Мое слово обращено к язычникам
Константин Кинчев — лидер рок-группы “Алиса”, прихожанин одного из московских храмов. Что привлекает молодежь в его творчестве? Только ли жесткие ритмы? Или все же поиск внутренней правды, смысла жизни? Случайно ли ряды фанатов-алисоманов поредели после того, как Константин начал всерьез затрагивать тему духовного выбора? Но те, кто остались, — что они расслышали в его новых стихах? И как он сам пришел к вере?

— В 2003 году “Алиса” отмечает свое двадцатилетие. Расскажите о начале того пути, который привел группу к этому юбилею. Как Вы, москвич, оказались в ту пору в Ленинграде?
— В Москве заниматься роком было нельзя, — ее вычищали от “тлетворного влияния Запада”, — а в Питере была хоть какая-то отдушина, был клуб. Соответственно я туда переехал и потихонечку влился... Меня пригласили в “Алису” и до сих пор мы вместе. Надеюсь, осенью к нашему юбилею выйдет альбом, в который войдут песни, посвященные православной вере, такие как “Моя светлая Русь” и другие.
— Чем для Вас стал Санкт-Петербург?
— В моей жизни особую роль сыграли три города — Москва, Питер и Иерусалим. Можно сказать, что это три мои родины: физическая — Москва, душевная — Санкт-Петербург и духовная — Иерусалим. Но именно Питер сделал меня таким, какой я есть.
— Для армии алисоманов Кинчев — это человек, который говорит о себе: “Я — православный”. Но так было не всегда. С чего все началось?
— Первый импульс появился в моем сердце благодаря бабушке. Когда мне было 16-17 лет, она дала мне Евангелие, так как я рос в совершенно атеистической семье. Эта книга оставила очень серьезный след.
— Она не показалась непонятной?
— Отчасти. Конечно, что-то пролетело мимо сознания, но было три момента, ставших откровениями: притчи о блудном сыне и сеятеле и повествование о разбойнике, распятом по правую сторону от Христа.
— Как складывалась жизнь после?
— Протекала в поисках Бога и душевных странствиях. Жизнь вокруг себя переоценивал; слишком много внимания себе уделял и значения себе придавал. Пытался изменить мир. Искал, метался, штудировал разного рода сомнительную литературу, вроде Блаватской. В итоге увяз в наркомании.
— Да, это беда... Достаточно пройти по любому кладбищу, половина новых могил - это молодежь, и по большей части - наркоманы. Что Вас подтолкнуло к этому?
— Сердцем ощущал несправедливость мира. Но пытаясь противостать в одиночку, всегда сваливаешься в мрачную депрессию. Одному воевать ни у кого не получается.
— Как выкарабкивались?
— Cлучилось чудо. В 1992 году, когда мне уже было 32 года, позвонил Стас Намин и сказал, что в Иерусалиме проводится дни дружбы городов — его побратимов, то ли Петербурга, то ли Москвы, уже не помню, и есть культурная программа. Поехал…
— А до этого, насколько я знаю, Вы были в Псково-Печерском монастыре?
— Это было раньше, в 1986-87 годах. В Печерах очень понравилось…
— Тогда там принимал архимандрит Иоанн (Крестьянкин) и другие старцы.
— Нет, я никуда не заходил. Мы приехали туда всей группой, перед этим выступив в Пскове. Были в непотребном виде. Так что мне показалось, что вот я такой приехал с открытым сердцем, а меня не так встретили, кадилом окадили.
— ?
— Вышли монахи с кадилами и освятили территорию вокруг нас. Сейчас-то все понятно, а тогда обидно было.
— А в знаменитые пещеры “Богом зданные”, где лежат около десяти тысяч монахов и воинов и нет запаха тления, тоже не попали?
— В таком виде нас не пустили никуда. Но я соприкоснулся с благодатью, хоть и не понял, что это такое. Я стоял на мостике, что перед покоями наместника, и у меня появилось ощущение светлой радости. Прямо до слез. Но мы походили, постояли, и опять на тусовку…
И вот я попал в Иерусалим. Там впервые побывал в храме на литургии. Не просто зашел, а отстоял всю службу. Я, как слепой котенок, “пикал” — смотрел, как все делают, и повторял за ними.
— Вы много выступали в Иерусалиме?
— У нас там был один концерт и неделя свободного времени. За неделю мы облазили весь Святой город вдоль и поперек. Интересно, что с концертом мы выступали на том месте, где раньше была геена…
И тут же в Иерусалиме я осознал, что мне надо крестится. Просто в монастыре я встретился с одной монахиней. Она сказала мне: “Ты вернешься домой и крестишься”. Потом эта монахиня пришла в город со мной побеседовать, и ночью я провожал ее в монастырь, который находится над Гефсиманским садом. Было далеко за полночь, я шел один и перескочил через ограду, и в саду присел. Посмотрел на небо, представил, что здесь происходило… И одна мысль: вот сейчас бы мне умереть здесь и все, больше ничего не надо; это было бы счастьем.
С этим ощущением я вернулся в Москву.
