Давно хотела разместить эти стихи.

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветет могилами,
Как будто не было войны.

А мы — Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики —
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.

Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.

«Дыша духами и туманами,
Она садится у окна».
Ей за морями-океанами
Видна блаженная страна:

Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.

Они ныряют над могилами,
С одной — стихи, с другой — жених.
...И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.

***

Строка за строкой. Тоска. Облака.
     Луна освещает приморские дали.
     Бессильно лежит восковая рука
     В сиянии лунном, на одеяле.
     Удушливый вечер бессмысленно пуст.
     Вот так же, в мученьях дойдя до предела,
     Вот так же, как я, умирающий Пруст
     Писал, задыхаясь. Какое мне дело
     До Пруста и смерти его? Надоело!
     Я знать не хочу ничего, никого!

     ...Московские елочки,
     Снег. Рождество.
     И вечер, -- по-русскому, -- ласков и тих...
     "И голубые комсомолочки..."
     "Должно быть, умер и за них".

Фото - моё. Всех, кто уже празднует Рождество - с праздником. Всем остальным - "на старт и внимание". Как написала "Ирина_Клименко" "восходящие лучи Рождества пробиваются в сердца".

А это значит радость. Все больше рождественского света, пробивающегося сквозь холод, мрак, печали и расстройства... Чего и всем желаю!

У меня сопли, кстати! Надеюсь, что к каникулам они сгинут, придут дети и снесут мне крышу так, что за монитором не побалуешь. Поэтому всех сразу и со всем, как обычно. Чтоб никто не обижался. Чмок-чмок!

И вот одна осталась я
Считать пустые дни.
О вольные мои друзья,
О лебеди мои!

И песней я не скличу вас,
Слезами не верну,
Но вечером в печальный час
В молитве помяну.

Настигнут смертною стрелой,
Один из вас упал,
И черным вороном другой,
Меня целуя, стал.

Но так бывает раз в году,
Когда растает лед,
В Екатеринином саду
Стою у чистых вод

И слышу плеск широких крыл
Над гладью голубой.
Не знаю, кто окно раскрыл
В темнице гробовой.

1916

Мама: "ну что, у тебя появился новый любимый мертвец? им там еще не тесно?"

Анна Андреевна Ахматова. Ах! Ах! Ах! В ранние свои стихи она впустила - драконов, царевичей-королевичей, и инфернальные страсти такого накала, которых в жизни, кажется, никогда не бывает.

Потом, революция... голод... репрессии... войны... репрессии. Сказочные драконы то ли стали никому не нужны, то ли материализовались.

И вот... Но юная Царевна Анна. Какая она? Ночные моления мешаются со стихотворческим исступлением. Лебеди обращаются черными воронами... Не могла это я воспринять в 17ть, но сейчас - то, что нужно. Иллюзии, грезы, пафос собственного голоса и зернышко жажды прорваться сквозь все это к Реальности и тишине...

Я не верю Вам, Анна Ахматова! Не верю, что все жили так, как вы писали... Вы преувеличивали... Вы хоронили своих милых прежде, чем они умирали. Вы были трагичны там, где еще не было трагедии. Почему любовь для вас путы и надгробный камень? Какой свободы Вам так жаждалось? Как вам жилось в ваших неволях, на самом деле? Я не верю вам, Анна Ахматова. Я не верю себе, Анна Ахматова... Не верю себе...

Соловьи на кипарисах, и над озером луна,
Камень черный, камень белый, много выпил я вина.
Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего:
«Мир лишь луч от лика друга, всё иное — тень его!»

Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,
Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра.
И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество:
«Мир лишь луч от лика друга, всё иное — тень его!»

Я бродяга и трущобник, непутевый человек,
Всё, чему я научился, всё забыл теперь навек,
Ради розовой усмешки и напева одного:
«Мир лишь луч от лика друга, всё иное — тень его!»

Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья,
О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя?
И кричит из ямы череп тайну гроба своего:
«Мир лишь луч от лика друга, всё иное — тень его!»

Под луною всколыхнулись в дымном озере струи,
На высоких кипарисах замолчали соловьи,
Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего:
«Мир лишь луч от лика друга, всё иное — тень его!»

В субботу приходила дама, приходили дети. Детей не видела недели три. Чуть не свихнулась. Не с кем было даже пообниматься. А у меня все внутри замерзает, когда не с кем пообниматься. И вот оттаяла. Утром звонит: Говорю... "не могу, Лера... нет у меня коня. не нахожу коня..."

