Свою печать неизгладимо
Оставил в ней морской прибой.
Была судьба неумолима
И вот теперь, в тоске немой
Все потеряв, надежду, слезы,
Любовь, свободу, океан,
Себе оставив только грезы –
Воспоминаний караван,
Полузасыпанный песком,
Лежит в пыли, забыта морем,
Наедине с своей тоской
И никому не нужным горем.
Ей океан дарил отливы,
К ее ногам бросал коралл
И, как стихи, свои приливы
Одной лишь ей все посвящал.
Она зовет, но лишь волна
Осталась ей, как отзвук ласки,
Она в свободу влюблена.
Жемчужный блеск и нежность красок,
Свой золотой песок морской
И серебро ночного моря
Он сыпал щедрою рукой,
С сердитым ветром смело споря.
Он мог быть нежен и суров,
С небесных пастбищ пригонял
Ей пегих туч – морских коров,
Доил дожди и защищал
От шквалов, бурь и непогоды.
Но не о нем она мечтала,
Дороже ей ее свобода
Его любви его коралл.
И, вспоминая дно родное,
Чтоб обдала ее, желает,
Пьяня, как терпкое вино,
Фонтанных брызг метель живая.
Пускай взволнованной утратой
Вскипит могучий океан,
Что каждый день горит в закатах
И смело спорит с ураганом.
Пускай, качаясь на волнах
Как чайки в бурю, корабли,
На белых крыльях – парусах
Летят в сияющей дали.
И удивительны, как сны,
В кипящих брызгах белой пены
Коней-сапфиров табуны.
Вокруг нее немые стены.
И, даже если бы умела
Морская раковина петь,
И даже если б захотела,
О, как пришлось бы ей жалеть,
Что вечной болью и страданьем
Ей просто не с кем поделиться,
Своим живым воспоминаньем
И тем, что каждый вечер снится,
И днем и ночью в ней звучит
Неясный шум, как гул органа,
И тем, как сильно в ней горит
Любовь к просторам океана.
Но, видно, так ей и лежать,
Хоть в ней звучат морские гимны,
И, вместо ветра, пыль глотать
В своей тоске неутолимой.
И жажда пить соленый ветер,
Глотать метель из пенных брызг,
Встречать рассвет и каждый вечер
Сгорать в зеленом море искр.
Вдыхать холодный океан,
Его любить и в ней тонуть.
Нерукотворного органа
В себя мелодию вдохнуть!
Ах, никогда не умолкая,
Звучит неласковый прибой
И, белый берег обступая,
Волну рождает за волной.

М. Свердлова

Полузаброшенный пляж, камыши, целый день –
Возгласы детские, солнце шальное в глаза.
Но по ночам в тишине появляется тень –
Девушка с лилией белой в густых волосах.

Тихо пройдет по песку. Лепестки теребя,
Стан ее стройный холодный обнимет поток.
Призрак купальщицы! Знаю, что не для тебя
Вырос на свете волшебный и белый цветок!

Сонные всплески и брызги луны голубой.
Следом скорее! Схватить! Но ее – нет как нет…
Призрак купальщицы, нас разделяют с тобой
Злые условности времени: весен и лет.

Долго ли коротко речка течет в камышах –
Лилию белую мне не достать из воды.
Но и поныне на белом песке неспеша
Девушка-призрак свои оставляет следы.

Во глухом лесу, в чёрном омуте
Песни странные гулко слышатся,
Под засохшею дикой вишнею,
Что у омута, девки моются,

Девки дивные, – косы длинные
Порастрёпаны и нечёсаны, –
Наготу прикрывают косами,
Улыбаются уст карминами.

