КТО ПОНЯЛ ЖИЗНЬ... ТОТ БОЛЬШЕ НЕ СПЕШИТ...


Кто понял жизнь тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребёнок, молится старик,
Как дождь идёт и как снежинки тают.

В обыкновенном видит красоту,
В запутанном простейшее решенье,
Он знает, как осуществить мечту,
Он любит жизнь и верит в воскресенье,

Он понял то, что счастье не в деньгах,
И их количество от горя не спасет,
Но кто живёт с синицею в руках,
Свою жар-птицу точно не найдет

Кто понял жизнь, тот понял суть вещей,
Что совершенней жизни только смерть,
Что знать, не удивляясь, пострашней,
Чем что-нибудь не знать и не уметь...

Придумать жизнь и разыграть по нотам...

Начало здесь

 

 

 

 

***

По кругу, по заезженной орбите
плетётся жизнь у радости в хвосте.
Я на неё однако не в обиде,
ведь дышит дух повсюду и везде.

 

Я еду вдаль по волчьему билету
и складываю счастьице из цифр.
Но и такого на поверку нету -
пароль, наверно, нужен или шифр.

 

Гляжу в окно на уличные клипы.
Ответ в уме готовлю на семь бед.
«Билетов нет», — шумят в аллее липы,
и вся земля закрыта на обед.

 

Нет ходу тем, кто не ходок по трупам,
на праздник жизни, на Наташин бал.
Дворец сменился стриптизёрным клубом,
а вместо принца лыбится амбал.

 

Мир подменён, как туфелька кроссовкой.
Сердечный спазм кому-то просто спам,
пир всеблагих - обычная тусовка,
где пища по карману и зубам.

 

Мне небо льёт серебряные пули,
я бисер слов бессмысленно мечу.
Мы, кажется, друг друга обманули -
мой спор с судьбой закончился в ничью.

 

Придумать жизнь и разыграть по нотам.
Пичугам — петь, деревьям — шелестеть,
такая уж у них с весной работа,
и дождик рассыпает щедро медь.

 

Всем по трудам, по вере — без обмана.
Холодный день согреется в груди.
А жизнь темнит или глядит туманно,
и вновь неясно, что там впереди.

 

 

 

***

Всем хочется сказки -
мужчинам и женщинам.
Всем хочется ласки -
но страшно обжечься нам.

 

Хоть время нас метит -
на лицах — борозды,
все люди — дети
разного возраста.

 

 

Рыбье

 

Когда-то в постановке драмкружка -
о детство! отыскать к тебе ходы бы! -
мне в сказке о мышонке Маршака
досталась роль поющей молча рыбы.

 

Поскольку голос был и вправду тих,
никто не мог меня расслышать в школе, -
в то время как другие пели стих,
я разевала рот в немом приколе.

 

Досадный самолюбию щелчок,
забавный штрих, безделка, в самом деле.
Но что-то подцепило на крючок,
заставив чуять чешую на теле.

 

Когда мне криком раздирает рот,
как на картине бешеного Мунка,
то кажется, что всё наоборот —
невидима и бессловесна мука.

 

И что пишу, и что в себе ношу -
для всех глухонемой абракадабры,
и как я вообще ещё дышу,
подцепленная удочкой за жабры, -

 

глас вопиющих в мировой дыре...
И даже на безрыбье нету рака,
что свистнул бы однажды на горе
за всех, хлебнувших жизненного краха.

 

Взгляд отвожу от губ, что просят пить,
от судорог их, выброшенных в сушу.
И никогда бы не смогла убить,
почувствовав в них родственную душу.

 

Не верю в гороскопов дребедень,
в то, что пророчит месяц мой весенний.
Но каждый рыбный день — как Судный день,
и пятницы я жду, как воскресенья.

 

 

 

 

 

***
Волшебный отсвет фонаря,
в окне мне ветку серебря,
наверно, дан мне был не зря,
а для чего-то...
О кто ты, чью слепую власть
сегодня ощущаю всласть?
А день, когда я родилась,
была суббота.

 

Всю жизнь была не ко двору.
Вся жизнь была не по нутру -
по прописям, словам гуру,
по светофорам...
Но кто-то, прячущийся вне -
в окне, на облаке, в луне,
шептал мне о моей вине,
глядел с укором.

