В колонках играет - Мельница - Невеста Полоза
Настроение сейчас - Философско-мистическое.Дурное)

Иногда бывает трудно оторваться от какого-нибудь дела, в общем бесполезного, но приятного. Например, от бездумного наблюдения за "заоконьем", когда идет дождь и сверкают молнии, на глянцевом черном асфальте пузырятся лужи, а деревья раскачиваются как запущенный маятник. В комнате тепло - а, впрочем, необязательно и скорее всего даже нет, - на подоконнике стоит чашка с давно остывшим, но оттого не менее вкусным чаем из цветков китайской розы гибискуса, на плечах лежит пушистая теплая шаль, но ноги все равно мерзнут, а где-то на краю сознания-слышимости звучит телевизор. Он, конечно, не звучит, и за двумя дверьми ты не можешь слышать ни звука, но ты знаешь, что он работает. и на грани восприятия колеблется невнятное жужжание ультразвука от старого экрана. И это мешает. Впрочем, замерзшие ноги и гул телевизора - единственный раздражающий фактор, а дождь за окном все сильнее притягивает взгляд и неуловимо меняется, льется ритмичнее, так что шум падающих капель завораживает расслабленное сознание, обволакивает и уводит за собой. Легкие запахи, звуки и тактильные ощущения, нет, не исчезают, они становятся незначительными и мелкими, и такими глупыми... Душа тихо растворяется в ритмичном шуме дождя и мельтешении серебристых капель, сознание уплывает куда-то, жизнь за стеной дождя расплывается и пропадает... В таком состоянии можно просидеть вечность, и где-то в глубине растворенного дождем сознания копошится последняя оставшаяся мысль, что так и выглядит-ощущается буддистское растворение в абсолюте, нирвана, достижение Сансары...
Но на этой несовершенной Земле нет ничего вечного, и Сансара здесь представлена только своим колесом, кое, как известно, есть цепь страданий и перерождений. И совершенствование себя через медитацию на Абсолюте прерывается банальным телефонным звонком. Это раздражает. Это - Дисгармония.
Иногда бывает, что душа трепещет от предвкушения какого-то чуда, когда светит яркое солнце, над ухом шелестит листва, а в ветвях разливается трелями соловей. Узкая извилистая тропка ведет вперед и вперед, и ноги сами несут по ней навстречу неизвестному. Запах летней листвы и горячей сосновой смолы кружит голову, на коже пляшут солнечные зайчики и откуда-то тонкой струйкой воздуха веет прохладой и сыростью, шорохи летнего леса накидывают на душу легкий флер романтичной мистики, и кажется, что за следующим поворотом откроются врата в прекраснейшую страну Светлого Двора. И за следующим поворотом открывается - нет, не врата - небольшое, но чистое озеро, заросшее кувшинками и водяными лилиями. В воде отражается небо, и кажется, что кувшинки плывут по облакам. Озеро окаймляют ивы и березы, а где-нибудь нет-нет да и проглянет сосенка. И это маленькое озеро - чудо, которого так жаждала душа, манит к себе, обещаю прохладу в столь жаркий день и уединение... И тут где-то неподалеку раздается шорох и хруст, кусты раздвигаются и вылазит парочка подвыпивших и разомлевших на солнце "романтиков". это бесит и раздражает. Это тоже - Дисгармония.
Иногда бывает, что душу захватывает Искусство. И ты видишь его в каждой черточке, ты видишь внутренний свет каждого предмета, ты видишь идеальные очертания каждой складочки, которые можно перенести на холст, ты слышишь странные тревожащие слова, а иногда и строки, и когда они, наконец, складываются, в твоем сердце начинает биться поэзия, ты ощущаешь все запахи места, их соединение и контраст, и соответствие месту, и мысленно добавляешь ароматы на свой вкус... так, чтобы не испортить гармонию, но привнести что-то новое... и это тоже Искусство. Ты спишь и не спишь одновременно, и на грани яви и сна ты плетешь свои сновидения, и это тоже - Искусство. Объединение картин и движения, танца и поэзии, мыслей, и снов, и музыки, и ароматов - создание единого гармоничного целого - это тоже Искусство, неназванное и великое, и то, что получится - есть истинная Гармония.
И в момент наивысшего вдохновения в твой маленький творимый кусочек Гармонии приходят люди, включают резкую, диссонансную музыку, распечатывают пиво и спрашивают, как дела. Это раздражает до безумия. Это - тоже Дисгармония.

Дисгармония - это несоответствие творимого идеала и врывающейся в него реальности. Сама по себе реальность часто гармонична: пьяный бомж подходит замызганному подвалу так же, как тонкий аромат сирени сонате Бетховена "К Элизе", и пусть он не является Красотой, но он Гармоничен.И как Гармония успокаивает душу, позволяет ей отдыхать, так Дисгармония раздражает подобно песчинке, попавшей в раковину жемчужницы: разница только в том, что Дисгармония, хаос никогда не смогут стать жемчугом.

В колонках играет - Дэн Назгул - Южный ветер
Настроение сейчас - мечтательное

Город просыпался от веселых солнечных зайчиков и запаха весны, и было понятно - зима закончилась. Пели птицы, шелестели голые еще ветки и с юга дул ветер. Первым же порывом он снова унес мое сердце, я раскинула руки навстречу и засмеялась, пропуская свободу через свою душу. Зима ушла, и ветер забрал вслед за ней домашнее тепло, мягкий плед и вечера на диване с книжкой; он позвал меня за собой, обещая свободу. А я тянула руки ему вслед и понимала: да! он снова забрал мое сердце. И я снова хочу, чтобы лес, чтобы ночь и полная луна, чтобы костер на поляне и звездное небо над головой, чтобы я танцевала, а кто-то играл для меня на флейте незатейливую мелодию, чтобы вдали кто-то напевал о ветре. Чтобы река и мелкий белый песок, и снова полная луна, чтобы угольно-черные тени в ямках на песке, а на бугорках - лунное сияние, чтобы снова неумелое фехтование, а потом холодная вода на горячее тело. Чтобы рассвет и костер, и радость как в детстве, и смех... Чтобы горы и кроссовки, чтобы трудная полуосыпавшаяся тропа, и палатка на вершине, гитара и вино вечером и роса утром. Чтобы яркое полуденное солнце, южный ветер и венок из одуванчиков. Чтобы море и тихая музыка, петь и танцевать у костра, и чтобы всегда ветер...
А потом, в конце осени, ветер снова придет, только на этот раз с севера, и снова сквозь мою душу, возвращая мне сердце... До следующей весны.

В колонках играет - Канцлер Ги- Марш серых крыс
Маленькая, но светлая комната. На стенах висели яркие рисунки, стояли парты для детей лет 6-7. Начинался шахматный турнир. Один из участников сидел и думал о чем-то своем, второй запаздывал. Тренер заполнял документы. В углу сидел Репортер.
Наконец явился второй участник в сопровождении Мамы. Он, не чинясь, сразу подсел к доске с фигурами. Тренер объявил начало и вышел. Несколько минут слышался лишь стук фигур о доски, а затем Мама тихонько спросила:
- А вы Репортер?
- Да, - ответил Репортер.
- Очень приятно. А я Мама.
- Очень приятно, - сказал Репортер.
Снова повисло молчание. Через несколько минут Мама предложила:
- А давайте я вас развлеку? - И достала из сумки фотографии кошек.
- Ой, какие кошки! - воскликнул Репортер. - А у меня тоже есть кот! Хотите покажу?

