-неизвестно

 -неизвестно

 -Подписка по e-mail

 

 -Поиск по дневнику

Поиск сообщений в dastym

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 14.09.2006
Записей: 172
Комментариев: 64
Написано: 305





Без заголовка

Воскресенье, 06 Сентября 2009 г. 23:41 + в цитатник
Она началась... Она ворвалась в мой дом... Я буду терпеть. Через месяц начнется третий год. Еще один год убийства, только теперь я не убиваю себя... совсем, если не считать только то, что я остаюсь в этом городе до конца своей жизни!
Я - беленький, ходячий, пока что еще теплый снаружи, но внутри уже холодный, труп!
Я - не сдамся, слишком уж я гордый, но лезть в потухший огонь не собираюсь!
Ощущение, что с каждым годом, месяцем, днём - крик становится все сильнее... Вы спрашиваете больно ли? А не глупый ли это вопрос?
Всё, что между нами было - пожирается огнём... Кое кто сказал мне: "тебе больно, а ты смеешься"))
А почему бы нет? Сердце падает на дно болота... болота лжи, грязи и предательства, убийств и пропаганды, а я возьму и улыбнусь на всё это и в мире станет на одну улыбку больше) кому то это поднимет настроение, а мне просто станет чуть чуть лучше от того, что у совершенно незнакомого мне человека день не пройдёт так же хмуро как вчерашний... Среди миллионов людей я совсем один! совсем... это такой же нонсенс, как если бы я был один, но у меня было ы тысяча друзей... голова идйт кругом, в то время как осень забирает меня в глубь зимы. я скрываюсь в тишине с самим собой
 (415x300, 15Kb)

она всего лишь чуть чуть медленная

Четверг, 03 Сентября 2009 г. 01:11 + в цитатник


Без заголовка

Вторник, 25 Августа 2009 г. 19:15 + в цитатник
Синий вечер едко просочился сквозь сумерки, сделал город таинственным, как лицо женщины под чадрой.
- Даже если я умру, всё равно не перестану ощущать твою нежную руку в моей.
- А ты собираешься умирать?
- У твоих ног – когда угодно.
Полина передёрнула затвор «Макарова» и мазнула стволом по лбу Дениса. Чёрный глазок жёстко, холодно упёрся в переносицу.
- Твёрдая рука? – коротко и зло спросила она.
- Жми! – так же коротко ответил Денис, спокойно глядя ясными глазами в лицо Полины.
Они с минуту смотрели друг на друга, и Денис снова подумал о том, какая странная у них любовь. Он совершенно точно знал, что Полина жить без него не может.
- Я тебе говорил, что ты можешь взять мою жизнь в любой момент, но хочешь ли ты этого? Кому тогда будешь делать больно?
Денис зажал ствол в руке и перетащил к сердцу.
- Паф! – крикнул он и засмеялся.
Рука Полины дрогнула, но на курок не нажала.
Она улыбнулась криво, разъела взглядом, и Денису в который раз показалось, что его режут по живому.
Лицо у Полины было худое, красивое, с зелёными раскосыми глазами. Бывало, полоснёт ими, как бритвой по небритому горлу.
- Я люблю, когда ты злишься, - сказал Денис, до неприличия пристально впиваясь взглядом в это лицо, - только тогда в твоих глазах мерцает абсолютная истина.
- Истина сама по себе - понятие абстрактное, - сказала Полина и вдавила ствол в грудь Дениса. - О какой истине ты говоришь?
- Ты ангел, а я ничтожество. Жаль, что ты не сможешь выстрелить.
Полина молчала. На какую-то секунду её взгляд стал отсутствующим, Денис даже подумал, что она и в самом деле нажмёт на курок.
- Ты ангел бесстрашия, у которого очень острые перья, - снова сказал он, - если быть не с тобой, то зачем вообще быть?
- Тогда, вместо признаний в любви, расскажи самую гадкую мерзость из своей жизни, - приказала Полина.
Потом непривычно мягко улыбнулась красивым ртом, села напротив Дениса и положила пистолет на колени.
- Господи, как ты прекрасна! – с тоской сказал Денис. – Я раньше думал, что у женщины не может быть таких глаз. Я хочу, чтобы они были последним, что я увижу. Иногда, когда меня слишком сильно тянет к тебе, я боюсь за свою волю, ухожу и снимаю проститутку.
Лицо и шея Полины стали твёрдым белым мрамором.
- Ты знаешь, что мучительно похожа на доведённый до совершенства образ Нефертити? - спросил Денис. – Поэтому, обожая тебя, я выбираю самых уродливых баб.
- Чем отличается проститутка от обычной женщины? – сухо спросила Полина.
- Да ничем, только раздолбанным телом, - сказал Денис и пожал плечами. – В первый раз это произошло, когда я «насовсем» ушёл от тебя прошлым летом. Я так тебя ненавижу и так люблю, что когда-нибудь убью или покалечу, если ты раньше не сделаешь этого со мной. Вот сейчас, например.
- Расскажи мне про них, - спокойно сказала Полина и чуть шевельнулась в кресле, мрамор ожил. - Мне интересно, какие это женщины…
- Первая была старше меня лет на двадцать. Снял на вокзале. Они ночью сидят на лавочках в аллейке и кого-нибудь ждут. Я долго выбирал самую страшную, ведь твой прекрасный образ стоял перед глазами. Уже говорил, что она была старой? Невероятно истасканная, обвисшая баба, полностью обвисшая, пьяная и голодная. Она сказала, что пойдёт со мной за трёшку, а я пообещал накормить её в забегаловке и взял бесплатно.
- Девушку нужно сперва накормить, а потом уже использовать, - зло сказала Полина, ревниво завозилась в своём кресле, и сердце Дениса сладко заныло.
Он улыбнулся.
- Предложенный ею оральный секс не заполнил внутренней пустоты от утраты тебя, - продолжал Денис, - поэтому я её убил. Она работала в старом привокзальном складе, там легко убивать. Я взял с пола белый кирпич и тремя ударами сделал его чёрным и лаково-блестящим в лунном свете. А на следующий день ты мне позвонила. Помнишь, я пришёл в идеально-чистых джинсах? Я шёл с готовностью тебя убить, я четвёртый год хожу к тебе с этой готовностью.
Глаза Полины были сухими, она смотрела зло и внимательно.
- А когда ты прогнала меня в следующий раз, я напился пьяным и снял красивую, разговорчивую шлюху. Кудрявую такую, смуглую. Она спросила, ко мне или к ней мы пойдём, и мы пошли к ней. Я никак не мог кончить и целую ночь над ней работал, а утром спросил, сколько с меня, она улыбнулась и сказала, мол, сколько дам, видно, ей понравилось. Тогда я накинул пустой мусорный пакет ей на голову и немного подержал, совсем чуть-чуть. Мне хотелось тебя, не её, а тебя не было ни в ней и нигде.
- Мне никогда не нравилось твоё чувство юмора, - сказала Полина, и Денису показалось, что её голос дрогнул.
- Моя вера в тебя заменяет любое чувство, - заметил он. - Следующая шлюха мне попалась днём и совершенно случайно. Она шла впереди меня, я даже не смотрел в её сторону и не думал о ней, тётка сама меня окликнула и спросила, можно ли носить такую юбку. Это была жирная, очень бледная баржа, с двойной жопой. Одна росла на обычном месте, вторая на месте талии. Лицо у бледной баржи было жутким и опухшим от водки, я тогда поразился его контрасту с твоей небесной чистотой. Скользкие от крови ступени парадной до сих пор помнят в её доме.
- Ты шутишь, - с уверенностью сказала Полина, улыбнулась, встала со своего места и села Денису на колени.
Она всегда это делала так внезапно, двигалась так легко и грациозно, что Денис каждый раз терялся, как подросток.
- А зимой я ходил на речку топиться, - очень просто, как бы между прочим, произнёс он, - взял лом и стал долбить лёд. Продолбил дырку, а лом из рук выскользнул и утонул. Я развернулся и в первый раз пошёл кого-нибудь искать именно для того, чтобы убить.
- Нашёл? – со странным волнением спросила Полина и положила руки ему на плечи.
Денис вздохнул от счастья и обнял её за талию. Он вспомнил Полину пятнадцатилетней девочкой, странно угловатой и подвижной, но с теми же рысьими глазами, правда, ещё немного наивными, и как странно он в неё влюбился.
Дело было летом, и Полина сидела на лавке у своего подъезда, босая, в зелёной майке, шортах, худая, смуглая от солнца, совсем как мальчишка, правда, ногти на ногах были накрашены. Рыжие волосы Полина красной ленточкой собрала в пучок на макушке. Она болтала с подружками, одна из которых была сестрой Дениного друга. Денис остановился переброситься парой слов и как придурок простоял чуть меньше часа. За это время он трижды видел, как по внутренней стороне руки Полины скользит к локтю капля пота, и каждый раз не мог сглотнуть. Девчонки принялись хихикать, а Полина как-то странно глянула и язвительно, криво улыбнулась, отчего Денису показалось, что его полоснули ножом. Она встала с лавочки, кивнула всем на прощание и повернулась боком. У неё был удивительный профиль.
Что сработало потом, Деня так и не понял. Скорее всего, полное отсутствие внимания с её стороны, потому что он совершенно сошёл с ума. Полина показалась ему таким волшебным существом, одновременно слабым, ласковым и жестоким, что Денис и опомниться не успел, как попал в добровольное рабство. Учитывая разницу в возрасте, это было удивительно и очень неприятно. Он – после армии, видный парень с весёлым нравом и хорошей работой, и какая-то старшеклассница, пусть даже с профилем, но совершенно без груди. Ощутив свою зависимость, Денис попробовал дёргаться, но ничего не получилось. Нужно было найти что-нибудь, чем в свою очередь привязать к себе Полину. Поэтому Деня сперва приучил её брать у него деньги на конфеты, на мороженое с подружками, на сигареты со жвачками, а потом подпоил и лишил невинности. Эффект оказался не совсем таким, какого Денис ожидал. Полина перестала его пускать к себе домой и не брала трубку в течение месяца, а потом позвонила первая и попросила денег. Денис примчался, как ошпаренный, и тогда впервые натолкнулся на ледяной, отталкивающий взгляд. Правда, деньги Полина брала по-прежнему. Она, видимо, мучалась от этого и ненавидела себя, потому что крепко издевалась над Деней и больше уже ни разу его к себе так и не подпустила.
Кто никогда не любил, тот не поймёт, почему Денис не плюнул и не нашёл себе другую девушку. Он добросовестно пытался и даже прожил некоторое время с красивой и бойкой молодой бабёнкой, но его немилосердно тянуло назад, к Полине, и он каждый раз к ней возвращался, как к торжествующему злому гению внутри самого себя. После бесчисленных ссор и примирений Полина стала к нему относиться с удвоенной ненавистью.
Они взаимно издевались друг над другом ещё года два, а потом Полина нанесла Денису по-настоящему болезненный удар. Она взяла и вышла замуж. За другого, почти незнакомого человека. Денис чуть с ума не сошёл, когда однажды Полина заявила, что на следующей неделе у неё свадьба и что их отношения полностью закончены. Денис не сдержался и влепил ей такую пощёчину, от которой Полина свалилась на пол, как кулёк с мукой. Через день он купил у знакомого пацана пистолет, с которым и пошёл поздравлять молодых в ЗАГС. Деня, как дурак, до полудня торчал среди нарядных машин, облаков гипюра и пьяных гостей с цветами в руках. Позже оказалось, что роспись Полина заказала на выезд, в ресторан. Если бы Денис знал, в какой именно, то легко пошёл бы и туда.
После свадьбы Денис закрылся в себе и чуть не стал человеконенавистником. Он болел Полиной тяжело и долго и, наконец, уже совсем было излечился, как вдруг она позвонила и попросила о встрече. Денис пошёл к ней, как птица к змее. Он окончательно плюнул на остатки гордости и жалкие попытки устроить личную жизнь. Мытарства, которые душа человеческая проходит после смерти, показались бы Денису ерундой по сравнению с тем временем, когда он не видел Полину и видеть не хотел.
Встреча получилась очень странной. Полина бросилась ему на шею. Она так горько заплакала, что, казалось, сейчас умрёт, и Дене стало понятно, как сильно она его любит. Никогда, ни раньше, ни позже, он не был более счастлив.
Но буквально через минуту Полина оттолкнула его с прежней и даже большей ненавистью. По каким-то непонятным для Дениса соображениям она считала его виноватым в своём замужестве. Деня и сам много думал об этом, потому охотно принял всю вину на себя.
С тех самых пор, уже четыре года, Полина третировала его, как хотела, правда, денег больше не брала. Денис люто ненавидел её и как маньяк ждал каждой минуты, которую они смогли бы провести вместе.
Иногда, когда Полина была очень доброй, она садилась к нему на руки, вот и всё.
Сейчас она, видимо, была очень-очень доброй, потому что ещё и улыбалась не криво, а по-человечески, всем ртом, мягко и тепло.
- Ты же всё наврал, чтобы меня рассмешить? – спросила она.
Денис внимательно посмотрел на Полину.
- Конечно, - спокойно сказал он. – А тебе хотелось бы, чтобы это было правдой?
- Не-е-ет… - протянула Полина и поёжилась.
- Тогда это неправда, - пожал плечами Денис.
- А что топиться ходил? – спросила она.
- А это правда, - с улыбкой ответил Денис.
Ему хотелось польстить Полине.
- Но ведь это было бы совершенно бессмысленно, - серьёзно сказала Полина, особенно налегая на слово «бессмысленно».
- Конечно, некого было бы мучить, пришлось бы мучить мужа, - язвительно заметил Денис.
Полина нахмурилась и ящеркой соскользнула с его колен.
- Кстати, тебе пора, - заметила она. - Он скоро придёт.
- Чего ты не бросишь мужа и не уйдёшь ко мне? – не сдержался Денис.
- Ты не понимаешь, - строго сказала Полина, - Мы с тобой замучим друг друга до смерти, а с ним мне хорошо и спокойно.
- Но всё-таки чего-то не хватает. Иначе зачем я здесь? – с ухмылкой сказал Денис, забрал у Полины свой пистолет и начал обуваться.
Полина молча постояла над ним, потом открыла двери и невзначай заметила:
- Да, кстати, совсем забыла… У меня два месяца беременности.
Денис замер на месте.
- От кого? – глупо спросил он.
- От мужа, конечно, - рассмеялась Полина, - Не от тебя же.
Она захлопнула дверь и повернула ключ в замке.
Прошло несколько минут, а Денис всё стоял у неё перед дверью, как оплёванный, и не мог заставить себя пошевелиться. Это был очередной меткий Полинин удар. Если она задалась целью свести его со света, то у неё хорошо получалось. Зачем оружие, если можно убить словом и отношением?