 

За что мне это или то,
в слезах просила я — за что?
Душа уже как решето,
мне не по силам!
Но вновь навстречу январю
в окно спасибо говорю
заре, ночному янтарю,
за всё, за всё благодарю,
за всё спасибо...

 

 

 

 

***
Весенней грозы отрезвляющий душ.
Очистится небо от хмури и мути.
Воздушные шарики родственных душ
из рук выпускаю — летите, забудьте!

 

Не плачь ни о чём, ничего не имей.
Пусть Дух наберёт высоту без боязни,
как детской рукой запускаемый змей,
свободный от уз нелюбви и приязни.

 

От тяги корней, якорей и оков
отныне и присно пребудь независим.
Лети, задевая клочки облаков,
похожих на клочья стихов или писем.

 

Как больно наткнуться на чей-нибудь взгляд,
скользнувший неузнанно, канувший мимо.
Воздушные шарики в небо летят...
О сколько их, сколько — доныне любимых!

 

 

 

***

Дождь вырвался из плена облаков,
Запрыгал — посмотрите-ка, каков!
Взломал свою небесную тюрьму.
И пляшется, и плачется ему.

 

Мой водный знак, самой стихии брат!
Нет никаких нигде ему преград.
Скосил глаза куда-то на висок
и пишет что-то мне наискосок.

 

А что в письме? Размытая строка...
Течёт любви условная река.
Живой воды таинственная власть
на мертвенную сушу пролилась.

 

Не плачь мой, мой дождик, лучше попляши,
расплёскивая жалобы души.
О сколько слёз! Прими же их, внемли,
жилетка безразмерная земли.

 

 

 

***

Тогда мне время было по нутру,
вселенная была мне по размеру.
И в мир я выходила поутру,
всё принимая к сердцу и на веру.

 

Тогда без счастья не было ни дня,
с губ не сходила алая улыбка.
И каждый взгляд мужской был на меня,
и каждое в строку ложилось лыко.

 

Промчалась жизнь, теперь она звучит
вполголоса, идёт вполоборота.
О, где её подземные ключи
и где лучи её солнцеворота?

 

Лишь бы остаток в горсти удержать,
хотя бы удержать её от крена,
чтобы любовь могла ещё дышать,
чтобы душа не помнила о бренном...

 

 

 

 

***

Свежий ветер влетел в окно,
распахнул на груди халат.
Бог ты мой, как уже давно
не ломали мы наш уклад.

 

Те года поросли быльём,
где бродили мы в дебрях рощ...
Свежевыглаженное бельё,
свежесваренный в миске борщ.

 

Наши ночи и дни тихи.
Чем ещё тебя удивлю?..
Свежевыстраданные стихи,
свежесказанное люблю.

 

 

 

 

***

День убывает, убывает,
темнея и сходя на нет.
Пока ещё не убивает,
а только убавляет свет.

 

Пока ещё не всё в тумане,
пока не умер этот день, -
со мною сны воспоминаний,
со мною дорогая тень.

 

И будет всё ещё сторицей -
недели, месяцы, года...
Но этот день не повторится,
не повторится никогда.

 

 

 

 

***

Белый свет обернулся копеечкой,
а в неё как всегда не попасть.
Подступает тяжёлое времечко,
разевает зубастую пасть.

 

О, у каждого есть своя пагуба,
то, чем будет когда-то убит -
сумасшедший корабль и Елабуга,
и разбитая лодка о быт.

 

Скатерть белая кровушкой залита,
кто в бою падёт, кто во хмелю.
А меня доконает когда-либо
то, чего больше жизни люблю.

 

 

 

***
Ни с орбиты ещё, ни с ума я
не сошла, и чумные пиры
принимаю твои, принимаю
и удары твои, и дары.

 

Распахнулись небесные вежды.
Ищет радуга встречной руки.
И надежды в зелёных одеждах
оживают всему вопреки.

 

 

 

***

А счастье - это как журавль,
что скрылся вдаль за облаками,
как поднебесный дирижабль,
как то, чего нельзя руками.

