В наши дни есть еще один предрассудок в отношении к вере, согласно которому “знание” есть нечто достовер­ное, доказательное, истинное, а “вера” есть в конечном счете не более чем “суеверие” (т. е. вера всуе, напрасная и неосновательная).

Доказанное и обоснованное не приемлется на веру: оно познается и знается, оно мыслит­ся.

Верить же можно лишь в то, что не обосновывается и что поэтому не основательно, в то, что не доказуется и потому не имеет за себя ничего достоверного. Поэтому здесь только и можно “верить” или “веровать”.

С этой точки зрения многие из наших современников говорят почтительно или даже с пафосом о мысли, знании и науке, и с презрением, или, по крайней мере, со снисхож­дением, о вере и верующих людях.

...Чем дальше человек стоит от научной лаборатории, тем более он иногда бывает склонен преувеличивать достоверность научных предположений и объяснений. 

Полуобразованные люди слишком часто верят в “науку” так, как если бы ей было все доступно и ясно;  чем проще, чем элементар­нее, чем площе какое-нибудь утверждение, тем оно кажет­ся им “убедительнее” и “окончательнее”; и только на­стоящие ученые знают границы своего знания и понима­ют, что истина есть их трудное задание и далекая цель, а совсем не легкая, ежедневная добыча.

Настоящий ученый прекрасно понимает, что “науч­ная” картина мироздания все время меняется, все ослож­няясь, углубляясь, уходя в детали и никогда не давая ни полной ясности, ни единства.

Настоящий ученый знает, что наука никогда не будет в состоянии объяснить свои последние пред­посылки или определить свои основные понятия, напр., точно установить, что такое “атом”, “электрон”, “вита­мин”, “энергия” или “психологическая функция”; он знает, что все его “определения”, “объяснения” и “теории” суть только несовершенные попытки приблизиться к живой тайне материального и душевного мира.

О продуктивно­сти науки не стоит спорить: за нее свидетельствуют вся современная техника и медицина. Но что касается ее теоретических истин и их доказуемости, то наука плавает по морям проблематического и таинственного.

Здесь проходит грань между ученым и полуобразо­ванным.

Настоящий ученый знает, доколе простирается его знание, и потому он духовно скромен. Он ищет и пыта­ется доказывать; он всегда добивается максимальной достоверности и доказательности, ясности и точности; но именно поэтому он знает, сколь   трудно это дает­ся, и всегда помнит, что полной достоверности у науки нет.

Он всегда помнит, сколь ограничен объем того, что “уже познано”, и сколь сравнительно невелика сила и компетентность научной мысли; ибо поистине мысль есть только одна из способностей человека, наряду с другими, а научная мысль нуждается в опыте, для которого необ­ходимо чувственно воспринимать, ощущать, чувствовать, желать, воображать, созерцать и совершать поступки. Настоящий ученый понимает все это и не переоценивает ни отвлеченную мысль, ни науку в целом.

Вот почему он не верит в отвлеченные схемы и мертвые формулы и хранит в себе живое ощущение глубокого, таинственного и священного.

Этим и объясняется то обстоятельство, что среди настоящих и великих ученых многие питали и питают живую веру в Бога: их взор не ослеплялся тем, что уже познано и добыто, но оставался прикованным к тайнам мироздания и к скрытым в них богатствам, а созерцание этих тайн пробуждало в них тот внутренний, духовный опыт, от которого родится религиозное на­строение и “верующая” вера. Так, истинная ученость не уводит от Бога, а ведет к Нему.

Совсем иное дело полуобразованность. Такой человек не умеет исследовать и познавать; он умеет только “понимать” то, что просто и плоско, и — помнить. Он живет заученными формулами, от которых в голове все становится плоско и просто; он принимает это за “ясность” и поэтому воображает, будто все ему ясно и будто он призван все “объяснять” другим.

Вот откуда у полу­образованных людей эта безмерная притязательность и безответственность: добыв без труда свою плоскую ясность, не научившись в труде познания — ни ответ­ственности, ни скромности, они смотрят не вверх, а вниз, не вглубь, а в отвлеченную пустоту, где все легко, легко­мысленно и беспочвенно.

Они не создают сами ничего, но заимствуют все у других, перенимая, подражая, под­хватывая и повторяя.