Домой Деня не пошёл. Сперва хотел найти каких-то приятелей, а потом передумал, купил бутылку водки и «киндер-сюрприз», сел на ступеньке возле супермаркета, выкушал водку винтом и вернулся за новой бутылкой. Вторая пошла лучше.
Денис открывал киндер-сюрприз и думал:
«Кто-то выигрывает, а кому-то достаётся. Мне досталось. Потому приходится выпивать полторы бутылки водки за двадцать минут… Полину нужно либо уничтожить, либо терпеть… Лучше - уничтожить»
Внутри конфеты лежал расчленённый мамонт из «Ледникового периода». Денис собрал его полупьяными пальцами, посмотрел на игрушку с минуту, а потом стал плакать и бить мамонтом по ступеньке. Рядом с ним кучкой собрались таксисты. Сперва они просто смотрели, а потом стали говорить обидные вещи, показывать пальцами и смеяться. Денис одним духом опустошил бутылку, встал со ступеньки, вынул из кармана пистолет, передёрнул затвор и молча пошёл на таксистов. Смех затих. Лицо у Дениса была значительным и страшным, как у любого человека, который по живому вырезал у себя из груди остатки сердца. Таксисты благоразумно разошлись по рабочим местам, две машины немного отъехали – мало ли. Денис немного постоял на месте рассосавшегося скандала, а потом опустил голову и пошёл домой. В одной руке нёс пистолет, а второй вытирал пьяные слёзы. Шёл по пустынной улице и не знал, о чём думать. В голове было гадко. Он брёл от фонаря к фонарю и по нескольку минут стоял под каждым, в кругу света, собираясь с мыслями. Под последним фонарём лежала мёртвая рябая собака. Денис глянул на неё и покачнулся. Его развернуло на сто восемьдесят градусов, Деня запел глупую песню, подцепленную в супермаркете, и пошёл в ларёк за пивом.

Утром он проснулся в своей кровати, больной и несчастный. Денис не сразу понял, где находится и что с ним происходит. Матери дома не было. На тумбочке жизнеутверждающе лежал чудом не потерянный пистолет.
Деня со стонами сполз с кровати, сунул пистолет в носок и запихнул в дыру под ванной, чтобы хоть на время с глаз долой. «Пулей не похмеляются», - подумал он, принял душ и полез в холодильник. В холодильнике лежали половина жареной курицы и пакет кефира.
«Что такое на самом деле любовь? - думал Денис, доставая курицу. - Это смерть, отложенная на всю жизнь. Она легко найдёт тебя в любой момент, поцелует и уйдёт, а ты останешься в холодной постели. Даже последние сволочи хоть раз в жизни да чирикают в своих идиотских терновниках…»
Он выпил стакан кефира, поставил тарелку с курицей на стол и стал думать, что бы от неё отрезать, но тут его внимание привлекло какое-то движение внутри тушки. Денис кряхтя присел на корточки и заглянул в курицу. По стенкам печёного животика ползала огромная, чёрная, блестящая, вся слипшаяся муха, обалдевшая от жира и холодильника. «Я сейчас сам как эта муха, - с тоской подумал Денис. - У меня тоже слипшиеся крылья…»
Они с мухой доели курицу. Иногда он пальцем передвигал муху из самых вкусных мест.
- Подвинься, дорогая! – говорил Денис и ел.
После завтрака он выкинул кости вместе с сотрапезницей в ведро и снова подумал: «Вот и меня, как эту муху, выбросили. А ведь я даже на пиру не погулял, как она»

Полина позвонила через неделю.
- Ты не сходишь со мной на анализы? – виноватым голосом спросила она, и прибавила: – А то я уколов боюсь.
Денис вскипел от злости, наговорил ей гадостей, оделся и пошёл встречать, замирая от радости и волнения. Полина была бледна и сдержанна.
- Ты такая красивая сегодня и всегда, - сказал Денис. – А если нас кто-нибудь увидит и мужу передаст? Или ты сама этого хочешь?
- Мне всё равно… - пожала плечами Полина. - Я же тебя люблю, а не его.
Денис обалдел. Полина впервые в жизни признавалась ему в любви.
- Тогда бросай его, и всё! - горячо сказал он.
- Муж зарабатывает больше тебя, - просто, обыденным голосом ответила Полина, и до самой поликлиники они молчали.

В женской консультации Денис чувствовал себя неуютно. Правда, кроме него там были и другие мужчины, но они водили под руки своих собственных бегемотиков.
Они гордились будущим отцовством, а Деня снова страдал.
У Полины брали кровь на анализ, а он держал её за руку и мучился.
В кабинете врача, пока Полину мерили в разных ракурсах и взвешивали, чуть под землю не провалился. Особенно неприятно было, когда красивая блондинистая участковая Полины посмотрела на него серыми глазами поверх круглых очков и серьёзно заметила:
- На этом сроке интимная жизнь противопоказана. Берегите жену.
Полина видела, что Денис страдает, и улыбалась, как сытая кошка, но после поликлиники согласилась зайти к нему на чай. Возможно, ей тоже хотелось поговорить серьёзно.
«Скажу ей, пусть выбирает, - подумал Деня, - либо муж, либо я». Дома он включил водный фильтр, поставил под него большой кувшин и развалился в кресле. Открыл, было, рот, чтоб высказаться, но сделать это не получилось, он глубоко вздохнул.
- Ты хотел покоя? – спросила Полина и сморщила красивый нос.
- Я всегда хотел только тебя, но без взаимности, а теперь ты ещё и беременна от мужа.
Разговор не клеился. Полина посмотрела на Дениса странным долгим взглядом, а потом непринуждённо встала и в один коротенький шажок оказалась перед ним на коленях. Она улыбнулась, прошлась двумя пальцами по бедру Дениса и расстегнула его джинсы. Деня обалдело схватил эту руку, но вторая рука проникла гораздо глубже, отчего сладко замерло сердце и сжались мышцы мошонки.
- Ты чего? – растерянно спросил он.
- Думаешь, я тебя не хочу? – ответила Полина. – Но ты же слышал, мне сейчас нельзя. Поэтому просто расслабься…
Денис закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. Навстречу рукам Полины ощутимо двинулась плоть. Полина немного раздвинула колени Дениса и стала совсем близка. Денису показалось, что всё его тело сделалось плюшевым, кроме, пожалуй, одного места. Сердце билось через раз от глубокой, засасывающей нежности этой странной, ласковой и жестокой женщины. Горячий и влажный рот Полины становился всё быстрее, а язык искал и находил самые чувственные многоточия…
Денис еле сдерживался, чтобы не закричать от поглотившего его удовольствия. Он ещё больше зажмурился и простонал:
- Сильнее! Крепче!
И стало сильнее и крепче. Мысли разбежались, как тараканы при свете лампы, от смешанных чувств и сухих ловких пальцев Полины. А когда горячий и твёрдый язык с бешеной энергией стал ощутим практически везде и одновременно, у Дениса возникло ощущение, что его тело стало стеклянным, прозрачным и в любую минуту может разбиться на тысячи острых осколков.
Забытая вода текла из фильтра тонкой струйкой. Кувшин медленно наполнялся. Вода осторожно подобралась к его горлышку, на мгновение задержалась у тёмной кромки на самом верху, и хлынула вниз по стенкам.