 

Проснуться, утро торопя,
спешить в леса, сады и парки,
чтоб скрыться от самой себя,
спастись от вездесущей Парки.

 

Окно и двери распахну,
накину старенькое пончо.
Когда же, боже, жить начну?
Наверное, когда закончу.

 

 

 

***

Пустой причал, холодный лязг вокзала...
Жизнь, подожди, притормози колёса.
Ведь я ещё не всё тебе сказала,
не все покуда выплакала слёзы.

 

Пусть вдребезги разбитое корыто,
пусть выцвело и облетело лето.
Но карта до сих пор ещё не бита
и песенка моя пока не спета.

 

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/325524.html

♥ღ♥Меня спросила Женщина одна...♥ღ♥

Меня спросила Женщина одна:
- Как удаётся сохранить улыбку?!
- Я не курю, почти не пью вина,
И не казнюсь за каждую ошибку…

Но думает она, что есть секрет,
Которым я делиться не желаю…
А я, прожив на свете столько лет,
Ей просто, без утайки, отвечаю:

- Люби людей, старайся уступать,
Не помни зла, и не копи обиду,
Другим тепла старайся больше дать,
Будь сердцем искренна всегда, а не для виду…

Не хмурь бровей – открыто улыбнись,
Тепло души не унесут года!
Тогда увидишь, как прекрасна жизнь!
И ты не постареешь никогда!

Виктория Виртанен

***


Не тратьте жизнь свою на тех, кто вас не ценит,
На тех, кто вас не любит и не ждёт,
На тех, кто без сомнений вам изменит,
Кто вдруг пойдёт на "новый поворот".
Не тратьте слёз своих на тех, кто их не видит,
На тех, кому вы просто не нужны,
На тех, кто, извинившись, вновь обидит,
Кто видит жизнь с обратной стороны.
Не тратьте сил своих на тех, кто вам не нужен,
На пыль в глаза и благородный понт,
На тех, кто дикой ревностью простужен,
На тех, кто без ума в себя влюблён.
Hе тратьте слов своих на тех, кто их не слышит,
На мелочь, не достойную обид,
На тех, кто рядом с вами ровно дышит,
Чьё сердце вашей болью не болит.
Не тратьте жизнь свою, она не бесконечна,
Цените каждый вдох, момент и час,
Ведь в этом мире, пусть не безупречном,
Есть тот, кто молит небо лишь о вас!
На что мы тратим жизнь?
На что мы тратим жизнь?
На мелочные ссоры,
На глупые слова, пустые разговоры,
На суету обид, на злобу - вновь и вновь.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на любовь...
Сжигаем жизнь дотла всё на пустое что-то -
На нудные дела, ненужные заботы...
В угоду обществу придумываем маски... На что мы тратим жизнь!
А надо бы на ласки...
Мы распыляем жизнь на сумрачную скуку,
На "имидж" и "престиж", ненужную науку,
На ложь и хвастовство, на дармовую службу. На
что мы тратим жизнь?... А нужно бы на дружбу...
Куда-то всё спешим, чего-то добываем.
Чего-то ищем все - а более теряем;
Всё копим - золото, тряпьё и серебро...
На что мы тратим жизнь!
А надо б на добро... Волнуемся, кричим, по пустякам страдаем;
С серьёзностью смешной вещички выбираем.
Но сколько не гадай - всё
выберешь не ту.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на мечту... Боимся радости, боимся верить в сказки,
Боимся и мечты, и нежности, и ласки;
Боимся полюбить, чтоб после не тужить...
На что мы тратим жизнь?!
А надо просто жить!...

просто прочесть и подумать о своей Жизни

Автор стихотворения - Любовь Козырь

Смерть, где жало твоё?.. Часть вторая.

Начало здесь

 

В стихах Ларисы Миллер я нашла то, чего мне так не хватало в других современных поэтах – разговор о том, как человек справляется с жизнью, как он чувствует себя перед лицом вечности. Я была потрясена невероятной простотой этой поэзии. Она голенькая: ни оборочек, ни рюшечек – стихи из ничего. И при этом так цепляют! Её стихи стали для меня больше, чем стихи.

 

Хоть бы памятку дали какую-то, что ли,
научили бы, как принимать
эту горькую жизнь и как в случае боли
эту боль побыстрее снимать.