А поют они песни странные,
Песни страшные, но весёлые,
И резвятся, ухают совами...
Лица бледные, словно саваны,

А глаза, как у кошек, древние
И огнём горят, – адским пламенем…
Кто увидит их, станет каменным, –
Не спасётся полынью. Гребнями

Не откупится. Страхи лишними
Показались парню какому-то…
Во глухом лесу, там, – у омута
Песни страшные глухо слышатся…

В тени дерев, при звуке струн, в сиянье
Вечерних гаснущих лучей,
Как первыя любви очарованье,
Как прелесть первых юных дней -
Явилася она передо мною
В одежде белой, как туман;
Воздушною лазурной пеленою
Был окружен воздушный стан;
Таинственно она ее свивала
И развивала над собой;
То, сняв ее, открытая стояла
С темнокудрявой головой;
То, вдруг всю ткань чудесно распустивши,
Как призрак исчезала в ней;
То, перст к устам и голову склонивши,
Огнем задумчивых очей
Задумчивость на сердце наводила.
Вдруг... покрывало подняла...
Трикраты им куда-то поманила...
И скрылася... как не была!
Вотще продлить хотелось упоенье...
Не возвратилася она;
Лишь грустию по милом привиденье
Душа осталася полна.

"Жаль мне тебя", - сказала незажжённая свеча своей зажжённой подруге. - "Короток твой век. Ты всё время горишь, и скоро тебя не станет. Я много счастливее тебя. Я не горю, и, следовательно, не таю; лежу спокойно на боку и проживу очень долго. Твои же дни сочтены".
Отвечала горящая свеча:
- Я нисколько не жалею об этом. Моя жизнь прекрасна и полна значения. Я горю и воск мой тает, но от моего огня зажигается множество других свечей, и мой огонь от этого не убывает. И когда воск и фитиль сгорят, то огонь мой - душа свечи - соединится с огнём пространства, частицей которого он являлся, и я снова вольюсь в свой великолепный и сияющий огненный дом. А здесь я светом своим разгоняю мрак ночи; радую глаз ребёнка на праздничной елке; оздоровляю воздух у постели больного, ибо возбудители болезней не выносят живого огня; возношусь символом молитвенного устремления перед священными изображениями. Разве короткая жизнь моя не прекрасна?! И мне жаль тебя, незажжённая моя сестра. Жалка твоя участь. Ты не выполнила своего назначения; и где душа твоя - огонь? Да, ты пролежишь в сохранности долгие годы, но кому ты нужна такая, и какая радость, и польза от тебя?
Право, "лучше гореть, нежели почивать", потому что в горении жизнь, а в спячке - смерть. И ты жалеешь меня, что я скоро сгорю и перестану жить, но ты, в твоём сохранном бездействии и не начинала существовать, и так и умрешь, не начав. А жизнь пройдёт мимо".
Так говорили две свечи.

В те времена, когда фонари зажигали огнем, по улицам каждый вечер ходили фонарщики и приносили свет в каждый переулочек. В то время жил маленький фонарщик, он был низенького роста, невзрачный старичок. Каждый вечер он ходил по переулкам и чиркал спичкой по своей подошве, зажигая фонари, каждая темная улочка становилась светлей обычного. Семьи у него не было, он был тихий, незаметный, люди, живущие рядом, не знали о нем ничего; дети насмехались, обзывая карликом, а взрослые называли лодырем, поэтому он предпочитал выходить на улицу только по вечерам, зажигать фонари, а после любоваться ночным небом.
Каждый раз, чиркая спичкой по подошве, маленький фонарщик уменьшался в росте, однажды к нему подошел незнакомец и спросил: "Как ты можешь так жить? Ведь ты совсем исчезнешь, ты для людей не жалеешь жизни, а они ничего взамен, лишь оскорбления. Не справедливо, не правильно". На что он ответил: "Если я не буду зажигать фонари, то люди останутся без света. А как же они без света? Если кто ночью пойдет по темной улице, разве он дойдет до дома? Так до утра и будет блуждать. Справедливо разве? А свет на улице будет, тот человек до дома дойдет, а в глубине души спасибо скажет, и мне спокойней будет".
Так и продолжал маленький старичок чиркать спичкой по подошве и уменьшаться, пока вовсе не исчез. Никто и не заметил, что не стало маленького пожилого человечка, только все сразу заметили, что вечерами стало очень темно.
P.S. Каждый человек в этой жизни очень много значит, каждый, даже если того сам не замечает, вносит в жизнь других свет, и если не станет одного - то другим, возможно, в жизни станет темнее.