Есть немало людей, у которых и самое чтение книг получает такое же значение: по слову одного наблюдательного ученого, “они и читают-то только для того, чтобы иметь право не думать самостоятельно”...

Нередко они выбирают себе какого-нибудь одного чело­века, который становится их “авторитетом”, “учителем” и “вождем”. Тогда они начинают верить в него и в его формулы. Все, что не укладывается в эти формулы,— или вовсе не существует для них, или подлежит “искорене­нию”; все несогласные с ними объявляются вредными лжецами и лицемерами.

Таинственная глубина материального и душевного мира остается им недоступ­ной, и все их воззрение на природу и на людей оказыва­ется предметом их суеверия.  Веровать же они не способны и к религии относятся с презрением и враждебностью, не подозревая о том, что именно у верующих вера может быть ответ­ственною, серьезною и глубокою. Вот источник современ­ного воинствующего безбожия.

Это состояние души, распространенное в современном человечестве, давно уже было подмечено нашими поэта­ми, описано и осуждено ими.

Так, у друга Пушкина, князя П. А. Вяземского, мы находим следующие гневные строки:

Наш разум, омрачась слепым высокомерьем,

Готов признать мечтой и детским суеверьем

Все, что не может он подвесть под свой расчет.

Но разве во сто раз не суеверней тот,

Кто верует в себя, а сам себе загадкой,

Кто гордо оперся на свой рассудок шаткий

И в нем боготворит свой собственный кумир?..

 Еще глубже и пророчественнее звучит та же мысль у Тютчева:

Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует...

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит...

И сознает свою погибель он

И жаждет веры... но о ней не просит...

 Увы, люди этого уклада, по-видимому, далеки еще от сознания своей “погибели”. Они все еще верят в свою “полунауку”.

Достоевский имел это в виду, когда писал: “Полу­наука самый страшный бич человечества... Полунаука — это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым все преклонилось... с суеверием, до сих пор не­мыслимым”^*...

Но если полуобразованные люди склонны переоцени­вать науку и ее силы, то сущность истинной веры и рели­гии остается для них совсем непонятной.

На самом деле религиозная вера вовсе не связана с “глупостью” и “невежеством”; она нужна всем людям: и самым умным, и самым образованным.

К сожалению, в мире немало людей, которые не умеют возвести свою слепую веру на уровень духовно-зрячего, религиозного верования; и наряду с ними есть еще больше людей, которые “принципиально” не хотят веровать, но совсем не верить не могут, и потому верят в нелепое и вздорное, а потом не хотят признаться в этом, отрицают свою веру и уверяют, что их нелепости “познаны” и “доказаны” (напр., воинствующие материалисты).

И как же не проти­вопоставить им тех многих, умных и научно образованных людей, которые верно постигли сущность науки и границы человеческой мысли и тем освободили в своей душе место для искренней и чистой веры  в Бога!

Для того, чтобы это утверждение не казалось голо­словным, приведем несколько живых свидетельств, вы­сказанных великими естествоведами за последние четыре века. Их можно было бы привести гораздо больше.

Вот суждение великого славянина Коперника (1473— 1543).

“Созерцая мысленно великолепный порядок миро­здания, управляемый с божественной премудростью, кто не почувствовал бы, что постоянное созерцание его и, так сказать, интимное общение с ним возводят человека к Высшему и к восхищению перед всезиждущим Строите­лем вселенной, в котором пребывает высшее блаженство и который есть венец всякого добра”...

А вот суждение Бэкона Веруламского (1561— 1626):

“Только поверхностное знание природы может увести нас от Бога; напротив, более глубокое и основательное ведет нас назад, к Нему”...

Знаменитый хирург своего времени Парэ (1517— 1590) говорил о своих пациентах: “Я перевязывал, целил — Господь”...

Галилео Галилей (1564—1642) записал: “И священ­ное писание и природа исходят от божественного Слова; первое — как внушение Святого Духа, вторая — как исполнительница Божиих велений”...

У Кеплера (1571—1630) читаем: “В творении— я касаюсь Бога как бы руками”... И еще: “О Отец света, Ты, который при помощи естественного света пробужда­ешь в нас желание света благодати, чтобы возвести нас к свету величия! Благодарю Тебя, о мой создатель и Господь, за то, что Ты обрадовал меня творением Твоим, ибо я был в восторге от дела рук твоих”...

