Россия. Окрестности Петербурга. Промозглый осенний день 1796 г.Пусто в мокрых парках Гатчины. Солдат, одетый в мундир прусского образца, торопливо отпирает ворота нежданному вестнику из столицы, спеша вернуться с холодного дождя в тепло караульной будки. Невысокий большелобый человек с резко вздёрнутым носом и круглыми серыми глазами нервно меряет шагами парадный зал. Звуки гулко отдаются под сводами мрачного дворца. Какие вести привёз гонец? Что ждёт впереди — трон или каземат?

За эти томительные минуты перед глазами промелькнули прошедшие годы...

Детство — жарко натопленные покои Зимнего дворца с их вечными няньками, мамками, карликами и шутами. Весёлая шумная бабушка Елизавета Петровна. Редкие встречи со странным человеком с резким неприятным смехом и непривычным акцентом, который называет его сыном, и невысокой женщиной с холодными умными глазами, которую он должен называть матерью. Между ними нет тёплых доверительных отношений. С детских лет он заложник большой политики.

Само рождение мальчика в 1752 г.стало событием государственного значения — отныне династия была укреплена прямым наследником — и было окутано всевозможными слухами, от приписывания отцовства любовнику великой княжны Салтыкову до подмены мертворождённого младенца новорождённым чухонцем из деревни Котлы. Поэтому с первых минут жизни ребёнка отобрала у родителей царственная бабушка императрица Елизавета Петровна и поместила в своих покоях, где он прожил до шести лет. Она же назначает ему первых воспитателей и учителей. Впрочем, разлучённые с сыном родители не особо горюют по поводу невозможности исполнения ими родительского долга.

Отец — Пётр Фёдорович, герцог Голштинский — интересуется лишь вином, собаками и картами, а мать — немецкая принцесса Софья-Доротея Ангальт-Цербстская, принявшая при крещении имя Екатерины Алексеевны, занята политическими интригами и в покоях императрицы для свидания с сыном появляется крайне редко.



Зато бабушка проведывает внука два раза на день. Иногда даже приходит посмотреть на него ночью. Сама сидит у его колыбели во время болезней. Но, несмотря на подчёркнуто восторженное отношение императрицы, мальчик её боится и при шумном появлении Елизаветы забирается под стол, откуда его безуспешно пытаются извлечь многочисленные няньки.

Классная комната ребёнка — в Зимнем дворце. Здесь будущий наследник русского престола занимается с учителями, назначенными бабушкой, историей и географией, математикой и русским языком, немецким и французским, физикой и латынью.
Один из педагогов — Ф.Д.Бехтеев, бывший дипломат, до этого несколько лет живший во Франции. На него возложено преподавание грамматики и арифметики. С серьёзным видом изящным движением учитель разворачивает газету и читает новости об успехах в науках царственного ученика. Это маленькая хитрость. Стараясь воспитать в цесаревиче чувство прилежания, Фёдор Дмитриевич придумал издавать для наследника газету, в которой печатается о его делах за день и которую, якобы, получают во всех дворах Европы. Мера возымела действие — воспитанник не столько проникся сознанием своей высокой ответственности, сколько очень рано понял, что его фигуре придают немалое значение.

Приём во дворце... Маленький мальчик в парадном мундире рядом с императрицей приветствует подходящих на поклон вельмож и иностранных дипломатов. С восьми лет он начинает появляться на придворных обедах и дворцовых приёмах, где ребёнку представляют посланников европейских государств, что также в немалой мере способствует формированию у него гипертрофированного представления о важности собственной персоны.

Смутные воспоминания о слухах, распространяемых в высшем свете, о желании императрицы передать престол внуку, минуя племянника, неспособного к управлению страной, которые придворные доброхоты доносят до детских ушей... Но смерть Елизаветы помешала превращению слухов в реальность.

Краткое правление отца, не оставившее никаких воспоминаний, в отличие от последовавших затем событий... Самое яркое из них — полный гвардейцев и наспех одетых придворных ярко освещённый Зимний дворец. Сюда, поднятый среди ночи, 28 июня 1762 г. ничего не понимающий, страшно испуганный мальчик доставлен для принесения присяги своей матери, новой русской императрице Екатерине II, взошедшей на трон благодаря очередному дворцовому перевороту, отстранившему от власти столь ненавидимого ею супруга. А спустя неделю — новое потрясение — смерть отца от «прежестоких геморроидальных колик». Но официальная версия трагедии в Ропше не скрыла, благодаря дворцовым слухам и сплетням, от десятилетнего подростка жестокой правды — отец убит пьяным любовником матери!

Жестока и неприглядна оборотная сторона дворцовой жизни. Некогда бойкий и живой мальчик превращается в замкнутого, угловатого подростка, блуждающего в мире своих романтических мечтаний о прекрасных дамах и благородных рыцарях.

Благословенные часы, проведённые с близким другом и наставником, которому десятилетний цесаревич доверяет свои детские тайны, С.А.Порошиным...

Образованный и ответственный воспитатель приохотил великого князя к чтению. Он с упоением декламирует монологи из «Федры», «Аталии», классических французский комедий Мольера, Корнеля, Расина. Знает произведения Сумарокова, Державина, Ломоносова. Имеет суждение о Вольтере и Руссо. Но подлинное наслаждение получает от чтения романа великого испанца о славном благородном идальго, его рыцарских подвигах и делах. Порошин разбудил в мальчике стремление соответствовать образу идеального рыцаря.


О рыцарских организациях — орденах — цесаревич узнал из «Истории об ордене Мальтийских кавалеров», с которой его познакомил наставник.


В последующие годы, уже самостоятельно он много читает, делает обширные выписки из книг. На этой основе в голове юноши складывается некая романтическая идея — сообщество рыцарей, объединённых в «дворянский корпус».


Позднее, в годы юности известный мистик Плещеев знакомит великого князя с воззрениями масонов. Это учение нашло благодатную и уже подготовленную к его восприятию почву в душе, богатой фантазией и воображением.

Связи с русскими масонскими ложами наложили на рыцарские идеи великого князя своеобразный налёт мистицизма, но не улучшили и без того сложные отношения с матерью. Для императрицы сын с течением времени становится немым напоминанием о незаконности её правления и постоянной угрозой из-за того, что его имя становилось не только предметом спекуляций различных оппозиционных группировок, но и имело большую популярность в народе. Однако, как умный и дальновидный политик, в первое время после захвата власти Екатерина искусно поддерживает у части своих союзников, возводивших её на трон лишь как регентшу до совершеннолетия наследника, веру в исполнение их планов.