Зорко одно лишь сердце...
Самого главного глазами не увидишь!


- Ночью ты посмотришь на звезды. Моя звезда очень маленькая, я не могу ее тебе показать. Так лучше.
Она будет для тебя просто - одна из звезд. И ты полюбишь смотреть на звезды... Все они станут тебе друзьями.
- У каждого человека свои звезды. Одним - тем, кто странствует, -они указывают путь.
Для других это просто маленькие огоньки. Для ученых они - как задача, которую надо решить.
Для моего дельца они - золото. Но для всех этих людей звезды - немые.
А у тебя будут совсем особенные звезды...
- Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая звезда, где я живу, где я смеюсь, - и ты услышишь,
что все звезды смеются. У тебя будут звезды, которые умеют смеяться!
Иной раз ты вот так распахнешь окно, и тебе будет приятно

Вдох, выдох и мы опять играем в любимых,
Пропадаем и тонем в нежности заливах,
Не боясь, не тая этих чувств сильных,
Ловим сладкие грёзы на сказочных склонах.
Вдох, выдох и мы опять играем в любимых,
Пропадаем и тонем в нежности заливах,
Не боясь, не тая этих чувств сильных,
Ловим сладкие грёзы на сказочных склонах.

ДЕВУШКА-ГРЕЗА ОБНИМАЕТ МУЖЧИНУ...

Розовый бутон безразличных воспоминаний вплетается в хвост фиолетовых мыслей, пронизанный удивленным взглядом бескрайнего горизонта. Там, попыткой соблазнить бесконечность, купаются в молоке лохматые создания, осторожно прикасаясь мягкими губами к серебристым волосам ошарашенной реки.

Я строю замок на песке. Замок нереальных грез и разрушенных временем надежд...

Тягучая густая смесь песка и забытых воспаленными ночами слез настойчиво ласкает хитроумное сплетение радужных пальцев, всем своим естеством стремясь к манящему берегу. На зов... вечный зов мудрости настоящего дома. Искрящиеся капельки мгновенно превращаются в причудливые дольки песочных иллюзий, нелепых в своих попытках дотянуться до небес.

Кап... Великолепие Андреевского спуска трогательно улыбается нам - влюбленным в руки друг друга.
Прикосновение...

Кап... Белоснежные кони, подчиняясь счастливым наездникам, разрезают копытами гладь восходящего солнца.
Смех...

Кап... Ворчливый пароход бесстыдно наблюдает за странным существом с двумя головами, купающимся в добродушии могучего Днепра.
Нежность...

Кап...
Хрупкий замок, не выдержав тяжести груза воспаленного воображения, удивленно рассыпается на песке; и жадные волны, вызванные судьбоносным катером, тщательно слизывают жалкие остатки разрушенных желаний.

Вот и все... Замка больше нет. И его уже не воскресить никогда.

Сегодня погребенные мечты отпоют молитвой священные птицы, а завтра... Завтра я построю новый замок. Не менее прекрасный. Но в нем уже не будет тебя...

Мои мечты как замки из песка
с собою унесет их быстрая река
река что временем зовется
ну, что же мне ничего не остается

я буду строить эти замки вновь и вновь
чтоб жили в них надежда, вера и любовь
все то чего со мною нет
и в окнах замков негасимый свет

свет что указывает путь
к которому спешишь - желая отдохнуть
что обогреет сердце и душу
спешу к тебе мечта моя, спешу
но снова времени поток
смывает замок …...........

По сравнению с миром мы ещё так юны,

Будто дети лепят песчаные замки

на берегу океана.

И жестокие, глупые... Глупые мы.

Если всё отбираем так жадно,

Если грабим тот мир, где мы родились,

Если думаем, что мир родился

для нас.

И по глупости этой мы каждый час

безудержно катимся вниз.



Столько людских поколений

оставлено в этой земле.

