"Цветаева же была убеждена, что жизнь вообще нельзя «строить», она создается сама, своим внутренним, иррациональным путем."
(Виктория Швейцер. Быт и Бытие Марины Цветаевой)


 

  Тоска по родине! Давно
     Разоблаченная морока!
     Мне совершенно все равно --
     Где совершенно одинокой

     Быть, по каким камням домой
     Брести с кошелкою базарной
     В дом, и не знающий, что -- мой,
     Как госпиталь или казарма.

     Мне все равно, каких среди
     Лиц ощетиниваться пленным
     Львом, из какой людской среды
     Быть вытесненной -- непременно --

     В себя, в единоличье чувств.
     Камчатским медведем без льдины
     Где не ужиться (и не тщусь!),
     Где унижаться -- мне едино.

     Не обольщусь и языком
     Родным, его призывом млечным.
     Мне безразлично -- на каком
     Непонимаемой быть встречным!

     (Читателем, газетных тонн
     Глотателем, доильцем сплетен...)
     Двадцатого столетья -- он,
     А я -- до всякого столетья!

     Остолбеневши, как бревно,
     Оставшееся от аллеи,
     Мне всe -- равны, мне всe -- равно,
     И, может быть, всего равнее --

     Роднее бывшее -- всего.
     Все признаки с меня, все меты,
     Все даты -- как рукой сняло:
     Душа, родившаяся -- где-то.

     Так край меня не уберег
     Мой, что и самый зоркий сыщик
     Вдоль всей души, всей -- поперек!
     Родимого пятна не сыщет!

     Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
     И все -- равно, и все -- едино.
     Но если по дороге -- куст
     Встает, особенно -- рябина...

стихотворение читает Евгения Добровольская
картина Ильи Бройдо "Елабуга"

Кто и что бы не подумал, а стихи я люблю сугубо периодически (как правило веснами, что симптоматично). В данный момент проникаюсь поэзией барда Михаила Константиновича Щербакова (МКЩ). Есть у него книга "Тринадцать дисков" и еще здесь - http://lib.ru/KSP/sherbak.txt (это не реклама, представляете?). Знакомлюсь... изучаю... Однако, зацепило.

КИБИТКА Всё скрылось, отошло, и больше не начнётся. Роман и есть роман. В нём всё как надлежит. Кибитка вдаль бежит, пыль вьётся, сердце бьётся. Дыхание твоё дрожит, дрожит, дрожит. И проку нет врагам обшаривать дорогу, им нас не отыскать средь тьмы и тишины. Ведь мы теперь видны, должно быть, только Богу. А может, и Ему - видны, да не нужны. А где-то позади, за далью и за пылью остался край чудес. Там человек решил, что он рождён затем, чтоб сказку сделать былью. Так человек решил. Да, видно, поспешил. И сказку выбрал он с печальною развязкой, и призрачное зло в реальность обратил. Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой, да слишком много дел и слишком мало сил. А мы всё мчимся вдаль, печаль превозмогая, как будто ничего ещё не решено, как будто век прожив и всё-таки не зная, что истина, что нет, что свято, что грешно. И бесконечен путь, и далека расплата. Уходит прочь недуг, приходит забытьё. И для меня теперь так истинно, так свято чуть слышное в ночи дыхание твоё. 1983

Иллюстрация: "По северному тракту" Сивец Юлия

*** Меж этим пределом и тем, плутая в изгибах пространства, забыв обо всём, насовсем, - я помнил о ней, и напрасно. Мария! Весна прожита. Умчались твои вороные. Бессмертна была лишь мечта, бессмертна она и поныне. Что злато звенело - пустяк. Железо звенело не тише. И праздник ещё не иссяк, и флаги трепещут на крыше. Но выше, чем флаги, - забор. Трон старцев - тюрьма молодёжи. На входе стоит мародёр. На выходе стал мародёр же... С какого конца не начни - к началу, уж точно, не выйдем. Бессмертен лишь всадник в ночи, и то потому, что невидим. Мария... кораблик... душа... Ничто ничему не подвластно. Сто лет, спотыкаясь, греша, я помнил тебя, и напрасно. Покуда в дальнейшую мглу мечта улетает жар-птицей, на диком раёшном балу останешься ты танцовщицей. И если случится, что дня не хватит для главной кадрили, - Господь, отними от меня, оставь для неё, для Марии... А лучших путей не найти. Что толку прельщаться иными! Сошлись бы и наши пути, но вечность легла между ними. И полно, простимся с мечтой. Будь счастлива, вольная птаха! Мой всадник уже за чертой, и на небо смотрит без страха. 1989