Создавая видимость заботы об образовании будущего императора, она посылает приглашения виднейшим французским учёным-просветителям Дидро, д’Аламберу и Сорену занять при нём место воспитателей. Европа заговорила о новой правительнице России как о государыне с передовыми взглядами, и это увеличило её политический капитал как внутри империи, так и за пределами. Вежливый отказ учёных не повлёк за собой поиска новых кандидатур. Воспитание цесаревича было оставлено в руках тех учителей, которых назначила ещё Елизавета Петровна.

Среди них два человека — архимандрит Платон и дипломат Н.И.Панин — на долгие годы становятся не просто наставниками, но и ближайшими советчиками великого князя.

Ректор московской семинарии, один из известнейших иерархов русской Церкви архимандрит (позднее — митрополит) Платон (Лёвшин)…

Законоучитель великого князя и придворный проповедник. Всегда в безукоризненном светском платье, с прекрасными манерами истинного аристократа. Лучший церковный оратор своего времени, автор многочисленных трудов о христианском вероучении. Несмотря на царившую при дворе атмосферу «вольных нравов», ему удалось воспитать своего ученика глубоко и истинно верующим человеком. На полу в спальне наследника в Гатчине до сих пор видны вмятины от его колен, протёртые за долгие часы горячих молитв.

Искреннее почитание канонов православия удивительнейшим образом переплелось в романтической душе юноши с преклонением перед образами рыцарства, замешанными на масонских идеях, с которыми охотно знакомил своего воспитанника обер-гофмейстер Н.И.Панин. Совсем иного склада, нежели добрейший Порошин, этот елизаветинский дипломат с 1761 г.вплоть до своей смерти в 1783 г.принимал самое непосредственное участие в судьбе Павла. Играя не последнюю роль в сложной придворной борьбе, вельможа использовал особое положение при наследнике русского престола не только из-за соображений успешной карьеры. Будучи убеждённым сторонником конституционной монархии, он строил планы усовершенствования политического строя России, взяв за образец шведскую государственную систему.

Первоначально ставка делалась на великую княгиню Екатерину Алексеевну. При подготовке переворота в переговорах с Никитой Ивановичем она сумела создать впечатление, что претендует только на регентскую роль до совершеннолетия сына и разделяет взгляды Панина на ограничение самодержавия учреждением императорского совета из шести-восьми членов. Но, укрепившись на престоле, императрица начисто «забывает» о данных обещаниях, постепенно отдаляясь от бывшего союзника и проводя политику прямо противоположную, доводя абсолютизм до высшей точки его развития.

Теперь воплощение конституционных планов связывается с воцарением воспитанника. Поэтому Никита Иванович строит обучение великого князя так, чтобы познакомить его с различными формами государственного устройства, демонстрируя преимущества конституционного строя перед абсолютной монархией. Надеясь, что с достижением совершеннолетия великий князь вступит на переданный ему матерью престол, наставник готовит специальные выписки о правах наследования трона и незаконности женского правления, которые, очевидно, передаются цесаревичу для сведения. Однако надеждам Панина осуществиться было не суждено. Зная об оппозиционном духе, в котором воспитывается наследник, Екатерина ищет способы изолировать елизаветинского дипломата от великого князя, но не решается сделать это открыто. Лишь в 1772 г. императрице, воспользовавшейся удобным моментом, удаётся ловко удалить опасного политического соперника от Малого двора.

Вторую неделю длятся в Петербурге торжества по случаю обручения наследника престола... Но радость свадьбы с красавицей Натальей Алексеевной была омрачена необходимостью расставания с наставником. Женитьба сына на Дармштадской принцессе — удобный повод для объявления о том, что теперь он в учителях не нуждается. Осыпанный милостями, но опальный Панин всё же не прекращает борьбы с императрицей, готовя придворный заговор с целью свержения Екатерины и возведения на трон её сына, который должен был осуществить преобразование государственного строя на конституционных началах. В заговор была вовлечена и великая княжна. Но заговорщиков ожидает разочарование. Обо всём становится известно императрице. Наследник, оробев, приносит повинную. Наталья Алексеевна умирает при родах, Панина отправляют в почётную ссылку в Москву. Но самый жестокий удар ждёт великого князя впереди.

Ещё не закончился траур по цесаревне, как мать передает сыну письма покойной жены. Оказывается, его красавица Наталья, прекрасный ангел чистоты и невинности, всё это время обманывала восторженно и нежно любившего её мужа с его ближайшим другом, поверенным сердечных тайн, Андреем Разумовским. Зачем мать открыла эту страшную правду? Видимо, чтобы окончательно отбить у сына всякую охоту к политическим интригам, разрушить его романтическое отношение к миру и посеять подозрительность и недоверие к ближайшему окружению. И действительно, он потерял одновременно веру и в дружбу, и в любовь. Наследник заболел, стал мрачен и нелюдим. И тогда императрица, как искусный и тонкий политик, разыгрывает роль заботливой и нежно любящей матери, подыскав сыну достойную его партию в лице принцессы Вюртембергской, воспитанной в традиционных немецких правилах — как добропорядочная жена и домовитая хозяйка.

Жених с невестой встречаются при дворе прусского короля Фридриха II, который принимает наследника русского престола и внучатую племянницу с невиданной пышностью, несмотря на свою известную всей Европе скупость. Цесаревич покорён королём-рыцарем, покровителем масонов, книги которых, получаемые из Пруссии, он с такой жадностью читал дома. Из Берлина он увозит восхищение прусскими порядками и военной дисциплиной, а также обожаемую красавицу-невесту, отвечающую ему взаимностью. Брак, действительно, оказался счастливым. Екатерина обходится с молодой четой благосклонно и между Большим и Малым двором на некоторое время воцаряется мир. Но длится это недолго.