Оканчивался уже второй час и третий раунд турнира. А из угла слышалось все еще восторженное кошачье щебетание.

А на улице снег. Такая туманная дымка, сквозь которую все видно, если бы можно было широко открыть глаза, но снежинки слепят и слепят... Такая волшебная зимняя сказка. Даже противный оранжевый свет фонарей кажется льющимся в воздухе пламенем , разбитым на миллиарды кусочков единой мозаики. Ощущение, что дружный рой огромных снежных мух вьется вокруг тебя воздушной шубой. Потрясающая погода!

Сэр Руфус Хинли, среднестатистический маг, возвращался домой с работы довольно поздно. Его любимая жена уже должна была спать, поэтому отсутствие света в окнах нисколько не удивило. Зайдя в дом, сэр Руфус сбросил тяжелый зимний плащ и собрался тихонько прокрасться мимо спальни в гардеробную, как ощутил, что жена не спит. Не по каким-то магическим маячкам или таинственному чутью, а просто - по дыханию. И чему-то такому неуловимому, какой-то атмосфере, которая говорила - в доме не спят.
- Каролин?
Маг заглянул в комнату и обнаружил жену, сидящей на кровати, одетой и причесанной, будто она только что пришла домой и на минутку присела на кровать. Да так там и застыла. Женщина сидела в явно неудобной позе - колени подтянуты к груди, спина опирается только на воздух, а мягкая перина норовит опрокинуть тело на себя целиком. Взгляд Каролин был устремлен в стену и оставался неподвижен, пока сэр Руфус не позвал ее. После этого голова существа, что сидело на кровати, медленно, механически повернулась и уставилась этим застывшим, немигающим взглядом на мага.
- Они что-то украли у меня, - голос звучал глухо, как из-под подушки, и мало напоминал живые переливы голоса Каролин. - Что-то важное. Без этого я не смогу жить. Но я не знаю что. Ты найдешь это?
Маг судорожно сглотнул.
- Но как они украли? И кто?
- Я не знаю, - все тот же безжизненный голос. - Они прислали огонь. Ты же знаешь,я любила огонь. Но этот огонь меня предал. Он унес что-то, без чего я умру. Скоро умру.
- Я найду! Кто бы и что ни украл у тебя, я найду! - твердо пообещал сэр Руфус.
- Тогда я должна заснуть. Это тело не сможет долго жить, но пока оно спит, оно дольше остается живым.
Женщина выпрямила ноги, откинулась на кровать и закрыла глаза. Маг заставил себя не паниковать, а начать заниматься хоть каким-нибудь делом. Что такого мог украсть огонь у его жен, без чего она не могла жить?
Сэр Руфус посмотрел на ее ауру и медленно осел на пол. Нет, аура ни разу не напоминала покойника, но и ни с чем живым ее спутать было нельзя. Краски не исчезли из нее, как это случается после смерти, не сместились и не стали ярче, как это бывает во сне, они как будто бы потускнели. Но не так, как в старости. Цвета не стали пастельными, потихоньку превращающимися в белый цвет смерти. Они стали грязной застиранной тряпкой, которой вытирали пыль и забыли выстирать после этого. Дивные ультрамариновые переливы художницы теперь напоминали воду давно и надежно заросшего пруда, алая энергия радости стерлась до грязновато-розового, насыщенный фиолетовый цвет ведовства стал почти черным. Почти - но не черным, а давно застиранным, пыльным мешком.
Сэр Руфус поспешно отвел глаза. А потом взгляд резко метнулся обратно, застывая на незамеченной ранее черточке - от ауры его жены шел тонкий жгутик куда-то в стену и далее. Маг вскочил, схватился руками за этот жгутик и побежал за ним. Сквозь стены, улицы, попадавшиеся столбы. Сейчас он, как и тонкая энергетическая линия, не принадлежал этому миру, был слишком тонким, чтобы замечать преграды. И, - увы! - слишком увлечен этой погоней, чтобы заметить, как мир вокруг него тускнел, становился серым невзрачным снимком, а затем и вовсе растворился в серой зыби. Сэр Руфус бежал и бежал, гонимый только одной мыслью - иначе она умрет!

Белые стерильные стены и потолок, линолеумный пол, и всякие медицинские приборы попали в поле зрения сэра Руфуса, когда он очнулся. Он все также сжимал в руках жгутик - капельницу, - но бежать уже не пытался.
- Вот и все, доктор, сейчас он успокоится и снова заснет.
Но сэр Руфус не зря был магом, хоть и не в этом мире, хоть и среднестатистическим. Он понял, что означает этот проводок. И попытался его вытащить. Но дюжий санитар не позволил этого сделать.
- Пожалуйста, - умоляющий взгляд. - Ведь вы же убиваете ее! Прошу вас!
Но никто не слушал. Лишь доктор чему-то покивал и успокаивающе положил руку ему на голову.
- Не беспокойтесь, мы никого не убиваем. Напротив, мы вас лечим, и вскоре вы вернетесь к своей семье и работе, Николай.
Но сэр Руфус не желал так просто поверить в очевидные бредни:
- Какой семье? Вы же убиваете ее! Убиваете! Мою Каролин!

"Они украли у меня тебя, - раздался вдруг в голове пустой, новый голос Каролин. - И я не смогу жить без тебя. Ни я, ни город. Тебя забрали у нас. О Руфус, почему ты не смог меня спасти?" - последний вопрос уже окрасился эмоциями, за ним прорвались рыдания, но только на мгновение. А потом он уснул.

Сегодня нашла старые зарисовки на тему танцев. Сразу хочу оговорить - читая эти описания, не разбивайте их на предложения. Это всего лишь грамматика, она подчинена строгим правилам. Читая, рисуйте в голове картинку-впечатление. Пусть каждое слово будет просто новым штрихом в этой картинке. Это магия-впечатление. Ее нельзя прочесть, но можно попытаться увидеть. Прочувствовать. Особенно если вы танцевали.

Танец первый, танго.
Тонкие капельки свечей страстно изгибаются под дуновением музыки. Мягкий полумрак обнимает силуэты. Сильная рука на тонкой талии. Шаг вперед - стройная нога показалась в разрезе узкого платья. Шелестящий шелк скользит по обнаженной коже. Откинуть голову назад - нежная шея остается доверчиво открытой. Музыка ведет за собой в резких , откровенно-показных движениях. Кожа пламенеет под прикосновениями шелка и пальцев. Полусумрак и пламя свечей. Темно-синяя ночь и кроваво-багровое вино. Нарочито-медленное страстное движение назад и вниз, его губы практически касаются твоей груди - и резкий рывок вверх. Темный шелк и светлая кожа. Аромат бриза и магнолии.Пальцы в движении скользят по обнаженной руке. Шепот и скрипка. Струящийся шелк. Танец и страсть.

