Как же жить на Руси, Господи, еси…

Где-то там, на небеси, у него спроси,

Коли в рай попадёшь, ежели помрёшь.

Только рай – не сарай, он ведь не для всех;

Ты на рай не уповай – то великий грех.

Для себя Бог-отец строил тот дворец,

Да для праведных - святых, ангелов своих.

А у нас, что ни год – недород,

Деревнями мрёт народ с голодухи;

А кто в сече падёт, или с горя запьёт,

От болячки ль помрёт золотухи.

И у князя забот, что ни год, полон рот;

Как весна настаёт – так до стужи,

Он с коня не встаёт, за походом – поход,

Лишь с копьём и щитом,

Да булатным мечом крепко дружит.

Только мёртвым – покой,

Чуть вернётся домой с поля брани,

Встанет лишь на порог,

Глядь, уж новый ворог ищет дани.

И грызутся князья, словно стая собак,

Вроде как не родня – сват, ли, брат ли, свояк;

Жадность мучает их, всё нахапать спешат,

И людишек своих, как капусту, крошат.

Как же жить на Руси, Господи, еси…

Где-то там, на небеси, в голубой выси.

Князю – князево, Богу – богово;

Ну, а мне здесь как жить, убогому,

Не пойму никак, коли некогда орать,

Сеять да косить; что от Бога ждать

И о чём просить? Иль, как бабам, голосить,

Слёзно милости просить от заутрени до полуночи

Бабьи слёзы, что ключи, ими грязь лишь мочить;

С ними в церковь ходить,

Срамно лапти носить – мокнут онучи.

Нам, проси – не проси, всё одно грязь месить,

Что на рать идучи, а что с рати идучи,

Как воды ушат, нам вослед кричат княжи бирючи;

Разлетается весть во все стороны –

У нас есть, что поесть, чёрны вороны,

Значит, быть беде. По большой нужде

Прихватило живот, я бегом в огород;

А тут князь зовёт, не ко времени.

Я - на княжий двор, перепрыгнул забор,

Чуть восток засветлел, а нога у него уж во стремени;

Хорошо, что успел, На плечо щит надел,

Да за пояс кистень – накануне ево

Я у дьяка упёр, меч, шелом, да копьё –

Это всё не мое, это – князево;

Да и жизнь – не в счёт, пусть негожая,

Ведь на всё, что нас ждёт, воля божия.

Мой здесь лишь кистенёк, мой заветный дружок,

Супротивнику же он что кот в мешке;

Мне спокойней уже, когда чую в руке

Рукоять кистеня. Хоть и вышли с ранья,

Больно споро идём, на привал не встаём

По привычке;

Значит надо спешить – тут уж нече грешить,

Видно, к чёрту идём на кулички.

Тучи, низко осев, без просветов плывут

По верхушкам дерев на мгновенья встают.

Дождь идёт. День идёт. Мы идём под дождём,

Спотыкаясь, бредём по раскисшей дороге;

От дождя я шелом прикрываю щитом,

Расползаются ноги. Наш засадный отряд

Прикрывает обоз; грязь кругом непролазная,

Застревает в ней воз, люди – кони скользят;

Не идём, а ползём и одёжа вся мокрая, грязная.

Нет другого пути – этот надо пройти, как приказано.

Когда кони не могут поклажу тащить,

Мы спешим на подмогу – надо им пособить,

За собой волочём лошадей под уздцы

И толкаем плечом мы повозки в торцы;

Когда ж лошадь почует копытом дорогу,

Отпускаем мы сбрую – пусть идёт понемногу.

День едва наступил, выбиваюсь из сил;

Уж не чувствую плеч, будто день откосил –

На часок бы прилечь, на минутку вздремнуть…

В тучи прячется путь впереди за буграми,

Здесь же перед глазами только грязь под ногами,

Из неё выдираем телеги, что увязли по самые оси колёс,

И на топких местах тащим их на руках,

Рубим длинные слеги из тонких берёз

По обочинам.

Упадёшь – вновь вставай, хоть ложись – помирай;

Нет уж мочи нам.

Толи дождь это льёт? Иль со лба липкий пот заливает глаза?

Иль берёзовый сок, по весне б такой пить,

Иль мужская слеза, что срамно уронить?

Кто б сказать только мог, да простит меня бог,

Сколько юных берёзок я на гать отволок?

Умотался в ходьбе; и не ел, и не пил,

По немалой нужде до сих пор не сходил…

Был тот день, или нет? Промелькнул будто миг.

Не видал я рассвет, прозевал и закат,

А когда наш отряд княже войско настиг,

Волоклись мы едва ещё час или два;

Дали отдых ногам ближе к ночи,

Подойдя к берегам речки Мочи.

Князь людей разослал щупать броды;

Ну, а нам наказал, чтобы лагерь стоял

Здесь в урочище, все подводы в круг

Тесно выставить; а у нас ещё

Столько дел своих – переделать бы их.

Лошадей из подпруг надо высвободить,

У реки напоить, всех почистить, помыть,

Каждой торбу с овсом, да на выпас потом;

А когда наконец их стреножили,

Мы и сами вконец обезножили.

Я присел у костра подсушиться чуть-чуть,

У тепла отдохнуть, и, не евши с утра,

Князь и сам-то не ел; из запасов велел

Выдать воинам ужин – дали мяса кусок,

Каравай на двоих, да по чарке вина.

Лагерь вскоре затих. Темнота. Тишина.