С содроганием и ужасом вспомнились события двадцатилетней давности... Самозванец Емелька Пугачёв, выдававший себя за его отца Петра III, вышедшие из повиновения тысячи мужиков на бескрайних российских просторах от Самары до Тобола и от Гурьева до Екатеринбурга, мать, объявившая войну бунтовщикам и испугавшаяся народной популярности сына. И хотя её тревоги были беспочвенны — цесаревич боялся и ненавидел крестьянский бунт ничуть не меньше, чем его венценосная мать, к тому же в самый разгар войны, он наслаждался счастливой семейной жизнью со второй женой Марией Фёдоровной — императрица не находила покоя. Вновь возрождается боязнь конкуренции со стороны великого князя. И мать вновь наносит жестокий удар, забыв о разыгрываемой до этого роли.

У молодой четы рождается первенец. В семье царит любовь и согласие. Но испытать родительское счастье наследнику престола и его жене удастся не скоро — только с появлением третьего сына, Николая, т.е. двадцать лет спустя. Первенец Александр, родившийся в 1777 г., и следующий за ним Константин, родившийся в 1779 г., у них отбираются. Императрица занимается воспитанием внуков сама, в точности повторив поступок своей свекрови, действия которой осудит в написанных десять лет спустя мемуарах. Не тогда ли уже в этой трезвой голове начал зарождаться тот дьявольский план, который убьёт отцовские чувства наследника и нарушит мнимую идиллию Большого и Малого двора. Когда речь идёт об игре, в которой ставкой служит корона Российской империи, мораль не самая выигрышная карта. Мать начинает подыскивать козыри против сына. Одним из них может стать дело царевича Алексея, печально известного сына Петра I, которое императрица тщательно изучает и которое инициировало знаменитый указ преобразователя России о престолонаследии.

И вновь он ощутил то чувство неуверенности и страха за свою судьбу, которое испытал в 1781 г., услышав от матери предложение отправиться с женой в заграничное путешествие. Подозревая Екатерину в желании лишить его престола и назначить наследником Александра, он долго не давал своего согласия. На отказе от поездки настаивал и Панин, с которым семейство поддерживало весьма оживлённую переписку. Императрице, тем не менее, удалось настоять на своём и отправить его под именем графа Северного с супругой путешествовать по Европе. И это неожиданно стало, пожалуй, самым светлым воспоминанием всей его жизни.

Европа встречала чету с таким почётом, которого они не знали дома! В Вене в их честь придворный театр даёт представление. В Риме наследник имеет несколько свиданий с папой Пием VI. Затем посещает Падую, Венецию, Флоренцию, Неаполь, Болонью, Милан, Парму, Турин, Ливорно, Анкону и через Лион отправляется в Париж. Каким великолепием блистал версальский дворец Людовика XVI и Марии-Антуанетты! В честь русского наследника давали балы принц Конде и граф Прованский. Он с супругой посетил могилу Руссо, восторженной почитательницей которого была Мария Фёдоровна, и Академию художеств, где, по свидетельству Гримма, усердного заграничного корреспондента Екатерины, русский принц обнаружил глубину суждений и немалые знания. Европа нашла наследника умным, имеющим тонкий вкус и возвышенный характер человеком и отнеслась сочувственно к положению «русского Гамлета».

Но даже этот счастливый год был омрачён запрещением посетить Берлин. Тому имелись причины... Русская императрица незадолго до путешествия наследника меняет внешнеполитическую ориентацию, разрывает отношения с Пруссией и сближается с Австрией. Прогерманские взгляды сына и его несогласие с новым курсом, близость через братьев-масонов к берлинским дипломатическим кругам делали посещение наследником Фридриха не только нежелательным для императрицы, но и опасным. Поэтому, погостив в Этюпе близ Монбельяра у родителей Марии Фёдоровны, минуя Берлин, в ноябре 1782 г. граф и графиня Северные вернулись в Петербург.

Дома их ждало разочарование: Екатерина дарит сыну мызу Гатчину и старательно изолирует от участия в решении государственных вопросов. Ощутив себя за границей особами высшего ранга, теперь семья наследника вынуждена вести жизнь обывателей. После приёмов и балов, даваемых в их честь в лучших королевских домах, — миниатюрная армия в три батальона и три эскадрона! Наступает тягостное время вынужденной изоляции от государственных дел. А ему идёт уже четвёртый десяток! Нетерпеливая жажда деятельности находит выход в военных экзерсициях в духе прусской выучки и муштры. Характер цесаревича портится. Он становится груб, мелочен, подозрителен, нетерпим к чужому мнению.

Единственным человеком, способным гасить вспышки нелепой ярости, человеком, кому он доверял, в ком искал нравственной опоры и личного участия, была фрейлина его жены, выпускница Смольного института благородных девиц Екатерина Ивановна Нелидова.

Некрасивая по мнению высшего света, но блиставшая удивительным изяществом в придворных балетах и спектаклях, обладавшая живым умом и душевным равновесием, весёлая и грациозная, сообразительная «служанка-госпожа» c портрета Д.Г.Левицкого стала многолетней любовью «русского Гамлета», платонический характер которой не могло понять и принять светское общество екатерининского Петербурга, не отличавшегося в то время чистотой нравов. Скорее наоборот... Видимо, это мучило великого князя, который, как истинный рыцарь, не мог допустить, чтобы пятно сплетен легло на репутацию девушки. Поэтому он в дни тяжёлой болезни пишет отчаянное письмо императрице, в котором клянётся в чистоте и невинности их дружбы. Такое письмо, скорее всего, ничего, кроме усмешки, у Екатерины не могло вызвать. Чушь и романтические бредни!..

Двусмысленность положения (быть фрейлиной великой княгини и одновременно нежным другом великого князя) тяготит и Екатерину Ивановну. Она не раз просит императрицу разрешить ей вернуться в любимый Смольный. Цесаревич в отчаянии, умоляет Нелидову хотя бы навещать его в Гатчине и Павловске, где он ведёт жизнь провинциального помещика, направляя кипучую деятельность на обустройство своих резиденций. Здесь работают лучшие зодчие эпохи — Камерон, Кваренги, Гонзаго, Баженов. Однако наследник не ощущает полной самостоятельности: скупость выделяемых матерью средств превращает великолепные замыслы в комические игрушки, как случилось с его крепостью Бип в Павловске.

Но вдали от Петербурга в размеренной однообразности парадов и разводов караулов Гатчины идёт напряжённая работа по выработке программы будущего правления. Вот они, немые свидетели его размышлений, плоды долгих бесед с Д.И.Фонвизиным и Н.И.Паниным, записки конца 1780-х гг...