Иллюстрация: ryoung.deviantart.com

«Надо привыкнуть читать сюжетную поэзию, пусть это и не прекрасный маленький шедевр, который можно прочесть быстро и легко. Чтение поэзии — это борьба, как и все в жизни»

Из «Книги интервью» И. Бродского

«В июне 1971 года Иосиф Бродский оказался в Ленинградской областной больнице у Финляндского вокзала. Внезапное заболевание было связано со значительной кровопотерей. Одно время врачи подозревали злокачественную опухоль. Возможно, впервые перед поэтом со всей серьезностью встал вопрос о личной смерти. Итогом этих мыслей и переживаний стало написанное тогда же стихотворение «Натюрморт».
Название иронично, т.к. предлагает рассматривать человека («я») как объект («вещь»); искусствоведческий термин (фр. nature morte) предлагается читать буквально как «мертвая (неживая) природа».*

Verra la morte e avra i tuoi occhi.
C. Pavese

«Придет смерть, и у нее будут твои глаза»
Ч. Павезе

1

Вещи и люди нас
окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.

Я сижу на скамье
в парке, глядя вослед
проходящей семье.
Мне опротивел свет.

Это январь. Зима
Согласно календарю.
Когда опротивеет тьма.
тогда я заговорю.

2

Пора. Я готов начать.
Неважно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.

О чем? О днях. о ночах.
Или же — ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а не о

людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру.

3

Кровь моя холодна.
Холод ее лютей
реки, промерзшей до дна.
Я не люблю людей.

Внешность их не по мне.
Лицами их привит
к жизни какой-то не-
покидаемый вид.

Что-то в их лицах есть,
что противно уму.
Что выражает лесть
неизвестно кому.

4

Вещи приятней. В них
нет ни зла, ни добра
внешне. А если вник
в них — и внутри нутра.

Внутри у предметов — пыль.
Прах. Древоточец-жук.
Стенки. Сухой мотыль.
Неудобно для рук.

Пыль. И включенный свет
только пыль озарит.
Даже если предмет
герметично закрыт.

5

Старый буфет извне
так же, как изнутри,
напоминает мне
Нотр-Дам де Пари.

В недрах буфета тьма.
Швабра, епитрахиль
пыль не сотрут. Сама
вещь, как правило, пыль

не тщится перебороть,
не напрягает бровь.
Ибо пыль — это плоть
времени; плоть и кровь.

6

Последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, смерть моя
испытывает меня,

поднося, хоть дышу,
зеркало мне ко рту,-
как я переношу
небытие на свету.

Я неподвижен. Два
бедра холодны, как лед.
Венозная синева
мрамором отдает.

7

Преподнося сюрприз
суммой своих углов
вещь выпадает из
миропорядка слов.

Вещь не стоит. И не
движется. Это — бред.
Вещь есть пространство, вне
коего вещи нет.

Вещь можно грохнуть, сжечь,
распотрошить, сломать.
Бросить. При этом вещь
не крикнет: «Ебёна мать!»

8

Дерево. Тень. Земля
под деревом для корней.
Корявые вензеля.
Глина. Гряда камней.

Корни. Их переплет.
Камень, чей личный груз
освобождает от
данной системы уз.

Он неподвижен. Ни
сдвинуть, ни унести.
Тень. Человек в тени,
словно рыба в сети.

9

Вещь. Коричневый цвет
вещи. Чей контур стерт.
Сумерки. Больше нет
ничего. Натюрморт.

Смерть придет и найдет
тело, чья гладь визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза».

10

Мать говорит Христу:
— Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,
не поняв, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив?

Он говорит в ответ:
— Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.
 
Чтение Александра Зленко*

Читать далее

Иосиф Бродский 
Посвящение Глебу Горбовскому

Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно;
Слышать шорох травы вдоль газонов, ведущих обратно,
В темном облаке дня, в темном вечере зло, полусонно
Лай вечерних собак -- сквозь квадратные гнезда газона.

