я не могу уже переживать
мне кажется, лимит уже вышел, и мотор скоро кончит свой ресурс
так несправедливо, я же должен тянуть себя и ответственность за тебя
почему всё так
…

она поет, провоцирует, метко острит - но дОбро.
усмешка на уголок, бровь дугой и сердце перерастает рёбра.

в ней шпарит солнце и плавит недуги радостью бытия.
она везде и для всех родная, для всех своя.

но теперь, в её зыбком мире
нехорошая сталь и мгла.
сама вся, как мел бела и шевелит губами, ржавыми от бухла.
безумно, безумно сдала.

она забирается на перину, прыгает в море своей печали,
её прошлое счастье толкает в спину - стало циничнее, чем вначале.

и волОс её гладя пушистый ворох, беспокойных мыслей нелепый шорох,
сон проглотил её, не смакуя, не проверяя.

ну кто же знал, что влюбиться в Кая - сгореть дотла?
до него всё вон - патока да смола,
а что в глазищах его ты тонешь, стонешь и делаешься мала -
это только твои проблемы, твои дела.
напоролась, учись теперь, привыкай: мол,
ну кто такой этот мальчик Кай?

© тоже Ляля

не убежишь из моей головы,
как кровь из моих же жил.
если ты не со мной,
то зачем я столько лет жил?..

на сердце залёг свинец,
и кровь поднимается тихо и злобно.
а давай положем всему конец?
вечером, если тебе удобно.
мучает гравитация, сумасшедшее сердце,
твои глаза.. в точности, как тогда!..
вот я встаю, улыбаясь, с сырой травы,
зажимая дыру в груди.
думаешь, я прощу тебя?
господь с тобой, - никогда!

я звонил тебе. поднял кто-то.
по имени христофор.
сперва я подумал, что это сон.
он сбил мои мысли, как сбивают на переходе,
если зелёным горел светофор.
и какого чёрта он поднимает
твой грёбаный телефон!

говорят, что нельзя быть
пожизненно одному.
сегодня я поскальзнулся, протянул за помощью руку,
а она, сволочь, грохнулась в пустоту.
это так страшно,что лучше считай, что неправда.
нельзя быть пожизненно одному,
нельзя быть ненужным совсем никому.
это ведь ужас, правда?..

говорят, что тем, кто всегда один, -
им судьба уходить в сайман.
горек хлеб и едок осенний дым,
холодны неубранные дома.
мне из неё не выйти, в ней мне только тебя любить.
говорю тебе, солнышко, этот мир -
запечатанная тюрьма.
в ней страшно спать, курить,
и просто размеренно жить.

а что до нас, мой свет, то не спрашивай никого,
ни что делать, ни как, чёрт возьми, поступать.
этот театр - полностью твой, и только тебе в нём играть.

потому что сколько бы ни было шрамов на лбу
от знакомых граблей - ты знакам плохим не верь.
потому что мы сами рисуем себе судьбу.
ни одна жизнь не обходится без потерь.

и опять знакомая смерть.
глядит на меня уцелевшим глазом.
скалится, падла, щурится, еле дышит.
мне всё равно, пусть забирает.
скажи мне, она меня слышит?

понимаешь, я ждал тебя. много лет.
вот, видишь, лампочка, чайник кипелый,
ванильный брикет,
я, кажется, перебрал.
есть еще кот, мурлычущий из угла.
я знаю, что ты меня не ждала..
а я тебя тоже не ждал!

красть с неба звёзды, плакаться, умолять.
зачем понарошку? зачем ты мне пленная?
мне надоело тебя терять, если ты не любишь меня,-
то дайте мне другую вселенную!

зябкий ветер, крепкие сигареты, хрупкий шум.
я люблю тебя. это ужасно, и похоже со мной навсегда.
вот я встаю, с сырой травы, зажимая дыру в груди.
думаешь, я прощу тебя?
господь с тобой, - никогда!

© Ляля

Я порой вспоминаю забавный куплет
Никуда от него не деться
Если сердце ищет другое сердце
То это сердце и есть то сердце

Вот и я раздваиваюсь
Ибо я одинок
Я хотел бы уехать в город далекий
И жить-поживать Может чьи-то строки
Мне навеяли образ что в городе вечная ночь
Или мне это только метится
И я от себя самого убегаю прочь

Меня привлекает неведомость этой мглы
Мне бы стать орлом поскольку только орлы
Могут видеть солнце
В стране где оно не видно
Однако ночь безысходна луна больна
И только кричащим совам
Во тьме не спится
Или мне это только метится
Ибо я раздвоен
Кто знает что будет
Величье вечно
Двуличье вечно
Смерть бесконечна
Вовсе не надо
Пытать грядущее
Даже если мы можем
Прозреть грядущее
Вовсе не надо пытать грядущее
Не лучше ли попросту жить наслаждаясь
прохладой вечерней
Дремать и мечтать что любой из надежд
достоверней