Вечереет. Неровный свет оплывающих свечей разгоняет сгущающиеся сумерки. Последняя встреча с Никитой Ивановичем. За два дня до смерти, здесь, в Гатчине он вновь убеждает своего воспитанника реформировать государственный строй России на конституционных началах. Где-то в бумагах спрятаны две собственноручно написанные записки, сохранившие обсуждённый с Паниным план преобразований. А документ — «Мнение о государственном казённом правлении» от 1786 г.— плод долгих самостоятельных раздумий. Не пригодна для России система Панина! Империя нуждается в единоначалии, с заменой выборности назначением от короны. Не конституция, а укрепление единоличности власти и управления! Эта мысль упорно разрабатывается в последующие годы, отражением чего стали записки «О министерствах», «О Сенате» и, наконец, «Наказ об управлении государством», где торжествует идея абсолютной монархии, где каждому сословию предписаны чётко определённые обязанности перед государством, где коллегиальное управление уступает место системе министерств, а Совету, на который столько надежд возлагал покойный Панин, отводится роль совещательного органа при государе. События последующих лет убеждают в правильности выработанных положений. Французская революция не оставляет у него никаких иллюзий...

И сейчас со страхом и ненавистью он вспоминает те дни 1789 г., когда Европа содрогнулась от происходящего в Париже. Это был единственный момент в жизни цесаревича, когда между ним и матерью не возникло серьёзных разногласий. Но в отличие от нетерпеливого сына, требующего всё прекратить пушками, Екатерина — более умудрённый политик, понимающий, что пушками можно убить санкюлотов, но не их идеи. Поэтому она возглавляет европейскую антифранцузскую коалицию, даёт приют французским эмигрантам и начинает в собственной империи борьбу со всем, что успело взрасти на русской почве из семян французской идеологии. Долой все эти «просветительские штучки», никаких связей с мерзкими санкюлотами, посмевшими поднять руку на своего монарха, никакой вольности доморощенным Вольтерам и Руссо! Крестовый поход против революционной язвы Европы!
А цесаревич в это время утверждается в верности своих выводов. Как ошибался Никита Иванович! Жизнь доказала, что только твёрдая самодержавная власть, опирающаяся на централизованный государственный аппарат, в состоянии противостоять, с одной стороны, революционной стихии, а с другой, — разгулу взяточничества и казнокрадства, фаворитизму и «повреждению нравов», которые столь ярко проявились в последние годы правления матери...

Двор и гвардия живут не по средствам. Балы сменяются маскарадами, около стареющей императрицы вьются молодые офицеры, стремясь «попасть в случай». Казна пуста. Неконтролируемый выпуск ассигнаций приводит к обесцениванию рубля, дефициту бюджета и росту внешнего долга. Крестьяне задавлены непомерными поборами и барщиной, в некоторых местностях достигающей шести дней в неделю, что делает невозможным бездоимочное поступление налогов в казну. Дворянство всё больше должает частным кредиторам и ростовщикам. И только в международном оркестре роль первой скрипки остаётся за Россией. Хотя... Хотя на европейском небосклоне всё ярче разгорается звезда генерала Буонапарте. Некогда маленький капрал стремительно восходит к высотам власти. А он? В сорок лет — всё ещё наследник престола. Уже подрос старший сын, с которым столь не просто складываются отношения из-за дьявольского плана матери в решении вопроса о престолонаследии. Вот он, голубоглазый красавец, ясным зимним утром торжественно клянущийся отцу в том, что не примет участия в интригах, которые плетёт против сына императрица. Поверить ли? Насколько искренен этот юноша, волею судеб оказавшийся камнем преткновения между Большим и Малым двором? Вчера он участвовал в разводе караула в Гатчине и казался искренне увлечённым этим занятием. А завтра в покоях императрицы флиртует с её фрейлинами. Какие мысли заронил в эту белокурую головку республиканец Лагарп, ведя философские беседы со своим воспитанником в тени царскосельских парков?
Пока цесаревич занимался «приуготовлением» себя к будущей государственной деятельности, его старший сын достиг совершеннолетия. При Большом дворе всё настойчивее становятся слухи о подготовке Екатериной документа, передающего престол внуку, обнародование которого намечается то ли на Екатеринин день (24 ноября), то ли на Новый год. Вот почему так бьётся сердце в ожидании столичного гонца...



Опережая спешащего доложить дежурного офицера, не сняв мокрого, заляпанного грязью плаща, нарушая все правила придворного этикета, в зал вбегает высокий русоволосый мужчина. Но, всемилостивейший Боже, это же родной брат всесильного временщика, страстно ненавидимого Платона Зубова, Валериан! Испуг настолько велик, что до сознания не сразу доходит смысл сказанного: «Государыня при смерти!» Мать, узурпировавшая его престол в прошлом, мать, замышляющая лишить его власти в будущем, его мать — российская императрица Екатерина II готова отойти в мир иной! Среди хаоса вдруг нахлынувших мыслей и чувств ярко проступила одна: «Действовать!» Стремительно отданы распоряжения, и небольшой отряд во весь опор несётся в Петербург.


В жарко натопленных покоях умирающей императрицы рыдает Зубов, сразу ставший ничтожным и жалким, потерявшим былое самодовольство и чванливость. На высокой кровати хрипит в агонии мать. Лишь мельком взглянув на открывшуюся картину, он стремительно проходит в кабинет. Здесь среди бумаг те, что хранят последнюю волю государыни о передачи престола не ему, законному наследнику и сыну, двадцать с лишним лет томившемуся в ожидании власти, а внуку, нежно любимому «господину Александру», предназначавшегося к роли российского правителя с младенческого возраста. Но сейчас не до поиска. Поэтому все бумаги просто опечатываются. Агония Екатерины длится несколько дней.

Судьба в лице тонкого дипломата, вельможи екатерининского двора графа Александра Андреевича Безбородко, которому дворцовые слухи приписывали роль душеприказчика императрицы, неожиданно смилостивилась к тому, кто столько лет был её пасынком. Злополучные бумаги превратились в горку пепла в камине, за что держать Александру Андреевичу ответ на Страшном суде. А сейчас хитрый придворный лис заслужил неограниченное доверие и благодарность угрюмого и подозрительного гатчинского затворника за услугу, ликвидировавшую последнюю преграду между ним и российским троном. Теперь можно вспомнить и о сыновнем долге.