Это трудное время. Мы должны пережить, перегнать эти годы,
С каждым новым страданьем забывая былые невзгоды,
И встречая, как новость, эти раны и боль поминутно,
Беспокойно вступая в туманное новое утро.

Как стремительна осень в этот год, в этот год путешествий.
Вдоль белесого неба, черно-красных умолкших процессий,
Мимо голых деревьев ежечасно проносятся листья,
Ударяясь в стекло, ударяясь о камень -- мечты урбаниста.

Я хочу переждать, перегнать, пережить это время,
Новый взгляд за окно, опуская ладонь на колени,
И белесое небо, и листья, и полоска заката сквозная,
Словно дочь и отец, кто-то раньше уходит, я знаю.

Пролетают, летят, ударяются о' землю, падают боком,
Пролетают, проносятся листья вдоль запертых окон,
Все, что видно сейчас при угасшем, померкнувшем свете,
Эта жизнь, словно дочь и отец, словно дочь и отец, но не хочется
смерти.

Оживи на земле, нет, не можешь, лежи, так и надо,
О, живи на земле, как угодно живи, даже падай,
Но придет еще время -- расстанешься с горем и болью,
И наступят года без меня с ежедневной любовью.

И, кончая в мажоре, в пожаре, в мажоре полета,
соскользнув по стеклу, словно платье с плеча, как значок поворота,
Оставаясь, как прежде, надолго ль, как прежде, на месте,
Не осенней тоской -- ожиданьем зимы, несмолкающей песней.

Листы

 На белом небе всё тусклей
Златится горняя лампада,
И в доцветании аллей
Дрожат зигзаги листопада.

Кружатся нежные листы
И не хотят коснуться праха...
О, неужели это ты,
Всё то же наше чувство страха?

Иль над обманом бытия
Творца веленье не звучало,
И нет конца и нет начала
 Тебе, тоскующее я?
художник Виктор Лукьянов  
***

"Мухи как мысли"
(памяти Апухтина)

Я устал от бессонниц и снов,
На глаза мои пряди нависли:
Я хотел бы отравой стихов
Одурманить несносные мысли.

Я хотел бы распутать узлы...
Неужели там только ошибки?
Поздней осенью мухи так злы,
Их холодные крылья так липки.

Мухи-мысли ползут, как во сне,
Вот бумагу покрыли, чернея...
О, как, мертвые, гадки оне...
Разорви их, сожги их скорее.

 

художник Иван Горюшкин-Скоропудов

ИОСИФ БРОДСКИЙ, ВОРОТИШЬСЯ НА РОДИНУ. НУ ЧТО Ж...

Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин

какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.

Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.

Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.

Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.

Снова Бродский. Снова из тех строчек, что не выходят из головы. Вот только как хорошо бы было сквозь свою инфантильность всем сердцем обрести такое ощущение, что некого винить и ничья рука, и что это здорово. Вместо этого, когда тянет винить, без разницы кого, - друга, подругу, родителей в собственной тьме.
 Ну что ж, пошла чинить примус дописывать аннотации к статьям по нефтехимии.

***
Нежнее нежного
Лицо твоё,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твоё —
От неизбежного.

От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.

Рисунки: http://alifann.deviantart.com/ Ivan Alifan (Канада)

У. Х. Оден. КУДА?

Что путешествие скажет тому, кто стоит у борта
под несчастливой звездой и глядит
на залив, где горы,
плавно качаясь на волнах,
уходят все дальше, дальше
в море, где даже чайки не держат слова?

Нынче, оставшись один на один
с собою, странник
в этих касаниях ветра, во всплесках моря
ищет приметы того, что отыщется
наконец то место,
где хорошо. Вспоминает из детства
пещеры, овраги, камни.


Но ничего не находит, не открывает.
Возвращаться не с чем.
Путешествие в мертвую точку
было смертельной ошибкой.
Здесь, на мертвом острове, ждал,
что боль в сердце утихнет.
Подхватил лихорадку. Оказался слабее,
чем раньше думал.


