Киев, Апрель 05 (Новый Регион, Андрей Лубенский) – Русской культуре все сложнее выживать в сегодняшней Украине, хотя эта культура для Украины – своя, родная. При этом, русским поэтам, живущим на Украине, было бы намного труднее, если бы не развитие Всемирной паутины. Об этом в интервью РИА «Новый Регион» заявила русская поэтесса Светлана Осеева.

Справка «Нового Региона»: Светлана Осеева родилась в Томске в марте 1964. Сейчас живет в Киеве. Она музыкант – закончила консерваторию им. П.И. Чайковского. Преподавала в педагогическом институте им. Драгоманова. Музыкальный критик. Журналист.

Н.Р.: Светлана, можете вспомнить, когда впервые зарифмовали две строчки?

С.О.: Если честно, нет, не помню. Сочинять стала лет в семь-восемь. Корявенько, конечно... Более-менее приличные тексты у меня появились годам к 15-18. Правда, они похожи скорее на маленькие прозаически организованные высказывания, чем на полноценные стихи...

Как выбирают стихи?..

Наверное, так же,

как примеряют на палец колечко?..

Но разве душа

тоже имеет... размер?

(1980)

Из того, что написано тогда, уцелело крайне мало. Большая часть, так сказать, была уничтожена недрогнувшей рукой.

Н.Р.: А когда поэтическое (или всё-таки музыкальное?) творчество стало для Вас осознанной необходимостью?

С.О.: В отношение музыки выбора у меня, в общем-то, не было. Музыкальная школа – музыкальное училище – консерватория. Топала по этой дорожке без вопросов с детства.

Преподавала в педагогическом университете, была музыкальным критиком.

А литература как бы существовала всегда где-то рядом. Писала по ночам в основном. Или во время скучных лекций. Музыка, конечно, повлияла сильно: иногда тексты рождались под впечатлением какой-то музыкальной интонации. Музыка воспитывает способность чувствовать тонкие вещи, нюансы. Я пыталась выражать это в слове. Получались такие вычурные, велеречивые тексты с оттенком «нарциссизма», эдакого «эстетства».

Потом стало понятно: такая поэзия не интересна никому.

Сейчас многие так пишут: килограммы плохо организованных стихов «о себе драгоценном», а кто их читает?

Хорошая поэзия сразу запоминается, её хочется перечитывать, цитировать. Она обращена к Другому, созвучна читателю. Но осознание этого пришло только после тридцати лет. И тогда же пришлось выбирать: литература или музыка. Литература оказалась сильнее.

А из музыки я совсем ушла. Сейчас даже на концерты не хожу. Отрезало...

Н.Р.: В наше время (и в наших краях) поэтическое слово вряд ли имеет большой общественный вес. Чтение стихов снова стало уделом избранных. Это влияет как-то на Ваше мироощущение?

С.О.: Поэтическое слово всегда имеет общественный вес, если способно рождать резонанс. Хорошие стихи читают не только избранные. В сущности, хорошие стихи всегда были любимы людьми...

Когда мне прислали как-то «кухонную» запись песен на мои стихи – гитара, голос бардовской исполнительницы Татьяны Вороновой, шум, цоканье рюмочек, люди переговаривались, подпевали... Им просто нравилось то, что я делаю – и всё. Это было самое настоящее счастье. Вот эти тексты:

Пешка

Нам знать не положено,
думать – нельзя.
Такими как мы
прикрывают ферзя.

На шахматном поле
вселенской тюрьмы
размен совершают
такими как мы.

А сколько нас
тихо лежащих в пыли –
об этом
молчанье хранят короли.

Он уходит по воде...

Прячут звонкие кастеты
В гуще диких орхидей
Одинаковые дети
Одинаковых идей…

Воет ветер в медный рупор,
Возит вечная арба
Одинаковые трупы
В одинаковых гробах.

Дремлют ядра в жерлах пушек,
Яд вливает чародей
В одинаковые души
Одинаковых людей…

И слагает злые сроки
Смерть, владычица грехов,
В одинаковые строки
Одинаковых стихов.

Словно черви лезут в уши
Близнецы Ничто-Нигде…
Он не может больше слушать...
Он уходит по воде...

Н.Р.: Что для Вас стихи: слово миру или самой себе?

О.С.: Поэзия – это всегда напряжённый разговор с собой. Разговор с собственной совестью. Осознание себя в мире. Отношение к ценностям. Если не врать себе, если быть искренним – мир обязательно тебя услышит.