Священнослужители, получив долгожданный приказ, совершают над умирающей императрицей традиционный обряд. 6 ноября наступает смерть. Придворные сразу же приведены к присяге. Спустя два дня присягают войска и население. Маленький курносый гатчинский полковник наконец-то достиг желанной цели — стал российским монархом. Вот он — император Павел I! Нелепая коротконогая фигура в форме полковника Преображенского полка, одиноко стоящая в пустом пространстве известного портрета С.Щукина. Вглядимся внимательнее... Есть что-то несерьёзное в этой далеко отставленной вперёд руке, держащей шпагу, некая бравада в картинно выдвинутой ноге в ботфорте и треуголке, надетой чуть ли не на нос. И в то же время явное желание что-то кому-то доказать не скрывает в важном почти до гротеска облике императора детски-простодушного, самоироничного отношения к себе и окружающим. Курносое лицо светится доброжелательностью и весёлой любезностью. От нового царя Россия ждёт обновления и облегчения, спасения и добрых перемен. Павел знает об этом, он ждал этого почти тридцать лет, он к этому готов. Как всадник железными удилами останавливает коня на краю пропасти, так он с помощью железной дисциплины и порядка приведёт все сословия к должному выполнению своих обязанностей и спасёт Россию от ужаса революционной стихии, хаоса падения нравов, бури пугачёвщины. Странная смесь масонских, рыцарских и православных идей, оформившаяся в стройную теорию провиденциальности самодержавия, ответственности монарха перед Богом за судьбу вверенной ему страны и обязанности всех сословий служению Отечеству, «согласно особенностям их состояния», — вот программа его царствования, от которого империя ждёт перемен. И перемены начались...


Странные, почти мистические похороны матери в Петропавловском соборе рядом с перенесённым из Александро-Невской лавры прахом отца, над которым сын совершает своеобразный обряд коронации. Пересмотр закона о престолонаследии, положивший конец женскому правлению. Отныне трон может занимать только старший по мужской линии потомок правящего императора, а чётко оговоренные условия должны стать надёжной гарантией от ужасов дворцовых переворотов.

Странное, почти маниакальное упорство воплощения в жизнь средневековых рыцарских идей типа издания «Гербовника дворянских родов Российской империи» или учреждения Капитула Российских орденов. Гербовник был начат ещё при матери, но работа двигалась медленно и вяло. И вот теперь, спустя всего лишь год после соответствующего указа Павла I его первая часть уже увидела свет! Ещё через год создан Капитул. Отныне все кавалеры, награждённые высшими орденами империи (Андрея Первозванного, Екатерины Великой, Александра Невского и Святой Анны, позже к ним добавится учреждённый императором Павлом I орден Иоанна Иерусалимского), объединены в общество, которое делится на классы согласно достоинству орденов. Члены капитула обязаны, подобно средневековым паладинам, совершить четыре каравана — шестимесячные военные экспедиции, нести заботу о богоугодных заведениях, иметь от военных начальников свидетельства о добром поведении, платить обязательные взносы в казну общества и не быть его должником. На содержание кавалеров император учреждает специальные командорства — имения, переданные командорам в неполную собственность, власть которых ограничена самим императором, а повинности крестьян строго регламентированы. Что за игра в средневековые орденские объединения?

А может, дело совсем в другом? Может быть, замыкая придворную аристократию в группировку на основе принадлежности к орденскому капитулу, всецело подчинявшемуся монарху, мнительный Павел пытался как-то нейтрализовать вельможную оппозицию? Или эта идея, столь своеобразным воплощением обязанная чудовищной мешанине рыцарских, масонских и монархических взглядов, стала отражением глубоко затаённого страха императора перед дворцовым заговором? Неуверенности в надёжности гарантий от переворота только на основании нового закона? (Кстати, как показала жизнь, он оказался прав в своих страхах!) Может быть, спешка с изданием Гербовника была вызвана стремлением «придать уважения» дворянству, чей престиж в обществе из-за «повреждения нравов» в годы правления матери к концу столетия был невысок, а новый император, полагающий его «опорой государя и государства», допустить подобного не мог? Может быть, регламентация в составлении родословных книг дворянских родов преследовала цель обособить его от других сословий и свести к минимуму возможность проникновения их представителей в ряды дворянства, которому, по мысли Павла, предстояло стать единым рыцарским корпусом?

Герб — внешний атрибут рыцарства, каковым виделось первое сословие Павлу. Воинские подвиги — идеал рыцаря. Служба Отечеству — его долг. А о каких идеалах можно говорить, если лучшая часть дворянства — гвардия погрязла в роскоши и мотовстве. Если прохождение службы с низших чинов стало фиктивным из-за широко распространившейся записи в полки малолетних и не родившихся младенцев. Если пьянство и карточная игра, просрочка отпусков и растрата казённых денег в армии — обычное явление. Надо навести порядок, повысить дисциплину, поднять престиж мундира и положить конец сибаритству и расточительности. Надо, надо, надо… Успеть бы.

Успеть бы приучить к порядку и дисциплине, умеренности и экономии, уважению к мундиру и службе «царю и Отечеству».

А как приучить? Запретить ходить на службу в штатском платье. Запретить шитые золотом мундиры. Запретить отставленным от службы без позволения при отставке носить мундиры. Запретить «выключенным» из военной служить как по статской, так и по выборной службе и принимать их в таковые. Запретить, запретить, запретить…

Тем не менее первые указы о внешнем виде высшего и среднего офицерства провинция встречает восторженно: «Мундир послужил к сокращению разорительной роскоши и показал склонность государя к порядку. Всем известному мотовству, лёгкости службы в гвардии был положен конец». Иначе отреагировала столица: «Непомерная строгость государя, а особливо к военным, крайне оскорбила дворянство и отняла дух и желание к службе».