Полина неподвижно сидела в кресле и смотрела в окно, а Денис поспешно вытирал воду на полу.
- Хорошо, что здесь плитка, - со смехом сказал он, - а то соседи снизу уже выбили бы дверь!
Деня в последний раз выкрутил тряпку, аккуратно развесил её на трубе под батареей, сполоснул руки и подсел к Полине.
- О чём ты думаешь, мой аленький цветочек? – спросил он и поцеловал её в шею.
- Ни о чём, - спокойно ответила Полина и пожала плечами.
В её лице уже не было ни следа недавних эмоций, зато Денис сиял.
- Ты моя очаровательная путеводная звезда, - сказал он. – Это было просто потрясающе. Как?!
- Да очень просто, - лениво произнесла Полина. – Я мужу каждый день минет делаю. Смотри, Денис, у твоих соседей банкет будет, вон, понесли установку для фейерверка. Знаешь, сколько такой стоит?
Денис замер, оглушённый. «Она делает мужу такой минет каждый день, – подумал он. - А я, как скотина, вымолил его чуть ли не на коленях, ценой бесчисленных унижений!» Но убил его не этот факт, а то, как спокойно Полина сообщила данную подробность своей интимной жизни. Буднично, скучая и рассматривая предполагаемый фейерверк. Почему-то именно фейерверк ворвался в мозги Дениса, зашипел, затрещал, как гремучая змея, и стал взрываться оглушительной канонадой. Денис вскочил. Из глаз, носа и ушей у него повалили синие, красные и жёлтые искры. Деня схватился за голову и закричал, как резаный. Он весь горел, особенно странное ощущение было в ногах, будто от колена и до лодыжки, по кругу, живьём сдирают кожу.
- Пошла вон отсюда, сука! – орал Денис. – Будь ты проклята! Чтоб ты сдохла! Убирайся к дьяволу, пока я тебя не убил!
Полина с ядовитым сарказмом на лице выпрямилась в кресле.
- Ты приползёшь ко мне на брюхе, как побитая собака, - спокойно и чётко сказала она.
Денис схватил Полину за шкирку, будто нагадившую кошку, выдернул из кресла и немного потрусил в воздухе. Ему хотелось избить её до полусмерти.
- Я беременна, - со злостью заметила Полина в его руках и расхохоталась. Денис поволок её к двери.
- Не от тебя беременна, - по дороге говорила Полина сквозь смех, - а от мужа, которому каждый день делаю минет…
Денис вышвырнул Полину на лестничную площадку, а вслед за нею вышвырнул босоножки на стеклянном каблуке и сумочку-сундучок.
- Сука конченая! – крикнул он и с силой захлопнул дверь.
Жжение в ногах утихло, но в голове продолжал хлопать и стрелять фейерверк, купленный соседями для банкета. Денис, как бешеный пёс, заметался по квартире. Он был в такой ярости, что даже забыл про пистолет под ванной. Денис вывернул на пол ящик комода, в котором лежали фотографии и документы, отыскал четыре фотки Полины и в клочья изорвал их зубами и пальцами, а потом вдруг увидел свой паспорт. Денис сглотнул и взял его в руки. «Точно, - подумал он. - А если нет, тогда я не человек, а собака. Я себя уже давно не уважаю, но я всё-таки человек. Точно, так и сделаю...»
Деня сунул паспорт в задний карман джинсов, бросил в рюкзак футболку, пару скрученных в узел носков и томик Гумилёва, быстро наскреб матери записку с обещанием позвонить, и бросился вон из квартиры. Он бежал к вокзалу так, будто фурии гнались за ним по пятам и рвали клочья мяса из спины. Фейерверк в голове немного стих, и теперь больше всего на свете Денис боялся передумать. Душа болела и просилась домой. «Ты же знаешь, что Полина без тебя жить не может, - сказал ему внутренний голос. – Она как всегда позвонит и попросит прийти». «И я, как побитая собака, приползу на брюхе», - яростно возразил ему Денис. «Так ведь к любимой», - вкрадчиво заметил внутренний голос. «К дьяволу!» - отрезал Денис и сел в попавшуюся электричку.

Следующие несколько дней были кошмаром, который Денис старался не вспоминать. Он чувствовал себя больным и разбитым, ругался с проводниками, ездил в тамбурах, читал Гумилёва и пил, если кто-нибудь ему наливал. Он трижды делал пересадки и уезжал всё дальше, увозя с собой свою боль и ненависть, которые были плохой пищей. Денис постоянно хотел есть. Денег у него было мало, занять у кого-нибудь на дорогу он не догадался и питался чем попало в привокзальных ларьках или покупал у бабки на перроне пирожок и долго его жевал, чтобы притупить чувство голода. Из болезненного, лихорадочного состояния его вывел дикий случай.
Денис проснулся ночью в тишине, поезд стоял в каком-то городе. Он справился о времени отправки, пересчитал мятые бумажки в кармане и выскочил на перрон. Денис присмотрел издали какую-то забегаловку и ринулся в ту сторону, но попасть на ужин так и не смог, случайно налетев в темноте на двух незаметных граждан подозрительной наружности.
- Осторожнее, сынок, - угрожающе-ласково сказал мужик с красивым орлиным носом и некрасивой плешью на голове. - Не толкайся. А вдруг я упаду, получу сотрясение мозга, заплатить придётся!
Второй хохотнул над остроумной шуткой товарища и пристально уставился на Дениса мутным взглядом говядины.
Ещё неделю назад Деня извинился бы и пошёл дальше, но теперешний Денис, взвинченный до последней степени, злой и голодный, хотел драться, поэтому он в свою очередь пристально уставился на мужиков и раздельно произнёс:
- Такое понятие, как сотрясение мозга, подразумевает под собой его наличие в черепе. Вы ни в чём не ошиблись?
Задетые граждане переглянулись.
- Эгэээ, малыш… Да ты дурак и хам, - сказал мужик с орлиным носом.
- А ну-ка извинись красиво, сучонок, - добавил второй, и быстро опустил руку в карман.
- Охотно! – сказал Денис и со всей дури, со всей своею злостью врезал между мутных глаз этому мужику, увернулся от кулака орлиного носа, схватил нож, выпавший из разжатой руки первого, и лезвием встретил летящее на него тело – раз, и ещё раз. Орлиный нос дважды хекнул, удивлённо спросил:
- Что ж ты делаешь, сука?
А потом схватился за живот, повалился на колени и навзничь.
Денис вздохнул, вытер нож об одежду упавшего. Тот, которого он ударил первым, медленно согнул ногу в колене и снова замер. Денис посмотрел на лезвие. Это был шикарный выкидной нож. Отличное, стальное лезвие с кровостоком, с удобной рукояткой - изделие золотых рук, томящихся за толстыми стенами.
Денис закрыл нож, сунул его в карман и быстро пошёл назад, к поезду. «Если меня повяжут, то накормят не раньше завтрашнего вечера…» - безразлично подумал он. Жрать хотелось страшно, но мандраж всех последних дней удивительным образом прошёл. Внезапно позади послышались торопливые шаги и голос:
- Парень, постой!
«Если это тот, первый, очухался, то надо тоже…» - спокойно подумал Деня. Он на ходу вынул нож, открыл его и развернулся всем корпусом, готовый ударить. К нему торопливо подходил совершенно незнакомый, ни разу не виданный человек маленького роста. Изящный, как танцор, и хрупкий, словно Кэн, муж куклы Барби. Не человек, а человечек. Человечек тяжело дышал и как-то странно смотрел на Дениса.
- Кроме меня никто не видел, - наконец сказал он.
Денис молча стоял с ножом в руке и смотрел в глаза человечку.
- А ты отчаянный, и видно, что не местный, - продолжал Кэн, - иначе знал бы, к кому лезешь, и не лез.
- Дальше? – коротко спросил Денис, сложил и спрятал нож.
- Я давно ищу такого, как ты, - продолжал Кэн. - Идём со мною, а? Выпить, закусить хочешь?
Денис секунду подумал и пошёл вслед за человечком к стоянке такси. Рюкзак с футболкой, носками и томиком стихов уехал в голубом вагоне без него.

В мужчине природой заложена тяга к крысиным бегам. Заработать побольше, залезть повыше, урвать послаще. Деньги – мужской макияж. У кого их больше – тот красивее для себя и людей. Кто-то склонен к крысиным бегам больше, кто-то меньше, но каждый в меру своих сил и способностей куда-нибудь бежит наперегонки с остальными. Женщине проще, с неё спрос невелик. Для неё семейный очаг и потомство главнее, но это не значит, что в крысиных бегах женщины не участвуют. Ещё как участвуют, только приоритеты у них другие – им хочется гламуру, но гламур, как и фарт, – один на всех, вот и выходит, что большинство женщин бывают обмануты в своих надеждах.
Однако, быстро бежать и высоко прыгать женщина чаще всего не способна, потому она старается изловить любого бегуна мужского пола. Особо жёсткая охота идёт на бегущих впереди фаворитов. Если женщина ловит кого-нибудь из бегунов, она впивается в него намертво, как клещ, и дальше уже просто погоняет, чтоб не слишком медленно бежал в сторону гламура, который, по счастью, совпадает с направлением фарта. Иногда из-за впившейся женщины бегун слетает с дорожки, но порой, даже с парой-тройкой кровососок на хребте, он способен просто на удивительные результаты.
Восемь бегунов из десяти обычно остаются за бортом, в разной, большей или меньшей степени покалеченные, и только единицы добиваются желанного первенства и хорошего макияжа.
Кто-то выигрывает, а остальным просто достаётся, потому что фарта на всех не хватает, но всё равно, все бегут, бегут, бегут…

Кэн оказался довольно неплохим человеком и отличным каталой. Почти семь лет Денис катался с ним из города в город и помогал уходить от неприятностей, которых было достаточно, но Денису с Кэном почти всё время везло, закон удавалось обходить, бандиты их не беспокоили. Работали они по старой и простой схеме: Кэн по наводке чистил фирмачей, Денис помогал забрать деньги, которыми Кэн впоследствии делился с ним, с наводчиком и со своей крышей. Деньги были лёгкие и текли сквозь пальцы, правда, время от времени Денис посылал приличную сумму матери. Женщин он себе принципиально не заводил, довольствуясь проститутками, с ними хоть понятно было, что именно ты покупаешь. К проституткам Денис относился уважительно, а не так, как большинство его коллег. «Проститутка тоже человек, - думал Денис, - Точно такой же, как я, просто работы у нас разные…»
Он ждал, пока образ Полины станет бледным и сотрётся из памяти, но полностью забыть её всё равно не мог и когда напивался, то впадал в лирику и начинал читать на память Гумилёва и Блока, чем очень веселил Кэна.
- Ну, ты и придурок, - улыбался Кэн. - Ты мне скажи, как в тебе всё это уживается?!
- В этом уживаюсь я, - отвечал Денис.
Когда ему становилось уж очень тоскливо, он шёл делать педикюр в одну цирюльню, где девушка, мастер педикюра, была немного похожа на его путеводную звезду. Тоже рыжая, стройная, зеленоглазая. Правда, без профиля, взгляда и улыбки, но, в общем, очень приятная девушка. Порой Дене приходило в голову пригласить её на ужин, но каждый раз он сдерживался. Ну её, ещё прилипнет. За Кэном тащилась прилипшая хуже жвачки женщина, смотреть на их отношения Денису было смешнее, чем «Ну, погоди!» Денис жил, как живётся, ничего не хотел, ничего не ждал, просто бежал по кругу рядом с Кэном, вот и всё.
Но Случай подкараулил Дениса сам и напал из-за угла, как пьяный гопник возле дискотеки. Тот самый Заветный Случай, которому был бы рад каждый участник крысиных бегов.
На первый взгляд дело было самым обычным, и ничто не предвещало дурного финала или крутого поворота в жизни, но фирмачи попались очень жирные, битком набитые зеленью. Они стали кричать, что их обобрали, охрана схватилась за стволы, в результате чего из номера гостиницы, набитого трупами, вышел один Денис, с огромными, во весь глаз зрачками, текущей царапиной на плече и с портфелем из светлой кожи. В нём лежала банка из-под томатного соуса, полная кокаину. Крышка на банке была зелёной, чуть темнее по цвету, чем остальное содержимое портфеля. Надпись на банке гласила:

Помидора!
Попробуй – тебе понравится!

Обалдевший, оглохший от стрельбы Денис спрятался под лестницей и подождал, пока мимо него с топотом пронеслись охранник с портье. А потом вышел на улицу, прыгнул в машину Кэна и раздавил педаль газа.
Кэн остался лежать там, наверху, с аккуратной маленькой дырочкой в переносице, развороченным затылком и Дениным горячим пистолетом в мёртвой руке. Маленький человечек и большой игрок окончил свою крысиную гонку.
Без единой мысли и капли сомнения Денис гнал машину домой, заливая в себя двойной экспрессо и втирая в дёсны кокаин, чтоб не уснуть за рулём. Рана была скользящей, она перестала кровоточить, когда он намотал повязку, но если бы в плече сидела пуля, ему пришлось бы туго. Фарт широко улыбался, Денис шел на шаг впереди остальных.
На половине дороги он бросил машину с ключами в замке, сел в электричку и вернулся в родной город точно так же, как уехал из него.