Но временами, наблюдая, как в море
мелькают дельфины,
в прятки играя, или растет
на горизонте незнакомый остров
точкой опоры зрачку, он с надеждой верит
в те времена и места, где был счастлив.
В то, что


боль и тревога проходят и ведут дороги
на перекресток сердец, рассекая море, ибо
сердце изменчиво, но остается
в конечном счете
прежним повсюду. Как правда и ложь,
что друг с другом схожи.

28 января 1996 года умер Иосиф Александрович Бродский. Стало быть, день памяти.

***

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

1990

«Он никуда не поехал - все приезжали к нему. Всех приехавших водили к нему. Все убедились, что он и вправду существует, живет и пишет - такой странный русский поэт, не желающий ступить ногой на русскую почву. Его печатали в России в газетах, журналах, однотомниках, многотомниках, его цитировали, на него ссылались, его изучали, его печатали так, как он хотел, и не так, как он хотел, его перевирали, его использовали, его превратили в миф. Опрос на улице Москвы: "Какие у вас надежды на будущее в связи с выборами в новый парламент?" Слесарь N: "О, мне плевать и на парламент, и на политику. Я хочу жить, как Бродский, частной жизнью".
Он хотел жить, а не умирать - ни на Васильевском острове, ни на острове Манхэттане. Он был счастлив, у него была любимая семья, стихи, друзья, читатели, ученики. Он хотел убежать от врачей в свой колледж - тогда они его не догонят. Он хотел избежать собственного пророчества: "Между выцветших линий на асфальт упаду". Он упал на пол своего кабинета вблизи другого острова, под скрещенными линиями двойной судьбы эмигранта - русской и американской. "И две девочки-сестры из непрожитых лет, // Выбегая на остров, машут мальчику вслед". Он и правда оставил двух девочек - жену и дочку.
"Знаете что, Иосиф, если вы не хотите поехать с шумом и грохотом, не хотите ни белого коня, ни восторженных толп, - почему бы вам не отправиться в Петербург инкогнито?" - "Инкогнито?" - он вдруг не сердится и не отшучивается. но слушает очень внимательно. "Ну да, знаете - наклейте усы или так просто... Закройтесь газетой в самолете. Не говорите никому - вообще никому. Приедете, сядете на троллейбус, проедете по Невскому. Пройдете по улицам - свободный, неузнаваемый. Толпа. все толкаются. Мороженое купите. Да кто вас узнает? Захотите - позвоните друзьям из автомата, - можете сказать, что из Америки. А если понравится - позвоните приятелю в дверь: вот я. Просто зашел соскучился". Я говорю, шучу и вдруг вижу, что ему совсем не смешно-и на лице его возникает детское выражение беспомощности и какой-то странной мечтательности, и глаза смотрят как бы сквозь предметы, сквозь границы вещей, - на ту сторону времени... он молчит, и мне становится неловко, как будто я подглядываю, лезу, куда меня не просят, и, чтобы разрушить это, я говорю жалким и бодрым голосом: "Ведь правда, замечательная идея?.."
Он смотрит сквозь меня и говорит: "Замечательная... Замечательная..."»

(Татьяна Толстая. Памяти Бродского)

(На фото - жена Иосифа Бродского - Мария и их дочь - Анна)

1996

Стихи Бродского
На столетие Анны Ахматовой

Страницу и огонь, зерно и жернова́,
Секиры острие́ и усечённый волос —
Бог сохраняет всё*; особенно — слова
Прощенья и любви, как собственный свой голос.

В них бьётся рваный пульс, в них слышен костный хруст,
И заступ в них стучит; ровны́ и глуховаты,
Затем что жизнь — одна, они из смертных уст
Звучат отчётливей, че́м из надмирной ваты.

Великая душа, поклон через моря
За то, что их нашла, — тебе и части тленной,
Что спит в родной земле, тебе благодаря
Обре́тшей речи дар в глухонемой вселенной.

<июль 1989>

*Deus conservat omnia — девиз рода графов Шереметьевых

Cтроки эти в равной степени относятся и к их автору. Две великих души — Анны Ахматовой и Иосифа Бродского теперь, надеюсь, ничто не разделяет. Поклон им обоим — через моря.

***
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
«Моя маленькая!»

— Ликом — чистая иконка,
Пеньем — пеночка… —
И качал ее тихонько
На коленочках.

Ходит вправо, ходит влево
Божий маятник.
И кончалось всё припевом:
«Моя маленькая!»