Да в чём же строгость? В том, что «заставил нести прямую службу, а не наживать себе чины безо всякого труда»? Упорядочил и усилил контроль за продвижением офицеров согласно заслугам и выслуге? Исключил из полков всех находящихся в бессрочных отпусках, младенцев и не родившихся? Боролся со взяточничеством и казнокрадством, использованием казённого имущества и солдат в личных целях, расхищением рекрутских наборов? Насильственно обязывал «препровождать на службу недорослей из дворян, которые за беспечностью отцов службы не исправляли и отечеству пользы не приносили, а за бездельем в отношении общества не только бесполезны, но и вредны»? В том, что гвардейцам запрещалось теперь без высочайшего распоряжения самовольно менять род службы, а из жалования сказывающихся больными высчитывалось за количество дней, пропущенных на службе под этим предлогом? И ещё в том, что насаждаются прусские порядки муштры и палочной дисциплины, с обязательным присутствием высшего офицерства на утренних вахт-парадах, на которых можно было лишиться чинов и званий, поклонение отжившей свой век прусской военной доктрине, которую высшие офицеры обязаны были изучать в специально для этого открытом тактическом классе, где лекции героям Ларги и Кагула читает генерал-майор Канабих, бывший учителем фехтования. И ещё в том, что армию одевают в ненавистный прусский мундир. Где уж тут заметить стремление императора «придать дворянству уважения»? Да и как можно «придать уважения» путём запретов? Запрещается сенаторам подписывать указы на дому. Не явившиеся в Сенат попадают в докладную записку обер-прокурора императору. Не приведи Боже оказаться в этом списке... На расправу император скор и крут. За четыре года сменил пять генерал-прокуроров и девятнадцать сенаторов! Запрещается пребывать в отпусках чиновникам всех рангов свыше установленных законом дней. Запрещается избрание к должности без соблюдения старшинства мест и чинов. А за нерадение к службе можно и в солдаты угодить...

А какой ушат холодной воды, сам того не ведая, вылил Павел на провинциальное дворянство указами о дворянском самоуправлении! Мало того, что в получении чинов по выборной и государевой службе приоритет отдавался последней. Мало того, что было запрещено выбирать в органы самоуправления лиц, исключённых из воинской службы. Изменяется сам ход выборов — упраздняются губернские и оставляются лишь уездные дворянские собрания, вводится сокращённый порядок проведения процедуры. Весь наружный блеск и излишества (балы и обеды, торжественные литургии и иллюминации, а для избранного предводителя и депутатов — поездка в Петербург и представление ко двору) отменены, а выборы, длившиеся неделями и составлявшие одно из главных событий в жизни провинциального дворянства, принимают сухой деловой характер и должны проводится в три дня. Сокращается круг избираемых лиц. Теперь земских исправников, уездных и местных судей назначает губернатор, а не выбирает дворянство губернии. Да и сами выборы проводятся под его контролем!

И поползли слухи о нелюбви императора к дворянству, о его стремлении лишить первое сословие дарованных ему матушкой Екатериной прав и привилегий. Не поняли и не хотели понять, что не из ненависти к дворянству приняты эти указы, а лишь с целью экономии и установления порядка «на местах», борьбы с распространением революционных идей и упадком нравов. Задача сохранения вверенной ему Всевышним страны выполнялась Павлом I свято. И, как считал он, добиться этого можно было только с помощью железной дисциплины и порядка!

Не мудрено, что масса запретов заслонила стремление императора спасти разорявшееся дворянство от лап частных кредиторов учреждением Вспомогательного банка, функционировавшего вопреки всем законам финансовой науки; расширить преимущества дворянства по службе перед разночинцами — разница срока пребывания в звании колебалась от нескольких месяцев до нескольких лет в зависимости от классности чина; сохранить сословность образования восстановлением ещё петровских юнкерских школ при Сенате, открытием Дерптского Общества благородных девиц, Казанской губернской гимназии, в которые принимались только дети дворянства. Но как красный плащ тореадора на быка, так на столичное дворянство действовало стремление императора укрепить авторитет самодержавной власти, подчеркнуть её независимость и самостоятельность, сделать средоточением всей жизни империи. Лишь от Бога полученная власть монарха, стоял на своём Павел I, является единственной гарантией сохранения прав и привилегий дворянства! Ей и только ей оно обязано спокойствием в государстве, за что обязано нести службу, а высшая власть придаст ей должное уважение! Отсюда столь пристальное внимание к форме, парадам, этикету (отныне все обыватели должны были при встрече с императором снимать шляпы и кланяться, выходя из карет). Отсюда стремление превратить дворянство в некий замкнутый рыцарский корпус, обязанный службой государю и Отечеству. Отсюда изобилие новых графских, княжеских и баронских фамилий (около тридцати человек Павел возвёл в эти звания за неполных пять лет правления). Отсюда роль царя-рыцаря, породившая слухи о безумии императора.

Действительно, что за идея вызвать на поединок Наполеона, чтобы решить судьбу Европы, или стать магистром Мальтийского ордена, почитающего главой Римского папу? Разве в своём уме император, возобновивший отменённую ещё Елизаветой присягу крепостных крестьян монарху и приказавший повесить в одном из окон Зимнего дворца жёлтый ящик, куда мог бросить жалобу или прошение на высочайшее имя любой житель России?

Павел таковые идеи безумными не считал. Присяга должна, с точки зрения рыцаря, возобновить связь между царём и его народом, который не сможет теперь поднять бунт, переступить клятву верности. А ящик, из которого государь сам вынимал корреспонденцию, поможет узнать о несправедливостях и беспорядках, про которые не спешит рассказывать лживое и подобострастное окружение. Одному Богу известно, на сколько чиновничьих голов успел обрушиться его гнев, не всегда праведный. Ведь находились и те, кто использовал злополучный ящик для сведения личных счётов и оговоров конкурентов. Только вот провисел он не долго — какие-то шутники стали бросать туда карикатуры на царя. Вспыльчивый и самолюбивый Павел снести этого не мог и, после безуспешных попыток выловить хулиганов, повелел ящик снять. Но брошенные семена успели дать неожиданные всходы.

Крестьянство введение присяги, отмену чрезвычайного рекрутского набора и появление жёлтого ящика восприняло по-своему. Новый царь переведёт помещичьих в разряд государственных! Не зря ещё со времён Пугачёва жила в народе странная вера в Павла как в царя-избавителя. Однако желаемых перемен не происходит. И к январю 1797 г.страна охвачена массовыми крестьянскими волнениями. В семи из одиннадцати центральных губерний «помещикам принадлежащие крестьяне» вышли из должного повиновения.

Реакция царя на подобные события не уступает материнской — «обязаны спокойно пребывать в прежнем звании, быть послушными помещикам в оброках и работах под опасением строгости законного наказания». А наказание страшно — зачинщиков император повелевает бить кнутом, заклеймить железом и, вырвав ноздри, сослать на каторжные работы в Нерчинск! Но не верят царской администрации взбунтовавшиеся крестьяне. Считают, что скрыли от них чиновники добрую волю царя-батюшки о переводе их в разряд казённых, государственных.