Танец второй, вальс.
Ослепительный свет тысяч свечей. Бархат, атлас, парча. Кружение. Эти кокетливые локоны и банты на платье! Паркетный пол, по которому стучат маленькие каблучки. Яркие, как бабочки, платья - голубые, розовые, желтые. Узор шагов на полу. Летящие ленты. Легкие цветочные ароматы. Шампанское и смех. Кружение. Легкие движения. Кружева кокетливо несутся по залу. Музыка кружит, заставляет кровь вскипать в радужном веселье танца. Шаг вперед, вправо и назад, легкий, как смех, поворот. Яркие блики на стенах. Оркестр. Бархат и атлас. Танец и молодость.

Танец последний, лунный.
Одиночество. Шорох леса и вздохи ветра. Тонкая белая рука в сложном движении плывет вверх, в камнях браслета отражается свет луны. Вторая рука на уровне талии. Тихая музыка ночи напевает напевает таинственность. Серебристо-белый муслин, иссиня-желтый лунный камень. Ветер перебирает волосы. Движение бедрами, легкий перезвон бубенцов. Легкое движение вытянутой стопы. Танец ресниц. Мягкий холод света ночного солнца. Сверкание серебра. Плавный изгиб бедра. Запах хвои. Стремительное движение. Грация кошки. Блеск равнодушных камней. Музыка вздохов леса и перезвон серебряных бубенцов. Вскинутые руки. Мелькание ног. Серебристый муслин и свет. Танец и одиночество.

Она сидела на диване, поджав ноги и отчаянно мерзла. Не спасали даже шерстяные носки, не спасали теплые домашние брюки, плотная водолазка, и даже теплый домашний халат не спасал. Она всегда мерзла в мае. Проклятая погода, поманила после зимы теплом, раздела, приласкала теплым солнышком... и обернулась холодами и дождем. Весь день - как сумеречный вечер, когда солнце уже село, а тьма еще не наползла на город. она ненавидела сумрак. Эта серость бытия убивала все краски, всю яркость жизни, закручивала сознание и пугала фантомами. Ей казалось, что она умеет ходить в Сумрак Лукьяненко. Для этого даже не надо дергать свою тень, не надо вообще ничего делать - только дождаться вечера, и ты сразу попадаешь на последний уровень Сумрака. И кажется, что навсегда. что ты здесь один. Что больше ничего нет.
А сегодня еще и холодно! И уже неделю так! Нет горячей воды, отопления, а эти проклятые каменные стены за зиму промерзли насквозь! И никак не оттаивают!
Этот сумрак можно победить: занавесить окно, зажечь ночник и читать книгу. Или зажечь настольную лампу и сесть за уютно гудящий компьютер. А что делать с холодом? Обогреватель не может разогнать эту вечную мерзлоту, чай не помогает, такая роскошь как душ сейчас недоступна. Можно, конечно, танцевать, н насколько ее хватит? Пять минут, десять, полчаса? На час не хватит, это точно. А когда ты без сил упадешь на диван, станет еще холоднее.
Сесть, что ли, на обогреватель? Так ведь не выдержит. Ну, хоть ножки сложить.
Приятное тепло обняло пятки, проползло по стопе до пальцев, обхватило щиколотку и поползло вверх по ноге.
Впрочем, может, все не так уж и плохо. Еще пару дней - и выйдет солнце, прогреет воздух и землю. Можно будет вместо холодной комнаты сидеть на теплой улице, нежиться под лучами уже почти летнего солнышка...
Ладно, кого она обманывает? Даже если вылезет солнце, она предпочтет греться на нем сквозь окно, не слезая с дивана. То есть погулять - это святое дело, но приходить домой только чтобы поспать - это перебор.
Она посмотрела по сторонам. По углам прятались тени. Согревшись немного, она забыла про сумрак, но он нашел способ о себе напомнить. Ей показалось или она действительно слышала чье-то дыхание в коридоре? Глупости, просто так влияет на нее сумрак. Кажется, рано или поздно она сойдет с ума - слишком богатая у нее фантазия, которая заполняет пустоту сумрака хоть какими-то образами.
Лучше взять книгу и окунуться в другой мир, другую жизнь. Писать сейчас не хотелось. Писать свое и читать чужое ей было равно интересно.
Тихо и незаметно она уснула над книгой - слишком рано.

В колонках играет - Хелависа - Белая кошка
Настроение сейчас - Навеяно вступлением к "Портрету Дориана Грея" О.Уайльда

В зеркале отражалась погоня. Платье развевалось на ветру, ножки немного испуганно толкали лошадь в бок. Умная лошадка бежала все быстрее и быстрее. Мимо проносились ветви деревьев, шелестела листва, темные волосы терялись на фоне темного неба, но белое платье как будто бы светилось в окружающем мраке. На лице был написан испуг, черные глаза сияли. Преследователи и не думали скрываться, в их руках сияли факелы, слышались воинственные крики...
Она испуганно прикрыла глаза. На лице появилось то же выражение, что и в зеркале. И снова открыла их, не выдержав тишины.
Девушка в белом платье уютно расположилась в кресле. Ее темные волосы были немного растрепаны, черные глаза, немного притухшие, выражали умиротворение. В руке она держала бокал, бросающий на платье рубиновые блики. Горел камин. Большие старинные часы уютно тикали, отмеряя бег времени.
Она умиротворенно прикрыла глаза. Тихонько зашептала стихи, которых никто еще не слышал. И снова открыла их, желая насладиться этим призрачным зазеркальным покоем.
Бушевала ярость стихий. Буря. Далеко внизу ветер бился с морем, отбрасывал его огромные волны на скалы, разбивая их и кидаясь вновь. На каменную площадку, где стояла девушка в белом платье с темными волосами и черными глазами, долетали только мелкие брызги. Но шум был такой, что не слышно было бы и крика. Девушка подняла руку к небу и запела. Ее голос был слышен.
Она взволнованно закрыла глаза. Стала подпевать той, что в зеркале, желая успокоить стихию. И снова открыла их, отдавая всю себя ярости бури.
Пели птицы. Высоко над головой вольготно раскинулось ярко-голубое небо, под ногами - бескрайний луг. Луг цвел: на нем распускались васильки, полевые гвоздики, ромашки, клевер... Девушка в белом платье стояла с темными волосами и черными глазами и восхищенно смотрела на многоцветное разнотравье.
Она упоенно прикрыла глаза. Рука потянулась к кисти. И снова открыла их, всей душой вдыхая аромат летнего поля.
В зеркале отражалась комната. Простая комната, со шкафом, столом, справа диван, слева окно. Перед зеркалом сидела немного уставшая девушка в белом платье с темными волосами и черными глазами. Она неуверенно улыбнулась своему отражению, притянула к себе бумагу и ручку и стала увлеченно что-то писать.
Она уже увидела свое отражение в зеркале Искусств и теперь создавала свое маленькое зеркальце. Для других.

