С другой стороны, у нас равноправие. Во всяком случае, формально. И женщины могут делать то же, что и мужчины. Никому бы и голову не пришло запрещать женщине заниматься магией, якобы потому, что это прерогатива мужчин. Даже наоборот, всегда считалось, что если магия и существовала, то была она прерогативой женщин. Правда, никто в эту магию не верит. Да и не осталось её больше в нашем мире. Все это чувствуют, а потому все больше и больше людей уходят за Грань по доброй воле. Они могут придумывать любые отговорки, но все потому, что они ожидают от мира чуда, а он не может им его подарить. Магии-то в нем не осталось. Потому и умирают, потому и спиваются. Наши, русские, люди наиболее восприимчивые, вот и пьют по-черному. Не все, конечно, но все-таки.
– Думаешь, там не хватает чудес? – поинтересовался Никита. – А как же ежегодные объявления, что открыли новое чудо техники?
– Я не верю в чудеса техники. Я не верю в науку. Правильно когда-то считали, что все науки от дьявола. Раньше придешь в лес, вдохнешь, и душа с лесом разговаривает, силой запасается, чтоб все невзгоды пережить. А сейчас придешь, вдохнешь, и вспоминаешь, что это какие-то там очередные флюиды или как их там… Они открыли гормон счастья, формулу любви!.. Как такое возможно? Не наслаждаться безграничным счастьем, а знать, что просто гормон в тебе играет! Они покусились на святое, на любовь! Да будь проклята такая наука! Лучше я буду слышать гром и говорить, что Перун-громовержец проехал на своей колеснице, но всей душой чувствовать счастье, любить до смерти или, наоборот, до бессмертия, пить силу лесов, полей… Жить. Вот истинное чудо жизни, а не эти роботы, процессоры, искусственные интеллекты. Нам жизнь дала свой интеллект, зачем еще создавать? Чтобы почувствовать себя богами? Так в этом мало гордости!
– Почему? – удивился уже Риссел, молча слушавший её яростную отповедь.
– Потому что я не слышала о милосердных богах.
– А как же христианский Господь Бог? – удивился Никита.
– Вспомни про инквизицию, – тихо сказала Анастасия. – Наш милосердный бог, все всем прощавший, не захотел пощадить не только ведьм, но и ни в чем не повинных девушек. Они все умерли во славу Его. А ведь ведьм тогда уже почти не было. Магия утекала из мира, как вода из решета. Вернее, как кровь из человека. По каплям она покинула его. Оставались только обычные люди. И их сжигали. А ведь у них были свои мысли, мечты, желания, чувства… Ты знаешь, как это страшно, когда тебя сжигают?
– А ты, можно подумать, знаешь? – хмыкнул Никита.
– Знаю, – на полном серьезе ответила Анастасия. – Мне часто снились сны, настолько реальные, что, когда мне снилось, что я порезалась, утром я и впрямь обнаруживала порез. Один раз меня сжигали. Это очень страшно, – она содрогнулась. – Кучи хвороста, столб, к которому тебя привязывают. Под хворостом – дрова, чтоб дольше горело. Ни капли сочувствия на лицах – все убеждены, что ты ведьма. Ты и на костре пытаешься доказать, что это не так, но тело изломано пыткой, ты уже не чувствуешь себя одним целым в этом мире. Голос сорван в пыточной, но инквизиторов все равно не убедить, ведь ты уже в полубессознательном состоянии, надеясь облегчить свои страдания, признала себя ведьмой. Тебя привязывают к столбу, ты в одной рубахе, на виду всей толпы, на продувном ветру. Высокочтимый отец инквизитор зачитывает приговор. Там даже больше, чем на тебя было написано в доносе, даже больше, чем ты уже признала, хотя, казалось бы, куда уж больше. И самым краешком сознания, уже отлетевшим от этой мертвой оболочки, ты с насмешкой осознаешь, что их великая библия номер два – «Молот ведьм» – говорит, что магии нет, и ведьм, значит, нет, но тебя казнят как ведьму. Палач подносит факел, но тут начинает накрапывать дождь. Все еще больше убеждаются, что ты ведьма, и поливают хворост маслом, чтобы ты не ушла от их возмездия. Факел без удовольствия лижет намокшие, промасленные хворостины, но, в конце концов, все-таки костер разгорается. Пламя медленно подбирается к тебе… – в глазах блестели слезы и стоял ужас. – И вот огонь подбирается к тебе, лижет твои ноги, но ты еще даже не чувствуешь жара. Лишь когда занимается рубашка, ты начинаешь что-то ощущать. Становится все горячее и горячее, наконец боль становится нестерпима… Но кричать нет сил, ты уже накричалась… Пламя подобралось к лицу, опалило прядь волос… на этом я проснулась, – она судорожно, со всхлипом вздохнула, пытаясь скрыть слезы.