Да разве помышлял он когда-нибудь о подобном? В его «Наказе об управлении государством» нет об этом ни строчки — уже тогда цесаревич считал, «что помещики лучше заботятся о своих крестьянах», имея «свою отеческую полицию». Поэтому, став императором, первыми же своими указами запрещает свободный переход крестьян в Екатерининской, Кавказской, Вознесенской губерниях и Таврической области и «отыскивающих вольности крестьян» до решения дела повелевает оставлять «в должном повиновении помещику». Поэтому на подавление бунтовщиков направлен карательный корпус под командованием князя Репнина.

Но страшен призрак пугачёвщины. Всё сильнее пламя восстаний. Может быть, запрет продавать дворовых людей и крестьян без земли с молотка за партикулярные и казённые долги помещика поможет выправить ситуацию? Не помог. Нужна более действенная мера. И в самый разгар мятежей появляется знаменитый манифест 5 апреля 1797 г.: «Объявляем всем нашим верноподданным. Закон Божий, в десятисловии нам преподанный, назначает нас седьмой день посвящать Ему; почему в день настоящий, торжеством веры Христианской прославленный, и в который Мы удостоились воспринять священное миропомазание и царское на Прародительском Престоле нашем венчание, почитаем долгом нашим пред Творцом и всех благ Подателем подтвердить во всей империи нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам, тем более что для сельских изделиев остающиеся в неделе 6 дней по равному числу оных вообще разделяемые как для крестьян собственно, так и для работы их в пользу помещиков следующих, при добром распоряжении достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным надобностям».

Блестящий образец законодательного искусства, который каждая из сторон могла толковать в наиболее желательном для неё смысле: правительство — как запрещающий работы в праздничные и выходные дни и отводящий равное количество дней работы на себя и помещика, крестьяне — как царскую санкцию на трёхдневную барщину, а помещики — как пожелание центральной власти, не влекущее за собой уголовной ответственности при его невыполнении. Естественно, важного действия закон не мог иметь и не имел, «ибо, — как писали уже современники, — состояние ни земледельца, ни дворянства не определено».

Но иллюзия вмешательства царской власти в отношения помещиков и крестьян заставила насторожиться дворянство. Тем более что год спустя император запретил продавать без земли крестьян в Малороссии, не согласившись с противоположным мнением Сената.

Как же они могли не заметить, что не удар наносил крепостничеству император, а наоборот, спасал его! Потопив в крови все восстания, он издаёт целую серию законов, продолжающих курс матери и характеризовавшихся полным отрицанием за крепостным элементарных человеческих прав: вместо штрафа за укрытие беглого всё семейство укрывателя ссылается в Сибирь, а селение поставляет двух рекрутов вместо одного; подтверждается право помещика ссылать крестьян в Сибирь с зачётом за рекрутов; устанавливается цена на крестьянскую душу, как на любой другой товар при совершении покупки или заклада дворянского имения в Вспомогательный банк.

Ведь, в конце концов, он тоже помещик. Правда, количество принадлежащих ему душ исчисляется одним миллионом, выделенным из числа государственных согласно принятому в первые же дни царствования «Учреждению об императорской фамилии».

Для управления таким громадным числом крестьян создаётся даже специальное, обособленное от государственных структур ведомство — Департамент уделов. Но порядки в нём скопированы с помещичьих вотчин. Опыт ведения помещичьего хозяйства и существовавшее общинное самоуправление, мелочно бюрократизированное и регламентированное, коронованный владелец использует с целью повышения доходности своих имений за счёт более совершенной системы их организации. Ведь он, как большинство помещиков конца XVIII в., твёрдо уверен, что благополучное решение «крестьянского вопроса» зависит от создания «образцового порядка». Его удельные имения должны со временем явить желанный пример хорошо организованного хозяйства, о котором так много говорили и в правительственных кругах, и в салонах высшей знати, и среди дворян. Отсюда и попытка, вслед за наиболее прогрессивной частью помещиков, внедрения передовых агротехнических приёмов и методов (типа английской системы выгонного многополья или немецкой — разведения искусственных лугов) и создание школы земледелия с формированием образцовых хозяйств, широкая программа которой была начертана в указах 1797—1798 гг., посвящённых государственным крестьянам, главным управителем которых являлся всё тот же венценосный помещик.

Да, будучи цесаревичем, в своём уже не раз упоминаемом «Наказе» он осудил практику награждения Екатериной II своих фаворитов крепостными, сократившую количество государственных крестьян на 800 тыс. душ. Тогда Павел считал, что надо произвести «утверждение состояния, неподверженного нынешним переменам… оставляя черносошных и пахотных свято по их назначениям, облегчая судьбу». Но первые же дни его царствования сопровождаются массовыми раздачами государственных крестьян помещикам. Среди пожалованных — и А.А.Безбородко, и мать Екатерины Ивановны Нелидовой (сама она никаких наград не принимает и не примет — это император знает точно). За оказанные графом услуги сын платит той же монетой, что в своё время платила мать. Может быть, это ещё один из способов застраховать себя от возможного переворота, создав среди дворянства широкий круг лично обязанных императору? В итоге за неполных пять лет царствования в частные руки роздано 600 тыс. душ. В идеале — строжайшая экономия, порядок и дисциплина, на практике — щедрые пожалования, превосходящие по расточительности даже екатерининские. (Точная цифра станет известна уже после смерти Павла.)

Такая практика никак не могла способствовать улучшению финансов империи. Дефицит казны заставляет искать новые источники её пополнения. Поэтому появляется целый ряд указов, верстающих в оклад государственных крестьян бывшие свободные от подушного обложения группы населения — от казаков сибирских линий до киргиз и старообрядцев. Поэтому повышен подушный оклад с трёх до пяти рублей. Поэтому запрещён самовольный переход в южные губернии казённым поселянам и усложнены условия выхода их в другие сословия. Поэтому упорядочен контроль за своевременным и полным сбором государственных повинностей, для чего подвергнута регламентации система управления казёнными крестьянами. Но, как выяснилось, бесперебойное поступление доходов в казну невозможно из-за катастрофической нехватки у государственных крестьян оброчной земли. Павел на решения был скор — всенародно распубликован указ о их наделении 15-десятинным наделом. Именно такое количество земли ещё екатерининские экономисты сочли необходимым для оздоровления экономики России. Но размежевание проводится крайне медленно из-за огромного числа спорных дел, затягиваемых длительными судебными проволочками.