Если что у меня и было так сердце из плоти
Я принес его к алтарю
Исполняя обет
Но увидел одно серебро
Серебро под тусклыми взглядами
Богородиц
А еще я увидел словно впервые
Золотые сердца Иисуса и Девы Марии
Святые сердца из мрамора
И из гипса
Которых так много в соборах
Я был пристыжен
И запрятал поглубже сердце из плоти
Сердце мое такое
Окровавленное живое
И потом я вышел со страхом глядя
Как сердца золотые пылали там в церкви
Сзади
Но сердце мое так меня стесняло
Что я закопал его в землю
Подальше
От монахов и от церквей
Принесите же черный ирис
Принесите туда где лежит оно утихомирясь
Черный ирис и розовый олеандр
Неужели не я

Неужели не я,
Освященный тремя фонарями.
Столько лет в темноте,
По осколкам бежал пустырями.
И сияние небес
У подъемного крана клубилось.
Неужели не я,
Что-то здесь навсегда изменилось.
Кто-то новый царит,
Безымянный, прекрасный, всесильный.
Над отчизной горит,
Разливается цвет темно-синий.
А в глазах у борзых
Мельтешат фонари по цветочку.
Кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.
Значит нету разлук,
Значит зря мы просили прощения.
У своих мертвецов,
Значит нет для зимы возвращения.
Остается одно,
По земле проходить бестревожно.
Не возможно отстать,
Обгонять, только это возможно.
Поздравляю себя с интервальной находкой, с тобой.
Поздравляю себя с удивительно горькой судьбой.
С этой вечной рекой,
С этим небом в прекрасных осинах,
С описанием утрат за безмолвной толпой магазина.
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю,
Никого не узнать я иду тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
От того, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
Не жилец этих мест,
Не мертвец а какой-то посредник.
Совершенно один ты кричишь о себе напоследок
Ни кого не узнал, обознался, забыл, обманулся.
Слава Богу, зима,
Значит я никуда не вернулся.

/Иосиф Бродский/

месяц не высок
и март уж под ногами
юродивый песок
и меч из оригами
я ходила клянчила
где моя любимая
голос не ответил
что я, месяц, сбрендил?
где мои копыта?
чем писать теперь?
смыл в туалет газету
и спрятал морду в дверь
бессовестная девка
мне строила глаза
свинцовую конфетку
ей в лоб и до конца
малышка и старик
что может быть романтинчей?
ему уже за век,
а он все симпатичный

я как будто капитан на немецком линкоре,  и когда он бороздит просторы жестокой ярости, меня качает из стороны в сторону, и мои пушки направлены высоко вверх   

 

 

Однажды я возвращался после каникул на учебу.

Время было зимнее. Недавно прошел снегопад,

поэтому было немного слякотно, но, в то же время, тихо и уютно.

Совсем недавно отгремели праздники и билетов на поезда совсем не было.

Пришлось ехать на метро, а потом добираться на попутках.

Я как-то исступленно смотрел на ступени эскалатора, и они, как фортепианные клавиши,

совершали маленькие колебания в такт музыке из наушников.

Где билет на автобус купишь, где на электричку сядешь, а где и попутку поймаешь.

И вот значит еду на попутке и вдруг внезапно понимаю,

что за последние 4 часа дороги я не произнес ни одного слова, кроме междометий.

И это совсем не из–за кляпа во рту.

Даже если бы его не было, я бы все равно молчал — с кем мне разговаривать в багажнике?

персональный ангел Милы был обдолбан и пьян уже две недели.

небесная канцелярия выдала ему отпускное попросив удалиться

но на его место никто не мог найти другого ангела так что прежний

продолжал тратить полученные деньги и жить в казеной квартире

хотя здесь совершенно нечему удивляться поскольку Мила очень любила БДСМ

а на небе он находится под строгим запретом из-за злопамятного Иисуса

провисевшего обездвиженным шесть часов.

при том висеть ему в принципе понравилось

но вот римляне смотревшие на него

все это время били по болезненному комплексу

которым страдает и его отец так что не дает рисовать себя на иконах

у Милы тоже были комплексы ей например было неловко писать стоя

хотя и приходилось делать это часто в банках отделениях жкх и почты

но больше всего от своих комплексов страдал ее ангел

который стеснялся ходить без нижнего белья

а фирменный стиль Рая являл собой лишь достаточно застиранную простыню с двухспальной кровати

поговаривают даже что простыни эти на небе в последнее время

перестали матеарилизоввывать своими силами

потому что обленились так что иногда архангел Михаил

подворовывает их в икее с тоской глядя на одежду

из зарры и бершки мимо которых всегда проходил

однажды он все же не удержался и прихватил с собой

еще и розовый клатч из киры пластининой который теперь где-то прячет

стоит ли говорить о том что Милин ангел в душе был очень рад своему увольнению

в первый же час после него он спустился вниз

и купил себе какие-то смешные трусы потому что в отличие от Михаила

не совсем обнаглел и воровать считал неприемлемым