Недавно пришла с улицы... Потрясающий, божественный, чудесный день! Зачем мы пошли туда? Так было нужно, даже не для того, чтобы что-то найти, а просто... зов природы, зов крови, зов силы, называйте как хотите! Идти по траве, на которой висят разноцветные капли... С деревьев капает вода... Смешно и восхитительно! А еще тот пень.. Там было огромное мертвое дерево, его пень, и от него шла такая энергия... Если встать на пень в первую кату, положить руки на воздух ладонями вниз, то почувствуешь ток энергии... Сначала я она застревала где-то на уровне колен, но постепенно прошла вся... Кольцо энергии - от ступней к ладоням и через них - обратно в дерево. Восхитительно! Спуститься на плотину, спрыгнуть по ее ступеням (как Мери Поппинс, с зонтиком, под дождем), фотографировать капли дождя, которые разбиваются о ступень, с которой ты только что спрыгнул... Косые струи бьют в землю, в воду, пузырьки на воде... Колышется камыш, вода с журчанием стекает с него... Играть с кадрами - перевернуть фотоаппарат и снимать отражение в воде. Сверху - отражение, снизу - вниз головой реальность. Их не различить, жизнь есть сон, а отражение в зеркалах - истинный мир... Полуразрушенные стены дамбы, по ее ступеням так неудобно лезть вверх, они такие высокие... А дождь заканчивается, в тучах пробивается небо, и на землю падают лучи. Небо и его отражение похожи на створки раковины, окруженные темными тучами. Недалеко - шумный водопад, невысокий, но мощный поток воды.. Земля под кроссовками едет, заскочить на корень дерева... Вода - нет, белая пена, - бежит с таким ревом, что приходится кричать. И - снова к мертвому пню. От него идет парок, от него идет такой столб мощной энергии, что, кажется, ногами стоишь на углях... но кроссовки остаются холодными.. И только в коже ступни еще долго будет колоться иголочками сила природы, да руки будут отдавать ее миру... Чистому, прекрасному, зеленому миру...

Она сидела за столом и тихо плакала. Слезы катились по щекам, ничем не останавливаемые, и капали на отвороты халата, сложенные на груди руки и подлокотники кресла. Перед глазами проносился совсем другой мир, и в этом мире был красивый, благородный принц. Его черные глаза с болью смотрели на нее, длинные, до плеч, темные волос развевались на ветру, а губы шептали "Прощай". Она знала, что не забудет его никогда. Она всегда будет помнить и последнюю битву, и его героизм, и то, как он спас жизнь... И то, что он спас не ей, смотрел не на нее и не ей шептал "Прощай". И принц это был не ее, она просто смотрела фильм. Но душа отказывалась верить. Это ее принц! Он так прекрасен...
Она знала, что будет помнить его всю жизнь. Что будет пересматривать фильм, мечтать встретиться с этим актером и знать, что это ничего не даст. Она будет тихо плакать ночами. Она будет смертельно завидовать героям фильма. Может быть, она умрет от тоски. Может быть, вернется ее ангел-хранитель, с его пшеничными волосами и изумрудными искристыми глазами. Она будет любить, глупости. она и сейчас любит... Нормального, земного. Который всегда будет рядом с ней, всегда поможет и убережет. Но плакать она всегда будет только по этому темноволосому принцу с его черными глазами, ища его взглядом в толпе, дожидаясь, когда же он придет за ней, и зная, что он не придет никогда. она плакала. Она оплакивала свой идеал, свою детскую мечту, свою последнюю идеальную влюбленность, своего принца. Она прощалась с ними навсегда. Она знала, что жизнь будет длинной, радостной, что у нее хорошие друзья и будет любимый муж... Но огонь в венах, но жажду другого мира, но своего принца она не сможет перебороть никогда. Она оплакивала свой идеал.

Такой серый ненастный день. То солнце покаплет, то дождь выглянет. За окном - серая муть облаков-туч, кое-где разбавленная голубыми проблесками неба. На улице душно. Но не жарко, совсем не жарко: такое впечатление, что тебе жарко и холодно одновременно. У вас так бывало? Вроде бы идешь и мерзнешь под резкими порывами холодного ветра, да и когда нет ветра - пробирается сумрачный холодок под куртку. Но в то же время - душно, нечем дышать, тело покрывает липкая испарина. Иногда вроде бы дыхнет пыльным запахом дождя, но он тут же отступает, сменяясь душным ароматом сирени.
А хочется наконец настоящей грозы, чтобы невнятная духота серых туч сменилась сначала негромким, на пробу, погромыхиванием, а потом - теплым летним ливнем, сверканием молний, ярких, разбивающих темные невнятные тучи и темный мокрый асфальт, чтобы над головой грохотали колесницы богов, чтобы струи воды застилали глаза, рот, нос, когда нельзя дышать, говорить, смотреть... Чтобы теплая вода забивалась в летние босоножки, легкая одежда прилипла к телу, как вторая кожа... Может, это и излишне откровенно для улицы, но все равно нет тех, кто скажет об этом; они сидят дома и боятся высунуть нос наружу - не всякого примет стихия, не всякий рискнет танцевать с ней. Как хочется снова идти под этим дождем, смеяться, мечтать о чае и теплом халате, но оттягивать миг возвращения домой всеми силами! Как хочется смыть всю грязь, всю усталость, все напряжение, которое копится в душе за зиму, под очистительной летней грозой! Как хочется просто воды, грома и молний...

- Все ли вы запомнили? - проговорил пожилой усталый человек, обращаясь к юной девушке и молодому парню.
- Да, отец, - ответила девушка.
- Так точно, - отрапортовал юноша.
- Ну что ж... В таком случае занимайте места на корабле и вперед... Новая планета ждет своих поселенцев. Возможно, кто-нибудь из Службы контроля будет вас навещать, но все же не слишком часто, - проговорил мужчина. - В любом случае, ваш долг - основать колонию разумной жизни на этой планете. Легенду придумаете на свое усмотрение.
Молодые люди кивнули и пошли на взлетное поле.
- Что отец говорил о легенде? - с интересом спросила девушка.
- Ты не знаешь? - удивленно, но ласково улыбнулся парень. - Мы же обязаны создать общество. Дать ему законы. Объяснить свое происхождение. Но правду говорить запрещено - метрополии не нужны настойчивые просьбы о помощи со стороны неразвитых мирков. Сначала цивилизация должна выжить и зарекомендовать себя, а уже потом входить в сообщество.
- Это я знаю, - несколько нетерпеливо воскликнула девушка. - Но при чем тут легенда?
- Ну не легенда, - хмыкнул юноша. - Сказка. История. Религия, в конце концов.
- Нет, - скривилась девушка. - Религия - это уж слишком. Кого выставим богом? Или вообще обойдемся без бога? Нет уж, надо рассказать правдоподобную научно объяснимую историю.
- От тебя ли я это слышу? - хмыкнул юноша. - А как же твое увлечение сказками?
- То мое увлечение! - фыркнула его подруга. - А теперь мы будем отвечать за духовное развитие целого народа!
- Тогда тем более религия подойдет больше! - воскликнул парень. - Она дает запреты, предписывает вести праведную жизнь и обещает кары за непослушание! Так люди вернее привыкнут к гуманным законам!
- Но я хочу чтобы наши дети были нормальным обществом, а не сумасшедшими фанатиками, не способными к критическому мышлению!
- И что же ты предлагаешь?
- Давай расскажем им правду? Все равно за поколения правда переврется и никто уже не вспомнит, о чем изначально шла речь. Останется только воспоминание о грозном народе, который их создал и который ждет от них подвига Развития! - воскликнула девушка, стоя на первой ступеньке трапа.
- Скажешь тоже, - рассмеялся парень. - Лучше полезай, нам пора.
Девушка фыркнула на него и влезла в пасть звездолета.