Божьи думы нерушимы,
Путь — указанный.
Маленьким не быть большими,
Вольным — связанными.

И предстал — в кого не целят
Девки — пальчиком:
Божий ангел встал с постели —
Вслед за мальчиком.

— Будешь цвесть под райским древом,
Розан аленький! —
Так и кончилась с припевом:
«Моя маленькая!»

16 июня 1919
 ...И прекрасное исполнение Полины Агуреевой - очень сложно удержаться и не запеть следом за ней. Сама не удержалась - пою маленькой.
 

Эту колыбельную по смутным воспоминаниям искала долго. Искала - Аленьку. Нашла - Валеньку.

У КРОВАТКИ

Вале Генерозовой

«Там, где шиповник рос аленький,
Гномы нашли колпачки»…
Мама у маленькой Валеньки
Тихо сняла башмачки.

«Солнце глядело сквозь веточки,
К розе летела пчела»…
Мама у маленькой деточки
Тихо чулочки сняла.

«Змей не прождал ни минуточки,
Свистнул — и в горы скорей!»
Мама у сонной малюточки
Шёлк расчесала кудрей.

«Кошку завидевши, курочки
Стали с индюшками в круг»…
Мама у сонной дочурочки
Вынула куклу из рук.

«Вечером к девочке маленькой
Раз прилетел ангелок»…
Мама над дремлющей Валенькой
Кукле вязала чулок.

"С неизменной нежностью, верностью и пониманием (даже почтением!) относилась к собакам и кошкам, они ей платили взаимностью".
Из воспоминаний Ариадны Эфрон о Марине Цветаевой.

***

Собаки спущены с цепи,
И бродят злые силы.
Спи, милый маленький мой, спи,
Котенок милый!

Свернись в оранжевый клубок
Мурлыкающим телом,
Спи, мой кошачий голубок,
Мой рыжий с белым!

Ты пахнешь шерстью и зимой,
Ты – вся моя утеха,
Переливающийся мой
Комочек меха.

Я к мордочке прильнула вплоть,
О, бачки золотые! —
Да сохранит тебя Господь
И все святые!

19 ноября 1914

иллюстрации принадлежат http://smokepaint.deviantart.com/ и http://teyanna.deviantart.com/ 

"Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории. Другой оптики человечеству не дано".
из эссе Иосифа Бродского "Об Анне Ахматовой"

Сегодня - 5 марта. В этот день, в 1966 году, не стало на нашей земле Анны Андреевны Ахматовой. 

Читать далее 

  
Валерий Брюсов
«Я имени тебе не знаю...»

Я имени тебе не знаю,
Не назову.
Но я в мечтах тебя ласкаю...
И наяву!
Ты в зеркале еще безгрешней,
Прижмись ко мне.
Но как решить, что в жизни внешне
И что во сне?
Я слышу Нил... Закрыты ставни...
Песчаный зной...
Иль это только бред недавний,
Ты не со мной?
Иль, может, всё в мгновенной смене,
И нет имен,
И мы с тобой летим, как тени,
Как чей-то сон?..
1900






 
Читать далее

"К Вашим стихам неприменимы требования, с которыми я воспринимаю чужие стихи, например, я не люблю неточной рифмы; все мелочи исчезают из глаз (из слуха) - остается только существенное, чем живо Ваше творчество, - сила Вашего духа (у Вас всегда слабость жизненности оборачивается силой духа, духовности). Очень велика Ваша убежденность. Ваш диктат поэта мощен, подчиняешься ему беспрекословно"

 Арсений Тарковский о стихах Айзенштадта

Этот медленный танец частиц мироздания,
Потерявших однажды судьбу,
Где танцуют с завязанными глазами -
Кто на воле, а кто и в гробу.

Этот танец танцуют, забыв все на свете -
И его никому не прервать,
Этот танец танцуют умершие дети -
Ах, как хочется им танцевать!..

Ах, как хочется им небывалого чуда -
Всем, кто выброшен из бытия,
Чья разбита надежда, и в сердце остуда
В бездорожье ушла колея...

И танцуют обломки, танцуют осколки
В ореоле изломанных рук,
И вступают собаки, и кошки, и волки
В заколдованный праздничный круг...