Хоть бы дали инструкцию, как обращаться
с этой жизнью, как справиться с ней –
беспощадной и нежной – и как с ней прощаться
на исходе отпущенных дней.

Стихи Миллер и стали для меня такой «инструкцией». Их хотелось выписать, выучить и жить по их «рецептам». В них и молитва:

Ночь метельная была.
Ангел мой, раскрыв крыла,
обойми меня, закутай,
не пускай на холод лютый.

 

 

 


Всё зачинает, чтоб вновь погубить,
Ангел мой ласковый, дай долюбить.

И заклинание:

Всё переплавится. Всё переплавится.
В облике новом когда-нибудь явится.

Нету кончины. Не верь в одиночество.
Верь только в сладкое это пророчество.

Тот, кто был другом единственным, преданным,

явится снова в обличье неведомом –

веткой ли, строчкой. И с новою силою
будет шептать тебе: «Милая, милая».

 

 

И утешение:

Ну успокойся, успокойся.
Живи и ничего не бойся.


Всё поправимо, поправимо.
И то, что нынче горше дыма,
над чем сегодня слёзы льём,

окажется прошедшим днём
 полузабытым и туманным,

и даже, может быть, желанным.

 

 

И надежда:

Поверь, возможны варианты.
Изменчивые дни – гаранты
того, что варианты есть.


Осенний ветер гонит лист и ствол качает.
Не полегчало коль ещё, то полегчает.

Вот только птица пролетит и ствол качнётся,
и полегчает наконец, душа очнётся.

Душа очнётся наконец и боль отпустит.
И станет слышен вещий глас в древесном хрусте

и в шелестении листвы. Под этой сенью
не на погибель всё дано, а во спасенье.

 

Поэзия Миллер – это трепет радости и боли одновременно.

Небо к земле прилегает не плотно.
В этом просвете живём мимолётно,

И, попирая земную тщету,
Учимся жизнь постигать на лету,

Чтоб надо всем, что ветрами гасимо,
Стёрто, повержено, прочь уносимо,

Духу хватило летать и летать,
И окрыляться и слёзы глотать.

 

 

Это – жизнь с ощущением вечной иглы в сердце.

Дни текли. Душа алкала.
Кошка с блюдечка лакала.

В небе плыли облака
далеко, издалека.

В небе плыли облака
Далеко, издалека.

Ни в четверг, ни в воскресенье
Не нашла душа спасенья.

Кошка с блюдечка пила.
Тучка по небу плыла,

Проплывала в небе синем...
Нынче здесь, а завтра сгинем,

Кошке сливочек налив
И души не утолив.

 

Поэтическая речь Ларисы Миллер непривычно для нас сдержанна. Она словно стесняется пафосности, открытой эмоциональности. «На тьму лирических словес наложим вето», – пишет она.

Ждали света, ждали лета,
ждали бурного расцвета
и благих метаморфоз,
ждали ясного ответа
на мучительный вопрос.

Ждали сутки, ждали годы
то погоды, то свободы,
ждали, веря в чудеса,
что расступятся все воды
и дремучие леса...

А пока мы ждали рая -
нас ждала земля сырая.

 


Мы у вечности в гостях
ставим избу на костях,

ставим избу на погосте
и зовём друг друга в гости:

«Приходи же, милый гость,
вешай кепочку на гвоздь».

И висит в прихожей кепка,
и стоит избушка крепко,

в доме радость и уют,
в доме пляшут и поют,

топят печь сухим поленом.
И почти не пахнет тленом.

Существует огромное пространство, в которое мы все заброшены, и несущее нас время. Всё, что в стихах Миллер – продиктовано этим. У неё страстное желание во что-то спрятаться: «Под небесами так страшно слоняться. Надо хоть как-то от них заслоняться».

«Как страшно жить», – вдруг вспомнилась присказка Ренаты Литвиновой. Но, в самом деле, если вдуматься – охватывает чувство экзистенциального отчаяния. Никаких гарантий, никакой внешней защиты!

 

Погляди-ка, мой болезный,
колыбель висит над бездной,

и качают все ветра
люльку с ночи до утра.

