В колонках играет - Башня Rowan
Настроение сейчас - О, ДА! Я наконец получила хоть сколько-то свободного времени!!!!

Падение
Медленно и осторожно он шел по канату, натянутому над бесконечной и бездонной пропастью. Крылья и руки распахнуты во всю ширь, чтобы удержать равновесие. Он шел вперед и вперед. У него получалось отлично – это было едва ли не лучшее прохождение, из всех, какие я только видел, а видел я немало. Он мягко скользил над пустотой, ступая по опоре, что не превышала толщиной волос, и улыбался. Золотые кудри развивались под яростными порывами ветра, синие глаза сияли восторгом и неземным светом. Я невольно залюбовался его красотой. Одно из совершеннейших творений Благого.
И вдруг в его глазах скользнуло что-то темное, незапланированное. Сначала дрогнули ресницы. Затем легкая дрожь напряжения прошла по всему его без преувеличения совершенному телу, а через секунду тонкие белые руки всплеснули в воздухе двумя птицами, и пропасть приняла его в свои холодные объятия. Крылья, вывернутые двумя беспомощными облаками белого пуха, тонкое, испуганно изогнувшееся тело, золотой нимб кудрей – это было даже красиво в своем роде. Разрушение бывает порой не менее чарующим, чем созидание. Пылающие города светят иногда ярче звезд, а молния, бьющая в землю, поражает своей убийственной, совершенно завораживающей красотой. Вот и маленькая, уменьшающаяся с каждым мигом, изломанная фигурка казалась невыразимо прекрасной в последнем всплеске света своей жизни.
Надо же, как странно. Я думал, что он-то справится. Все предыдущие испытания он прошел с блестящим результатом. Оставалось последнее. Последнее и он стал бы одним из Шестикрылых, что у самого ЕГО престола. По этому канату может пройти лишь тот, чья душа находится в абсолютном, ясном и четком равновесии, чья душа такова, какой ее сотворил Благой. Ему это не удалось. Значит что-то в нем, этом прекрасном канатоходце, отклонилось от Истины. И теперь неодолимая сила мчит его во тьму, прочь от света Создателя, туда, где в безмерной дали отсюда простерся один из этих низших миров. Жаль. Я позволил себе на пару минут ощутить некоторое сожаление по поводу того, что такая великолепная работа Благого пошла прахом, оказалась внутри с гнильцой, а потом с долженствующей безмятежной улыбкой обратился к соседу:
– Как его звали?
Тот посмотрел вслед крохотной, почти пропавшей из поля зрения точке и произнес:
– Люцифер. Его звали Люцифер.


Я увидел его снова через два года. Мне нужно было выполнить одно небольшое задание Благого в одном из соседних с Землей миров. Все это не заняло бы больше часа по истинному времени или чуть больше полугода по мировому. Но закончив с делами, я вдруг вспомнил о сорвавшемся канатоходце, и мне стало любопытно. Хотелось посмотреть, что с ним стало.
Я нашел его на огромной шумной площади неизвестного мне города. Подумать только, десять тысяч лет... Для меня прошло всего два года, а для него – тысяча веков. Тысяча веков здесь вдали от дома, от красоты небесных сфер, вдали от Создателя. Тысяча веков на этой темной низкой планете, одной из сотен, сотворенных Благим. Одной из тех, что не оправдали возложенных надежд.
Он изменился. Совсем не походил он на того совершенного, прекрасного златовласого юношу, который оступился на канате. Черные, опаленные во время падения сквозь атмосферу, крылья, сложенные за спиной, казались огромными, даже больше, чем у большинства ангелов. В гравитации ли дело или в чем другом, это и неважно. Смуглая, обветренная кожа лица, обрамленного длинными черными кудрями, имела оттенок темного меда и красной бронзы. Глаза сияли, будто две черных звезды, и в их глубине я увидел то, что не дало ему спокойно пройти по канату не толще ангельского волоса. Там было умение видеть несправедливость и самый страшный грех любого ангела – сострадание.
– И как ты можешь выживать в этом отвратительном месте? – сказал я, брезгливо оглядывая шумную грязную площадь.
– Они такие же создания Благого, как и мы. Ничуть не хуже, – голос глубок как черный колодец пустоты, в который он когда-то упал. Но что он говорит? Назвать этих низких созданий – людей, кажется – равным ангелам!..
– Они отвергли все дары Благого, исказили его замысел и предали его надежды. ОН больше не заботится о них и не интересуется их судьбой. А ты смеешь сравнивать их с ЕГО возлюбленным творениями?!
– Да, если ставить вопрос таким образом, то я, пожалуй изменю свое мнение, – яркие сияющие глаза сверкнули насмешкой, – они гораздо лучше вас.
Я захлебнулся от изумления. Если бы я был способен гневаться, это был бы гнев, но Благой не вложил в меня такого разрушительного чувства.
– Да как ты смеешь?!