12 октября 1988

Читать далее

Признаю я товаром второго сорта // Свои лучшие мысли, и дням грядущим // Я дарю их как опыт борьбы с удушьем...
строки из стихов Иосифа Бродского

На склоне лет я на ограду влез
Я удовлетворял свой интерес
к одной затворнице и зная
что между нами проходная
я подтянулся на руках
ныряла в облаках
Луна и ввысь
из радио неслись
обрывки вальса
и я Луной залюбовался
я примостился между копий
открылся вид балтийских топей
к девице в общежитие я лез
а увидал владычицу небес
И. Б. "Стихи на бутылке, подаренной Андрею Сергееву" (1966)

Кое-что из того, что я хотела знать о Бродском, но боялась спросить (не говоря уже о том, что не знала как и у кого О_о):

Конечно. То есть не в том смысле, что частная жизнь - это личная жизнь, а просто: повезет - напишется стихотворение. Доживаешь, до всего доживаешь - до морщин, до седых волос... - и доживаешь не за счет изящной словесности, а просто доживаешь. Продукт времени - то, что ты делаешь, то что время с тобой делает. Оно тебя все время каким-то образом то ли обтесывает, то ли режет, доводит тебя до кикладской фигуры - без черт и лица.

Всю мою жизнь я пытался избегать одного – избегать мелодрамы. Но мелодрама преследовала меня с настойчивостью Ромео, если я похож на Джульетту. И когда все это случилось… Я помню все до мельчайших деталей… Я никогда не говорю об этом, я не хочу говорить об этом…

Но другу - Евгению Рейну – говорит:

Я помню, когда меня арестовывали, сажали, когда я сидел в клетке, я каким-то образом на это внимания не обращал, это все было не важно. Но мне, правда, повезло. Ты помнишь, на те времена пришелся "бенц" с Мариной, и о Марине я больше думал, чем о том, где нахожусь и что со мной происходит. Два лучших момента моей жизни, той жизни, это когда один раз она появилась в том отделении милиции, где я сидел неделю или дней десять. Там был такой внутренний дворик, и вдруг я услышал мяуканье - она во дворик проникла и стала мяукать за решеткой. А второй раз, когда я сидел в сумасшедшем доме и меня вели колоть чем-то через двор в малахае с завязанными рукавами, я увидел только, что она стоит во дворе... И это для меня тогда было важнее и интересней, чем все остальное. И это до известной степени и спасло, что у меня был вот этот "бэнц", а не что-то другое. Я говорю это совершенно серьезно. Всегда на самом деле что-то важнее, чем то, что происходит.

Знаете, кстати, раз уж вы упомянули судьбу, то есть такая латинская поговорка, она гласит: “Fatum non penis, in manus non recipis”. По-русски это звучит как: «Судьба – не х*й, в руки не возьмешь»

"Я состою из трех частей: античности, литературы абсурда и лесного мужика... я не являюсь интеллигентом". 

У меня нет ни философии, ни принципов, ни убеждений. У меня есть только нервы. Вот и все. И… вот и все. Я просто не в состоянии подробно излагать свои соображения и т.д. – я способен только реагировать. Я в некотором роде как собака или лучше: как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь. Когда нет – то я немедленно – это самое. Главный орган чувства, которым я руководствуюсь, - обоняние.

Было бы, конечно, прекрасно написать еще одну «Божественную комедию», но это не в моей власти. У меня есть твердое убеждение, даже не убеждение, а… В общем, мне кажется, что моя работа по большому счету есть работа во славу Бога. Я не уверен, что Он – насколько я могу себе представить Его – обращает на нее внимание… что я Ему любопытен… но моя работа, по крайней мере, направлена не против Него. <…> Однажду у меня состоялся любопытный разговор с Тони Хектом <…> он сказал: Не кажется ли вам Иосиф, что наш труд – это в конечном счете элементарное желание толковать Библию?». Вот и всё. Я с ним согласен. В конечном итоге, так оно и есть.