И зачем, живя над краем,
со своей судьбой играем,

и добротный строим дом,
и рожаем в доме том.

И цветёт над лёгкой зыбкой
материнская улыбка.

Сполз с поверхности земной
край пелёнки кружевной.

 

Это отголоски прозы её любимого Набокова: «Колыбель качается над бездной. Заглушая шёпот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну прижизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырёх тысяч пятисот ударов сердца в час («Дар»).

 

Основное чувство от поэзии Ларисы Миллер – это ощущение хрупкости и непрочности бытия. Всё так невечно, зыбко, разрушительно в этом мире... Но и одновременно очень весомо и значимо. Каждая частица бытия связана невидимыми нитями с чем-то, чего не увидишь глазами, но что является смыслом и сутью всего видимого, явного, что «знает из опыта» наша генетическая память.

 

И замысел тайный ещё не разгадан
тех линий, которые дышат на ладан,

тех линий, какими рисована быль.
И линии никнут, как в поле ковыль.

Мелок, ворожа и танцуя, крошится,
и легче легчайшего жизни лишиться.

Когда и не думаешь о роковом,
тебя рисовальщик сотрёт рукавом

с туманной картинки, начертанной всуе,
случайно сотрёт, чей-то профиль рисуя.


Наш рай земной невыносим.
На волоске с тобой висим...

 

Пронзительное понимание того, что «жизнь и любовь не прочней волоска», почти физиологическое ощущение бездны, которая буквально в двух шагах. Точно идёшь по очень тонкому льду и можешь рухнуть. Иные творческие натуры сами ищут этой потерянности в бездне, упоения на её краю. Миллер не ищет. Но она сама находит её.

 

 

Ты сброшен в пропасть – ты рождён.
Ты ни к чему не пригвождён.

Ты сброшен в пропасть – так лети.
Лети, цепляясь по пути

за край небесной синевы,
за горсть желтеющей травы,

за луч, что меркнет, помелькав,
за чей-то локоть и рукав.

Она предпринимает отчаянную попытку ухватиться за что-то в этой неустойчивости, непрочности бытия:

Но в хаосе надо за что-то держаться,
а пальцы устали и могут разжаться.

Держаться бы надо за вехи земные,
которых не смыли дожди проливные,

за ежесекундный простой распорядок
с настольною лампой за кипой тетрадок,

с часами на стенке, поющими звонко,
за старое фото и руку ребёнка.

Первейшая задача поэта, как её понимает Л. Миллер, – гармонизировать хаос и мужественно, достойно пройти земной путь между колыбелью и бездной.

 

И она протягивает нам эту соломинку спасения всем тонущим, руку помощи, фонарик, лучик света, которым освещает мрак и холод бытия.

 

Тьма никак не одолеет,
вечно что-нибудь белеет,
теплится, живёт,
мельтешит, тихонько тлеет,
манит и зовёт.

Вечно что-нибудь маячит...
И душа, что горько плачет
в горестные дни,
в глубине улыбку прячет,
как туман огни.

 

 

В благодатных стихах Миллер нет благостности, сусального елея. Она – не церковный человек, природное чувство фальши удерживает её от придуманной веры, но есть в её стихах и нечто религиозное, если понимать под религиозностью то, что помогает испытать чувство вечности.

Что за жизнь у человечка:
он горит, как Богу свечка,

и сгорает жизнь дотла,
так как жертвенна была.

Он горит, как Богу свечка,
как закланная овечка

кровью, криком изойдёт
и утихнет в свой черёд.

Те и те, и иже с ними;
ты и я горим во Имя

Духа, Сына и Отца –
жар у самого лица.

В толчее и в чистом поле,
на свободе и в неволе,

очи долу иль горе –
все горим на алтаре.

 

Мне очень дорога непоказная, целомудренная душевность и человечность стихов Ларисы Миллер. Она непритворно болеет за всё живое, и в её присутствии чувствуешь себя уже не так одиноко и заброшенно.

 

Смертных можно ли стращать?
Их бы холить и прощать,
потому что время мчится
и придётся разлучиться,
и тоски не избежать.
Смертных можно ль обижать,
изводить сердечной мукой
перед вечною разлукой?