Вот суждение знаменитого Бойля (1626—1691):

“Истинный естествоиспытатель нигде не может проник­нуть в познание тайн творения без того, чтобы не вос­принять перст Божий”.

Гете пишет (1749—1842): “Время сомнения про­шло — теперь люди так же мало сомневаются в самих себе, как в Боге”.

Заслуженный физик Эрстед (1777—1851) отметил:

“Всякое основательное знание природы ведет к познанию Бога”.

Анатом фон Халлер (1708—1777) высказал следу­ющее признание: “Меня познание природы научило мыслить более возвышенно о Боге, пред которым наша земля есть одна из маленьких пылинок, лежащих в бес­численном множестве у подножия его трона”...

Лаконическую формулу оставил  нам  астроном Мэдлер (1794—1874): “Настоящий естествоиспытатель не может быть отрицателем Бога”...

Знаменитый геолог Лайэлль (1797—1875) записал следующее: “В каком бы направлении мы ни повели наши исследования, всюду мы открываем самые ясные доказа­тельства творческого Разума или его провидения, силы и мудрости”.

Следующие два замечания мы находим у прослав­ленного химика Либиха (1803—1873): “Это все мнения дилетантов, которые из своих прогулок у пограничных областей естествознания выводят свое право разъяснять незнающей и легковерной публике, как это, собственно говоря, возникли мир и жизнь и сколь далеко зашел человек в исследовании высших предметов”. “Не забывай­те,— говорил он своим студентам,— что мы при всех наших знаниях и исследованиях остаемся близорукими людьми, сила которых коренится в том, что мы имеем опору в высшем Существе”.

Зоолог Агассиц (1807—1873) устанавливает: “Из изучения природы каждый должен вынести убеждение, что все упорядочено неким возвышенным Духом”.

Ботаник Шлейден (1804—1881) высказывается в том же самом направлении: “Именно настоящий и точный естествоиспытатель никогда не может стать материали­стом в современном смысле слова, отрицателем духа, свободы и Божества”.

Весьма интересное признание мы находим у Чарльза Дарвина (1809—1882): “В состояниях самого крайнего колебания я никогда не был атеистом в том смысле, чтобы я отрицал существование Бога”.

Известный ученый фон Майер (1814—1878), открыв­ший закон сохранения энергии, пишет: “Если поверхност­ные головы, охотно выдающие себя за героев дня, не хотят признавать вообще ничего иного и высшего, кроме материального, чувственно воспринимаемого мира, то такую смешную претензию отдельных лиц нельзя ставить в укор науке; еще менее пользы и чести будет самой науке от этой претензии”. “Из целостного, полного сердца вос­клицаю я: истинная философия не может и не смеет быть не чем иным, кроме как пропедевтикой для христианской религии”.

Приведем, наконец, суждение знаменитого француз­ского ученого Дюбуа-Реймона (1818—1896): “Только божественному всемогуществу можем мы достойно при­писать, что оно до всякого представимого времени созда­ло всю материю посредством творческого акта”...

Приведенного достаточно. Желающие пусть обратят­ся еще к Ньютону, Лейбницу, Фехнеру и к философам всех времен и народов, исходившим непосредственно из духовного опыта.

Один из глубокомысленнейших исто­риков 19-го века (Карлейль) точно передает основной дух приведенных нами формул, когда говорит: “Человек вообще не может знать, если он не молится чему-то в опре­деленной форме. Нет этого — и все его знание оказывает­ся пустым педантством, сухим чертополохом”...

Но молиться имеет смысл только тому, чему действи­тельно стоит молиться.

Как же могут люди воспринять Бога?

Где же путь, ведущий к Нему?

Благо тому, в чьей душе этот путь проторен с раннего детства...

Но как быть ищущему и еще не нашедшему?

Русский мыслитель Иван Ильин

Серия сообщений "О вере":
Часть 1 - Мы все верим
Часть 2 - Вера и жизнь
Часть 3 - Не всё заслуживает веры
Часть 4 - Знание и вера
Часть 5 - Источник веры