Столько уроков извлечено из их смерти.

И столько еще можно было извлечь...

И теперь мы за них в ответе.



За жестокость свою ждёт нас горькая плата.

За свою же жестокость будет страдать душа.

Сколько же люди страдали, чтоб научиться плакать?

Сколько ещё они будут судьбы свои разрушать?..

Горькие, жгучие кожу слёзы.

Рассыпаются солью, будто перед бедой.

Льются даже в минуты великого счастья.

Льются сами собой,

Выжигая печатью на коже плату души.

Но по сравнению с долгом только гроши

моря наших слёз.



Дети лепят песчаные замки

на берегу солёного океана.

Но песчаные замки - самые хрупкие замки,

Ведь эти пески - древнего мира останки,

Что мы разрушаем собственными руками.

А где-то за спиною Небо,
Сложив причудливый узор,
Дарило миру свою небыль,
Из облаков сияющий ковёр…

Дождь разлил прохладительный сок,
Град просыпался, как фианиты,
Волны гладят прибрежный песок,
Звучно чмокая камни в ланиты.

А лучи, решетя облака,
Аппетитной проникли лапшою
Сквозь дуршлаг, будто Божья рука
Их полощет небес синевою.

Если б видели, как хорошо
Лёгкий парусник в белой тунике,
Исполняя адажио, шёл
Знойной девою, страсти на пике.

Где волна, там душа – без оков,
В ней рождается светлая нотка,
Под симфонию пенных шумов
С ветром тихо вальсирует лодка.

Мне вода навевает покой,
Ловит глаз отражённые блики,
Взгляд на волны усладный такой,
А во рту – стебелёк повилики.

Белой чайкою мысль - как в бреду…
Просто сад бушевал на просторе,
Просто пена сирени в саду
Мне навеяла грёзы о море.

Наверное грезы ее очень светлые, прекрастные, чистые…и точно связаны с любовью

За пёстрым веером скрыть ты пытаешься
Чувства весенние, грёзы запретные.
Может стесняешься, но улыбаешься
Взгяду не скромному, жаркому, летнему.

Ветер ласкает сокрытое, томное...
Вгляд опустила и ждёшь откровения...
Мне бы сказать или б нежно дотронуться...
Но застываю я от изумления.
/Ковальчук Максим/

-Щёчки зарделися алыми бликами,
Губки-кораллы горят от желания,
Ветер со страстью любовника пылкого
Шепчет на ушко шальные признания.

Взором ласкаешь сквозь радугу веера,
Мысленно тайн сокровенных касаешься.
Сердце, отбросив сомнения, трепетно
Птицей в ладони твои опускается.
/Нежный Ангел -Эли/

-Боже...как призрачна грань недоступности,
Как жадно хочется сдаться желанию.
Путами нежности, обликом ангела
Манит к тебе магнетизм созерцания.

Твой страстный взгляд не даёт вариантов,
Губы твои пылко бредят весною.
И вместо взглядов - блаженство касаний...
Веер стеснений отброшен тобою.
/Ковальчук Максим/

***

Она танцевала призывно-маняще,
Дразнила желаний полет настоящий.

Она танцевала... Смеялась... Играла...
И грудь обнаженная страстью пленяла.

А тонкие руки, взметнувшись, страдали
Любовью, безудержно рвущейся в дали...

Её башмачок золочено-точёный
Приковывал взгляд, пируэтом кручёный.

Кокетливый ротик, жемчужные зубки...
О, Боже, как плещутся истово юбки!

И мечутся волны скользящего шелка
По ножке изящной волнующим током.

Невинность Офелии, страстная маха, -
Все смешано в танце мятущимся взмахом.

Чиста и порочна призывность святая-
Фарфоровой плоти игра неземная.

