, рыцарскую рожу!
Вот дурень – дурнем, как ни посмотрю

Ну ладно, выпей, что ли, на дорогу
Что значит «Что?» Что есть, того налью
И ты теперь… того! Со всеми строго!
А то смотри, возьмут и заклюют»

Налил по тазику того, что пузырится
За дружбу, встречу и за просто так
Наклюкался в сосиску грозный рыцарь -
И недругам своим раздал в пятак.

В миру, где царь валялся на диване,
Не столько в злате, сколько в серебре
Жил был дракон по имени Нафаня
В уютной шестикомнатной норе

Чувак был добродушный и хороший
И были все (почти) к нему милы
Курил он одуванчики, горошек…
И очень-очень часто мыл полы.

Саша Бес
 

Увы, не все знакомы с ее творчеством. 

Для мене это знакомство началось в 1999 г., когда я наткнулась на вот это стихотворение:

     Не дозвонились
    До меня друзья.
    А может, просто
      Денег не хватило.
      Но опустела вдруг
  Моя квартира,
   Как много дней
          Я прошлым здесь жила.
                Но отрывала лист календаря,
    Чтоб убедиться,
      Как бегут недели.
                Все улицы запутаны метелью.
   Не дозвонились
    До меня друзья.
(1984)
 

С тех пор О Нике я прочла все, что можно было найти. Многие стихи выучила наизусть.

Считаю, что это гениально. 

Итак, знакомьтесь. 

(кто в курсе - вспомните)

Жизнь и смерть вундеркинда

Оригинал: www.aif.ru

Автор: Полина Молоткова

2002 г.

КТО БЫ мог тогда подумать, что она не доживет до своего 28-летия? Когда Ника умерла в мае этого года, газеты снова вспомнили о ней и запестрели заголовками: "Выросшая девочка-вундеркинд покончила с собой!" Ника разбилась, упав из окна 5-го этажа. Несколько лет назад она уже падала и тоже с 5-го этажа, но другого дома. Тогда ей повезло, а во второй раз судьба ее не пощадила. Но Ника не убивала себя.

"Тяжелы мои стихи"

1978 год. Четырехлетняя Ника не спала по ночам. У нее была астма. Мама и бабушка поочередно дежурили у постели девочки, а она пугала их тем, что просила: "Запишите строчки!" И диктовала стихи - совсем не детские, трагические. Скептики говорили, что эти стихи принадлежат другому, взрослому поэту. Мистики - что это умерший гений диктует ей свои строки. Ника говорила: "Это не я пишу. Бог водит моей рукой".

Мама Ники была талантливой художницей, но так и не смогла реализоваться. Говорят, ей очень хотелось, чтобы в семье была знаменитость, и своей дочке она с самого раннего детства читала серьезных поэтов - Ахматову, Мандельштама, Пастернака. В ялтинском доме дедушки Ники Анатолия Никаноркина, известного крымского писателя, собирались литераторы, приезжавшие из Москвы на отдых. Мама просила их помочь напечатать дочкины стихи в столице. Далеко не всем эта идея казалась удачной, ее предостерегали - психика девочки еще не окрепла, а мир она уже видит в трагических тонах. Тем не менее скоро в центральной прессе появились большие публикации о ялтинском вундеркинде. Нику стали приглашать на литературные вечера. В 9 лет у нее уже вышла первая книга стихов - "Черновик", вступительное слово к которой написал Евгений Евтушенко. Книгу перевели на 12 языков.

Это была интересная игра - "в поэтессу". Нику возили по всему миру. Она выходила на сцену перед огромным залом, маленькая, но очень серьезная девочка с прической, как у Марины Цветаевой, и читала взрослым голосом: "Жизнь моя - черновик, на котором все буквы - созвездья..."

В 1985 году в Венеции Нике вручили самую престижную поэтическую премию - "Золотого льва", которой до нее из советских поэтов была удостоена лишь Анна Ахматова. Ника тут же отколотила зверю лапы - правда ли он золотой? Лев оказался гипсовым.

Уже взрослая Ника говорила об этом времени: "По улицам слона водили. Это была Ника Турбина. А потом слона бросили и забыли".