Планета была уже довольно милой. Не кипела лава, не шипели гейзеры. Правда, было довольно душно, всюду виднелась неизвестная флора и фауна. Но эти проблемы решаемы.
- Мы сейчас на экваторном материке, к тому же почти в центре его. Если отлетим на северные материки, там не так душно и гораздо прохладнее, - поделился наблюдениями юноша.
- А почему мы сразу не высадились там? - удивилась девушка.
- Нам выдали эти координаты, - пожал плечами парень. - Видимо, что увидели в свои телескопы, то и подкинули нам. Хотя, как я слышал, примерно здесь и зародилась жизнь.
- Ммм, давай разумная жизнь зародится где-нибудь в другом месте? - несколько хмуро спросила его спутница. - Здесь слишком душно, влажно и насекомно. Я, конечно, биолог, но нежная любовь у меня только в дохлым и распятым во имя науки насекомым.
- Хорошо, - рассмеялся парень. - Летим на север.


- Мама, а откуда ты родилась? - спросил маленький мальчик, доверчиво глядя на мать.
- Далеко-далеко отсюда, за небом, живет мой отец. От него я и родилась.
- Тогда почему ты не с ним?
- Отец подарил мне и папе эту чудесную планету. И теперь мы живем здесь. А разве тебе не нравится наш дом?
- Нравится!
Счастливый ребенок развернулся и побежал играть со своими братьями и сестрами.


- ...Отец наш, Создатель, живет на небе и смотрит на своих непутевых чад! - грозно вещал седовласый старец. - И покарает его десница отступивших от закона его!
- Мда, немного не то, на что я рассчитывала, - хмуро заметила молодая девушка, наблюдая за толпой крестьян, с упоением слушавших проповедника. Ее, как и ее спутника, никто не видел.
- Вот видишь, как бы ты не экспериментировала с легендами, дети всегда сами выбирают себе подходящую, - усмехнулся парень. - Когда они уйдут от этой религиозной ерунды и обратят взор к звездам, тогда и можно будет нормально поговорить.. Хотя бы о помощи, если уж не о вступлении в сообщество.
- Это будет нескоро, - грустно вздохнула она.
- Но ведь будет, - оптимистично заявил он.

Он был единым. Вернее, не так, он снова почувствовал себя единым. Или даже не снова. Он просто почувствовал себя единым, собравшись из мелких частей.
Он так долго был раздробленным… Впрочем, даже и это неверно. Он был раздробленным всегда. Потому что он родился из этих мелких частиц, а то, что породило их – было и его предком. Такое же огромное целое.
Оно создало мелкие частицы. Дало им разум. Нет, не такой, как у него. Это были мелкие осколки разума, таланта, Дара. У кого-то больше, у кого-то меньше. В нем плескалось знание о Леонардо да Винчи. Этому досталось много. И научный Дар, во всяком случае, технический, и огромный Дар к искусству. Или вспомнить Альберта Эйнштейна. Один из тех, кто приблизил человечество к его завершению. Завершению человечества как раздробленной на отдельные личности массы. Так что в каком-то смысле, его родитель. Если, конечно, можно назвать родителем клетку, которая была одной из многих, составивших организм. Если можно назвать его организмом. Впрочем, терминология людей куда проще – ведь он есть потомок людей и, соответственно, их знаний. Потомок как наивысшая форма.
Не бывает созидания без деструкции. Многим был дан дар разрушения. Александр Македонский, например. Он разрушил многое и создал из него свою хрупкую и неустойчивую систему. Которую разорвали в клочки те, кто пришел после него. Им тоже был дан дар разрушения. Впрочем, совсем небольшой. Не больше, нежели миллионам людей. Просто так совпало, что они смогли его реализовать. Пожалуй, в этом даже проявился более дар Александра, не сумевшего – или не желавшего? – укрепить свою систему.
Наука, искусство, деструкция… Он помнил и любовь. В конце концов, он наивысшая форма человечества, в нем есть все, что есть в человечестве. И наука. И разрушение. И чувства. Да, он готов любить. И ради любви он готов отдать жизнь, и отдаст, потому что его жизнь станет началом для другой жизни.
Да, он ведает все, что было ведомо человечеству. Самые высочайшие и прекраснейшие чувства и самые нижайшие преступления. Он – наивысшая форма. Нет, это не хвастовство и не бахвальство, хотя определенная доля самолюбования имеется. Небольшая. Перед кем хвастаться, если он сейчас один во Вселенной? Просто он – высший. Это не значит «лучший». Просто высший. Когда сознания миллионов объединяются в одно, миллионы личностей становятся одной. Ненадолго. Его слишком переполняются знания, жажда любви и жажда вражды. Он хочет создавать и разрушать. Во имя любви.
И в имя любви он создаст новый мир. Теперь у него есть опыт миллиардов поколений. Есть сила миллиардов людей. Знания. Чувство прекрасного. Способность разрушить и создать. Он создаст прекрасный мир. А затем станет его сердцем, растворится в его плоти-земле, ведь как иначе вдохнуть в новый мир душу? А его разум, его знания, его таланты и Дар разлетятся мелкими осколками и вскоре попадут в новое, родившееся на его земле, в его мире племя. Возможно, они будут не похожи на тех людей, которые есть он. Пожалуй, даже наверняка. Ведь у него есть более совершенное, чем у хозяина этой Земли, чувство прекрасного, которое взращивалось тысячелетиями. И его прекрасные создания сумеют пройти тот рубеж сознания, который есть у него. Они смогут развиться еще сильнее. И когда они смогут объединиться в единую личность, чувство прекрасного будет еще совершеннее. И тот, кто вырастет из его потомков, создаст еще более прекрасный мир. Но это будет нескоро. Вначале он сам создаст свой мир, вырастит своих людей, позволит им прожить свою жизнь за счет потери им сознания и личности. А дальше поглядим.
Каждому новому поколению Разума-Творца хочется считать, что он самый совершенный. И на данный момент это так. Но это не предел. Нет предела совершенству. И поколения Разумов-Творцов будут следовать один за другим, становясь все более совершенными, никогда не достигая идеала. Ведь идеал – это горизонт. Чем ты ближе, тем он дальше.

Тутук-тутук... тутук-тутук... Колеса отбивают свой мерный ритм. Ночь. На небе полная желтая луна. Темно. Весь вагон спит, только ты задумчиво смотришь в окно. Где проплывают мертвые, спящие в ночи деревья. Не всегда они. Иногда попадаются деревеньки или даже почти маленькие города. Один. Пока он был только один. Темные громады домов виделись необъяснимо четко, несмотря на бьющий в глаза свет фонарей, стоящих вдоль дороги, и темноту, окружающую дома. Они проплывали мимо друг друга. Почему-то это зрелище завораживало: огромная темная туша перекрывается другой, они выглядят объемными на фоне плоского, похожего на декорации, мира. Иногда попадалось светлое окошко. В большом городе это редкий белый квадратик на стене темной туши дома, никого не греющий и никому не нужный. В деревнях - теплый оранжевый огонек, бросающий на землю под окном светлую дорожку, приглашающий. На такие светлячки редки - кругом лес, полночь и луна. Можно сделать чаю, но встать и выйти - значит, разрушить эту хрупкую грань блаженного одиночества, магию мира за окном. Деревья внезапно кончились, и за ними разлилось огромное лунное поле. Холмы плавно сменяли один другого, чередовались, наползали друг на друга; медленно, неторопливо, плавными очертаниями приглаживая взгляд. На кромке неба, оглаживая холмы серебристой каймой, занимался рассвет. В дороге. В жизни. Просто проходя мимо...

