Генерала Шапошникова, отказавшегося в 1962-м давить новочеркасских рабочих танками, отправили в Ташкент собирать хлопок
01.06.2015, 18:00
Текст: Марина Бровкина (Ростов-на-Дону)

В эти дни в Новочеркасске вспоминают трагические события, произошедшие в городе во время хрущевской оттепели в 1962 году. По официальным данным, тогда погибли 22 человека и 87 были ранены. Семь \"зачинщиков\" бунта приговорены к высшей мере наказания и расстреляны, а 105 - получили различные сроки заключения. Восстание рабочих до сих пор оставляет ощущение недосказанности. Дочь генерала Шапошникова, не позволившего раздавить демонстрантов танками, рассказала о том, почему он ослушался приказа.
Расстрел пролетариата в СССР - мыслимо ли это? Никто тогда не мог и подумать, что в эпоху власти народа этот самый народ будут безжалостно уничтожать, а уцелевших сажать за то, что они осмелились спросить: \"Где мясо и масло?\"

На улицы города с портретами Ленина вышли рабочие одного из крупнейших предприятий региона - знаменитого НЭВЗа. Создатели главной тяги страны к тому времени сами едва волочили ноги, идя к рабочим местам. Расстрел произошел в полдень. Почему кабинеты администрации оказались пусты, когда люди пришли туда со своими требованиями? Кто скомандовал открыть прицельный огонь снайперам, засевшим на крышах? Сколько горожан погибло? Нет ясности в этих вопросах и сегодня.

Но имя человека, не позволившего раздавить рабочих танками, что привело бы к более значительным жертвам, известно. Это фронтовой генерал Матвей Шапошников. На приказ Плиева он ответил: "Товарищ командующий, я не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками". Каким человеком был офицер, не выполнивший преступный приказ?

О своем отце рассказывает Нина Шапошникова, которая преподает сейчас на филологическом факультете Южного федерального университета. Нина Матвеевна как раз та женщина, по которым скучает Жванецкий: "стройная, ухоженная, с седой девичьей прической… И юмор, царапающая насмешка, непредсказуемость и ум". Об отце она говорит нетривиально, сдержанно и настаивает на том, чтобы были расставлены именно ее акценты.

Нина Шапошникова: Когда в Новочеркасске восстали рабочие, мне было лет семнадцать, я училась в школе. Отец - первый заместитель командующего войсками Северо-Кавказского военного округа. О том, что произошло тогда, родители со мной и братом не говорили. Тут они проявляли редкое единодушие. Хотя их отношения не назовешь простыми.

Они прошли всю войну, и у обоих характер был - дай боже! Екатерина Сергеевна работала фельдшером, операционной сестрой. Ей приходилось вытаскивать людей из горящих танков. Сам Рокоссовский не единожды говорил: "Надо отметить эту женщину". Но отец не считал возможным - он ведь был ее начальником. У нее на все имелось свое мнение. И все же именно мама была его первым врачом - душевным и настоящим.

Как удалось вашему отцу достичь высоких постов в армии? Его поддерживал кто-нибудь?

Нина Шапошникова: Поддерживать его было некому. Отец из крестьянской, очень религиозной семьи. Все мужчины пели в церковном хоре. У папы, кстати, был шикарный баритон, и многие советовали ему заниматься пением профессионально. Закончил он семь классов, работал в шахте, потом поступил в Одесскую пехотную школу и так пошел по этой линии. Был выпускником двух военных академий.

Добился всего исключительно за счет собственных блестящих способностей. Охотно читал, знал мифологию. Образцом для отца были декабристы. Когда я уже в институте писала рефераты - по истории, филологии, литературе - всегда с ним советовалась. Для него быть советским офицером многое значило. Вплоть до мелочей. К примеру, следил за фигурой. Считал, что офицер, у которого висит живот, это не военный. Занимался зарядкой до последних дней, пока был в состоянии. Не понимал, что значит болеть.

Как ваша семья оказалась в Ростове?

Нина Шапошникова: С 55-го по 60-е годы отец был командующим второй армии группы советских войск в Германии. Мы жили в военном городке. Это небольшое закрытое пространство, где царили идеальный порядок и дисциплина. Потом отца перевели в Ростов. Я долго не могла адаптироваться. Все было непривычно, начиная от климата - чудовищная жара - и заканчивая особым менталитетом южан. Отец с матерью тоже переживали.

О Новочеркасске мы с братом долго ничего не знали. Уже в институте кто-то из сокурсниц вскользь упомянул о той демонстрации, и я спросила: "А что было-то?" Скрыть от нас случившееся оказалось несложно. Папа ведь был в постоянных командировках. Во время Карибского кризиса мы не видели его целый месяц, поэтому ничего особенного мы не почувствовали и тогда, когда поднялись рабочие НЭВЗа. Просто очередная командировка. Общая картина складывалась для меня как мозаика: обрывки разговоров, какие-то впечатления.