С 11 лет Ника уже жила в Москве, ходила в обычную школу. Ее мама снова вышла замуж и родила еще одну дочку - Машу. Наверное, Нике не хватало маминого внимания. Еще в начале всей этой шумихи она посвятила ей такие строки: "...Только, слышишь, не бросай меня одну. Превратятся все стихи мои в беду".

В 1990 г. Ника поехала учиться в Швейцарию. Ее пригласил туда пожилой швейцарский доктор, который запомнил Нику еще маленькой и написал ее родным множество писем. Закончилось все неожиданно, но банально - постелью. 76-летний профессор для своего возраста выглядел очень хорошо - благодаря многочисленным операциям он даже мог дать фору молодому мужчине. Был интересным собеседником, Нику не обижал, но целыми днями пропадал в своей клинике. Ника, замученная бездельем, начала пить, а через год сбежала от него. Публично своих стихов она уже давно не читала.

"Я упаду, но тут же встану"

1994 г. В Московский институт культуры Нику приняли без экзаменов. Курс вела Алена Галич, ставшая ее любимой учительницей и близкой подругой. Она уверена, что Ника была талантлива - еще в 14 лет очень удачно снялась в фильме "Это было у моря" с Ниной Руслановой. У нее была необычная, роковая, как будто специально для немого кино предназначенная внешность - зеленые глаза, каштановые волосы, родинка над губой. И при этом - нарушенная психика, неважная координация и ненадежная память. Тем не менее первые полгода Ника проучилась очень хорошо. И снова писала стихи - на любом клочке бумаги и даже губной помадой, если под рукой не было карандаша. Но 17 декабря, в день своего 20-летия, Ника, которая уже не раз "зашивалась", сорвалась.

У Алены Галич до сих пор хранятся дома написанные ее рукой заявления: "Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алене Галич, что больше пить не буду". Но в конце первого курса, незадолго до экзаменов, Ника уехала в Ялту к Косте, парню, с которым встречалась уже несколько лет. К экзаменам она не вернулась.

Восстановиться в институте удалось не сразу и только на заочное отделение. С Костей они расстались. Ему хотелось иметь нормальную семью, а с Никой нужно было нянчиться как с ребенком. Вскоре Костя женился.

Май 1997 года. В тот день с Никой был другой мужчина. Они поссорились. Ника бросилась к балкону - как потом говорила, "в шутку", не удержалась, повисла и тут же протрезвела. Он схватил ее за руки, Ника пыталась забраться назад. Спасло только то, что, падая, она зацепилась за дерево. Была сломана ключица, поврежден позвоночник. В больницу к ней пришли поэты, журналисты. Говорили, что в ее глазах была жуткая обида: только так и заставишь вас вспомнить о себе.

После этого случая Алена Галич поняла, что Нике необходимо серьезное стационарное лечение. Еще в детстве, когда бабушка ездила с ней по всему миру, американские врачи говорили, что при такой нагрузке ребенку необходимы консультации психолога, но в СССР это считалось ненужной роскошью. Галич договорилась, что Нику на три месяца положат в специальную американскую клинику. Чтобы получить скидки, пришлось собрать огромное количество подписей. Но, когда американцы согласились, мама Ники внезапно увезла ее в Ялту. Алена Александровна сидела дома, рвала эти письма и плакала. О той упущенной возможности она теперь жалеет больше всего.

В Ялте Ника попала в местную психушку. Ее забрали после буйного припадка, которых раньше с ней вроде бы не случалось. Вызволяли ее оттуда все та же любимая преподавательница и Костя.

"Одиночество - смерти друг"

Ника патологически боялась жить одна. В свою комнату, оставшуюся от матери и ее второго мужа, которые уже давно развелись, приглашала то подруг, то друзей. Так появился Саша М., актер одного из московских театров, с которым она прожила около четырех лет. Он тоже много пил. 

11 мая 2002 года они были в гостях у своей знакомой Инны, которая жила на той же улице. Выпили. Саша и Инна пошли в магазин, а Ника ждала их, сидя на подоконнике пятого этажа, свесив ноги вниз. Это была ее излюбленная поза, она никогда не боялась высоты. Видимо, она неудачно повернулась. С координацией у Ники всегда было плохо. Гуляющий с собакой мужчина увидел, как она повисла на окне, и услышал ее крик: "Саша, помоги мне, я сейчас сорвусь!" Внизу какие-то люди пытались растянуть куртку. Но на этот раз Бог Нику не спас.