Он выглядел голодным. Шкура побледнела, он больше не реагировал на солнце или внимание. Вокруг было рассыпано несколько земляных крошек, но в целом было чисто. Жужжала муха. Хозяйка отвернулась и села за компьютер спиной к нему. Он открыл глаза и огляделся...

...Почты было много. Целых три десятка писем. Вот что значит - целый день не было! Еще нужно зайти в игру, проверить, как там моя деревня. Потом пообедать и завалиться спать. План ясен? Можно выполнять! Впрочем, спать мне еще долго не грозило - все письма надо прочесть и ответить, да и что там в игре, никто не знает.
Внезапно раздался "хлюп", и вдруг стало тихо. Только сейчас я поняла, что все это время в окно билась муха. Прихватив печеньку, я подошла к подоконнику.
Все как всегда: большой кактус в большом горшке, маленький кактус - в маленьком, книжка. На большом кактусе опять пробивается почка, иголки весело торчат во все стороны. Маленький кактус печально притулился под боком большого. Его иголки были агрессивно часто натыканы, сам он был какой-то маленький и злобно-забитый. Он был похож на маленького зверька, который настороженно-подозрительно относится к окружающим. Очень захотелось его успокоить, погладить, приласкать... Но кактус? И я отправилась за водой, забыв печеньку на подоконнике...

...Воды не хватало. В мухе было определенное количество влаги, но есть хотелось по-прежнему. Сквозь прищуренные глаза он наблюдал за хозяйкой. Она внимательно осмотрела подоконник, скользнула взглядом по нему и задумалась, положив недалеко от него что-то явно съедобное. Приняв решение, хозяйка развернулась к двери, и он голодно нацелился на это съедобное...

...Стоило мне сделать пару шагов к двери, как сзади раздался хруст. Я резко развернулась к окну и оглядела подоконник. Все также невинно стояли кактусы, равнодушно лежала книга, светило солнце. Не было печенюшки. Все, что от нее осталось, - немного крошек. Я медленно вернулась к окну и оглядела его окрестности еще внимательнее. Заглянула за кактусы. На батарею под окном. Оглядела занавески. Никого. Я снова пошла за водой. Налила в блюдечко, поставила его кактусу и немного плеснула на него самого. Вернулась за компьютер.
Слышался легкий плеск воды. Чуть слышное хлюпанье. Мне почему-то пришло в голову, что кактусу этой воды будет много и надо чуть-чуть отлить.
Воды уже не было...

...Он торопливо втягивал воду, пока не отняли. Всю, до последней капли. Слегка раздувшись от выпитого, он благодушно расправил иголки и посмотрел на приближающуюся хозяйку. Теперь, решил кактус, можно и зацвести.

– Мы должны уходить, – прошептал я. – Я понесу Тоя. Сейчас пробью крышу и улетаем. Не отставайте.
– Но мы не можем! – отчаянно шепнула Найра. – У них моя флейта!
– И мои браслеты, – согласилась Айна.
Я задумался.
– Мы должны пробудить Тоя. Только он может использовать Дар так, чтобы его никто не заметил. Нам всем нужно время и место, чтобы сплести песню или танец… Надо разбудить Тоя.
Девушки коснулись его пальцами рук, чтобы понять, что происходит с Творцом. У меня не было этого Дара. Я могу песней увлечь людей, повести за собой, но мне не дано исцелять. Кожа Тоя вспыхнула чуть ярче, Найра отдернула руку. Айна же, напротив, придвинулась чуть ближе. Ее пальцы пробежали по лицу Тоя, задержались на висках, погладили по волосам. И затанцевали над лицом. Найра поняла, что именно делает Танцовщица, приникнула к уху Тоя и нежно позвала его. Его ресницы дрогнули, а свечение кожи стало угасать. Голос Певицы становился все более и более нежным, мурлыкающим, пальцы Айны начинали нежно касаться его лица. Вокруг девушек витала такая аура чувственности, что мне стало неуютно в раскаленном воздухе повозки. Ритм дыхания нашего Творца начал учащаться, свечение кожи исчезло… вот он шевельнул рукой и тихонько застонал. Найра нежно поцеловала его, перехватив дыхание и стон, готовые разбить тишину и привлечь внимание к повозке. Айна начала поглаживать его по голове. Я поймал себя на острой зависти к этому невзрачному парнишке.
Наконец девушки скользнула в разные стороны. Той открыл глаза. Затем решил что-то сказать, но я приложил палец к губам, и он промолчал. Найра наклонилась у его уху и шепотом начала рассказывать, что с нами произошло. Брови Тоя поползли вверх, причем одна значительно быстрее другой, так что его лицо быстро приняло ироничное выражение.
– Ну что ж, – шепнул он. – Сейчас что-нибудь придумаем.
Он снова прикрыл глаза. Мы напряженно наблюдали за ним, но все же я упустил момент Творения. Это не было похоже ни на Песнь, ручьем лившуюся от меня или Найры, ни на Танец, ураганным порывом сметающий вашу память, завораживающий движением, ни на «свет» Дара, льющийся от картин и скульптур. Это была мягкая волна, которая подхватывала тебя и уносила в неведомые дали. Внезапно я почувствовал, как сильно мне хочется спать. Пришлось тряхнуть головой и ущипнуть себя за руку, чтобы не уснуть. Со сна показалось, что она становится прозрачной. Но насколько же силен Той! Заворожить другого – и не слабого! – Творца!
Внезапно повозка остановилась. Некоторое время мы напряженно вслушивались. На пальцах Айны плясал в возбуждении Танец, у меня в горле клокотала Песня. А Той, кажется, спал. Скорее всего, он, конечно, ушел в свои миры, но выглядел просто спящим.
Ничего не происходило. Был слышен вой ветра, где-то вдалеке пели птицы, пахло луговыми цветами и немного хвоей. Я взялся за деревянную решетку и разорвал ее. Одним движением сбросил ткань и выглянул наружу.
Все было как всегда. Было лавандовое небо, слегка пожухшая, но зеленая (ага, наши усилия не пропали даром!) трава, чахленькие цветочки с сильным густым запахом. По проселочной колее нас с одного луга-посреди-леса вывезли на другой, немного отличающийся, но в целом похожий на предыдущий. Все так же светило рыжеватое солнце, только спустилось немного ближе к горизонту. С запада плыли тяжелые тучи, низко носились ласточки. Однако кое-что все же было не так. Не было тех, кто нас поймал, не было и лошадей (или быков?), которые тянули нашу клетку по дороге. На земле кучками в нескольких местах лежала одежда, перед телегой – восемь подков и лошадиная сбруя. Возле одной из кучек одежды валялась флейта и были рассыпаны браслеты, один укатился с колеи в траву.
Я вылез из клетки и задумчиво прошел возле одежды. Ох, той, что же ты наделал? Вслед за мной на волю выпорхнули девушки. Вначале они недоуменно огляделись, а затем с восторженными воплями кинулись к своим пропажам. Той не показывался.
Внезапно к небу взлетел восторженный голос флейты, разливающийся в Песне Свободы. Айна танцевала приветствие миру. Я заглянул в клетку. Той сидел все в той же позе, с теми же закрытыми глазами, но явно уже приходил в себя. Я решил помочь ему и позвал по имени. Пару минут – и бескрылый Творец открыл глаза. Я посмотрел прямо в них, но увидел лишь непонимание.
– Что же ты наделал, – прошептал я. Он рванулся к выходу, оттолкнул меня и вылетел наружу. И споткнулся, замер, неверяще уставившись на кучки одежды.
– Но я только хотел усыпить их, – потерянно пробормотал он. Я только покачал головой.
– Ты отпустил свой талант, Творец… Твои герои обрели плоть, а Дар подчинил тебя себе, хотя и должно быть наоборот. Теперь тебе надо быть осторожнее…
Той неверяще посмотрел на одежду, коснулся рукой головы и вдруг упал: ноги подогнулись, глаза закатились. Я дернулся вперед, чтобы подхватить его, но не успел. Приподнял с земли и кивнул девчонкам – пора уходить. Крылья взбили воздух, и мы полетели домой.
Теперь предстояла долгая-долгая работа, прежде чем Той снова рискнет Творением вмешаться в судьбу мира. А может, и нет. Кто сможет понять темную душу Гения?