Вернулся – и очутился в старом, уютном мире детства. Дома ничего не изменилось, только мать постарела, осунулась.
- Ну, не плачь, ма, - сказал Денис. - Теперь у нас с тобой всё будет хорошо, я больше никуда не уеду. Почему бачок от унитаза течёт? Меня нет, так починить некому? Я же посылал тебе деньги.
- Зачем мне, старухе, деньги? – с обидой возразила мать. – Мне, одной, и пенсии хватало. Я их для тебя сберегла.
Денис чуть не заплакал.
- Ма-а-ам! Ну, какие деньги?! – с тоской сказал он. - Я так по тебе соскучился!
Денис спрятал портфель, пошёл в ванну и залез рукой в старый тайник. Ствол лежал на месте, правда, он подмок и отсырел, но это было поправимо.
Деня двое суток просидел дома, отсыпался, отъедался, лечил плечо.
Он наврал матери с три короба о том, где был и чем занимался, но спросить про Полину никак не мог, пока мать сама не сказала:
- А твоя Полинка-то с мужем развелась…
Сказала и отвернулась, она не любила Полину. Денис опустил голову и принялся рассматривать ногти на руке. Ноготь указательного пальца был весь жёлтый от табака.
- Давно? – равнодушно спросил он.
- Да года три уже. Потом ещё с каким-то жила, тоже разбежались, а потом и вовсе куда-то пропала, продала квартиру, что ли…
Денис почувствовал громадное облегчение с лёгким привкусом досады, как будто чаю с молоком хлебнул. Вроде и вкусно, но немного противно.
- Ты бы ещё покушал, сынок? – спросила мать.
- Не, ма, - отказался он. - Я лучше пойду по городу прошвырнусь, может, к ребятам зайду знакомым.
Он оделся в чистое, сунул пару сотен в карман, втянул дорожку и пошёл сперва по магазинам, а затем к приятелям.
Один друг Дениса уехал, двое сели, а остальные все до одного переженились, даже армейский дружок жил с миловидной женщиной, будто эпидемия прокатилась. Дениса везде встречали радостно, в связи с чем он вернулся домой только через сутки и только для того, чтобы взять денег.
- Ма, давно с друзьями не виделся, - виновато сказал он, чмокнул мать в щеку и снова улетел.
Неделю Денис гулял и поил толпу народа. Полины никто давно не видел.
«Я свободный человек! – думал Денис. – Всю жизнь начну заново. Прощай, путеводная звезда!»

Денис заказал сорокоуст о покойном Кэне, щедро пожертвовал на церковь, а заодно и подружился с протоиереем. Батюшка советовал прикупить недвижимости.
- Подумайте о престарелой родительнице, Денис Игоревич, - сказал он в частной беседе за бутылкой французского коньяка. – На старости лет нужно дать матери опору и благополучие. Отличный домик продаётся, в два этажа, с землицей, и дешево, я бы сам купил, да на что мне? А у вас семья будет.
- Да какая у меня семья? – отмахнулся Денис.
- Это сейчас вы бессемейный, но человек должен оставить потомство, - мягко произнёс батюшка и погладил бороду. - У меня прихожане есть, очень приличные люди, держат своё дело, у них дочь только институт закончила. Чудесная, благонравная девица!
- Хорошенькая? – глупо спросил Денис и устыдился.
- Кругленькая, как пышечка, - улыбнулся батюшка, - а главное, благонравная, очень приличная и верующая девица. Прекрасная мать и хозяйка получится. А у родителей серьёзное дело.
- Так что там с землицей? Думаете, выгодно брать? – быстро произнёс Денис.
- Очень выгодно, Денис Игоревич. Только дорожать будет.
«Прощай, путеводная звезда, - думал Деня, глядя в ночное небо, - яко познакомлюсь, аз окаянный, с благонравной девицей и женюсь, дабы оставить потомство…»
Но знакомиться не торопился, правда, дом посмотрел, одобрил и купил. Потом купил кабриолет красного цвета. И ещё кое-что полезное, но, по сравнению с домом, землёй и машиной, так, мелочи.

Однажды, субботним тёплым утром Дениса занесло на местный рынок. Намечались шашлыки. Он отправился выбрать мясо, заодно и в рыбный павильон зашёл. В рядах стоял крепкий, тошнотворный дух селёдочных бочек, речной рыбы и копчёной кильки. В воздухе вились полчища мух. Народ оживлённо гудел, толкался, торговался. Инвалид с баяном ходил по рядам и пел с пьяным надрывом: «А бееелый леееееебедь на прудуууу качает паааавшую звездуууу…» Грузчики грохотали тележками. «Ноги! Ноги! Ножки! – кричал грузчик, чтобы ему с тележкой дали дорогу, и, проезжая мимо жирной тётки рявкнул басом: - Окорочка!»
Денис пожалел, что не захватил с собою плеер. «Щуку копчёную возьму, что ли, - думал он. - И креветок килограмма с два, не забыть бы… А бееелый леееебедь на прудуууу… Тьфу! Вот дрянь…»
Он остановился перед каким-то прилавком, разглядывая рыбу, а потом поднял глаза и застыл соляным столбом, как жена Лота.
За прилавком, в жаре и вони, стояла его путеводная звезда и продавала селёдку.
В ту же секунду базар вымер, время остановилось. Вокруг Дениса наступила мёртвая тишина.
Полина была постаревшей, ужасно худой и какой-то замученной. Вокруг рта у неё прорезались морщины, на нижней губе безвольно висела незажжённая сигарета. Костлявые плечи сгорели и шелушились. Полина сутулилась. Рыжие волосы она остригла и выкрасила в блонд, что совершенно ей не шло. Денис просто поразился, насколько она изменилась. Он запросто мог бы пройти мимо и совершенно не узнать её.
«А ведь я её больше не люблю!» - со страхом подумал Денис и вдруг ощутил тяжелое, по-настоящему непоправимое горе.
- Вам чего? – грубо спросила Полина, подняла на него глаза и тоже замерла, как будто заглянула в лицо Горгоны.
Она смотрела на Дениса, и тот вдруг увидел себя со стороны – дорого одетый, подтянутый, ухоженный, чисто выбритый молодой мужик, поражённо её разглядывающий. А потом во взгляде Полины сквозь безграничное изумление проступил самый настоящий ужас. Она густо покраснела и дважды моргнула, совершенно беспомощно, не отводя глаз от его лица. Никогда раньше у прежней, наглой и гордой Полины не было такого униженного взгляда. Денис почувствовал себя неловко. Лучше всего было развернуться и уйти, сделать вид, что не узнал Полину, но он не мог сдвинуться с места и всё смотрел на неё со страхом и любопытством, как на какое-то гадкое насекомое. «Так за что же я её любил? – поражённо думал он. – Неужели за красоту? Выходит, меня поработила оболочка? Я страдал столько лет из-за сброшенного панциря?!» Он опустил глаза. Из-под прилавка виднелись ноги Полины в рваных вьетнамках. Похоже, она не пила, а просто очень нуждалась, потому и пошла продавать селёдку. А Полина всё так же просила его уйти своими сухими глазами, полными ужаса.
Мальчишка-оборванец стянул у неё из-под носа большую безголовую скумбрию и с рыбой в руке припустил наутёк, ловко лавируя среди людей. Денис проследил за ним взглядом. Морок исчез, в уши ворвался базарный шум, крики торговок, грохот тележек.
И тогда он улыбнулся, шагнул к прилавку и спокойно сказал:
- Привет, Полина! Как дела? Мне килограмм селёдки взвесь, пожалуйста, и триста грамм тюльки пряного посола.
- Привет, Денис. Балтийской или черноморской? – спросила Полина и язвительно улыбнулась.
«Даже если я умру, всё равно не перестану ощущать твою нежную руку в моей…» - вспомнил Денис и ужаснулся.
А потом открыл рот и сказал:
- Балтийской…

© Мари Пяткина
 (468x699, 260Kb)

Без заголовка

Воскресенье, 09 Августа 2009 г. 23:48 + в цитатник
В квартире царил полумрак, царил уже второй месяц. А хозяин квартиры умирал. Он умирал легко, можно даже сказать охотно. В конце концов, сколько же можно жить? Особенно если ты никому не нужен. Раз в день захаживал социальный работник и равнодушным голосом спрашивал, не нужно ли чего-нибудь. Дети давно его забыли, как забыл их в своё время он сам. И только его старый пушистый кот никуда не уходил. Он сидел на кровати, и его жёлтые глаза с лёгкой укоризной глядели на хозяина. А когда его больная и почти полностью разложившаяся печень вновь начинала болеть, кот тихонько забирался ему на правый бок, и боль постепенно уходила. Тогда он благодарно начинал гладить кота своей жёлтой высохшей рукой, а губы негромко шептали:
– Не беспокойся, Кот, я твой, я никуда от тебя не денусь.
Кот начинал мурлыкать, а он забывался тревожным сном. И вновь ему снилось детство.

….. Над пирсом вставало солнышко. Клёв окончился, и он бросил удочки и прилёг на тёплые брёвна. Придётся подождать, пока отцу тоже надоест рыбалка, и можно будет ехать домой. Внизу под брёвнами кто-то тихо попискивал. А ну-ка, кто там? Ага, котята в тазике… Попались, фашисты! А тазик будет фашистским крейсером! Ну что же, фашисты, щас я устрою вам маленькую войнушку, щас вы за всё заплатите!
И тазик отправился крейсировать возле советских берегов. А бравая советская береговая артиллерия начала победоносный обстрел врага. Камни ложились кучно, иногда со звоном попадали прямо в тазик и тогда там особо громко пищали несчастные котята. Один раз даже оттуда брызнуло кровью. По берегу носилась сумасшедшая кошка и орала так что становилось жутко. Пришлось пару залпов дать и по ней. Наконец фашистский крейсер перевернулся, и артиллерия перенесла свой огонь на барахтающихся в воде врагов. Победа была полной. Однако подошедший отец её не оценил и даже надавал подзатыльников. Стало даже немного обидно.

А этой же ночью они приснились ему в первый раз. Окровавленная кошка облизывала мёртвых котят и шипела ему человеческим голосом:
- Что же ты, сволочь, наделал? Зачем ты убил моих детей? Ты за это заплатишь!!
И ему почему-то стало очень страшно. Он стал просить у кошки прощения, но она ему не прощала:
- Ты убил моих котят, и теперь я возьму твою жизнь.
И глаза её вспыхнули жутким жёлтым огнём.
Он проснулся среди ночи в холодном поту и долго не мог уснуть. Ему мерещилась в углу за шкафом кошка со светящимися глазами, казалось, она тихо-тихо плачет. Хотелось её прогнать, но ему было страшно.
Прошло время, он вырос, выучился, женился, нарожал детей, потом их бросил вместе с надоевшей женой. Жил он нескучно, много читал, любил выпить, погулять, но зла никому не делал, по крайней мере, он так считал. Даже иногда скучал по детям.

Но всему приходит конец, даже жизни, которая некогда казалась бесконечной. Он узнал об этом от врача, который говорил обнадёживающие слова, а сам профессионально отворачивался в сторону и старался не смотреть ему в глаза. В тот же день он сильно напился, несмотря на свою больную печень. А когда поздно вечером нетвёрдой походкой он подошёл к дверям своей однокомнатной квартиры, то увидел здоровенного серого кота. Глаза его горели странным жёлтым огнём. И на душе стало нехорошо, очень нехорошо….. Попробовал оттолкнуть его ногой от двери. Но кот возмущённо зашипел, и пространство возле него как-то даже странно искривилось. Может быть это ему просто показалось, но сил сопротивляться уже не было.
- Ну что же, заходи.
И он обречённо открыл дверь. Так они и стали жить вместе, даже как-то веселее стало. Кот вёл себя по-хозяйски, но очень достойно, гадил в унитаз, питался тем, что оставалось со стола, и очень любил помурлыкать на его коленях. Спал кот на его кровати поверх одеяла, и человек его не прогонял. Ну, просто любимый кот престарелого хозяина. Но иногда по ночам его глаза вспыхивали знакомым жёлтым огнём, а в шерсти загорались маленькие жёлтые искорки.

Сегодня он умрёт. Он знал об этом сразу, как только проснулся. Сон был на удивление спокойным и ясным, и проснулся он отдохнувшим. Рядом уютно мурлыкал тёплый кот.
- Слышь, Кот, простил бы ты меня, что-ли? Наверное, я сегодня умру, а умирать непрощённым совсем не хочется.…

Кот замурлыкал и начал тереться об его руку.
- Наверное, простил – подумал человек и облегчённо закрыл глаза. Дыхание его стало лёгким и спокойным, становилось всё реже и реже и вскоре вовсе прекратилось. Его невидимая душа отделилась от тела и плавно поплыла куда-то вверх. Кот, словно охотясь за комаром, подпрыгнул и будто бы схватил что-то своими лапами, замотал головой и два раза чихнул. Потом подошёл к двери, специально для соцработника оставленной незапертой, толкнул её носом и побежал куда-то вверх по лестнице. Дверь, движимая сквозняком, снова закрылась.
 (640x447, 76Kb)

зачем?

