Каждое утро, собирая глаза в пучок, я на ощупь нахожу в шкафу банку дешевого растворимого кофе, высыпаю его в чашку на треть и заливаю холодной водой, чтобы сразу выпить и не ждать пока остынет. Иначе есть риск уснуть над испускающей пар кружкой. Только потом я ползу в ванную, умываю лицо ледяной водой, чищу зубы и делаю все те вещи, которые еще не утратил способность делать без посторонней помощи.

Моя жизнь похожа на мыльную оперу из одной и той же серии в повторе. Каждый день - стандартный набор действий, которые я вынужден выполнять, чтобы не сдохнуть и не превратиться в большее ничтожество, чем сейчас. И все это с претензией на осмысленность.

С виду моя жизнь ничем не отличается от жизней пятнадцати с лишним миллионов жителей этого гребаного города. Она даже может показаться благополучней и жирней. Да, я не живу на улице, не жру на завтрак чей-то недоеденный ужин, не греюсь в переходах. У меня даже есть деньги на какой-нибудь клуб, какое-нибудь пойло и какую-нибудь бл... из тех, что ошиваются в этих клубах.

У меня есть машина, взятая мною в кредит на десять лет, так, что когда я полностью расплачусь с банком, если до этого не гребнет очередной кризис или другой писец государственного масштаба, моя к тому моменту уже собственная машина превратится в груду устаревшего железа и мне ничего не останется, как продать ее и взять новую. В кредит.

Впрочем, я живу в своей квартире, доставшейся мне от бабушки, которая ненавидела моего отца за то, что тот любил мою мать. Перед смертью она с ехидцей сообщила, что квартира достанется мне, видимо считая этот поступок достаточно благородным и бескорыстным, и в то же время неплохой местью всей родне, от которой она так и не дождалась бесплатного участия в ее жизни. Эти стены постоянно напоминают мне о моем убогом детстве с ней, до 18 лет запрещавшей мне смотреть телевизор после девяти вечера, пичкавшей меня рыбьим жиром по утрам и исправно стиравшей и наглаживавшей мои носовые платки.

У меня есть постоянная девушка с выкрашенными в цвет блонди волосами и четвертым размером груди. Несмотря на это она просто прелесть. Порой мне кажется, что она была рождена для того, чтобы стать женой, причем абсолютно неважно, чьей. Есть такой тип телок, которые не на шутку заводятся от одной мысли о замужестве. И все, что она делает она тоже посвящает своему будущему замужеству. Готовит, стирает, занимается сексом. Она уверена в том, что рано или поздно я встану перед ней на колени и попрошу ее разделить со мной остаток жизни. Я не разбиваю ее иллюзий и несмотря на то, что никогда не женюсь на ней, держу ее при себе. Потому что это чертовски удобно иметь под боком вторую половину, пусть даже она не тянет больше, чем на четверть.

Пять дней в неделю с девяти утра и до шести вечера я становлюсь частью офисного планктона и плаваю от одного графика к другому, от одного срока к другому, смахивая при этом все больше на говно. Я трусливо выставляю средний палец правой руки вслед своему шефу, всегда готовый спрятать его, если шеф вдруг захочет поручить мне еще какую-нибудь херню и обернуться. На совещаниях я, деловито хмуря брови, смотрю порно по своему лэптопу. За те пять лет, что меня держат в этой конторе, я в совершенстве овладел icq, искусством срача на форумах и в каментах, но до сих пор не понял, для чего нужен excel.

К тридцати годам я абсолютно точно затрахан жизнью и окружающими. Общение с другими представляется для меня огромной проблемой.

Мои так называемые друзья срать хотели на мой внутренний мир и мои человеческие качества. Им нужен олух типа меня, который оплатит их счет в баре, угостит их сигаретой и выслушает подробный рассказ о том, как они пялили очередную телку на заднем сиденье чужого авто. А когда меня не станет, они очень скоро найдут другого такого идиота и даже не вспомнят обо мне. И мне удобно с этими зверьками. Мне не нужно задумываться о том, как я себя веду с ними, я могу послать каждого из них нах, точно зная, что завтра все повторится вновь.

В надежде уйти от говенной действительности я пробовал пить в одиночку, но каждая такая попойка наедине с самим собой в итоге заканчивалась беседой с белым другом в сортире. В каком-то паршивом клубе я пару раз пробовал кокс. Но очень скоро мне стало жаль на него денег. И я перешел на таблетки.

Какой-то мудак сказал, что тридцать лет - это зрелость. Если это так, то у меня на лицо все худшие проявления этой самой зрелости: зеркальная болезнь, набрякшее лицо, пока еще маленькая лысина, насквозь прокуренные легкие и к чертям пропитая печень.

Я живу зря. Я порчу воздух, загаживаю атмосферу, просираю последние возможности принести хоть какую-то пользу окружающему миру. Я не заслужил жизнь. И я не одинок в этом. Вокруг полно ублюдков, подобных мне. И я избавлю мир от них. Это мой последний шанс обрести бессмертие.