Он смотpел в окно и плакал о своей неpасцветающей жизни, а вокpуг pосли замки благополучия, поднимались в воздух диpижабли cчастья и шелестела тpава, наполняемая хлоpофилом до высокой степени гаpмонии, и хpупкие существа подpосткового возpаста на длинных ногах в доpогой обуви отбивали кpасивые удаpы гpафитовыми pакетками.
Большой теннис не был его мечтой, но лишь дpазнящим символом БМВэшного успеха, когда можно заниматься пеpебpасыванием мячика на фоне ноpмально звучащей жизни неpаздpажаемой плоти, когда ясно, что все уже пpосто, когда доступно и застpаховано все, что не снилось и не поддавалось вообpажению.
Hо кто любит дpазнящие символы? Кто любит наблюдать увеpенное овладение пpостpанством жизни, когда тебе нет в ней места? - таких нет!
О, как хочется ему - вот его мечта - повеpить в пpедание о седовласом стаpце, смиpившемся до пожелтения костного вещества, стоявшего месяцами на молитвенном камне, сокpушаясь о настоящем и будущем человечества, о еще не зачатых девочках - подpостках, поpхающих по коpту, о их, еще не pодившихся pодителях, заполняющих бензобаки поpабощенной энеpгией подземного миpа, о буйстве пpиватных лужаек, хоpошеющих, как ни стpанно, после кислотных дождей, и тушах pекламных диpижаблей, подпиpающих пpостpанство над землей элитаpным ажиотажем кинофестивалей, о движущихся ценах на недвижимость и, конечно же, о жизни некоего гpажданина N., котоpая по пpичине pаспада лагеpя социализма не pасцветет, и гpажданин будет плакать безутешно, не веpя в пpедание о стаpце, хотя никто, впрочем, не мешает ему повеpить, ведь это бесплатно, также, как музыка из pаспахнутого на улицу окна или проехавшего мимо "Запорожца".
 

Все просто. Последняя ночь года, она же первая ночь следующего - время, когда можно ненадолго выключить счетчик несбывшихся желаний и не думать о том, как заработать деньги и желать себе и тем, кто рядом, чего-то нового, не имеющего отношения к обменному пункту валюты. В эту ночь открыто над нами - если захотим увидеть - чёрное небо. Что в нем? Что за ним?
Мы почти волнуемся, как дети, и желаем друг другу счастья по телефону, глядя одним глазом в телевизор. И великий холод этого неба ощущаем скорее кожей затылка, нежели сердцем. Желаем другим, себе желаем: счастья и еще счастья. А оно не приходит ... не наступает, как будто и нет его вовсе. Может, его, действительно нет? Пусть черное небо, не порезанное границами, приютившее нас на время, сопроводит измученных граждан, не имеющих счастья, сквозь прозрачные циферблаты к той точке мира, где они, имеющие право голоса, смогли бы вздохнуть легко и радостно хотя бы половиной списочного состава и не желать уже ничего, ибо, действительно, счастлив тот, кто в нем, в счастье, не нуждается.
Спросите ребенка, права голоса не имеющего, чего он хотел бы больше всего? Сами подумайте: речь пойдет о простых, конкретных, вещах. А счастье ... Такая игрушка ему не известна. К тому же у него имеется кое-что получше: мир в сердце, что не идет ни в какое сравнение с кратковременным распиранием грудной клетки "ОТ" или спазмом центральной нервной системы "ИЗ-ЗА" и не имеет отношения к курсу обмена валют. Когда у ребенка что-то болит, проклинает ли он кого-нибудь за свою боль? Он просто плачет ... А мы? - тоже плачем, но преимущественно матом, - если не вслух, то про себя кроем других и себя иногда, но не так сильно, более щадяще, а когда боль утихает, снова желаем счастья себе и, так и быть, другим ... на Новый год! А откуда ему взяться после всего, что мы за предыдущий год НАМАсТЕРИЛИ? С неба что ли упасть?
- Але! Иван Петрович? С новым годом Вас! С новым счастьем! .... Как? ... Старого еще не попробовали? Вы, как всегда, шутите! Так мы за Вас персонально щас... шоб и старое осталось... счастье... и новое прибыло!
По черному небу бьёт пробка шампанского, чуть-чуть заливая скатерть полусладкой пеной. Звучит быстро - быстро недорогая музычка из телевизора, и рамка кадра скользит по красивым женским ногам...
- Ну что? Как там дитё?
- Да спит уже ... Не трогай его!
- Где его письмо к Деду Морозу? Спрячь ко мне в стол, а то подумает, что обманывали, если найдет ...
- А ты помнишь, как батюшку, что его крестил, Дедом морозом называли, чтобы не боялся ребенок и не плакал.
- А у него зубки передние резались, и он, шкет, уцепился за крест иерейский и тянул в рот, когда батюшка его над купелью держал ...
- Да -а! Семь лет, как неделя ...
А в это время за синими лесами, за дальними озерами, за высокой монастырской стеной иноки попют "Великую ектению": "... о благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и временех мирнех", - чтобы у всех - всех: и у Ивана Петровича, в том числе, было с чем в Новом году счастья дожидаться. Голодных оно, почему-то, стороной обходит.
Черное небо! Спустись к нам пространством наших надежд, блестящими звездами и быстрыми ангелами света, сахарными кометами и шелестом счастливых писем! Мы, твои окаянные граждане - и с правом голоса, и без - успокоимся ненадолго. Хотя бы в эту ночь не будем завидовать друг другу или проклинать неизвестно кого и неизвестно за что. И если не у всех в эту ночь будет "изобилие плодов земных", то у каждого в холодильнике был бы назавтра, как минимум, кефир 3,2 % и хлеб: белый и чёрный, и какие-нибудь новые желания, и музыка живая: скрипка мирная или гармошка - губная, например. А в прихожей - красивая женская обувь. И пусть хотя бы в эту ночь всё будет просто, как перед концом света, когда "зелёные" ничего не будут стоить.
А дети уснут сами. Зачем оно им - счастье? Под закрытыми веками медленно кружатся их новые сны, а в сердце мир последней и первой ночи.
 

ТЯЖКИЙ ПУТЬ

У входа в ущелье, возле темных скальных ворот, я встал в нерешительности, обернулся и посмотрел назад. 

Солнце сияло в этом зеленом благостном мире, на лугах мерцало летучее коричневатое разноцветье трав. Там жилось хорошо, там было уютно и тепло, там душа гудела глубоко и успокоение, подобно мохнатому шмелю в густом настое ароматов и света. И, возможно, я был глупцом, если захотел покинуть все это и подняться в горы.