И вдруг в наш маленький творимый мирок проникли посторонние звуки. Они рвали сеть нашей магии, разбивали Творение, выбивали воздух из-под наших крыльев. Я посмотрел вниз: там стояли бескрылые. С оружием, сетями, настолько окутанные злобой, что цветы вокруг них вяли. Я понял, что они здесь по наши крылья. Трудно было не понять. Я оглянулся на друзей. Они ничего не видели и не слышали. Той так далеко ушел в свои творимые миры, что его теперь не смог бы вернуть никто, кроме него самого. Айна заканчивала свой танец, ее виски едва заметно побледнели, ритм браслетов был уже не таким плавным, более рваным, порывистым. Найра играла на флейте, и ее музыка была все еще полна жизни. Я сам уже начинал уставать, Творение много забирало у смертной оболочки. Через пять-десять минут здесь останутся слегка запыхавшаяся Найра, практически неподвижные мы с Айной и мягко улыбающийся Той. По сути – подуставшая Найра и три мебели. И ведь уйти сейчас мы не можем, Творец не бросит неоконченным свое Творение.
Судя по всему, они знали это. И выжидали.
Я заметался, но деться с вершины пирамиды наших талантов было некуда. Оставалось лишь смириться и довести свою Песнь Жизни до конца. Пять минут – и я почувствовал, что Сила уходит из моего горла, Песня прерывается, а крылья держат из последних сил. Айна на мгновение застыла в последнем движении, а затем камнем рухнула вниз. Рухнула бы, но Найра успела подхватить ее своей мелодией.
– Мы должны лететь, – хрипловато проговорил я, кивнув вниз. Найра проследила за моим кивком и еле пожала плечами. В этот же момент Айна поплыла в сторону леса, где у нас была стоянка. Я ухватил Тоя за рукав и потащил вслед за ней. Найра летела рядом.
Внезапно ее флейта дала сбой. Рука Найры дрогнула, глаза на мгновение закрылись, и мелодия на мгновение прервалась. Она тут же восстановилась, и подхватила начавшую падать Айну, но этого мгновения хватило: я метнулся за ней вниз, протащив немного Тоя, Найра опустилась за мной… И в этот момент бескрылые метнули сеть. Не представляю, как они так метнули ее на высоту нескольких метров, но она зацепила нас всех. Уже падая с высоты я постарался Песней немного смягчить наше падение, но все равно от удара я потерял сознание.
Когда я очнулся, первым делом почувствовал кляп во рту. То, что это именно кляп, я понял не сразу. Руки и крылья были связаны. Я открыл глаза. Найра сидела связанная по рукам, ногам и крыльям, во рту – такой же кляп. Флейты нигде не видно. На Айне - ни одного браслета, крылья, руки и ноги связаны, даже глаза, и те скрыты повязкой. Той был свободен, но глубоко спал. Они предусмотрели все. Они увидели наши Таланты. И отняли их, пусть и временно.
Мы находились в какой-то клетке на колесах. Ничего не было видно – сверху на клетку набросили покрывало. Я чувствовал себя попугаем, которого заперли в клетке и накрыли сверху одеялом, чтобы сидел молча.
Снаружи не доносилось никаких звуков, которые могли бы подсказать, что происходит. Лишь скрип колес да шелест ветра; не слышно шагов, бряцанья оружия или сбруи лошадей. Такое впечатление, что мы одни на много километров вокруг, и даже тележка движется сама по себе. Я осторожно начал ощупывать веревки на руках, благо, пальцы еще не затекли. Видимо, связали нас недавно. Внезапно кожа Тоя начала мерцать. Я попытался удивленно воскликнуть, но послышался только глухой невнятный звук.
– Что? – повернула голову в мою сторону Айна. Я смог только что-то промычать и кивнуть в сторону Тоя. –Наверно, он пытается выбраться из своих миров. Молчи, – негромко произнесла она. – Мне еще удается прятать голос среди Творения, а у тебя не выходит. Сейчас я попробую помочь.
Она медленно, грациозно скользнула на мои ноги. Я восхищенно наблюдал за ней. Глупцы! Они хотели обессилить Танцовщицу, всего лишь связав ее! Айна подобралась к самому моему лицу и наклонилась, словно хотела поцеловать. Я заворожено подался вперед… но она лишь уцепилась зубками за мой кляп и начала вытаскивать его. Я помогал как мог. Через несколько секунд мой голос вновь был на свободе. Но я подавил желание петь и шепнул:
– Повернись ко мне спиной.
Айна послушалась, и я начал аккуратно развязывать зубами тугую повязку на ее голове. Это заняло больше времени, нежели кляп, но наконец глаза Айны отказались открыты. И тотчас ее ресницы начали танец. Я видел тоненькую струйки силы, что лилась из ее открытых глаз, трепещущих ресниц… Танцовщица! Я решил было опуститься ниже и развязать веревки на руках, но ловкая Танцовщица сумела пролезть сквозь кольцо собственных рук и сама вцепилась в веревки, которые поддались силе Творения. Я повернулся к Найре и освободил ее от кляпа. В это время гибкие пальцы Айны уже ухватились за мои веревки. Прошло буквально пять минут, и мы были свободны. Я тут же кинулся к Тою. Его кожа слегка мерцала.