Поведение царя снова вызывает недовольство дворян — при решении вопроса о наделении землей он встаёт на сторону крестьян! Они опять не заметили, что вопрос состоит не в наступлении на первое сословие государства, а в наполнении пустующей казны, средства из которой, кстати, черпаются на поддержание дворянского Вспомогательного банка, приносящего ей одни убытки. Начатая Павлом практика «казённого попечительства» — наделение крестьян землей, правительственная помощь казённой деревне в случае стихийных бедствий, распространение передовых агрономических знаний через посредство учреждения школы земледелия, которой так и не суждено было дать свои плоды при жизни императора, — подразумевала создание экономически крепкого крестьянского хозяйства как основы благосостояния государства, как источника стабильных поступлений в казну. Это действия рачительного хозяина, а не гонителя прав и вольностей дворянства.

А разве не бессмысленно запрещать набирающую силу крестьянскую промысловую деятельность и мелочную торговлю в городах, когда достаточно обязать отходников платить казённую пошлину — и вот вам новый источник пополнения бюджета! Почему же тогда его указы, снявшие все прежние ограничения, истолковали как защиту интересов крестьянства и ущемление привилегий купечества и дворянства?

Да, занимается граф Соймонов решением вопроса о судьбе приписных! Но ведь не помогли успокоить волнения на Луганском, Глушковском, Колываново-Вознесенских заводах ни ужесточение контроля за ними со стороны местной администрации, ни посылка военных команд для усмирения бунтовщиков. Забыли, вельможи, как погулял на Урале Емелька Пугачёв? Нельзя допустить подобного в Олонецком крае! Почему же столь решительный и торопливый Павел медлит с отменой института приписных крестьян? Уже доложил свой проект Соймонов, уже доклад получил высочайшую конфирмацию. А Павел всё тянет с его публикацией. Может быть, боится — вдруг опять не поймут, что «освобождение крестьян от заводских работ» вызвано необходимостью «привести в совершенство Горные производства, как одну из главнейших отраслей внутреннего состояния и внешней коммерции», испытывающие сейчас «чувствительные расстройства», т.е. всё той же заботой об увеличении финансов государства, а не стремлением ограничить права дворянства? Как не поняли указа 1798 г., снявшего запрет недворянам покупать для заводских работ деревни с крестьянами. Опять забеспокоились — не начало ли это наступления на их привилегии, данные ещё екатерининской Жалованной грамотой?

Кончается 1800 год... Многое из сделанного им не понято и не принято дворянством. Всё слышнее в придворных кругах шёпот о крестьянских настроениях царя, о его деспотизме, безумии, необходимости смены власти. Появляются различные проекты будущих преобразований. И даже возведённый в канцлерский чин А.А.Безбородко не доволен правлением и составляет «Записку о потребностях Российской империи», где предлагает ограничить самодержавие. Правда, пишет её граф не для императора, а скорее для его сына, с которым в близкой дружбе состоял родной племянник Александра Андреевича — Виктор Кочубей.

Тут ещё странный поворот во внешнеполитических настроениях Павла. Опала и демонстративно оскорбительное отношение к графу А.В.Суворову-Рымникскому, стяжавшему славу русскому оружию. Неожиданная дружба с Наполеоном и подготовка совместного похода в Индию, резкое ухудшение отношений с Англией и разрыв с бывшими союзниками по антифранцузской коалиции. Столь резкое изменение внешнеполитического курса заставило забеспокоится посла «туманного Альбиона» в России графа Витворта. В ход пущено и английское золото, и чары красавицы Жеребцовой — его любовницы и родной сестры опального Платона Зубова. Место приложения — зреющий в придворных кругах заговор, во главе которого — граф Пален, в чьи планы посвящён и наследник престола. Набирает обороты слегка заржавевший за долгие годы правления Екатерины механизм дворцовых переворотов...


Чувствует неладное и Павел! Не зря торопит архитектора Баженова с разработкой проекта, а Бренна со строительством в центре Петербурга замка-крепости, за рвами которого под охраной верных гатчинцев он надеется спрятаться от ненавистного придворного окружения. Ещё не просохла штукатурка, ещё не налажены печи, сизоватый дым которых стелется в мрачных коридорах замка, ещё холодно и сыро в парадных залах, а в спальнях гуляют сквозняки, но император повелевает своей семье перебраться в новую резеденцию. Мрачный замок под стать его мрачному настроению. Некому погасить вспышки дикого гнева — Нелидовой нет в замке. Потеряна и нравственная связь с женой, которая, как он недавно узнал, утаила от мужа намерение Екатерины лишить его престола. Может, в ней проснулось честолюбие и она тоже мечтает о короне? Может быть, подлая мысль о власти таится в душе тихони Александра? Надо заставить семью ещё раз присягнуть ему в верности! А может, действительно, взять да и отдать империю скромному племяннику жены принцу Вюртембергскому, недавно прибывшему в Петербург в качестве жениха старшей дочери? Слишком хитёр петербургский генерал-губернатор Пален... Жаль, что нет рядом верного Аракчеева. Надо вернуть его в столицу...

Слишком поздно! Заговор уже набрал силу.

Один. Никому не верящий и всеми преданный. Даже своей любовницей Анной Гагариной, урождённой Лопухиной, в чью честь Михайловский замок получил алый цвет стен. Уже идут по мосту заговорщики. Уже разоружена охрана. Не спасут от пьяных офицеров тонкие стенки ширмы. Уже рыдает на кушетке Александр. Началось новое столетие. Наступила новая эра в истории империи. Король умер — да здравствует король!



Прошло два столетия. Много бурных событий пережила с той поры Россия. Но не угасает интерес к странной и трагической фигуре последнего императора XVIII столетия — безумного и мудрого. Новый смысл приобретают горячо обсуждаемые в том веке понятия тирании и революции, рыцарства и ответственности высшей власти за судьбы народа. И странно, почти мистически смотрятся в будние дни живые цветы на мраморе лишь двух могил Петропавловского собора — Петра и Павла.