Воскресенье, 09 Августа 2009 г. 22:12 + в цитатник
зачем ты мучаешь меня,
все повторяя об одном,
ведь проникая в месть, любя,
вдруг вся любовь сгорит огнём...

зачем шептала ты слова,
мурлыча за ухом моим...
ведь провожала взглядом сим,
свои беспечные года...

зачем в разрозненное море
ты издеваешься, сильней,
как будто новых Одисей,
вдруг породило с силой горе...

а слёзы все, скажи, зачем?
они не значат ведь ни слова,
как будто меж гробов готова,
упасть одна из них ни с чем...

есть в мире бури, пароходы,
огни мерцающих систем,
все это мне давно не ново,
и все это, скажи, зачем?...
 (699x465, 18Kb)

Без заголовка

Воскресенье, 09 Августа 2009 г. 01:54 + в цитатник
Это были всего лишь листочки бумаги... а как греют, как отдают они тепло в тот момент когда мне действительно холодно...
Холодно? почему именно холодно? мне также больно, злобно, страшно и паршиво...
За окнами Ночь... странное слово, как и День... почему то я всегда странно оотносился к ночи, в ней сказанно слишком много слов и сделано слишком много непоправимого...
Грезы... именно они гложут меня Ночью... грезы о будущем, о прошлом, грезы о снах, хотя бы о них...
А листочки в это время сгорали, до тла, нагревая мою пепельницу, безжалостно уничтожая самих себя, сродни человеку...
Человек.. его отличие от листочков в том, что он сам убивает все вокруг, в том числе - поджигает листочки...
Огонь... он дарит нам немного жалкого тепла...
Я... я все также съедаю еду в холодильиике, хожу в институт и между делом напиваюсь, не понимая зачем мне все это, если даже чувства мои хотят убить...
а они... горят.....
 (700x525, 122Kb)

Без заголовка

Суббота, 08 Августа 2009 г. 17:57 + в цитатник
- Слушай, - Она пристально посмотрела в Его небесно-голубые глаза. – Неужели тебя жаба не душит, а? Ты же всегда проигрываешь!
- Не-а, - беспечно рассмеялся Он в ответ. – Надо будет – еще нарисую! Ну должен же я когда-нибудь научиться этой премудрости!
Третий молча щурился на солнце.
Она покачала головой и вздохнула. Ей не понять. Впрочем, это не Ее забота.
- Сочинка, сдача по кругу, играем до двадцати в пуле. Распасы – как обычно. Выход – семерная. За перезаклад, - Она бросила на Него короткий взгляд, – в гору, так и быть, не пишем. На «раз» – играем Сталинград. По одному за вист.
- По пять! – почти выкрикнул Он.
- Не многовато ли?
- Зато интереса больше! – Он снова рассыпал по каменным плитам дворика свой серебряный смех.
Третий промолчал - согласился.
Она открыла рот, хотела что-то сказать, но передумала. Пожав плечами, начала сдавать карты. По пять – так по пять. Ей-то, в сущности, какое дело?

Он с детства обладал недюжинным литературным талантом. Ему прочили писательскую карьеру – настолько правдоподобно Он создавал свои фантастические миры. Однако сам Он только смеялся - «Слово было лишь вначале» - и искусству словосложения предпочитал искусство игры в преферанс. И хотя за всю жизнь Он так и не выиграл ни одной партии – азарт Его не угасал.

- Семь треф! – радостно воскликнул Он и начал отплясывать ногами под столом джигу.
Она вздохнула. Где взять столько терпения, чтобы научить наконец это бестолковое жизнерадостное создание простой игре?

Она никогда не отличалась успехами в учебе. Гуманитарные науки ненавидела лютой ненавистью, а точные – просто терпеть не могла. Единственное, что Она обожала – это преферанс. Уже в начальной школе Она стабильно обыгрывала отца и деда, на чем умудрилась сколотить неплохой капиталец к своему совершеннолетию. А теперь бОльшую часть Ее времени поглощало то, что Он называл «обучением игре в преферанс». И хотя за все годы Он так ничему и не научился – зато стал для Нее неисчерпаемым источником доходов.

- Послушай, сколько раз тебе говорить: не надо сразу объявлять конечную игру! Торговлю всегда надо начинать с самой маленькой комбинации.
Он смешно фыркнул в ответ и заявил:
- Но ведь так быстрее!
Третий пасанул.
Она покачала головой и заказала семь бубен.
Он повысил ставку до восьми треф. Она объявила восемь бубен. Он покрутил носом, поерзал на стуле и решился на девять треф. Она пожала плечами.
- Играй.
Он взял прикуп – туз червей и король пик. Скинул карты. Подтвердил игру.
Третий вистовать отказался.
Она снова пожала плечами – у Нее на руках было как минимум три взятки.

***

Игра закончилась быстро. Она посчитала висты и умножила на пять.
- С тебя – четыреста тридцать семь с половиной.
Третий по странному совпадению всегда оставался в нулях.
Он достал кошелек.
- Ничего, что часть мелочью?
- Без разницы, – кивнула Она, принимая у Него долг.

***

Вечернее развлекательное ток-шоу было безжалостно прервано экстренным выпуском новостей. Диктор, слегка взъерошенная и от этого похожая на сердитого воробья, зачитала сводку:
- Полчаса назад по неустановленной причине разбился самолет Boeing 747, совершавший рейс по маршруту Москва-Новосибирск. Погибли все находившиеся на борту люди: четыреста тридцать семь человек, включая экипаж, в том числе шестеро детей и одна беременная женщина.

***

Бог перетасовал карты.
- А давай еще одну? По десять за вист, а?
Смерть равнодушно пожала плечами.
- Сдавай. Твоя очередь.
Третий, как всегда, промолчал.
 (597x415, 37Kb)

Без заголовка

Понедельник, 20 Июля 2009 г. 01:23 + в цитатник
мы гонимся за болью друг для друга,
сжигая чувства сладкие в кострах...
нам плохо - вместе и когда разлука
нас разлучает на семи мостах.

страдая и испытывая боль,
сердца на самом деле так счастливы,
как будто, шубу новую увидев, моль
туда набросилась глазами нерадиво.

и эйфории этой нет замены,
она засушит вас быстрей, чем героин,
потом удушит горечью измены
и снова остаешься ты один...
 (374x498, 21Kb)

Без заголовка

Воскресенье, 12 Июля 2009 г. 01:02 + в цитатник
Красные розы сменяются белыми
Красным написанно "любимы телом мы"
Есть лишь воскресный день этого времени
Перья цыпленка ударят по темени...

Цивилизация, словно расческа,
Как телефона монетного звон.
Дергает нитки, нам много не надо,
Нам нужна сеть и розетка и клон...
 (640x436, 63Kb)

Без заголовка

Вторник, 23 Июня 2009 г. 05:57 + в цитатник
Дождь, нет не дождь... по улице шел маленький безмерный шелк из воды, грубого света и грома. Ласка слепоты водной стихии просто разрывала привычный полумрак этого мира, хотя миром это назвать очень тяжело и безрассудно.
Кто мы и как мы сюда попали это вообще неизвестно по сравнению с теми, даже, событиями, которые произошли в нашем бессердечном мире и по сей день остаются неизведанными...

Мать ушла на работу, сестра была дома... Этой маленькой девочке было около 2-3 лет, точно уже не могу вспомнить. Бред, ребячество и что то такое, что двигало всех малышей в течение еще долгих лет и давало им надежду на лучший мир...

Один из маленьких человечков залез под стол, так как они с девочкой Соней играли в прятки...

- Соня? - позвал он.
- Что? - ответила на столько тоненьким голоском, что даже самая чувствительная техника, даже колибри при встрече с ней сказала бы, что-то вроде "я смущаюсь" и тд...

Пистолет лежал всего лишь в 10 сантиметрах от Ника, первый выстрел был всего лишь в стол и как хорошо, что оно не пристрелил свою сестру, говорил он в последствии...

Чёткие моменты, отпечатавшиеся в памяти, как журналисты, захотев получить свежую информацию, окружили Ника, которому еще и 6 то не было и спрашивали стреляла ли в него мать...!!!
 (699x466, 25Kb)

Без заголовка

Четверг, 04 Июня 2009 г. 01:38 + в цитатник
Мне казалось, что я смогу
Скрыть за маскою свою боль,
Оказалось, что как в аду
Режет кожу слезами соль.

Мне казалось, что лик небес
Предо мною спустился вниз,
Оказалось, что я ослеп -
Шизофреникам снится бриз.

А еще показалось мне,
Что звонок был вдруг в гулкой ночи.
Показалось, небось во сне,
Недалеко теперь до петли...

Прожигая табак через трубку,
Забывая про то, кто я есть,
Закрываю для чувств, коих не счесть
Свою душу, как старуюю рубку...
 (530x698, 54Kb)

Без заголовка

Суббота, 23 Мая 2009 г. 01:23 + в цитатник
восьмерку наберя печально,
последует за ней набор
тех цифер хмурых и авральных,
что не возьмут тебя на борт...

что зазывая за дождями,
лишь грамотой возьмут из вне
тебя, и стукнет сердце сталью
в незвучной, небольшой войне.

зелёной синевою неба,
тариф на воздух не забудь,
как не забыли внуки деда,
как денежный, писклявый путь.

слепя, сияя белизною,
те зубы будут разрывать
твое мясцо, что над рекою
любило горесть утешать...

тоской, изъеденной до смеха,
хотелось мир перепрошить...
как нитью призрачного света,
как будто хочется любить.

и кодекс чести не поможет
мне чью то жизнь остановить.
я знаю, где то нету мести,
там можно молодость сгубить...
 (346x698, 83Kb)

Без заголовка

Среда, 13 Мая 2009 г. 21:36 + в цитатник
лето, солнце светило, едва перейдя полдень, на улице было дико душно.
В квартире, где они сидели, было попрохладнее, ибо работал кондиционер, который обдувал всех слева.
Они сидели на белом, немного потрепанном временем, кожанном диване: Ник, парень с длинными черными волосами, его девушка Катя и ее подруга Крис, отчаянная, но очень веселая готка...
-Ну покажи, что у вас там в ваших журналах,-сказал он
-Ник уймись, для тебя ничего нет, ты это не любишь
-люблю, елки моталки, чтож я там такого могу невзлюбить то интересно?
-Ник, ты уже немного ззза..бал,-сказала Кэт сквозь зубы, так, что тон ее понизился практически до тишины, но он все равно услышал...

Внутри что то сжалось, скомкалось, как будто расскаленное олово внезапно взорвалось на мелкие кусочки, потом остыло и собралось вновь в груду никому ненужных ошметков металла...
-я щас вернусь,- он прошел до ванной... зеркало удрученно отражало его веселое лицо, с грустными, теперь уже, глазами. Слеза стекла слишком невольно, слишком грубо и стильно, но на этом он зажал все остальные чувства...
-Это конец,- подумал он,-определенно конец, все начинается с малого. Чтож, дойдем до конца тогда уж.
Он вышел из ванны и в этот момент Кэт будто на секунду увидела вокруг него ауру темноты и усталости, не придав этому в конечном счете никакого внимания......

.... Осень, октябрь. Была та пора, когда деревья еще только начинают опадать, но стоят яркие, приодетые, как бутдо на бал или на покой.
Они встретились у университета, это был МГУ, точнее его спорткомплекс. На улице шел легкий дождь...
...-Не нравится - нади себе другую,- в очередной раз повторила она, но Ник понял, что теперь это взаправду и только дикий вопль в центре Москвы через несколько часов заставил некоторых тянущихся рядом прохожих встрепенуться.