 

 

В сущности, это перекличка с цветаевским: «Послушайте! Ещё меня любите за то, что я умру!».

Религиозным философом Рудольфом Штейнером, основоположником антропософского учения, была выдвинута идея, что прожитый человеком отрезок от рождения до смерти – лишь незначительная часть его вечного существования. Человек не впервые живёт в этом мире, он уже существовал в нём некогда, о чём свидетельствует человеческая интуиция. Она-то и связывает человека с вечностью, с пра- историей, опыт которой откладывается в подсознании. Категория вечности давала опору людям слабым, неудачникам, не нашедшим себя в действительной жизни. Теория Штейнера давала надежду обрести себя заново, в ином существовании.

 

Рудольф Штейнер

 

 

Человек привыкает
ко всему, ко всему.
Каждый год получает
по письму, по письму.
Это в белом конверте
ему пишет зима.
Обещанье бессмертья –
содержанье письма.

(А.Кушнер)

 

 

Есть ли жизнь на том свете? Наверное, нет поэта, который бы над этим не задумывался, не пытался как-то для себя ответить на этот вопрос. Фёдор Сологуб попытался сделать это буквально.

 

 

После похорон жены он заперся у себя в кабинете и две недели никуда не выходил и никого не принимал. Когда же, опасаясь за жизнь и рассудок поэта, к нему заглянули, то увидели Сологуба за столом, заваленным листками бумаги с каким-то цифрами, уравнениями. «Это дифференциалы», – спокойно пояснил он. Математик по профессии, он решил с помощью дифференциалов проверить, вычислить, существует ли загробная жизнь. И проверил. И убедился, что существует. Он стал снова появляться в Доме литераторов – спокойный, даже повеселевший. Причиной хорошего настроения стала уверенность в неминуемой встрече с Анастасией. Скоро он с ней соединится. Уже навсегда.

 

 

 

Мой ангел будущее знает,
Но от меня его скрывает,
Как день томительный сокрыл
Безмерности стремлений бурных
Под тению своих лазурных,
Огнями упоенных крыл.

 

Я силой знака рокового
Одно сумел исторгнуть слово
От духа горнего, когда
Сказал: — От скорби каменею!
Скажи, соединюсь ли с нею? —
И он сказал с улыбкой: — Да. —

 

 

Сологуб не выносил грубой жизни, он мог бы сказать про себя вместе с Достоевским, что чувствует себя так, как будто с него содрана кожа. Всякое прикосновение извне отзывается в нём мучительной болью. Жизнь представляется Сологубу румяной и дебелой бабищей – Евой, в отличие от прекрасной лунной Лилит – его мечты. Она кажется ему вульгарной, пошлой, лубочной. Поэт хочет переделать её на свой лад, вытравить из неё всё яркое, сильное, красочное. У него вкус ко всему тихому, тусклому, беззвучному, бестелесному. Чем-то Сологуб в этом смысле напоминает Бодлера, который предпочитал накрашенное и набеленное лицо живому румянцу и любил искусственные цветы. Он боялся жизни и любил Смерть, имя которой писал с большой буквы и для которой находил нежные слова. Его называли Смертерадостным, рыцарем смерти.

 

Я холодной тропой одиноко иду,
я земное забыл и сокрытого жду, -
и безмолвная смерть поцелует меня,
и к тебе уведёт, тишиной осеня.

 

 

У Сологуба появляется культ смерти. Он создаёт миф о смерти-невесте, подруге, спасительнице, утешительнице, избавляющей человека от тягот и мучений.

О Смерть! Я твой. Повсюду вижу
одну тебя, – и ненавижу
очарование земли.
Людские чужды мне восторги,
сраженья, праздники и торги,
весь этот шум в земной пыли.

Но в последние годы жизни поэт стал иным. Стихи последних лет отмечены знаками смирения, умиления, тихой печали. И уже не к дьяволу он обращается в них, а к Богу.

Подыши ещё немного
тяжким воздухом земным,
бедный, слабый воин Бога,
весь истаявший, как дым.

Что Творцу твои страданья?
Капля жизни в море лет!
Вот – одно воспоминанье,
вот – и памяти уж нет...