Его улыбка обольстительна и немного снисходительна. Странная улыбка. Совершенно не ангельская. Но и не человеческая. Занимаясь заданием Благого в одном из миров, населенных людьми, я достаточно насмотрелся на них. Улыбка эта была такова, что даже я – один из лучших архангелов, никогда не знавший соблазнов, с ужасом ощутил смутную дрожь где-то внутри.
– Знаешь, сначала я был в отчаянии. Когда все это только случилось. Но потом... Когда я понял. О да, я был счастлив, что не дошел до конца того проклятого каната! Уж лучше быть свободным здесь на Земле, чем пресмыкаться у ЕГО трона. Пресмыкаться без надежды и знания правды.
– Правды? – брезгливо бросил я, – что ты можешь знать о правде?! Что муравей может знать о правде, которую видит слон? Насекомое никогда не сможет понять того, что доступно птице.
– Вы все задираете головы так высоко, что перестаете видеть реальность. А, впрочем, с кем я спорю. Ты лучше дашь отрезать себе крылья, чем признаешь, что я прав.
Я посмотрел на него с мрачным отвращением. Да он же просто сумасшедший! Естественно, десять тысяч лет в таком месте как это не могли пройти даром. Ангел-безумец. Жуткое зрелище.
– Ты прав, я никогда этого не признаю.
– Оглянись вокруг, – заметил Люцифер с все той же улыбкой, от которой что-то внутри начинало трепетать, – что ты видишь?
Я осмотрелся. Здесь было множество людей, несущихся куда-то по своим делам, спешащих, торопящихся. Мелочные, суетливые, грешные, грешные не в том смысле, в котором они это понимают, а в истинном смысле этого слова. Они согрешили тем, что исказили образ, который ОН дал им.
– Что ты видишь? – повторил он настойчиво.
Не знаю, почему я до сих пор с ним разговариваю. Наверное, потому, что когда-то он действительно был прекрасен. А теперь...
– Грязь. Я вижу грязь.
– О да, – он рассмеялся, – вы все не умели видеть. ОН сделал вас такими. Но я покажу тебе.
С этими словами он взял меня за руку, под его кожей пылало настоящее пламя, так что я обжегся и попытался вырваться, но хватка была железной. Распростерлись огромные крылья, как черный купол и картина перед нами сменилась. Теперь это была комната. Совсем маленькая, не больше четырех метров в длину, причем большую часть ее занимала детская кроватка. На ней сидел... ребенок?.. Ангелы не рождаются, их творит ОН, так что у меня не было особого опыта в этом. Ребенок сложил ладошки друг к другу и заговорил:
– Дорогой Боженька, я ведь всегда была хорошей девочкой и ничего не просила у Тебя. Но Иезекиль болеет, и мама говорит, что Ты скоро заберешь его к себе. Боженька, ты ведь добрый, ну что тебе стоит, не забирай моего братика, возьми лучше меня...
Черные крылья застлали все перед глазами, а когда распахнулись, комната исчезла без следа. Перед нами было странное темное место. Я удивленно оглядывался, пытаясь понять, где мы находимся. Противный кислый запах бил в ноздри, раздражая обоняние, привыкшее к чистому, прозрачному аромату небесной гармонии.
– Где мы?
– Смотри, – произнес Люцифер и указал рукой на один из углов этого помещения.
Там были люди. Несколько взрослых, и дети. Их было много и все они казались очень грязными и худыми. Будто крошечные паучки копошились в кучах тряпья, но вместо положенного отвращения я ощутил какое-то странное щемящее чувство. Что-то незнакомое, а значит незапланированное Благим. Это сумасшествие... Безумие Люцифера. Неужто оно заразно? Но тогда надо как можно быстрее покинуть это кошмарное место и этого черноглазого демона-искусителя.
Но я не мог. Казалось, вся тяжесть этой небольшой, в общем-то, планетки стала якорем, не дающим мне распахнуть крылья и взмыть в небеса. И я смотрел. Невыразимо хотелось отвернуться, но я смотрел. Я видел, как один из людей развернул кусок замызганной ткани и извлек из нее кусок чего-то напоминающего хлеб. Он разломил его на несколько ломтей и раздал все детям. Себе и другим взрослым человек не оставил ни крошки.
Люцифер вновь распахнул свои крылья, скрыв от меня лихорадочно блестящие человеческие глаза и тонкие кости их тел, обтянутые неестественно белой кожей. Когда же безумный ангел вновь сложил черные полотнища за спиной, вокруг было светло. Хрусталь и золото, почти как дома, если не считать общей грубости форм, неравномерности освещения и разношерстной толпы смертных вокруг. Эти люди совсем не походили на тех, которых мы видели только что. Они были одеты во что-то яркое и блестящее, лица лучились довольством, а глаза – сытостью. И была музыка. Раньше я, наверное, назвал бы ее отвратительной какофонией, но теперь... Это было нечто невообразимое и абсолютно непохожее на гармоничную, построенную на совершенстве форм музыку Поднебесья. Неизвестный инструмент рыдал и стенал, оплакивая тех людей, что умирали от голода в темноте, и ту девочку, что молилась за брата, и вообще всех, кто страдает.