Без заголовка

Воскресенье, 26 Апреля 2009 г. 23:53 + в цитатник
-Все равно ты меня не поймешь!Я же знаю!Отпусти,пожалуйста,я уйду,я забуду,я постараюсь…Чего ты хочешь?Извинений?Не буду!Ты хочешь,чтобы я опять…опять признался тебе в любви???Признаюсь…Я люблю тебя!Но ты не сможешь всего понять,не сможешь!Ты не простишь меня,извини!
-Успокойся.Я просто хотела тебе сказать…
-Я знаю.
-Да не об этом…
-О чем?Я помню…Между нами ничего не было,быть не может и нет сейчас.Ну просто тебе захотелось поиграться…Наигралась?
-Нет.
-Хочешь еще?Тебе нравится меня мучить?
-Я не про это…
-Ну тогда про что?Про что ты хочешь мне сказать?Неужели ты думаешь,что я поверю…Да ни за что!Прости …Моя жизнь теперь другая и я не тот,кем был когда-то…Я просто…Просто люблю.Я не любим,но люблю.Я счастлив от мысли,что умею любить…Знаешь,это здорово!!!Но я не хочу тебя заставлять отвечать взаимностью,мне это не нужно…Я чувствую разумом,а не сердцем…Теперь так.
-Глупый…
-Возможно.Знаешь …Да что я тебе говорю!Какое дело тебе до меня?До моих чувств тем более!Я устал…Устал от одиночества,прости!Я уйду,хорошо?
-Иди…
Она отпустила…Конечно,не хотел уходить от неё…Да я бы остался…Раньше. Теперь не могу.Я привыкну,наверно,к слезам….Да я к ним уже привык.Я привыкну быть жестоким и привыкну поступать с людьми так,как они поступали со мной…Смешно!Она не стала меня удерживать…Значит я настолько ей безразличен?А так даже интересней…Может быть я внушил себе это…Не знаю.Но она не любит меня.Точно.Как-то необычно…А почему?И что я сделал?!Только что расстался с ней навсегда…Больше не вернусь? Хочу обратно к ней…Но ведь это глупо,правда…Стою на остановке…Один.Страшно.А на улице дождь…Ненавижу.Можно я пойду к ней? Попрошу зонтик или что-то теплое…Её руки…Наверно,сейчас это помогло бы…Нет,я не могу.Она не поймет…Но ведь если нельзя,но очень хочется,то можно,правда ведь?Естественно я пошел обратно…Как бы это странно не звучало…
-Ты?
-Я.
-Что хотел?
-Зонт или куртку…Там холодно.
-А ты экстремал…
-Почему?
-Да ты посмотри на улицу!Там же ливень,осень сейчас,проснись!А ты в легкой майке.
-И что?
-Заболеешь.
-А может так будет лучше…
А ведь правда так лучше!Намного!Я знаю,знаю!Я сейчас заболею и умру!Или даже если не умру…Это отвлечет меня от этих мыслей!Я быстро побежал по лестнице во двор.Не попрощался. Ну и что…Как ребенок бегал по лужам,смотрел прямо на небо…А холодные капли били по лицу…Вдруг она вышла.Покурить.Почему она так часто курит?
-Ты с ума сошел?Оденься!Быстро зайди!
-Не хочу!
И назло ей стал кружиться под дождем…
-Не веди себя так!
-Как хочу,так и веду.Отстань.
-Пошли ко мне.
-Нет.Мне мама не разрешает ходить поздно вечером в гости к девочкам.
-С каких пор ты слушаешь маму?
-С сегодняшнего дня!
- Не тупи…Заболеешь!Тебе мама разве не говорила одеваться теплее в такую погоду?
-Говорила.
-Ну вот.
-Что «вот»?
-Пошли возьмешь куртку.
-Нет!
Волосы,одежда…Все стало уже мокрым.
-Я тебе сказала пойдем!
Взяла за руку.Больно.Потащила в свою квартиру.Не стал сопротивляться,хоть и не хочу к ней.Заставила пить «Фервекс».Ненавижу «Фервекс».Еще и детский.
-А почему детский?
-Для тебя в самый раз!
-Уф…
Не стал ничего отвечать.Просто нечего.
-А от «Фервекса» мне все время спать хочется!
-Ну поспишь.
-Где?
-Здесь.
-На кухне не хочу.
-В моей комнате.
-Ну ладно.
Допил эту гадость.Бе…Заставила раздеться.Сказал,что стесняюсь.Ушла в другую комнату.А вещи так и не принесла…Не хочу я спать полуголым у неё!Принесла свою рубашку…
-Как щедро с твоей стороны!
-Ложись уже.
-Ну хорошо.
Только положил голову на подушку,как мгновенно заснул…Проснулся. Было утро. Боже! Надо домой,все,наверно,волнуются!
-Ты что будешь на завтрак?
Не заметил,как она зашла.
-Не знаю…Ничего не хочу…
Почему-то подошел к ней.Близко.
-Ты знаешь…
-Знаю.
-Да я вообщем…Неважно.
Поцеловала…Давно с ней не целовался…И опять закружилась голова…И опять по всему телу тепло…Ее рук.Хм…Хотел ей что-то сказать…Забыл… Разговор начала она.
-Ты когда домой?
-Не знаю…А мама не звонила?
-Я с ней договорилась.
-Как?
-Да просто сказала,что тебе стало плохо и ты ко мне зашел. Голова вообщем разболелась… Ну мы выпили чай,я дала тебе таблетку,ты заснул.
- Она же тебя совсем не знает… И ничего не сказала против?
-Нет.
-Кайф…Значит я могу еще остаться?Ты меня не выгонишь?
-Конечно нет.
-А мне понравилось ходить в твоей рубашке...
-Да?
-Ага!
-Смешной ты…
-Неправда!
-Правда-правда…
-Ну и ладно.
Поцеловал ее…Теперь сам…
-Ты простила?
-Да.
-Спасибо.Значит ты всё-таки…Любишь меня?
-…
-Всё ясно…Ну тогда…Мне уйти?
-Не стоит.
-А зачем тут находиться?Смысл?
-Мне без тебя…не весело,не грустно…плохо…
-Правда?
-Не знаю…Ты какой-то особенный…Ты,как ангел…Который несет теплоту, спокойствие…Я люблю тебя таким.
-А я и есть ангел!
-Мой?
-Да.Только ангелу все же лучше уйти сейчас…
-Мы увидимся?
-Обязательно.
-Когда?
-Часов в девять заходи ко мне.
-Ну ладно.
Я оделся.Вышел на улицу….Надо же,как изменчива погода!На улице было совсем не холодно,как вчерашним вечером…Странно…А листья так медленно,плавно,грациозно падают на землю…Интересно,почему они падают на землю?Почему они вообще есть и почему есть мы?
Из-за угла выехала машина…Неслась прямо на меня.Некуда было свернуть…
Не помню,что было потом…Помню,что она приходила ко мне в больницу…И сказала «Котёнок,я люблю тебя»…Помню родителей…Помню кого-то из подруг…И врачей тоже помню…А еще помню,как кто-то из них сказал «Его не вернуть…Он ушел. Мы делали все,что могли…Бесполезно»
\"