Друзья Ники узнали о ее смерти случайно, ночью накануне кремации. Когда утром 18 мая Алена Галич и ее сын приехали в больницу Склифосовского, Саша сказал им, что кремация пройдет прямо там. Алена Александровна не знала, что в Склифе нет крематория. Попрощавшись с Никой, она уехала. Гроб повезли в Подмосковье озлобленные рабочие, которым Саша просто не захотел платить. Ника, которая больше всего на свете боялась одиночества, поехала в свой последний путь одна.

P. S. Чтобы Нику отпели, милиция дала письменное подтверждение о том, что ее гибель не была самоубийством. Алена Галич добилась, чтобы прах ее ученицы захоронили на Ваганьковском кладбище.
 

Мое любимое стихотворение.

Не ново, но всегда актуально. 

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Все время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя б отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.

Такие вот забавные стишочки мне попались:

Сакуры облако.
Фудзияма до самого неба.
Зачем здесь еврею?


***

Штейн, Бронштейн, Герштейн.
Розенштейн, Куперштейн, Ро-
зенштейн. Сад камней!

***

Хаим — печальный портной —
Сшил мне ужасные брюки.
Но убедил — хороши!

***

В Ноев ковчег
Ночью тайком пронесу
Двух тараканов
 

Жили у старой женщины
Две рыбы Фуго.
Одна белая, другая серая - две веселых рыбы.
------
Сын серого козла жил у старой женщины.
В бамбуковую рощу ушел пастись.
Изменчиво все: в этом мире, вечны лишь рожки да ножки.
-----
Вышел из тумана
Месяц с лицом самурая.
Обнажил меч из кармана кимоно.
-----
Братъя Эникэ и Беникэ
Лакомились суши.
Чем бы не тешилось дитя, лишь бы не пило сакэ.
-----
Пожилая женщина
Сеет горох на склоне Фудзи.
Ох.
-----
Жадный человек подобен коровьему мясу,
Барабану далекой Турции, соленому плоду огурца.
Все рассказано.
-----
Рисовую лепешку испек самурай.
Кого угостить?
Самурай, самурай, кого хочешь выбирай.
-----
Потеряла лицо Тана-тян -
Плачет о мяче, укатившимся в пруд.
Возьми себя в руки, дочь самурая.
-----
Сын быка движется неровной походкой.
Вздохни полной грудью - падения не избежать,
Кончаются татами.
-----
Собрались простолюдины - кому водить?
С громкой речью шагает вперед
Шишел-мышел-сан.
-----
Девочка и мальчик вместе гуляют по саду камней.
Тили-тили-рисовая похлебка,
Будущий муж и жена.
-----
Лишенный храбрости воин далекой страны Белоруссии
Собрался участвовать в битве.
Но заметив пулеметы Перл-Харбор, утратил дух боевой.
-----
Строг этикет самурая:
Кто решит обзываться ругательным словом -
Тот сам называется так.
-----
Поведай нам о своих странствиях, Чижик-пыжик-сан -
Видел ли дальние реки?
Пил ли горячий сакэ?
-----
Ить ни сан си го - беспечен гуляющий заяц.
Попал под удары охотничьих нунчак.
Шлeп-шлeп, ой-ой-ой.
-----
Игривая летняя муха
Опустилась на блюдце хурмы, сваренной в сладком сиропе.
Вот и закончиласъ танка.
-----
Баба с возу -
Кобыле легче.
Еду в Киото.
-----
Редкая птица летит,
Вот уж реки середина...
Вновь небо чисто.
-----
Тихо в лесу,
Только не спит барсук.
"Спать!" - кричу, -
"Спать!"
Бесполезно.
-----
Обещала ты мне в день Суоби
Поиграть в инь и ян.
Обманула.
-----
Красавица Ган-дзя
Пошла за водой.
Тяжел полный кувшин.
Доблестный самурай
Следует молча.
-----
Мару-сян - одна, две, три...
Сакуру собирает в саду.
Черные брови тонки.
Конь мой устал.
Распрягаю.