Другое дело, ЧТО мы говорим, что несём в этот мир...

Поэзия не средство для самоутверждения. У поэта, как у врача, должна быть заповедь: «не навреди».

А вообще, думаю, всё, что мы делаем, мы должны делать не для людей, не для себя, а для Бога. Писать прозу и стихи, петь, строить...

Н.Р.: Но что вообще есть поэзия? Так сказать, её родовые признаки. Почему «слов мерцающий хрусталь» овладевает душами? Какая магия здесь работает?

О.С.: Не знаю. Как-то не думала об этом. Мне кажется, поэзия и музыка имеют сильнейшую способность воздействовать на душу человека. Без поэзии культура языка мертва... Настоящее – всегда проникает в сердце. Подделка обычно оставляет равнодушным... Даже самая искусная.

Мне кажется, настоящие стихи, как живые организмы, хранят в себе душу их создателя. Если с этой душой хочется соприкасаться, говорить – поэтическая магия будет работать, даже если форма не безупречна (хотя я считаю, поэт должен доводить форму до блеска, тогда стихи становятся искусством).

Если нет искренности – даже внешне приличные, технически грамотные стихи мертвы и не интересны. Я называю это имитацией поэзии. Её муляжом. Как в Библии: «...если нет во мне любви, то я кимвал бряцающий...».

Что касается личности поэта, то я доверяю больше стихам, чем внешнему впечатлению. В стихах всегда автор виден – такой, как есть, без маски, душа его как на ладони в стихах...

А.Л: Ваши поэтические университеты. Кого Вы считаете своими учителями?

С.О.: Для меня поэзия началась с Чуковского. Но тогда, в детстве, это не воспринималось как стихи. А сейчас читаю заново: ой, как здорово написано!

В юности было увлечение японской поэзией – Басё, Исикава Такубоку. Тогда это модно было... Наверное, потому, что в советской поэзии все поэты были так похожи друг на дружку... А Серебряный век тогда был для нас практически закрыт, недоступен.

Позже, когда я стала зачитываться Осипом Мандельштамом, Мариной Цветаевой, Анной Ахматовой – поняла: поэзия не совсем то, чему учили нас в школе. Вернее, совсем не то!

Потом открыла для себя стихи Сергея Есенина, Георгия Иванова... Их непростые судьбы – наука для поэта. Они живые собеседники для меня, их жизнь, их письма – всё драгоценно...У всех у них я учусь чему-то. Но, пожалуй, по духу ближе всего для меня – стихи Николая Гумилёва и Юрия Заболоцкого. Их души – как родники...

Н.Р.: В Вашем творчестве прослеживаются дальневосточные, скажем так, мотивы. Японский сонет производит сильное впечатление. Но откуда это?

С.О.: Восточная поэзия – мир огромный, тонкий, непредсказуемый, сложный. Мне близка философия Японии, Китая, Индии, я всегда ею интересовалась... Японский сонет – жанр не совсем «японский». Он придуман русскими поэтами совсем недавно. Создан, можно сказать, искусственно... Это, скорее, поэтическое движение. Довольно экзотическое. Эдакий неомодернизм.

Так получилось, что меня пригласили в проект «Японский сонет» ещё до того, как он приобрёл популярность... Проект выглядит, как большой конкурс: многие авторы попробовали свои силы в этом новом жанре.

Мне удалось занять первое место. Это большая честь для меня.

Там ведь не так мало достойнейших авторов: Отоги Боко (автор проекта, его настоящее имя я не могу пока открыть), Дмитрий Лавров, знаток восточных форм поэзии, Леонид Климов – мастер поэтического дела, Олег Бойко, Ё.Ё (Татьяна Ёмибито, одна из интереснейших авторов в сетевой поэзии), Татьяна Кудинова (Ника)...

Мне работа в жанре японского сонета дала очень много. В первую очередь, это шлифовка поэтической техники. Японские сонеты во многом составляют основу первой моей книги, которая, надеюсь, выйдет в свет вот-вот.

Она будет называться «Драгоценные камешки смерти» и во многом связана как с православием, так и с буддийской философией.

Мне, человеку православного вероисповедания, многие буддийские воззрения близки по духу.

Шёлковый веер

...Веером красным
от любопытных взглядов
душу прикрою

ты понимаешь
только любовь и печаль
прячу под шёлком

за окнами ночь
шепчет осенний ветер:
смерть – только призрак,
ты ничего не бойся...