Но эти разодетые люди кругом... Что они знали о страдании?
– Почему эти люди здесь, такие сытые и довольные, в то время как другие погибают и страдают? Это несправедливо! – воскликнул я, прежде чем задумался над своими словами.
Люцифер торжествующе вскрикнул, звук получился подобным орлиному клекоту, и только тогда я понял, что сказал. «Несправедливо», «страдания»... Раньше я никогда не употреблял подобные слова. Но теперь я произнес их вполне искренне, а значит пути назад для меня уже нет. Благой не примет меня с душой замаранной состраданием. Я увидел несправедливость, которую чинят ЕГО творения, а значит, никогда уже не буду прежним. Никогда не буду достойным быть у ЕГО престола.
– Ты погубил меня изгнанник, – грустно произнес я, – если бы я умел ненавидеть, я возненавидел бы тебя.
– Я всего лишь открыл тебе глаза, Азраэль, – ответил тот, улыбаясь, – я показал тебе правду, которую ты не умел увидеть.
– Неужели ты не понимаешь? Теперь ОН отвернется от меня!
– От них ОН тоже отвернулся. Благодаря мне в основном. Я научил их жить так, как они того хотят, объясним, что вовсе не все предопределено свыше...
– Но это же неправда!
– Теперь, когда ОН не интересуется ими, правда.
– Это безумие! Значит, это ты заставил их отклониться от того образа, который Создатель предопределил для них?!
– Я просто дал им свободу. Свободу самим решать, как жить. Они могли избрать ЕГО путь, но предпочли свой собственный.
– Тогда получается, что это из-за тебя они, с ними... Все это... Голод, смерть, болезни! Это ты виноват в их бедах!
– Вовсе нет. Неужели ты думаешь, в других ЕГО мирах нет всего этого? Даже в самых благополучных из них есть богатые и бедные, счастливые и несчастные, больные и здоровые, такова сама суть ЕГО творений – они изначально имеют между собой различия, ибо предназначены для разных целей. Но у людей, по крайней мере, их судьба зависит лишь от них самих, а не от того, что ОН для них предназначил. Я научил их любить и сострадать, верить и мечтать. Знаешь ли ты, о, возлюбленное создание Творца, что такое мечта? Что такое надежда? Ты не умеешь верить, потому что ОН так не захотел! А люди умеют, несмотря ни на что. Я научил их любить! Ничего прекраснее они не знают.
Он всего лишь повел рукой, и мы оказались на широкой парковой аллее. Солнечный свет, такой яркий для этого мира и невообразимо тусклый по сравнению со светом Поднебесья. Никогда мне уже не увидеть то место, которое я привык называть домом. Здесь на Земле я проведу свою вечность рядом с безумным ангелом. Я просто не осмелюсь явиться пред ЕГО очи в таком виде и состоянии.
По аллее гуляли люди. Одни со счастливыми улыбками, другие с мрачно озабоченными лицами, все, как и должно быть – ничего одинакового, если верить Люциферу. На скамейке сидели двое, кажется юноша и девушка, не очень умею определять пол, учитывая, что у ангелов его нет. Они держались за руки и смотрели друг на друга так... Никогда не видел, чтобы одно разумное существо ТАК смотрело на другое – словно бы в чужих глазах видело не просто весь мир, а Вселенную. Вокруг этих двоих расплывалось мягкое сияние цвета чистого истинного золота.
– Это прекрасно, – прошептал я, и Люцифер улыбнулся.
– Немногие расы способны любить – только те, которые ОН счел неподходящими и недостойными.
– Но почему? Неужели эта красота может быть в ЕГО глазах грехом?
– Не грехом. Просто неповиновением, поскольку истинная любовь ставит человека на один с НИМ уровень. Те, кто любят, выше всего, что их окружает, выше мира, в котором живут, выше и прекрасней всего, что было и есть во Вселенной!
– Я не верю! Этого не может быть!
– Ну, снова здорово! Мне что начинать все заново?! Ты ведешь себя хуже некоторых людей – глупее, это точно.
– Я... прости... я просто не знаю, что и думать...
– Понимаю, – мягко сказал Люцифер, утешительно касаясь моей руки, – мне понадобилась чертова уйма лет, чтобы все это осознать, а от тебя я требую понять и принять все за несколько минут. Знаешь, учить их ужасно тяжело! Целые цивилизации поднимались и превращались в прах со временем, и мне приходилось начинать все заново. Каждые пару тысячелетий все повторялось. Я жутко устал. И как только ОН справляется сразу со столькими мирами?!
– На то ОН и Создатель. Но, я думаю, теперь тебе будет немного легче.
– Почему это? – удивился Люцифер, устало прикрывая сияющие звездами глаза.
– Ну, вдвоем, наверное, будет проще справиться со всем...