Последние стихи его приближались своей мудростью к тютчевским, и сам он последние годы внешне разительно напоминал Тютчева. «Старик весь как-то просветлел, – писал А.Белый. – Он ищет людей, ласки, общения. Ему это нужно, хоть он и готов отрицать это. Перед смертью он силился вобрать всё в себя и на всё отозваться».

 

 

И прошу я у милого Бога,
Как никто никогда не просил:
«Подари мне ещё хоть немного
Для земли утомительной сил! 

 

Умирал он долго и мучительно. И тут только выяснилось, что этот «поэт смерти», всю свою жизнь её прославлявший, совсем не любил её и боялся. Он яростно отмахивался при разговорах на эту тему: «Да мало ли что я писал! А я хочу жить!» – и до последней минуты он цеплялся за жизнь уже ослабевшими руками, шепча стихи, как молитву:

У тебя, милосердного Бога,
много славы, и света, и сил.
Дай мне жизни земной хоть немного,
чтоб я новые песни сложил.

Но новых песен ему сложить уже не довелось.
Из многих стихов поэтов видно их явственное, почти физическое ощущение потустороннего мира.  
Как писал А.Кушнер:

Я готов под сомненье поставить честь
свою, впрочем, об этом и Еврипид
рассказал, и все древние: что-то есть,
что-то есть. Значит, кто-то за всем следит.

Тема жизни после смерти давно интересует писателей всех времён и народов. Она поднимается и в произведениях многих современных писателей, например, в повести Л.Улицкой «Казус Кукоцкого», не так давно удостоенной Букеровской премии, где действие во второй части книги происходит в потустороннем мире. Но у неё жизнь героев просто автоматически переносится в некую ирреальную пустыню, где всё почти так же, как на земле. Гораздо интереснее это решается в книге рассказов Людмилы Петрушевской «Найди меня, сон».

 

 

Там жизнь героев так плавно переходит в иное измерение, что они порой сами не догадываются, что живут уже в нездешнем мире.

 

 

Причём в конце каждого рассказа даётся какое-то реальное объяснение мистическим моментам (сон, наркотический бред, состояние после наркоза на операции), то есть правда жизни не страдает, но при этом такие прорывы в экзистенциальные глубины и высоты человеческого сознания, такие потрясающие прозрения, что дух захватывает.

 

 

Когда читаешь эту книгу, кажется, что стоишь перед мерцающей поверхностью зеркала, за которой начинается тревожащий послежизненный мир. И, подчиняясь льющейся мелодии окутывающих тебя слов, ты медленно входишь сквозь зеркало в запредельность, блуждаешь по его полутёмным лабиринтам, встречаешь жутковатых людей в гулких комнатах, говоришь с ними... Но в какой-то момент, будто опомнившись, быстро летишь назад, выпрыгиваешь из зеркала в нынешнюю жизнь, облегчённо вздыхаешь и – задумываешься о месте, в котором только что побывал. Идёт мучительное рождение главного человеческого вопроса: что нас ждёт за пределами смерти? А точнее – есть ли способ спасти свою душу?

 

Мне будет вечно сниться дождь
и шум листвы у изголовья
каких-то баснословных рощ
бесчасья или безвековья.

Мне будет вечно сниться путь,
скрывающийся за холмами,
которым позабыл шагнуть,
как снится детский сон о маме.

Мне будет вечно сниться дождь
с почти расплывшейся страницы
и то, как ты меня зовёшь,
и я встаю, мне будет сниться.

(В.Соколов)

 

 

Продолжение здесь

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/204930.html

Откуда к нам пришла зима, не знаешь ты, никто не знает. Умолкло все. Она сама холодных губ не разжимает. Она молчит. Внезапно, вдруг упорства ты ее не сломишь. Вот оттого-то каждый звук зимою ты так жадно ловишь. Шуршанье ветра о стволы, шуршанье крыш под облаками, потом, как сгнившие полы, скрипящий снег под башмаками, а после скрип и стук лопат, и тусклый дым, и гул рассвета... Но даже тихий снегопад, откуда он, не даст ответа. И ты, входя в свой теплый дом, взбежав к себе, скажи на милость, не думал ты хоть раз о том, что где-то здесь она таилась: в пролете лестничном, в стене, меж кирпичей, внизу под складом, а может быть, в реке, на дне, куда нельзя проникнуть взглядом.