- Каждый год, на Рождество, я стараюсь написать по стихотворению. Это единственный день рождения, к которому я отношусь более или менее всерьез. - Этому, надо полагать, есть причина? - Вы знаете… это самоочевидно. Не знаю, как случилось, но действительно я стараюсь каждое Рождество написать по стихотворению, чтобы таким образом поздравить Человека, Который принял смерть за нас. - Тем не менее, как мне кажется, тема христианства – в традиционном понимании – не обозначена достаточно отчетливо, выпукло, что ли, в вашей поэзии… Или я ошибаюсь? - Думаю, что вы ошибаетесь…

«Но было и недоверие, нормальное такое состояние человеческой души по отношению к идеалу <…> Мое кредо – наглая проповедь идеализма»

Думаю, что в человеке есть некое пространство, требующее религиозного переживания, и потому заменить религию литература не может. Все, на что литература способна, - это воспитывать обыкновенное уважение к личности.

Говоря о подобных вещах публично, слишком часто кончают попыткой обратить в свою собственную веру; искус тут слишком велик <…> Я вообще не уверен, что в веру следует обращать. Людей следует оставить разбираться во всем самим. К вере приходят – приходят, а не получают готовой. Жизнь зарождает ее в людях и растит, и этих усилий жизни ничем не заменишь. Это действительно работа, и пусть ее делает время – потому что время справляется с ней много лучше.

Что касается меня -- в возрасте двадцати четырех лет или двадцати трех, уже не помню точно, я впервые прочитал Ветхий и Новый Завет. И это на меня произвело, может быть, самое сильное впечатление в жизни… Разумеется, я понял, что метафизические горизонты, предлагаемые христианством, менее значительны, чем те, которые предлагаются индуизмом. Но я совершил свой выбор в сторону идеалов христианства, если угодно… Я бы, надо сказать, почаще употреблял выражение иудео-христианство, потому что одно немыслимо без другого. И в общем-то это примерно та сфера или те параметры, которыми определяется моя если не обязательно интеллектуальная, то, по крайней мере, какая-то душевная деятельность

Действительно, может показаться, что страны Ислама стараются развиваться по традиционным индустриальным направлениям, одновременно стараясь воссоздать времена Средневековья. Но вряд ли им удаться отбросить нас туда, и не только потому, что нас слишком много более сознательными. Есть другая, более основательная причина. Будущее не принадлежит ни вере, ни идее. Если что и способно объединить мир, так это деньги. Именно капиталы ответственны за «антропологическое» слияние, чему мы стали свидетелями. Деньги являются природным грехом, но это также и грех будущего. Деньги – это настоящий правитель мира. Поверьте мне: настанет день, когда люди будут отличаться друг от друга только тем, какую они имеют валюту.

…я не думаю, что это правильно для поэтов – активно участвовать. Потому что, если ты защищаешь, так сказать, правое дело, то ты автоматически полагаешь, что ты хороший человек. Что часто не соответствует действительности, хотя самообольщение сохраняется. Да и, в конце концов, не так уж активно поэты могли участвовать в жизни России. Разве что в качестве жертв.

Я считаю, что на зле концентрироваться не следует. Это самое простое, что может сделать человек, то есть на тех обидах, которые ему были нанесены, и т. д и т. д. Зло побеждает, помимо всего прочего, тем что оно гипнотизирует. О зле, о дурных поступках людей, не говоря о поступках государства, легко думать – это поглощает!

Еще одно заблуждение – то, что искусство исходит из опыта бытия. Не помню, говорил я уже где-то или нет, но ты можешь быть очевидцем Хиросимы или провести двадцать лет где-нибудь в Антарктиде – и ничего не оставить после себя. А можешь провести с кем-то ночь и выдать «Я помню чудное мгновенье…» А можешь и без ночи написать. Так что, если бы искусство зависело от жизненного опыта, мы имели бы гораздо больше шедевров.

Простой пример глупости этого господина [о Зигмунде Фрейде]: его утверждения о природе творчества, что оно является сублимацией. Это полный бред, потому что и творческий процесс, и эротическая, как бы сказать, активность человека  на самом деле сами по себе – не одно является сублимацией другого, а оба они являются сублимацией творческого начала в человеке.

