За исламским экстремизмом стоит мощный бизнес-план и разветвленная экономика.
Надежда Глебова



На что террористы будут жить, когда закончатся углеводороды

С тех пор как аналитики из Ernst & Young подсчитали, что прибыль ИГИЛ от продажи нефти за год сократилась вдвое — от $500 млн до $260 млн, — многие СМИ заговорили о том, что у террористической группировки начался финансовый кризис и от этого она скоро ослабеет. Конечно, нефтяные доходы всегда были важны для ИГИЛ — даже продавая сырьё со скидкой в 50%, они зарабатывали около миллиона долларов в день. И всё-таки радоваться рано. Экономика ИГИЛ, в отличие от «Аль-Каиды», уникальна — в этой организации деньги делают буквально на всём.

Если посмотреть на карту боевых действий, видно, что контур территории Ирака и Сирии, подконтрольной ИГИЛ, очерчен очень необычно, он даже напоминает кружево — многие важные части сырьевых районов до сих пор захвачены боевиками. Так что у террористов есть, например, несколько крупных предприятий по добыче фосфатов. На месторождении Акашат в провинции аль-Анбар добывают почти 3,5 млн т фосфатов в год, а каждая тонна стоит по $50. Перехватив контроль над этим месторождением, боевики быстро наладили добычу минералов в прежнем режиме, так что производственная мощность не сильно снизилась. Это большое месторождение, и, даже если оно пострадает в ходе бомбардировок, скорее всего, там всё ещё можно будет добывать около миллиона тонн фосфатов в год и зарабатывать около $50 млн.

В городе Аль-Каим по-прежнему работают заводы по производству серной и фосфорной кислоты: у одного производственная мощность составляет 1,5 млн т, а у другого — 400 млн т. В ар-Ракке работает крупный цементный завод, который производит 1,5 млн т цемента в год. Всё это сырьё как раньше покупали у Ирака и Сирии, так и теперь — продажа сырья идёт по прежним маршрутам, а покупатели цемента вряд ли задумываются, у кого они его приобретают. Тем более, что скидка в 50% в условиях войны выглядит привлекательно. Конечно, если просто разбомбить территории с заводами и месторождениями, это создаст боевикам кое-какие финансовые сложности. Но при этом погибнет много ни в чём не повинных людей, а в регионе возникнет экологическая угроза. Да и на этих территориях потом ведь как-то надо жить и работать. Так что, само собой, иракские правительственные войска отвоёвывают каждый завод по очереди, стараясь ничего не повредить.

Те, кто говорит о «финансовом кризисе» ИГИЛ, часто недооценивают доходы от похищений людей. Чаще всего в плен к боевикам попадают ассирийцы, езиды и представители других национальных меньшинств. Их похищают в таких количествах, что в 2014 году некоторые подразделения ИГИЛ даже отпускали пленников на свободу, потому что не могли позволить себе их содержание. Но чаще их всё-таки выкупают: по разным данным, Община Ассирийской церкви Востока заплатила террористам $4,5 млн, чтобы те вернули 250 похищенных ассирийцев. За всё время существования ИГИЛ община заплатила за выкуп своих соотечественников около $25-30 млн. За пленных из Западной Европы требуют ещё больше — около $2,5 млн за человека, так что в 2013–2014 годах, по мнению экспертов, боевики зарабатывали по $35–45 млн на похищениях. Кстати, с помощью киднеппинга ИГИЛ убивает сразу двух зайцев: одни платят боевикам, чтобы выкупить заложников, а другие оплачивают собственную безопасность. Люди, которые находятся на подконтрольных боевикам территориях и по соседству, платят террористам, чтобы их не трогали, — что-то вроде крышевания.

Ещё одна статья доходов — налогообложение, которое ИГИЛ ввёл с первого же дня существования. Каждый правоверный мусульманин платит закят, и это приносит боевикам $360–380 млн в год. Ещё есть налог на все продаваемые товары, на телекоммуникационные компании, налог на безопасность, который взимается с банковских цчреждений, на снятие наличных с банковских счетов, пятипроцентный налог на социальное обеспечение, дорожный налог в $200 в Северном Ираке, таможенная пошлина – $800 за каждый грузовик, пересекающий границу Ирака с Иорданией и Сирией, налог на разграбление археологических памятников (20% в Алеппо и 50% в Ракке), на защиту немусульманских общин и на доступ к источникам питьевой воды.

И конечно, торговля антиквариатом. К 2015 году в Сирии было 1200 мест и раскопок, которые представляли культурную ценность, и четверть из них террористы моментально разграбили до основания. По разным оценкам, на антиквариате ИГИЛ зарабатывает примерно $100 млн в год. Конечно, продажа ворованных артефактов запрещена и у международных экспертов есть перечень украденного, но спрос всё равно остаётся высоким. Один из основных маршрутов перевозки – Восточная Европа. Там артефакты размещают и готовят к транспортировке в Западную Европу. Например, в 2015 году в Болгарии во время полицейского рейда нашли 19 предметов антиквариата из Сирии, готовых к транспортировке. Коллекционеры покупают запрещённые артефакты, чтобы просто обладать ими, нигде не выставляя. Многие надеются получить большое вознаграждение и определённую амнистию, когда будут возвращать антиквариат следующему сирийскому или иракскому правительству.

Хотя в плане экономики ИГИЛ не похож на «Аль-Каиду», у них всё-таки есть кое-что общее. Для обеих группировок очень важная статья доходов — частные дотации, причём подсчитать их размеры невозможно. Часть из них приходит через систему «Хавала», где очень высокая скорость передачи, а участники процесса держат всё в строжайшем секрете — иначе они сами и их семьи могут оказаться в опасности. Принято считать, что деньги боевикам переводят в основном из стран Персидского залива, но нельзя сбрасывать со счетов и Запад, и страны Азии. В конце концов, там очень крупные мусульманские диаспоры. Люди, которые вступают в ИГИЛ, тоже приносят деньги. Это ведь не всегда маргиналы, часто к боевикам присоединяются вполне состоятельные граждане с прекрасным образованием. Сейчас, когда ИГИЛ стал меньше зарабатывать на нефти, террористы стали куда больше делать ставку на человеческий ресурс. Они привлекают отлично квалифицированных работников разных направлений. Например, вербуют профессионалов в сфере IT-технологий, чтобы вести виртуальную войну и обезопасить собственные действия в интернете. Так что, даже если боевики совсем перестанут зарабатывать на нефти, их экономика пошатнётся, но вряд ли разрушится. За исламским экстремизмом стоит мощный бизнес-план. Приятно, конечно, надеяться, что ИГИЛ вот-вот выдохнется и ослабеет, но в данном случае лучше не строить иллюзии и трезво оценивать ситуацию. Достаточно посмотреть на карту, и становится ясно: поводов для оптимизма не так уж и много.

Фотография на обложке: Muzaffar Salman / Reuters

Источник