Ветер был довольно сильный и порывистый. Ветки деревьев под его дыханием сладострастно изгибались, сбрасывали листья, тянулись вслед. Но ветер, как и многие кумиры молодежи, мало обращал внимание на своих фанаток Лавандовое небо равнодушно наблюдало за его метаниями. Рыжеватое солнце ласково приглаживало взъерошенные деревья. Луг был похож на море, песочное море пустыни – трава была нездорового желтоватого цвета.
Вся листва и деревья с каждым годом становятся все желтее. Что поделаешь, наше солнце стареет, а вместе с ним и наша планета. И только в наших силах что-то изменить. Тонкий покров тишины легко соскользнул с моего личного пространства. Голос всколыхнул магические потоки творения, подчинил их себе и начал выплетать свой собственный, новый узор.
Ветер встряхнулся, как цепной пес, почуявший незнакомца, и набросился на меня. Он рвал мою одежду, волосы, крылья и с каждым новым звуком становился все сильнее. Вскоре я уже стоял, широко расставив ноги, чуть-чуть наклонившись вперед и ухватившись за дерево. Мир противостоял вмешательству в его жизнь, но сила творения била в моем теле и голосе была все мощнее и мощнее с каждой каплей адреналина, попавшей в кровь.
На дальнем краю луга виднелась небольшая на таком расстоянии тонкая фигурка: белое платье, черные смоляные волосы, белые с золотистым отливом крылья. За шумом ветра, за течением своего голоса я не слышу, но знаю: на ее тонких руках звенит множество золотых браслетов, и под их музыку Айна танцует. Она держит свою точку в огромном магическом поле нашего мира. Своим вдохновением, своим талантом, своим Огнем вписывая изменения в картину судьбы мира.
Где-то за поворотом проселочной дороги, на правом от меня краю луга сидела юная Найра. Она могла петь, или танцевать, или играть на своей чудесной флейте. Я видел внутренним взглядом ее худенькую, подростковую фигурку, тонкие, изящные пальцы музыканта, невзрачное личико, короткие рыжеватые волосы. Но когда она отдавалась творчеству.. ее глаза сверкали как молнии, волосы развевал невидимый ветер, и весь ее вид завораживал. Да что там… У нее были самые большие крылья, какие я видел.
И на последнем участке поля, по левую руку от меня, находился Той. Он был бескрылым – ему были не нужны крылья. У него не было визуального таланта. Он не умел писать, не обладал какой-либо выдающейся пластикой тела или голосом, не имел художественного Дара. Но как он мечтал! Какой потрясающий Дар воображения! Он мог сплетать свое воображение так, что кожу покалывало от силы… даже не творчества, а Творения. К сожалению, а может, и к счастью, даже из нас, Творцов, немногие чувствовали его силу. Простые люди завидовали нам до озлобления. Творцы уходили в свои собственные духовные миры, и им некогда было оглядеться вокруг. Нет крыльев – и ладно, не соперник. Увидеть огонь в его глазах они не захотели. А крылья? Нет, ему не нужны были крылья. Он просто мог изменить мир так, чтобы Той смог пройти по воздуху как по земле.
Наша общая сила вплеталась в магическое поле Земли. Все нужно делать аккуратно: не прорвать эту тонкую пленку творения, чтобы из нее не выскочили все демоны нашего мира, которых мы придумали сами. Легкие касания моей песни, и мир оживает. Листва и трава зеленеют. А порывы ветра бьют меня по лицу, пытаются не дать песне выйти. Песня забирает всю душу… И вот, потрясающей силы поток подхватывает меня и несет вперед, пьянит, и я готов сорваться в Творение. И я знаю, что остальные сейчас так же стоят на этой грани, за которой кроется Творение. Но это знание уже не существенно, оно существует отдельно от меня: в моем горле вместе с песней клокочет Сила, сметающая все на своем пути. И, как и все остальные, я видел перед собой тонкую структуру мира, прикосновениями своей мысли и песни менял облик своего мира. На глазах листья и трава наливались силой, распускались цветы… Разве это не стоит того, чтобы жить, творить, восторгаться? Разве эта красота не стоит души?
В какой-то момент я отпустил дерево, за которое держался, распахнул крылья и взлетел над лугом. В воздухе уже кружилась одна крылатая фигура – Айна, – а над ней в позе лотоса сидел на воздухе Той. Спустя мгновение взвилась в воздух рядом с нами Найда. Глаза девушек смотрели в пустоту, они видели творчество. Но если взгляд Найды был неподвижен, он следил за танцем музыки ее флейты где-то в другом мире, то глаза Айны постоянно двигались. Казалось, танцуют даже они, подчиняясь ритму золотых браслетов. Глаза Тоя были мечтательно прикрыты, на губах блуждала легкая улыбка. Его воображение задавало направление для всех наших усилий.

Природа в последние пару дней словно задалась целью показать всю красоту своих контрастов. Только что я шла домой и наслаждалась потрясающей картинкой: западный склон неба синий-синий, на нем два маленьких пушистых облачка, восточный склон - невнятные тучи, серость, возведенная в абсолют. На западе на горизонте - дома, залитые солнцем, где-то зеленеет еще прошлогодняя трава. На востоке горизонта нет. С востока на огромной скорости несется волна белесо-серой снежной пены. И посередине иду по мосту я. На реке четко виден раздел "до снега" и "после" - темная толстая полоса, перед которой бежит волна. Стена снега клубится. Сквозь серость проглядывает тусклое пятно солнца. Если не знаешь, что оно там должно быть - ни за что не догадаешься, такое оно маленькое и такое же невнятное, как и серость неба. Ветер потихоньку усиливается, как будто в страхе бежит перед стеной снега... Мне одновременно и хочется окунуться в это буйство зимней стихии, и сбежать быстрее домой, чтобы снег не унес меня с собой в свой дом навсегда. Я все же успела добежать до дома. Уже на пороге подъезда снег догнал меня, но, разбитый домами на малюсенькие потоки, уже не сбивал с ног и не был похож на стену. И все же мне показалось, что на плечи вывалили целый сугроб. А на высоте 13 этажа, в окно, яростно бился снег. И не было видно вообще ничего. Красиво.

В колонках играет - Канцлер Ги - Романс Сантьяги
Настроение сейчас - романтично-радостное

Сегодня снова выпал снег. Немного странно для середины марта, но мне нравится. Когда я вышла из дома, ветер летал по двору и вдоль дороги, носил в воздухе снежинки и радостно кружил их в хороводе. Я шла на остановку, чтобы ехать в университет, а ветер кидал мне в лицо снежинки, накидывал легкую вуаль белого огня на лицо и куртку. Я скользила по уже слегка подтаявшему снегу, радостно улыбалась и ловила снежинки лицом. Хотелось петь, кружиться в самом старинном, самом первобытном вальсе с ветром! Деревья являли собой иллюстрацию к одному из законов диалектики - единство и борьба противоположностей: они была едиными, цельными стволами и то же время налипший снег четко делил их на грани - черную и белую. Кусты были присыпаны снежком, словно булочки сахарной пудрой. На земле, еще не успевшей покрыться какой-нибудь траве земле лежало тонкое белое одеяло из ангорки. Безумно хотелось приподнять его и залезть внутрь, укрыться и лежать. Но если бы я и решилась нарушить спокойствие природы, прекрасное одеяло просеялось бы сквозь мои пальцы белой мукой, оставившей капельки воды на ладонях.
Большинство моих знакомых ругаются и недовольны последним подарком зимы. Правильно, есть дети Зимы, холодные, задумчивые, отчужденные, есть дети лета, весны, осени... Они готовы боготворить все, что подарит им их время. А есть дети ветра. И мы рады всему, что принесет нам наш отец: подарит ли он снег, последний букет сухих листьев или грозу - мы всегда будем благодарить его, изменяясь так, как он подскажет. Вечно изменчивые, вечно легкомысленные, вечно легкие... А что делать мне, дочери Ветра и Пламени? Бешеная радость огня и равнодушие ветра плохо сочетаются. И остается только петь вместе с ветром, танцуя с пламенем... смеяться под изменчивость и изменяться под ярость. Разве это не прекрасно?