... Никто не может быть уверен в своих мыслях по тому или иному поводу, пока не запишет их на бумаге...

Вот так и получилось, что на следующий уик-энд после четвертого июля он оказался на шатких лесах в восьмидесяти футах от земли - с малярной кистью в руке и промерзшей на ветру задницей. Однажды налетела внезапная послеполуденная гроза и порвала одну из веревок, которые держали его люльку, с такой же легкостью, как вы разрываете бечевку у свертка, и он чуть было не упал. Но страховочная веревка, которой он был обвязан вокруг пояса, удержала его, и он спустился на крышу, и сердце его стучало, как барабан, и он был уверен на все сто процентов, что никакая сила на земле не заставит его снова залезть наверх - во всяком случае, не ради какого-то вшивого настольного телевизора. Но он вернулся. Не ради телевизора, а ради Мэри. Ради игры светотени на ее небольших вздернутых грудях, ради ее улыбки-вызова, которая плясала у нее на губах и в ее глазах - в ее темных глазах, которые порой могли становится такими светлыми или наоборот, еще темнее, словно летние грозовые тучи.