...Жизнь писателя, сочинителя определяется не тем, что у него издано, напечатано, а тем, что он делает в данный момент, а это всегда связано с большими трудностями. И в этом критерий его отношения к себе как к профессионалу. Это даже не конфликт между внешним успехом и внутренним состоянием. Это совершенно противоположные полюса. Успех - это маска, это одежда, которую ты на себя надеваешь, а правильнее сказать, которую на тебя надевают. Но ты знаешь себе истинную цену. Знаешь, что ты можешь, а чего не можешь. Такова профессиональная сторона дела. И помимо этого ты знаешь себя, знаешь, что ты за человек, знаешь обиды, которые ты нанес, поступки, которые ты совершил и которые, по твоим понятиям, являются предосудительными, и это определяет твое отношение к себе, а не аплодисменты или положительные рецензии. Может быть, Лев Николаевич Толстой, глядя на полку с собранием своих сочинений, и чувствовал удовлетворение, но я не думаю, что большое. Тем более - моя милость. То есть ты про себя знаешь, что исчадие ада, что ты до известной степени дрянь, что в твоей голове в данный момент ничего не происходит и что ты кого-то обидел или не обратил на кого-то или на что-то внимания. Это то, что ты есть, а не то, что происходит с тобой вовне. Это абсолютная правда.

- Что самое важное для вас в жизни?
- В первую очередь каждый человек должен знать, что он собой представляет в чисто человеческих категориях, а потом уже в национальных, политических, религиозных.
- Что вы цените выше всего в человеке?
- Умение прощать, умение жалеть.

ВЕНИАМИН БЛАЖЕННЫЙ


Ты тоже женщина, мой мальчик, тоже женщина.
Ты тоже, как она, – творенье сна.
И каждым первым встречным обесчещена
Твоя доверчивость, печаль и белизна.

Ты тоже руки тонкие заламывал
И выходил грустить на бережок,
И плакал над романсами Варламова,
И поутру глотал сухой снежок.

Ты тоже женщина, мой друг. С такой же мукою
Держал цветочек в зябнущей руке,
И цепенел пред долгою разлукою
На остром, на перонном ветерке.

Как много близких в дальних путь отправлено.
Как хочется случайных новых встреч.
Ославлена ты всеми и прославлена,
И сбивчива твоя живая речь.

 так нежно убило... надо послушать Фролову на досуге. Давно не слушала. И ... выпить!

Лора Бочарова
мисс Принц
(из цикла "Снейпология")

Когда ты подходишь к границе леса,
И вечер поет от июньских снов -

Эту строчку я рифмовать с «принцесса»
Не буду, поскольку пассаж не нов –

То к тебе выходят единороги,
У которых всегда одна госпожа.
И склоняют гривы тебе под ноги,
И спинами трутся о край плаща.

Я хотел бы сделать тебя королевой
Своих ночей и шахматных плит –
Там до этих пор не хватало девы,
Там давно не слышался стук копыт,
И, конечно, твоя чистота – не повод,
На меня же и вовсе не смотрит бог.
Но в твоей руке – серебряный повод,
А на поводе – белый единорог.


Теперь я знаю, что значит ущерб,
И сердечная боль, и животный страх.
Ты мой виноград и мой черный хлеб
И белый ветер в моих проводах.
Твои шаги по иным дорогам
Свежи, как воздух, легки, как свет.
И вся популяция единорогов
Не заполнит пространство, где тебя нет.

…Так ласкай глазами их тонкие гривы,
Собери руками их чуткий сон.
Где-то есть пространства, где вечно живы
Рыцари всех четырех сторон,
Где травами самого лучшего сорта
Выстлана после дождей земля.
Где «черный принц» - не название торта,
Где «принцесса» - не просто фасон белья,
Где дева пройдет по ступеням ночи
Ничего не утратив помимо слез,
Где зима на семьдесят дней короче,
Где не вянут бутоны раскрытых роз,
Где звездные карты будут биты,
Если ты покинешь плоскость земли –
И меня забьют золотые копыта,
Что летят на закате сквозь ковыли.

Выучилсо этот стих и проигрывается в сознании. Пусть и тут будет. Мой любимый (+маяки и Томми) из Лориной снейпологии. Плюс. Поползала по ее эссе... забавная она женчина (и одурительно классная) и пафосная, одновременно. Но на такой пафос я падка, однако.
Читать далее

\\авторы снейпоарта по очереди: rawenna.deviantart.com; hinapourid.deviantart.com; Pojypojy.deviantart.com и два последних; hellanimd.deviantart.com

Спасибо ГП-фэндому за то, что, иногда, бывало красиво... даже очень.