Быть может, там, в ночных дворах,
на чердаках и в пыльных люстрах,
в забитых досками дверях,
в сырых подвалах, в наших чувствах,
в кладовках тех, где свален хлам...
Но видно, ей там тесно было,
она росла по всем углам
и все заполонила.

Читать далее

НАСТРОЕНИЕ

Когда-то я стану старенькой,
Седой и корявой старушкой
В засаленном старом фартучке,
С привязанной к попе подушкой.
И, ползая неуверенно,
Себе помогая клюшкой…
Нет, нет, я совсем не уверена,
Что буду такой старушкой.

С зажатой в зубах сигареткой,
С блестящей сережкой в ухе,
Я буду старой КОКЕТКОЙ
На зависть другим старухам!!!
Я буду внучке - подружкой,
А внуку - партнершей в танце.
Я буду смотреть порнушку
И сочинять романсы.
Я расскажу своим внукам,
Пока им еще неизвестно,
Что жизнь - занятная штука,
Что жить - это так интересно!
Я их научу смеяться -
В голос, а не украдкой.
Я их научу держаться
За жизнь ЭТУ мертвой хваткой.

И как-то снежной зимою,
Свой коньячок попивая,
Устало глаза прикрою,
Скажу: "Неплохо жила я".

Ирина Рыбакова

НЕЛЬЗЯ...

Нельзя — сначала убивать, потом шептать: я не нарочно.Нельзя все время предавать, потом молить: исправлюсь — точно.

Нельзя сначала принижать, потом просить: прости за шутку. Нельзя трусливо убегать, сказав, что вышел на минутку.

Нельзя вернувшись сделать вид —что все как прежде остается. Ведь жизнь на месте не стоит.

За все…всегда… платить придется…




 

МЫ РУССКИЕ !!!

Константин Фролов - Крымский

Один чудак с лицом фальшиво-грустным,
ютясь в салоне своего «порше», Сказал:
"Мне стыдно называться русским.
Мы – нация бездарных алкашей."
Солидный вид, манера поведенья
– Всё дьяволом продумано хитро.
Но беспощадный вирус вырожденья
Сточил бесславно всё его нутро.
Его душа не стоит и полушки,
Как жёлтый лист с обломанных ветвей.
А вот потомок эфиопов Пушкин
Не тяготился русскостью своей.
Себя считали русскими по праву
И поднимали Родину с колен.
Творцы российской мореходной славы
И Беллинсгаузен, и Крузенштерн.
И не мирясь с мировоззреньем узким,
Стараясь заглянуть за горизонт,
За честь считали называться русским
Шотландцы – Грейг, де Толли и Лермонт.
Любой из них достоин восхищенья,
Ведь Родину воспеть – для них закон!
Так жизнь свою отдал без сожаленья
За Русь грузинский князь Багратион.
Язык наш – многогранный, точный, верный
– То душу лечит, то разит, как сталь.
Способны ль мы ценить его безмерно
И знать его, как знал датчанин Даль?
Да что там Даль! А в наше время много ль
Владеющих Великим языком
Не хуже, чем хохол Мыкола Гоголь,
Что был когда-то с Пушкиным знаком?
Не стоит головой стучать о стенку
И в бешенстве слюною брызгать зря!
"Мы - русские!" - так говорил Шевченко.
Внимательней читайте кобзаря.
В душе любовь сыновнюю лелея,
Всю жизнь трудились до семи потов
Суворов, Ушаков и Менделеев,
Кулибин, Ломоносов и Попов.
Их имена остались на скрижалях
Как подлинной истории азы.
И среди них как столп - старик Державин,
В чьих жилах кровь татарского мурзы.
Они любовь привили и взрастили
От вековых истоков и корней.
Тот - русский, чья душа живёт в России,
Чьи помыслы - о матушке, о ней.
Патриотизм не продают в нагрузку
К беретам, сапогам или пальто.
И коль вам стыдно называться русским,
Вы, батенька, не русский. Вы – никто.

/ 18.11.2012 г. / Константин Фролов - Крымский.

strong>