А как хочется дружбы... дружбы такой, чтобы не упрекать и не пытаться присвоить себе. Дружбы с крыльями. Но получается только с перьями. И перья - с гарью.

***
Для оформления использованы работы Вероники Чайки и Логиновой Анетт. Самое приличное, найденное на тему дружбы.

Говорил испуганный человек:
«Я остался один, — я жалок!»
.........................
Но над крышами таял снег,
Кружилися стаи галок.
.........................
Раз я сидел один в пустой комнате,
шептал мрачно маятник.
Был я стянут мрачными мыслями,
словно удавленник.
Была уродлива комната
чьей-то близкой разлукой,
в разладе вещи, и на софе
книги с пылью и скукой.
Беспощадный свет лампы лысел по стенам,
сторожила сомкнутая дверь.
Сторожил беспощадный завтрашний день:
«Не уйдешь теперь!..»
И я вдруг подумал: если перевернуть,
вверх ножками стулья и диваны,
кувырнуть часы?..
Пришло б начало новой поры,
Открылись бы страны.
Тут же в комнате прятался конец
клубка вещей,
затертый недобрым вчерашним днем
порядком дней.
Тут же рядом в комнате он был!
Я вдруг поверил! — что так.
И бояться не надо ничего,
но искать надо тайный знак.
И я принял на веру; не боясь
глядел теперь
на замкнутый комнаты квадрат...
На мертвую дверь.
.........................
Ветер талое, серое небо рвал,
ветер по городу летал;
уничтожал тупики, стены.
Оставался талый с навозом снег
перемены.
.........................
Трясся на дрожках человек,
не боялся измены.

Мне тут открыли хорошего поэта, кажется, - Елену Гуро. И хотя она кубофутуризмом занималась, все равно как-то интересно.

И это единственная литературная интересность в последнее время. Сплошные разочарования. Хочется словесной красоты, но попадается то Дэн Браун, то Наталья Сухинина, то плохая поэзия современных авторов (из серии "так и я могла бы писать") - шелуха сплошная. Никогда мне не стать писателем, потому что плохого писателя во мне еще в зародыше сожрал злобный критик-нытик. Критик начинает борьбу и всегда выигрывает. Интересно, бывают ли счастливые критики?

Придется читать... Читать... Читать... Жить дальше. И заедать плохую литературу хорошей.

Меркнут гор прибрежные отроги,
Пахнет пылью, морем и вином.
Запоздалый ослик на дороге
Торопливо плещет бубенцом...

Не в такой ли час, когда ночные
Небеса синели надо всем,
На таком же ослике Мария
Покидала тесный Вифлеем?

Топотали частые копыта,
Отставал Иосиф, весь в пыли...
Что еврейке бедной до Египта,
До чужих овец, чужой земли?

Плачет Мать. Дитя под черной тальмой
Сонными губами ищет грудь,
А вдали, вдали Звезда над пальмой
Беглецам указывает путь.

***

Друзья
называли его –
«бык».
Так! – Бык Господень,
молчаливый,
лобастый,
солому жующий,
везущий упрямо
Ковчег Завета –
Фома.
Не касайся Ковчега –
там
слава, слава,
слава Господня –
умрешь.
Только вези –
средь рытвин и бездорожья.
Так
мы разобьем
манихеев.
(удар кулаком
по столу).
Он тяжел,
и грузен,
и болен.
Повозка сломалась.
Его отнесли с трудом
на носилках
четверо близких учеников –
тех, что «Сумму» зубрили так,
что покраснели глаза.
Отнесли в гостиницу бедную,
здесь, у дороги
на юг,
в град Константина.
Смотрят,
столпились вокруг.
Шепот – это удар! Пустите
кровь!
Лекаря, лекаря!
Там, за грядами гор,
шквалы на море, буря.
Спорят Григорий (грек из Салоник)
и грек Варлаам Калабриец.
Огонь в очаге.
Горит, горит – не сгорает.
Заперты двери.
Так!
Он глядит на них,
учеников.
«Разве
не знаете вы?
Вы никогда не читали?»
Что, что, учитель,
великий схоласт
Фома,
что?
«Бросьте «Сумму»
в огонь –
пусть
как солома
горит.
Я встретил.
Встретил Его».