Без заголовка

Среда, 08 Апреля 2009 г. 19:56 + в цитатник
− Почему ты не спишь со мной? - спрашивал я.
− Почему ты на мне не женишься? - спрашивала она.
− Я женюсь на тебе хоть завтра, - говорил я.
− Завтра у меня дела, - говорила она.
− Ну, вот видишь, - говорил я.
− Ты понарошку все это, у тебя ведь нет серьезных намерений, - говорила она.
− Я совершенно серьезно, - совершенно серьезно говорил я.
− Я тебя люблю, - говорил я.
− Сколько у тебя девушек? - спрашивала она.
− Ни одной, - говорил я.
− Я думаю, с пять -шесть наберется, - смеялась она.
− Это неправда, - говорил я.
Это действительно была неправда. Девушек у меня тогда было всего три. Это не считая ее. Одна из девушек знала о существовании двух других, остальные — нет, ну, а Наталья догадывалась. Что же. Все мы были тогда в возрасте, когда все кажется ужасно простым и понятным — после юношеских-то терзаний, метаний, и прочего дерьма. Нам было по двадцать лет. Так вот. Насчет пяти девушек.
− Это неправда, - говорил я.
− Только позови меня и я брошу все и всех и вся, - говорил я.
− Женись на мне, - говорила она.
− Ты и правда этого хочешь? - спрашивал я.
− Нет, - говорила она.
Оба мы знали, что, женившись на ней, я перестану быть тем, кто ее привлекает. Сраным непризнанным писателем, упорно выдающим рассказ за рассказом, повесть за повестью, - причем никто эту хрень не печатает, и никогда не будет. А чтобы прокормить себя ради подобного времяпровождения, я работал в газетах. А так как лет мне было, повторюсь, двадцать, все это давалось мне достаточно легко. Наташа принадлежала к несколько иным — если блядь вообще не к другому. - слоям общества. Папа ее был крупной руки бизнесмен, катался по городу на «Порше» сраном, изредка злил ее мамашу, приходя с работы благоухающий коньяком и помадой, да строил городки элитного жилья один за другим. От дочки он был без ума, о чем не преминул сообщить мне в первый же раз, как только меня увидел. Как и то, что я ей явно не пара: за Наташенькой, собщил мне он, ухаживает куча парней с Настоящими целями в жизни.
− Ни хуя себе, - сказал я, и отвернулся рассмотреть зеркало в полный рост на первом этаже их особняка сраного.
Но, тем не менее, по дороге домой от этого особняка меня не убили и даже не избили. Из чего я сделал вывод, что папаше в чем-то даже понравился.
− С чего бы это? - спросил я Наталью, когда мы, вдоволь нацеловавшись, валялись у меня на продавленном диване в съемной квартире.
− Он чувствует в тебе стержень, - сказала она, мягко перехватив мою руку.
− О, да, у меня есть стержень, и еще какой блядь, - сказал я, и притянул ее руку к стержню.
− Ну прекрати, - хихикнула она. - Папа чувствует в людях стержень, правда же. Он чувствует, что, пусть ты с виду бездельник и лузер, но у тебя есть Цель. И ты протопчешь к ней путь, словно носорог, а если кто встанет поперек, растопчешь, как гадюку.
− Ну нихуя себе, - поразился я этим матафорам животного мира, и продолжил обжимать ноги Натальи.
− К сожалению, - вздохнула она, - ты и груб, как носорог.
− Ты спала с носорогом? - спросил я.
− Я и с тобой не спала, - парировала она.
− Слушай, может, ты девственница? - спросил я.
− В двадцать-то лет? - спросила она.
− Ой, ну извини, - сказал я.
− Так на кой хрен я тебе нужен? - спросил я.
− Да я люблю тебя, - сказала она, и мне захотелось поцеловать ее лицо.
Что я и сделал. После чего она вывернулась, и уже стояла у зеркала — не такого роскошного, как у нее дома, да, - и поправляла прическу. Выглядела она на все сто. Как, впрочем, любая симпатичная девка при богатых родителях. Умела одеться, подать себя, как надо. Она была красивой, чего уж там. И прическа ее — чересчур видимый беспорядок, такой якобы беспорядок, над которым, как пишут в сраных дамских романах, корпят парикмахеры часами, - сводила меня с ума. Эти локоны... Наташа была блондинка.
Наверное, она и сейчас такая.
Другим моментом, который меня в ней привлекал, была ее самостоятельность. Не наигранная, а всамоделишная. В семнадцать лет она украла у него пару тысчонок, с восхищением поведал мне папаша, и открыла свой бизнес тайком от него. Потом рассчиталась и уже к двадцати владе тремя салонами красоты и двумя магазинами мягкогй игрушки. Настоящий пацан в юбке. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Конечно, папа, ответил я. На что получил в ответ скептический взгляд. Он, конечно, чувствовал, что я опасный и упрямый маньяк, но брака, разумеется, не допускал. Даже мысли о нем. На хуя его дочери выходитьь за какого-то Модильяни — да, он смотрел кино! - сраного, если еще не факт, что этот чувак будет хотя бы как Модильяни. Так он мне и сказал.
− Папаша, вы хотя бы одну картину этого блядь Модильяни видели? - спросил я его.
− А ты ее блядь видел? - оказался он не так прост, как казался.
Мы сошлись на ничьей. Но он особо не злобстовал. Я и сам понимал, что Наташа никогда не выйдет за меня замуж. А если и выйдет, то мне придется изменить в своей жизни все. Начать делать карьеру, например. Поменьше пить. Я не то, чтобы был алкоголик, но заливал крепко. Если ты пишешь, тебе нужно время от временить пить, объяснил я, это как чистить диски. Вовремя не потрешь обилие лишней информации, тебе конец. Но если ты настоящий писатель, то ты хуй сопьешься. Потому что книги важнее всего, даже выпивки. Вот почему Буковски ненастоящий писатель, а, например, Мейлер настоящий.
В любом случае жениться на Наташе должен был другой чувак. Кто-нибудь из этих хорошо выглядщих парней с собственными машинами, в хорошей одежде. Выпускников блядь лицеев. Неплохих, кстати. Я, конечно, говорю о выпусниках, хотя и лицеи ничего. Но я о парнях. Если парню повезло родиться в богатой семье, это ведь вовсе не значит, что он говно. Скажем так, судьба дает ему шанс этим говном стать, но он может им не воспользоваться. Некоторые знакомые Наташи, которые были из богатых семей, относились ко мне даже с вежливостью. Рассматривали как бедного и без шансов, но все же соперника. Они не понимали, что я вовсе не заинтересован в получении ее, как ценного приза.
Я любил ее
ххх
Больше всего мне нравилось ходить с ней на бассейн.
Там я Наташей откровенно любовался, хотя куда уж откровенне, я и так на нее все время пялился, в одежде ли, без. Фигура у нее была что надо, на животе, плоском и крепком, пару родинок, будивших мои самые блядь грязные желания, и сиськи наливные и крепкие — всего лишь четвертый размер, - стесняясь того, что не пятый, говорила она. Ох уж эти женщины. Для них сиськами меряться, все равно, что мужикам — членами... В общем, она была красива, и красива вдвойне, потому что было ей двадцать лет. И я любил ходить с ней на бассейн. Потому что там все равно, какой лицей ты закончил, и есть ли у тебя машина. Ладно, ладно, признаю. Я блядь комплексовал. И только в воде чувствовал себя неплохо, тем более, что фигура у меня была еще стройная, и плавал я быстро — форсил, нырял, выныривал, словно дельфин блядь, обдавал ее брызгами, а она смеялась и плескала в меня воду ладонями, а потом я подплывал, и она обнимала меня за шею, и прижималась, и я чувствовал, какая она теплая. И спрашивал:
− Почему ты не спишь со мной?
− Почему ты на мне не женишься? - спрашивала она.
− Я женюсь на тебе хоть завтра, - говорил я.
− Завтра у меня дела, - говорила она.
− Ну, вот видишь, - говорил я.
− Ты понарошку все это, у тебя ведь нет серьезных намерений, - говорила она.
− Я совершенно серьезно, - совершенно серьезно говорил я.
− Я тебя люблю, - говорил я.
− Сколько у тебя девушек? - спрашивала она.
− Ни одной, - говорил я.
− Я думаю, с пять -шесть наберется, - смеялась она.
− Это неправда... - говорил я.
Вот такой вот замкнутый круг. Мы понимали, что свадьба это не про нас. Женись я на ней, мне бы пришлось заниматься карьерой. Сдать на права. Купить авто. Обзавестись манерами. Образованием. И я перестал бы отличаться от десяти-двадцати парней, у которых все это было, причем с рождения — так что мне бы никогда их не догнать.
После чего мы расплывались, и я ждал ее в холле, а она, выйдя, сушила волосы под большим металлическим колпаком, и глядела на меня оттуда весело, и выглядела после воды чуть уставшей. Потом отвозила меня домой — среди ее многочисленных достоинств был хороший новый автомобиль, - и мы долго целовались в машине.
Однажды мы пришли на бассейн вечером после закрытия, и я уж думал, что уйдем, несолоно хлебавши. Но Наталья сунула денег какому-то сраному сторожу, и весь вечер бассейн под открыт был открыт только для нас.
Это было как Рождество. Над водой вилась дымка, небо было ужасно звездным, и когда Наташа, тихо смеясь, поплыла ко мне, я подумал, что, может быть, мне стоит рискнуть и попробовать обойтись безо всей этой хуйни. Рассказы там, книжки... Наташе я об этом благоразумно не сказал. Ей бы не понравился мой отказ даже от такой абстрактной цели. Говорю же, она любила пионеров, первопроходцев, и вообще козлов упрямых. Она плавала вокруг меня, словно русалка, воздух был теплым, а вода еще теплее, и я любовался ее полными, крепкими ногами, и лобком — прекрасным, как спуск в преисподню — и был счастлив настолько, что мне даже не приходило в голову написать обо всем этом после рассказ.
− Ты умеешь танцевать румбу? - спросила она.
− Что? - спросил я.
− Держи меня за талию, и двигайся, как скажу, - велала она.
Ладно. Мы стали танцевать румбу. В воде получилось медленно и поэтому я справлялся. Хотя даже в воде умудрился наступить ей пару раз на ногу. Она тихо смеялась, и мы были одни. Я на минуту представил, что все люди мира исчезли. И сейчас на планете только мы. Должно быть, занятное зрелище мы представляем с Луны, подумал я.
− О чем ты думаешь? - спросила она.
Я ответил.
− Чего ты хочешь? - спросила она.
− Свободы, - сказал я.
− А что такое свобода? - спросила она, старательно поворачивая меня за собой, изображая танцевальное па.
− Свобода это полная независимость от всего, - сказал я, - вплоть до отказа от силы притяжений. Когда мы в воде, свободные, кружимся под ночным небом, словно пара дельфинов долбанных, мы свободны.
− Экий ты... - сказала она, и продолжила танцевать.
Я смотрел на ее прекрасное лицо, и думал о том, что лучше женщины мне не найти. Красивая, богатая, фигуристая. Черт побери. Я мог бы жениться на ней, жить за ее счет, и писать книги, подумал я.
− Сколько мы с тобой знакомы? - спросил я. - Ну, с тех пор, как я увидел тебя на улице и спросил, не нужен ли тебе молодой садовник?
− Почти год, - сказала она.
− Зачем я тебе нужен? - спросил я. - Жить ты со мной не хочешь, отпустить не хочешь...
− Иди, - сказала она, с закрытыми глазами.
− Сейчас блядь, - сказал я. - Ну, так все же?
− Ты классный, - сказала она, и прижалась головой к моей груди.
− Если я стану с тобой жить, ты захочешь, чтобы я изменился? - спросил я.
− Да, - сказала она.
− Если я изменюсь, ты по-прежнему будешь интересоваться мной? - спросил я.
− Нет, - сказала она.
− Пат, - сказал я.
− Я люблю тебя, - сказал я.
− Я люблю тебя, - сказала она.
− Чем докажешь? - спросил я.
− А ты чем докажешь? - спросил она.
− Ты единственная, кому я в жизни позволил называть себя зайкой, - сказал я.
− Ах ты зайка, - сказала она.
− Тем не менее, ты меня не хочешь, - сказал я.
− Не в плане поебаться, а вообще, - сказал я.
− Я как раз хотела об этом с тобой поговорить, - сказала она.
− Давай, - сказал я, и у меня сжалось сердце, по-настоящему, без сраных каких-то метафор, я даже легкую тошноту почувствовал.
− Давай будем друзьями, - сказала она.
− Давай, - сказал я.
− Вот и славно, - сказала она. - Поедешь со мной на дачу? Я решила устроить день рождения на природе. Будет куча славных ребят.
− Ну уж нет, - сказал я.
− Ты обиделся, - сказала она.
− Провались ты пропадом, - сказал я.
Она улыбнулась чуть виновато и поцеловала меня в нос. Ну что же. Мне было не привыкать. Я поднял этот блядь свой поцелованный нос повыше и улыбнулся ей тоже. Мы вышли на бортик и пошли в душевую. Она зашла за шкафчики напяливать на себя всю эту их сбрую, а я немного постоял голый, потому что ненавижу вытираться. Я люблю, чтобы вода обсыхала.
− Помоги мне пожалуйста, - сказала она.
Я обернулся полотенцем и пошел к ней. Наташа стояла голая, спиной ко мне.
− Обними меня сзади, - сказала она.
Я нежно обнял ее за плечи.
− Не так, - сказала она.
− Грудь, - сказала она.
Я сглотнул и положил руки ей на грудь. Мы замерли. Я стал опускать руку вниз, и вдруг почувствовал, что она дрожит. Да, рука. Да, Наталья. Ладно. Они обе дрожали. Я повернул ее к себе, и мы неловко, как будто все еще в воде и танцуя какую-то страную румбу, - пошли к кушетке, на которой здесь днем массируют жирных теток.
− Ты этого хочешь? - спросил я по своей вечной привычке пизедть больше, чем нужно, особенно когда надо молчать.
И выставил себя полным идиотом. Она даже ничего не сказала. Все было по глазам видно. Ну, мы это замяли. Я сел на кушетку, и с минуту любовался ей. Потом потянул ее за руку, она, улыбнувшись, легла рядом. Я ее поцеловал.
Потом мы трахнулись.
Ххх
− Форевер янг, ай вонт ту би... - пел я.
И поддавал шампанского, уже вторую бутылку. Хотя мы только-только и выехали из Кишинева. Наташа, в прелестном платьице, смеялась, и — редкий случай — не хмурилась тому, что я поддаю, а потихонечку тянула шампанское сама. На заднем сидении кроме меня, ящика шампанского и Наташи, была еще ее подружка. За рулем сидел какой-то притырок из числа «золотой молодежи» лет тридцати. Старый блядь козел, решил я. Так оно и было. Старый козел блистал какими-то блядь часами, телефоном гребанным с камушками, и вообще смахивал на педика. Поэтому подружка — сидевшая рядом с ним — ужасно смахивала на мальчика.
− Как он меня заебал, - жеманно вздохнула она, когда парень вышел на заправке прикупить сигарет и еще выпить.
− Так брось его! - весело предложила Наталья.
− Скоро так и сделаю, - сказала малолетка.
Парень вернулся и мне стало его немного жаль. Он, небось, думал, что Бога за яйца ухватил, трахает малолетку, и та влюблена в него по уши. Но я ничего не сказал. Я просто смотрел на всех этих друзей моей любимой женщины из ее мира — и на кавалькальду машин за нами, где в каждом авто сидело по пять таких же, и налегал на спиртное
− Ощетинился, как ежик, - сказала Наташа, и потрепала меня по щеке.
− М-м-м-м, - сказал я, и открыл еще шампанского.
− Не налегай, милый, - сказала она мягко, но я уже представил, как она скажет это властным тоном, лет через десять.
Она это явно поняла и улыбнулась мне. И поцеловала меня. Я подумал, ладно. На следующей остановке малолетка вышла поссать. Девушки составили ей компанию.
− Ну и дети пошли! - сердито сказал стерпер, обернувшись ко мне. - ей шестнадцать, а она уже ебется!
− Чувак, но ведь ты сам ее ебешь, - сказал я.
− У меня дочь, ей десять, - сказал он. - Я ей матку вырву блядь, если узнаю, что она дала кому до брака.
− А твоя жена? - спросил я.
− Мы в разводе, - сказал он.
− Неудивительно, - сказал я.
Он не понял, поэтому довольно кивнул. Девушки вернулись. Мы снова поехали. Автомобиль, солнце, скорость, любовь, выпивка. Я был счастлив. Встал, и, высунувшись в люк сраный по пояс, пропел:
− Форевер янг, ай вонт ту би...
Они лишь смеялись. Мне было все равно, потому что мне было хорошо. Единственное, что меня смущало, вещицы на мне были вчерашние. Ночевал я у Наташи же, мы отправились к ней сразу после бассейна. И на фоне всех этих мальчиков сраных я явно проигрывал. Ну, да ладно. Я сел, и открыл еще шампанского.
− Он писатель с большим будущим, - сказала Наташа.
Они понимающе переглянулись.
Видимо, это все объясняло.
ххх
От холода я легко дрожал, но в целом было терпимо. Солнце уже выглянуло, и следовало ожидать, что через минут десять станет жарко. Так обычно летом и бывает. Дача Наташи — трехэтажный, еще один блядь, особняк, - торчала вверх башенками. Все блядь молдаване жаждут устроить из своей дачи средневековый замок. Папаша моей возлюбленной не был исключением. Я сплюнул, и хлебнул еще вина. В руках у меня была бутылка на полтора литра. Отлично. Вечеринка прошла на ура. Сначала мы с какими-то мудозвонами сварили картошку, причем они видели, как это делают на костре, первый раз в жизни. Потом я объяснил им, как сделать шашлык без шампуров. Потом поддал еще и научил ребят охотиться за куропатками. Ну, куропаток не было, поэтому мы охотлись на кур из соседской деревни. Потом мы выпивали и говорили тосты. Потом я любовался видео-поздравлением, которое папаша Натальи записал для дочки заранее.
− И пусть твои невероятные возможности... - говорил он.
Потом были танцы, потом бассейн. Потом снова охота на куропаток. Парни оказались славными, все — мальчишки в душе. Правда, я был единственный среди них, у кого не было ни подобающего будущего, ни автомобиля, ни классной рубахи-поло. Это удручало, но после очередной порции спиртного, не очень. Я знал, что между нами разница как между ступенями блядь эволюции. Я знал, что, даже если разбогатею, как Крез, все равно буду буднее самого бедного из них. Потому что богатство, это то, что ты получаешь с рождения. А я с рождения — нищий и скучный, которому нет дела ни до чего, кроме своих книг сраных.
Когда я поделился этим с Наташей, он покачала головой, и сама налила мне выпить. Но я видел, что она поняла — так оно все и есть.
Где-то после полуночи Наташа привела меня в комнату, и уложила, потому что я был крепко пьян. Но мы трахались, это я запомнил. И даже протрезвел под утро. А Наташа, наоборот, уснула, уставшая. Я поцеловал ее в лоб спекшимися губами, оделся тихонько, и, перешагивая тела, выбрался на улицу. Нашел бутылку вина, и вышел к дороге. Подождал с полчаса.
Показалась машина. Я выставил руку.
− Я так и знала, - сказала Наташа.
− Покинешь до города, красотка? - спросил я.
− Садись, - сказала она.
Я сел, мы поехали. Она была прекрасный водитель. Я прихлебывал винцо. Видимо, им пахло, так что Наташа открыла окно.
− Я подвезу до края города, а там уж извини, - нарушила она молчание.
− Ага, - сказал я.
− Ты сейчас совершаешь огромную ошибку, - сказала она, не отрывая глаз от дороги.
− Знаю, - сказал я.
− Зачем ты со мной так поступаешь? - спросила она.
− Вчера ты меня стыдилась, - сказал я.
− Нет, - сказала она.
− Да, - сказал я.
− Да, - сказала она.
Машина гудел, ветер, залетая в окно, чуть свистел. Наташа, хоть и после бессонной ночи, была прекрасна, и ничуть не помятая. Вино кислило. В душе у меня играла флейта, нежная и печальная. Чего уж там. В душе у меня играли все флейты мира.
− Ничего, я смогу с этим жить, - сказала она уверенно.
Я молчал и пил.
− Я смогу жить с тобой таким, какой ты есть, - сказала она чуть менее уверенно.
Я пил и молчал.
− Я не буду требовать от тебя измениться, - сказала она еще менее уверенно.
Я молчал да пил, пил да молчал.
− Так что даю тебе шанс, - сказала она, и сказала совсем неуверенно.
Я молча пил.
Мы приехали к остановке автобуса на краю города. Первым делом я обратил вниманиа на сигаретный киоск, где и пивко продается.Он был открыт. Отлично. День обещал удаться.
− И все-таки, - сказала Наташа, - я предлагаю последнйи раз, давай попробуем...
− Притормози около киоска, - сказал я.
Она молча глянула на меня и выполнила просьбу.
− Ты сейчас совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, - сказала она.
И не проронила больше ни слова.
Я вышел из машины и прислушался к себе. Флейты все еще играли. Настроение было так себе, потому что зубы я с утра не почистил, да и легкое похмелье давало о себе знать. В городе было пустынно и Наташа смотрела уже куда-то в сторону. Забегая вперед, скажу, что, если бы я ушел, то это и правда была бы самая большая ошибка в моей жизни.
Ну, я ее и совершил.
 (700x525, 92Kb)