Босиком по колючей метели,
Наугад, никуда не спеша,
Одиноко брела еле-еле
Беспризорная чья-то душа.
Шла душа, спотыкаясь устало,
Шла на ощупь, не чувствуя ног.
И в конец обессилев, упала
Возле двери твоей на порог…

Ночь была нескончаемо длинной.
И в горячке металась душа.
Ты поил ее чаем с малиной,
На озябшие пальцы дыша.
Ты баюкал её, как ребёнка,
Ночь провёл без покоя и сна.
А под утро, усталым котёнком
Наконец-то уснула она…

А потом понеслось, завертелось,
Дни неслись, хороводом кружа.
Расцвела, ожила, отогрелась
В твоем доме бродяжка-душа.
Ты и сам как-то вдруг поменялся –
Лёд растаял в серьёзных глазах.
Ты, как малый ребёнок, смеялся,
Заблудившись в её волосах...

Но всё чаще душа выходила
На дорогу, ведущую вдаль.
Не смеялась, всё больше грустила,
Завернувшись в пуховую шаль.
Осень нудно дождями частила.
Полыхал листопада пожар.
От тебя навсегда уходила
Беспризорная чья-то душа…

Давно это произошло, недавно… Люди разное говорят. Некоторые вообще утверждают, что ничего подобного никогда не случалось. Да мало ли чего люди сказать могут?
В общем, зашел как-то в корчму или бар или на постоялый двор один человек, нищий или бродяга, кто его знает.
-Не будет ли у вас для меня какой-либо работы за еду и ночлег? – спросил он у хозяина заведения, - мне бы чего-нибудь кинуть в живот, да переночевать в тепле, а утром я пойду дальше своей дорогой.
-Хорошо. Вымоешь посуду и уберешь здесь все, когда закрою.
-Как скажете, - улыбнулся бродяга.
-А имя у тебя есть?
-Тим.
-Тим? – переспросил хозяин, желая услышать и фамилию.
-Тим. Просто Тим.
-Садись, - хозяин указал на пустой столик.
Надо сказать, что людей в заведении было не густо.
-Солдат? – спросил Хозяин Тима.
Тогда только-только закончилась война, и многие солдаты возвращались домой.
-Я музыкант.
-Музыкант? – удивился хозяин, не видя у Тима никакого музыкального инструмента. Обычно музыканты не спрашивали работу, а играли на потеху публике, и если им удавалось достучаться до людских сердец, они уходили не только сытыми и пьяными, но и со звонкой монетой в кармане, - на чем же ты играешь?
-Ни на чем, - спокойно ответил Тим.
-Ты, наверно, поешь без аккомпанемента? – догадался хозяин.
-Нет.
-Нет?!
-Я плету кружева тишины.
-Что-что? – хозяин уже начал жалеть, что согласился приютить у себя Тима. Он явно не в себе, подумал хозяин, а от сумасшедших всякое можно ждать.
-Давай я лучше сыграю, и ты все поймешь сам, - с этими словами Тим закрыл глаза.
Он тихо сидел с закрытыми глазами, а на хозяина снежной лавиной обрушились чувства, воспоминания, переживания. Он вновь пережил свою первую любовь, вновь был мальчишкой, вновь радовался рождению детей и печалился смерти родителей. Он поднимался к самым звездам и погружался в пучину океана, и еще было нечто, чему никогда не придумается название.
Когда хозяин пришел в себя, по его щекам катились слезы. Никогда в жизни он не испытывал ничего похожего, а в жизни он повидал достаточно. Но музыка поразила не только его. Во всем заведении не было ни одного человека, который бы не вытирал слез.
-Ты… Ты… Ты… - только и мог повторять хозяин, - оставайся у меня! Не надо никуда ходить! Или… Что я говорю! Да тебе не здесь, тебе во дворце место! У императора! Будешь на золоте есть, в золоте спать!
Вместо ответа Тим начал рассказ:
-Когда-то давно в одном городе жил судья. Слепой от рождения, он жил, словно совсем не был увечным. Горожане обожали своего судью. За многие годы службы он не вынес ни одного несправедливого решения. Он судил так, что не только выигравшая, но и проигравшая сторона покидала суд с благодарностью. Казалось, что своим слепым, невидящим наш бренный мир взором, он проникал в саму суть вопроса, легко распутывая самые запутанные дела. Многие спрашивали его с почтением, из каких глубин черпает он мудрость. "Я ее слышу", - отвечал он, - "истина похожа на кружева", - а кружева были его страстью. Он мог дни напролет сидеть с кружевами в руках, мысленно распутывая их орнамент. Надо сказать, что судья не был обычным слепым, нет. Людям свойственно жить глазами, поэтому мы с таким состраданием смотрим на слепых. Слепой – это почти что мертвый, так думают зрячие. Слепые, даже с рождения слепые в лучшем случае компенсируют отсутствие зрение другими чувствами, чаще всего слухом. Судья же не нуждался в зрении. Его слух, его прикосновения, его осязание были настолько тонкими, что он замечал даже то, что ускользало от всех остальных. Этим и объяснялся его успех. По дыханию, по шороху, по запаху пота, по запаху самих мыслей он определял меру вины и степень наказания. Слепой от рождения, он был более зрячим, чем все остальные. Одно только было ему не подвластно – тишина. Он никогда не слышал тишины. Его мир всегда наполняли звуки, и там, где для других была тишина, для него был стук сердца, звук движения крови и роста волос, шорох мыслей. В его мире было все, кроме тишины. Тишина для него была только словом, таким же словом, как цвет или пейзаж. Он же мечтал хоть на мгновение услышать тишину. И однажды он ее услышал. Тишина предстала перед ним в виде кружева, которое плелось у него в душе. ВСЕ ЕСТЬ ТИШИНА! - Словно молния сверкнула у него в сознании. С тех пор он больше ничего не слышал, кроме тишины. Он стал другим человеком. Его больше не заботили закон, порядок, справедливость. Только тишина, только кружево тишины, в которое вплеталось все, включая и его, только узор. Теперь само его присутствие превращалось в суд без суда. "Нас судил сам Господь-Бог", - говорили люди, и были в чем-то правы, ибо если где-то и есть Бог, то имя ему ТИШИНА. Тем временем в городе исчезла преступность. Каждый чувствовал на себе взор Господа. Судья больше не вел процессы. Он тихо жил, практически не покидая свою комнату, но люди постоянно ощущали его присутствие. Однажды они не выдержали. Трудно жить под постоянным вниманием Господа. Так случилось, что люди пришли к нему, не сговариваясь. Весь город пришел, чтобы убить его. "Выходи!" - кричали они. Когда же он вышел из дома, наступила гробовая тишина. Еще минуту назад желавшая крови толпа превратилась в ручного зверушку. "Я вышел", - сказал он спокойно людям. Тогда они бросились перед ним на колени, умоляя его о прощении. "Глупые, это не вы… Это тишина… Так что делайте свое дело". Но люди только еще громче завопили о прощении. "Делайте!" - приказал он, и словно неведомая сила подняла людей с колен. Говорят, он умер с улыбкой на лице.
Так закончил Тим свой рассказ. Долго еще было тихо в заведении.
-На, возьми ключ от лучшего номера, - сказал Тиму, опомнившись, хозяин, - ты прав. Иди с миром.

Когда халифу указали на одну девушку и сообщили, что это — Лайли, он спросил её:
— Неужели ты и есть та самая Лайли, что свела с ума бедного Кайса? Но я, хоть убей, не нахожу в тебе никакой красоты!
В ответ ему юная дева прошептала:
— Чтобы увидеть мою красоту, ты должен быть Маджнуном. Ты должен смотреть на меня его глазами и быть верным мне в обоих мирах. Ты должен пьянеть от одного моего прикосновения и, находясь в этом сладком опьянении, не желать отрезвления. Такое безумие дарует нам прозренье и способность видеть Истину во всём её блеске. Если же все твои мысли крутятся вокруг того, с чего тебе будет убыток, а с чего барыш, то мне тебя очень жаль, потому что ты никогда не познаешь блаженства и будешь видеть только тень жизни!
Так и мы нередко проводим жизнь в погоне за тенями и призраками и не видим Истины и Красоты.