9.02.2009


_____


Над алтарем в часовне Redemptoris Mater в соборе святого Петра в Риме находится икона Фомы Аквинского, где он изображен вместе с Григорием Паламой и Иоанном Дамаскиным.

http://www.stihi.ru/2009/02/09/2799

Пора прекращать читать идейно-годную литературу.

Лемерт /Анна Долгарева/

**

если же говорить о любви, то лучше молчать сперва,
ибо сказано столько, что если сложить слова
в гору, то она поднимется до небес,
кто ты перед ней; муравьишка и Эверест,
наполовину закрытый багровеющей пеленой.
если говорить о любви, то лучше уж не со мной.

но если все же - то я вижу ее тропой,
когда идешь с завязанными глазами и просишь: кричи и пой,
потому что не видно, не слышно, не чувствую ни хрена.
потому что когда тропа - ты всегда одна.

потому что это война с собой,
бесконечно давно начата.
потому что ты идешь по тропе, а вокруг твои страхи и темнота.

и вокруг все визги и крики, и совы хлопают крыльями над головой,
делай правильный поворот,
не слушай подсказок,
не вой,
и чего тебе остается, когда в трясину проваливается нога, -
стиснуть зубы: "господи, помогай".

и чего это покалывает в межреберье,
то ли нервы, то ли это к надежде, любви и вере,
холод ветра или холод дула ощущается на затылке?
кто тебя подталкивает на развилке?

господи, помогай, и шершавятся губы твои,
и не слышно шагов, и рука в пустоту,
и

ничего, ничего, ничего не осталось тебе.

вот тогда-то
тебя накроет ладонь с небес.
Подтолкнет и направит дальше: иди, я тут.

пока полностью не пройдешь свою темноту.

**
я ничего не прошу, не умею брать,
впрочем, давать не умею тоже; мой брат
мне говорил, что я пустая внутри,
все, мол, живые, а на меня не смотри,
мол, подменили в роддоме, лесную тварь
дикие духи подбросили, словно встарь.

я не умею брать любовь у людей,
я не даю ее и не прошу о ней.
в комнате пусто, за окнами синий шум,
я ничего, ничего у тебя не прошу.

будь где угодно, я выдержу, не беда,
только запомни: какие б ни шли года,
не умирай, пожалуйста, никогда.

не умирай никогда, никогда, никогда.

**
Человек говорит человеку: я есть слабак,
все, что ты говоришь - пускай оно будет так,
у меня проржавевший мотор и пробитый бак,
я люблю тебя, я устал от вечных атак.

Человек говорит человеку: зачем, зачем.
я хочу быть твоим, как язычок на свече,
я хочу тебя обожать, я хочу пылать,
чтобы землю перед тобою листвой устилать.

Человек человеку - тень, сиамский близнец,
и повязан хуже, чем парой из двух колец,
человек человеку - двойник,
отражение,
неотрубленные хвосты,
человек человеку - панический страх темноты,
проступающий на коже, словно лишай.

Человек говорит:
пожалуйста, ну давай
снова прав окажешься
ты.

Человек человеку - волк, товарищ и брат,
человек человеку - друг, напарник и волк.
человек перед человеком стоит, умолк,
но завязан,
завязан,
завязан с другим стократ.
Человек говорит человеку: окей, ты можешь быть рад,
ты опять настоял, ты снова меня поверг,
и протягивает человеку
руки
ладонями вверх.

Честно стырила все подряд ради красоты. По форме, может быть, банально. По содержанию - любовный роман. Но цепляет.

Фото - сопровождение с наличием нашей любимой с seamair темой "странных детей" обеспечивает Адриан Борда http://borda.deviantart.com/
+ Подгаевская Марина с картиной "Ожидание".

...Такое ощущение, что в храме, куда я хожу ВСЕ ПОЮТ... как в индийском фильме. но не танцуют...
 

Поэтесса, украсившая своими стихами очередную мою весну - еврейка Леа Гольдберг. То что я сейчас размещаю тут, лишь малая часть из того, что хотелось бы. Леа Гольдберг родилась в Калинграде, позже - переехала на Святую землю, там же и умерла в 1970м году. Стихи сопровождаются разнообразными девиантами и, главное, - работами Anna Lea Merritt [1844-1930] - американской художнице из сонма прерафаэлитов. Хотя смерть давно взяла их за руки и увела, можно надеяться, в миры более прекрасные, но эти маленькие весточки из слов и красок остались украшать наш мир. Тянемся к красоте как деревья к свету....