А ещё был приказ – у костров костровых

И охрану снаружи повыставить;

Не смыкали, чтоб глаз им не велено пить.

На костре огонёк плотно пеплом прикрыт,

Ночь сама вроде спит, в небе нет ни звезды.

Под телегой прилёг в ожиданье беды

При оружии; вдруг, внезапно тревогой разбуженный,

Слышу я шепоток; выскользаю, как тень,

В рукаве у меня уже верный кистень;

Вижу двух сторожей, они мёртвы лежат,

А в ногах у них двое не наших стоят;

Я взмахнул кистенём – один сразу затих,

А второй – с мечом, отражаю щитом

Я удар его; а тут третий бегом, поддержать своих –

Я его копьецом, он издал громкий крик

И навеки лицом к жидкой грязи приник,

И уже не спешит. Но уж лагерь не спит,

Всюду сеча кипит - в бой вступают дружинники,

Нелегко нам пришлось, когда войско сошлось

С супротивником. Только мне не до них,

Мне хватает вполне и своих четверых;

Не приснится во сне – разом все нападают

И с разных сторон, так орлов добивают

Стаи чёрных ворон. Вспомнил бати совет,

Что назад ходу нет, коли в круг угодил,

Что спасёшь свой живот, как последний падёт.

Жизнь, спасая свою, быстро меч закружил,

Я над самым шеломом;

Оотбиваюсь отцовским приёмом -

Нет подходов ко мне ни с боков, ни к спине,

Им сойтись не даю со мной в ближнем бою;

Вот один подскочил, меч повыше мой взмыл,

Словно молнии след я его опустил –

Сверху – вниз – наискось, только хрустнула кость;

Одного уже нет, не подвёл меня меч,

Снёс он голову с плеч, без задержки летая по кругу.

Знать, не зря я под вечер его наострил,

Чтобы резал кольчугу и кости рубил.

Но, их трое теперь, всё настырнее враг,

Как затравленный зверь, я к себе ни на шаг,

Ни на миг не пускаю, терпеливо момент поджидаю;

Оступился мой враг, сделав в сторону шаг,

Уловил я свой миг – меч второго настиг,

И внезапным ударом я по пояс от выи

Его раздвоил, опустив меч недаром;

Да поднять не успел – третий сам налетел;

Это счастье моё - раз бывают везенья такие,

В грудь вошло остриё. А потом, как назло,

Просто не повезло в том неравном бою,

Зазевался чуток и четвёртый отсёк

Прямо с верным щитом мне мою ошую.

Смутно помню, потом только крови струю,

Как ударил мечом, но лишь с ног его сбил,

Но совсем не добил – не хватило мне сил,

Как бердыш он вонзил мне в паденьи в бедро,

Как десницей прикрыл от стрелы я нутро.

А очнувшись, узнал, как меж мёртвых лежал,

Как открыл я глаза и «здорово!» - сказал,

Напугав этим всех; мне и жалиться грех,

Нече бога гневить, просто надобно жить.

Возвращаемся вот мы с победою;

Только что нас ждёт – я не ведаю.

Князь врага победил в грозной сече на Моче,

Добрый мир заключил; и дорога до дому короче

Заспешил он домой, встать на вече

О земле родной молвить речи,

Что минула беда, сказать люду,

И про мир навсегда и повсюду.

Будет пир на весь мир,

Всех, кто жив – поздравлять, кто погиб – поминать,

Славить божью благодать,

Да за здравие всех здоровых

Мёды, вина пить из ендовых.

С рати с раной бреду за подводами,

Вижу князя в бреду с воеводами;

Они – вершники, а мы – пешие,

Все мы – грешники, словно лешие.

На телегах лишь те, кого надо отпеть,

Или полуживой – довезти бы домой,

Да снести в избу. Грех пенять на судьбу;

В грязь упасть боюсь, за подводу держусь

То я правой рукой, что пробита стрелой,

То, обмотанной тряпкой, культяпкой;

С раной ногу в ходу, как могу, берегу

И ступить на неё опасаюсь, за телегой бреду

И на каждом шагу на свою беду оступаюсь.

Из деревни моёй лишь моей повезло;

Остальных в сече той мужиков посекло –

Кого сшибло стрелой, кого острым мечом;

Мы их всех отпоём, на погост их снесём.

Так уж бог мне ссудил, знать не сильно грешил,

Что один из села, пусть без рук – но живой,

Голова-то цела, я по грязной дороге

Шкандыбаю с трудом колченогий.

Возвращаюсь, домой нынче с рати.

На селе я работник теперь никакой –

Ни серпом, ни косой; землю мне не орати,

Не работать в лесу топором и пилой,

Ни охотник в лесу я, ни бортник.

Как мне жить на Руси, Господи еси,

Грех мне Господа гневить и о чём просить?

Бог пошлёт благодать, с благодати ль помирать,

Толи с голоду, толи с холоду?

В монастырь ли идти, что там можно найти;

У ворот просить подаяние…

А как иначе добыть пропитание?

А в послушники пойти и думать нечего,

Нет туда пути изувеченным;

И нет в том их вины, им работники нужны

Неболящие, они быть должны

Работящие; что им в нищих прок,

Им с паршивой овцы хоть бы шерсти клок;

И слезу не лей, как погорят взашей

Добры молодцы, охраняя храм,

А все стражи там краснорожие.

Остаётся мне – иль топиться в вине,

Или взять кистенёк, сделать шаг за порог,

Пойти в калики перехожие.