Кроме того, из Иерусалима я вернулся с чувством своей национальности, я вернулся русским, а не космополитом. На одной экскурсии чуть в драку не полез с экскурсоводом. Он говорил, что Петр достал меч и отрубил ухо одному из стражников, что якобы доказывает, будто Иисус Христос вел войска на Иерусалим для свержения законной власти. После этого я и полез…
Вернулся я домой с чувством родного народа, родной земли и пришел в храм, где подвизался мой школьный товарищ — сейчас он уже иерей Владимир, а тогда был алтарником…
— Духовная жизнь началась для Вас сразу же после крещения?
— Да. И как первая и необходимая брань мне была послана эта наркомания. Ведь я попросту был наркозависимым.
— И удалось избавиться? Как?
— Да только просить у Бога помощи. Можно почистится, прокачать кровь, но это все ненадолго. А вот не подлечить, а исцелить может только Бог. Господь оградил меня от этого беса. Тут нужно только искренне желать этого и молиться
— Вы стали православным — как это отразилось в Вашем творчестве? Как смотрит на это Ваш духовник?
— Любой священник с болью в сердце смотрит на ту профессию, которую я для себя избрал, как, впрочем, и на любую другую публичную профессию, связанную со страстями. Трудно удержать человека, чтобы он не свалился, не рухнул, поэтому я понимаю священников, предостерегающих от подобного рода занятий. Как смотрит мой духовник, отец Владислав Свешников? Так и смотрит. Он меня жалеет и молится, а что тут еще можно сделать? Судя потому, что самые оголтелые наши поклонники перекочевали в ряды поклонников группы “Король и шут”, мы меняемся в лучшую сторону.
— А та группа - совсем уже запредельщики?
— Они хорошие ребята, и я их люблю, но… также, как меня любит отец Владислав. Я надеюсь, со временем они тоже посмотрят ввысь, увидят Небо.
— Алиса популярна. Вам много пишут?
— Это будет нескромно. Зайдите на сайт www. Alisa.net; там Вы сможете найти ответ.
— Неприятие рока вызвано, в частности, темной мистикой ряда групп. Но рок — это прежде всего протест, и поэтому рок — разный в зависимости от того, против чего бунтует. На Западе 1960-х годов это была реакция на продолжающееся обмирщение христианской цивилизации. Сытое, обеспеченное существование “среднего класса” преподносилось как идеал для “подрастающего поколения”, причем, идеал, подкрепленный заповедями, исполнение которых гарантировало жизненный успех. Отказ от этой идиллии комфорта и процветания во многом обусловил обращение лидеров ряда рок-групп к вне- и антихристианской религиозности. Совершенно иначе зарождался рок в СССР. Это был протест против идеологии. Поэтому в годы партийно-комсомольского лицемерия “деревянные храмы Руси”, о которых пела группа “Черный кофе”, соединяли всех, кто задыхался в этой пустоте. Поиск и обретение — вот темы и русского рока, и русской религиозной мысли той поры. Но сейчас Запад со всеми его ценностями — в России. На чьей стороне русский рок?
— Тогда, действительно, было проще. Был единый и очевидный враг, который душил общество, и мы все были на баррикадах. А сейчас каждый сам выбирает для себя. Скажем, Макаревич выбрал нынешний строй и считает его единственно верным. Я же считаю, что он страшнее того, который был, потому что мы попали из одного плена в другой. В войне идеологий Америка победила на всех фронтах и продолжает навязывать нам свой образ жизни, свою систему отношений между людьми.
— Протестуя, а может быть, и поддерживая эту экспансию, некоторые рок-музыканты стали приверженцами сатанизма. Но все же, наверное, не следовало бы распространять свое отношение к группам вроде “Black Sabbat” на всю западную рок-культуру. Рок как явление — это скорее диагноз, лакмусова бумажка, выявляющая кризис, охвативший мир.
— Думаю, Мерлин Мейсон гораздо ближе к пониманию христианства, чем миллион американских проповедников. Этому тиражированию веры (!) он противостоит в чудовищном образе эпотажности. Такие как он, как Джим Мориссон, Курт Кобейн одиноки и поэтому всегда несчастны. Они чужды этой системе и не могут вырваться из нее.
— А как Вы относитесь к протестантским переложениям Благой вести на популярные ритмы?
— Протестанты идут по этому пути, полагая, что это серьезно, что так они занимаются миссионерством. Но когда я вижу по телевизору, как в храмах начинают приплясывать, притопывать и петь псалмы под мелодии современных исполнителей, на мой взгляд, это дико и кощунственно. С другой стороны, если это вне стен храма и приносит плоды, почему бы и нет... Шутовство, оно для сцены, а не для храма. Я не очень-то верю, чтоб это слушали, но если это случается… Дай Бог.
— Вне стен храма звучат и Ваши песни. Кому они адресованы?
— Прежде всего, не тем, кто уже — в храме и приобщается Таинств. Мое слово обращено к язычникам. Надеюсь, благодаря песне кто-то задумается, кто-то обратит свой взор к Небу. На этом моя миссия заканчивается.

Диакон Михаил Першин. Журнал Сретение №4 (2003 г.). В беседе также участвовал архимандрит Геннадий (Гоголев).