(из цикла «Изумрудная шкатулка»)

Н.Р.: И тема гадания, гадальных карт, предсказаний. Не боитесь угадывать будущее?

О.С.: Боюсь ли? Нет, наверное. Я никогда не гадаю на картах. А способность интуитивно предчувствовать (не предсказывать!) будущее всегда во мне была. С детства. С годами обострилась.

И ведь совершенно бесполезная вещь, по сути... Ведь отменить то, что будет – невозможно.

Нельзя ничего избежать. Можно только быть готовыми ко всему...

Мы можем только чувствовать боль, сострадание, но ничего не можем поделать ни со своими эмоциями по этому поводу, ни с неотвратимой реальностью. Когда я читаю стихи моих любимых поэтов, вижу: каждый из них предсказал собственную судьбу, так или иначе. Бояться собственного дара предчувствовать события нельзя. Тогда, выходит, и создание стихов – занятие вредное и небезопасное…

...Мы ворожим себе устами

на самой умной из планет.

Нас Бог касается перстами,

и люди излучают свет...

(из цикла «Драгоценные камешки смерти»)

Н.Р.: Вы русская поэтесса, живущая в Киеве. Какие в таком положении имеются сложности и, может быть, преимущества?

О.С.: Преимуществ никаких, честно говоря. Киев – любимый мною город, вся жизнь с ним связана... И поэтому больно от того, что он становится всё более чужим для меня.

Самая острая проблема для меня – русский язык. Его сейчас пытаются «выдавить» из Киева. Но ведь по сути украинского языка в Киеве не было никогда...

Моя мама украинка, папа – русский. Родилась в Томске, всю жизнь почти прожила в Киеве.

Оба языка близки мне, украинские песни люблю, но русский остался родным, я, как говорится, даже «молчу по-русски». Зачёркивать у нас в последнее время полюбили всё, что «не по украински».

А ведь Киев – это целый пласт мировой духовной культуры. И Вернадский, и Бердяев, и Флоренский, и Виктор Некрасов, и Михаил Булгаков, и Ахматова, и Леонид Киселёв...

Это же всё – наше, родное. Александр Вертинский – отсюда. Николай Носов, автор блестящих детских книг, из Ирпеня – кто об этом знает? Ни памятника, ни мемориальной таблички.

Разве зазорно всеми этими людьми гордиться? По-моему, стыдно игнорировать это.

Получается, мы по отношению к собственной культуре поступаем, как манкурты... Это – соответствует нынешней идеологии, это – не соответствует... Политики меняются, идеологии умирают, культура остаётся. Опасно об этом не помнить.

За подобное положение вещей будут расплачиваться наши потомки – в первую очередь, духовным убожеством и плохим вкусом...

Н.Р.: Ваше отношение (если есть отношение) к Национальному союзу писателей Украины и к альтернативным организациям? Не слишком ли там много политики?

О.С.: Я не член Союза писателей. Не вступала. Не состою. И думаю, состоять не буду. И дело здесь не только в языке... В любых объединениях существует некая «доктрина», которой необходимо придерживаться. У меня не получается... петь хором...

И потом... Если оценивать деятельность этих общественных организаций по плодам... Действительно, политики слишком много. А литературы – нету... Эротика пополам с идеологией.

Во всяком случае, я не вижу ничего, что останется интересным для читателя завтра, послезавтра. Впрочем, я могу ошибаться...

Н.Р.: Напоследок – вопрос совершенно прозаический: на какие деньги приходится жить киевским поэтам сегодня? Стихами сегодня на жизнь не заработаешь...

О.С.: Вопрос болезненный. Особенно для русских писателей. Если ты более-менее молод и у тебя есть здоровье – ты зарабатываешь на хлеб, в основном, в сферах далёких от литературы. При этом, понятное дело, страдает литература.

В противном случае ты чаще всего обречён на нищету, на прозябание...

Если бы не интернет, многим хорошим поэтам путь в литературу был бы наглухо закрыт сейчас.

Те, кто более «пробивной», получают денежные гранты от иностранных фондов. Это, кстати, тоже выход... Но здесь тоже есть «но» – необходимы связи, терпение.

Многие уезжают. Но ведь это страшно, когда талантливые люди вынуждены уезжать из собственной страны потому, что здесь – шансов нет...