А однажды мама сказала: "Отцом заинтересовались органы". И вот тут началось. Приходили домой, что-то искали, даже в стенах. Мама предполагала, что в квартире побывали и без нас. Меня тоже приглашали на беседы и несли какую-то ересь. Отцу инкриминировали, то он печатал листовки против советской власти. Но делать это было просто не за что. Он абсолютно не был стяжателем, содержал большую семью, поддерживал родственников. И, это очень важно, отец не являлся противником советской власти.

Многие спрашивали меня, не диссидентствовал ли он. Ни в коем случае! Папа был убежденным патриотом, который хотел что-то исправить. Посмотрите устав КПСС, там ведь сказано, что ты можешь иметь свое мнение, критиковать. А оказалось - ничего ты не можешь: закрой рот! Газеты тогда не давали реальной информации. Когда мы вернулись из Германии, отец увидел все своими глазами и многое вызвало вопросы. Он был возмущен положением военных, тем, что у крестьян не было паспортов. Но папа верил в то, что все еще можно изменить. Уже в перестроечные времена, когда информация стала доступнее, я говорила: "Смотри, что открылось!" Но он возражал: "Очерняют".

Ваша жизнь изменилась после Новочеркасска?

Нина Шапошникова: Конечно. То, что происходило, было отвратительно. В Германию отца отправил Жуков. Сказал: "Нечего боевому генералу сидеть в штабе". А в 1964 году Хрущев отправил его во главе личного состава на сбор урожая в Ташкент. При таком колоссальном партийном аппарате больше некого было? Это глумление, иначе не скажешь. Меня не пускали на стажировку за рубеж, противодействовали поступлению в аспирантуру. А отца отправили в отставку, партбилет ему пришлось сдать. Он освобождал Ростов, сражался за эту землю, но после Новочеркасска партийная свора, которая и не нюхала пороха, жила из спецраспределителей, пыталась унизить его. В обкоме не нашлось ни одного человека, который выразил бы несогласие, когда ему предложили положить партбилет на стол.

Не сожалел ли Матвей Кузьмич о том, что не выполнил приказ Плиева?

Нина Шапошникова: Сожалел?! Он говорил: "Моя бы воля, я бы всех, кто стрелял, призвал к ответу". И мама никогда его не упрекала, наоборот, поддерживала. Он был ленинцем, считал, что основной вклад в развитие страны внесли рабочие и крестьяне. И раз уж люди вышли с требованиями, то надо их выслушать и разобраться, а не стрелять в них.

Сейчас многие идеализируют те времена, но как много тогда было равнодушия, бескультурия и подлости. Травля отца прекратилась только после того, как он написал Андропову. Они были знакомы. В 60-х в СССР приезжал Фидель Кастро, и папа встречался с ним в Волгограде, рассказывал, как обычно, без бумажки о Сталинградской битве. В делегации был и Андропов. После обращения к нему отца реабилитировали. Но письма его просматривались еще очень долго.

Ваш отец хотел достучаться до общественности, прояснить свою точку зрения о роли партии в развитии страны. В адрес Союза писателей шли письма, подписанные "неистовый Виссарион", черновики которых нашли у генерала при обыске. Кто стоял за этим псевдонимом?

Нина Шапошникова: Он никогда не говорил об этом.

В беседу включается супруг Нины Матвеевны Александр Норанович, тоже преподаватель ЮФУ.

Александр Норанович: Матвей Кузьмич и Екатерина Сергеевна действительно о политике с нами речь не заводили. Хотя, помню, однажды он осудил ввод наших войск в Афганистан. Сказал: "А ты бы взял автомат и пошел бы туда? И зачем тебе это надо?" А Виссарион… Так звали Белинского. Матвей Кузьмич пристально изучал революционное движение 19 века, отсюда и псевдоним. В конце жизни у него случился инфаркт, он уходил на наших глазах. Перед смертью произнес: "Я никогда не скажу, кто это писал". Был ли у него соавтор, сам ли он писал - мы уже не узнаем, эту тайну генерал унес с собой.

Нина Матвеевна, а как в армии отнеслись к поступку вашего отца?

Нина Шапошникова: Уважение к нему было огромным. Я и на себе это почувствовала. Меня очень поддерживали в среде военных, помогали, когда я начала преподавать. Его считали настоящим героем, он и был им. Не только из-за подвигов на войне. Героем можно стать и отказавшись воевать.

Из дневника генерала Шапошникова

"Лично я далек от того, чтобы таить обиды или злобу на носителей неограниченного произвола. Я только сожалею о том, что не сумел по-настоящему бороться с этим злом. В схватке с произволом и самодурством у меня не хватило умения вести смертельный бой. В борьбе с распространенным и укоренившимся в армейских условиях злом, каковым является произвол самодуров, подлость и лицемерие, у меня не оказалось достаточно эффективного оружия, кроме иллюзорной веры в то, что правда, вот так, сама по себе, победит и справедливость восторжествует".

Справка "РГ"

Герой Советского Союза Матвей Шапошников прошел всю войну, сражался в боях за Сталинград, в Курской битве, форсировал Днепр. Участник Будапештской наступательной, Балатонской оборонительной и Венской наступательной операций. Боевой путь закончил в австрийских Альпах.