Без заголовка

Понедельник, 30 Марта 2009 г. 20:47 + в цитатник
-ты давай с финалом то поработай, в финале людям надо давать надежду, пусть девочка останется жива
-мне бы тоже этого очень хотелось!

Без заголовка

Понедельник, 30 Марта 2009 г. 19:55 + в цитатник
Что же вы, уроды, творите, когда идете воевать, когда безоговорочно выступаете в бой и идете убивать чужие семьи, родных, детей, у которых не то что оружия а даже замки на дверях не всегда стоят? как можно подчиняться ублюдку, который уже посылает вас туда? неужели вы способны на то, чтобы безоговорочно убить тысячу людей? в то время как вы убиваете, вы могли бы вырезать себе сердце... только вы потеряете свою жизнь, а не положите, блядь, кучу людей, которых вы даже не знаете, которые в другой жизни могли бы вынести вам хлеб, соль и воду! На кой хрен выдуманно Ядерное оружие, если вы до сих пор убиваете техникой, руками, пистолетами... С каждым разом вы делаете это все изощрённее. Я просто пытаюсь понять откуда в людях столько ненависти и злости к таким же, в принципе, людям! Когда я узнал, что в Осетии убивали всех, включая маленьких детей, то я подумал о том, что даже фашисты так не поступали, они забирали детей к себе! Но ехать на танках сквозь дома-это ли не самый верх вашей слабости? Осетия, Кавказ, как гласят многие поколения летописей, самые красивые места, самые дружелюбные... однажды мне привелось побывать в горах, у человека, который ведет свое хозяйство... он налил мне молока, даже не спросив кто я и как меня зовут... в тех местах было настолько приятно, что кажеться что там просто невозможно воевать! Ебите не северный полюс и там воюйте... сдохнете от холода просто и никто не вспомнит о вас, ублюдки... зато хоть белым медведям корм
 (699x525, 39Kb)

РУДОЛЬФИО

Суббота, 28 Марта 2009 г. 22:15 + в цитатник
Первая встреча состоялась в трамвае. Она тронула его за плечо и, когда он открыл глаза, сказала, показывая на окно:

- Вам сходить.

Трамвай уже остановился, и он, проталкиваясь, прыгнул сразу за ней. Она была совсем девчонка, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше, он понял это тут же, увидев ее круглое, моргающее лицо, которое она повернула к нему, ожидая благодарности.

- Спасибо, - сказал он, - я ведь мог проехать. Он почувствовал, что ей этого недостаточно, и добавил:

- Сегодня был сумасшедший день, я устал. А в восемь мне должны позвонить. Так что ты меня здорово выручила.

Кажется, она обрадовалась, и они вместе побежали через дорогу, оглядываясь на мчащуюся машину. Шел снег, и он заметил, что на ветровом стекле машины работал "дворник". Когда идет снег - вот такой мягкий, пушистый, словно где-то там, наверху, теребят диковинных снежных птиц, - не очень-то хочется идти домой. "Подожду звонка и снова выйду", - решил он, оборачиваясь к ней и размышляя, что бы ей сказать, потому что дальше молчать было уже неудобно. Но он понятия не имел, о чем можно с ней говорить и о чем нельзя, и все еще раздумывал, когда она сама сказала:

- А я вас знаю.

- Вот как! - удивился он. - Это каким же образом?

- А вы живете в сто двенадцатом, а я в сто четырнадцатом. В среднем два раза в неделю мы вместе ездим в трамвае. Только вы, конечно, меня не замечаете.

- Это интересно.

- А что тут интересного? Ничего интересного нету. Вы, взрослые, обращаете внимание только на взрослых, вы все ужасные эгоисты. Скажете, нет?

Она повернула голову вправо и смотрела на него слева, снизу вверх. Он хмыкнул только и не стал ничего ей отвечать, потому что все еще не знал, как вести себя с ней, что можно и что нельзя ей говорить.

Некоторое время они шли молча, и она глядела прямо перед собой и, так же глядя прямо перед собой, как ки в чем не бывало заявила:

- А вы ведь еще не сказали, как вас зовут.

- А тебе это необходимо знать?

- Да. А что особенного? Почему-то некоторые считают, что если я хочу знать, как зовут человека, то обязательно проявляю к нему нездоровый интерес.

- Ладно, - сказал он, - я все понял. Если тебе это необходимо - меня зовут Рудольф.

- Как?

- Рудольф.

- Рудольф. - Она засмеялась.

- Что такое?

Она засмеялась еще громче, и он, приостановившись, стал смотреть на нее.

- Ру-дольф, - она округлила губы и снова закатилась. - Ру-дольф. Я думала, что так только слона в зверинце могут звать.

- Что?!

- Ты не сердись, - она тронула за рукав. - Но смешно, честное слово, смешно. Ну что я могу поделать?

- Девчонка ты, - обиделся он.

- Конечно, девчонка. А ты взрослый.

- Сколько тебе лет?

- Шестнадцать.

- А мне двадцать восемь.

- Я же говорю: ты взрослый, и тебя зовут Рудольф. Она снова засмеялась, весело поглядывая на него слева, снизу вверх.

- А тебя как зовут? - спросил он.

- Меня? Ни за что не угадаешь.

- А я и не буду гадать.

- А если бы и стал - не угадал бы. Меня зовут Ио.

- Как?

- Ио.

- Ничего не пойму.

- Ио. Ну, исполняющий обязанности. Ио.

Отмщение наступило моментально. Не в силах остановиться, он хохотал, раскачиваясь то вперед, то назад, как колокол. Достаточно было ему взглянуть на нес, и смех начинал разбирать его все больше и больше.

- И-о, - булькало у него в горле. - И-о. Она ждала, оглядываясь по сторонам, потом, когда он немного успокоился, обиженно сказала:

- Смешно, да? Ничего смешного - Ио - такое же обыкновенное имя, как все другие.

- Ты извини, - улыбаясь, он наклонился к ней. - Но мне действительно было смешно. Вот теперь мы квиты, правда?

Она кивнула.

Первым был ее дом, а за ним - его. Остановившись у подъезда, она спросила:

- А какой у тебя телефон?

- Тебе это не надо, - сказал он.

- Боишься?

- Дело не в этом.

- Взрослые всего на свете боятся.

- Это верно, - согласился он.

Она вынула из рукавицы свою ручонку и подала ему. Рука была холодной и тихой. Он пожал ее.

- Ну, беги домой, Ио.

Он опять засмеялся.

У двери она остановилась.

- А теперь ты меня узнаешь в трамвае?

- Еще бы, конечно, узнаю.

- До трамвая... - Она подняла над головой руку.

- ...в котором мы вместе поедем, - добавил он.


Через два дня он уехал в командировку на север и вернулся только через две недели. Здесь, в городе, уже чувствовался пряный, острый запах наступающей весны, сдунувшей с него, словно пепел, зимнюю неясность и неотчетливость. После северных туманов все здесь было ярче и звонче, даже трамваи.

Дома жена чуть ли не сразу же сказала ему:

- Тут тебе каждый день какая-то девчонка звонит.

- Какая еще девчонка? - равнодушно и устало спросил он.

- Не знаю. Я думала, ты знаешь.

- Не знаю.

- Она мне надоела.

- Забавно, - нехотя улыбнулся он.

Он принимал ванну, когда зазвонил телефон. Через дверь было слышно, как жена отвечала: приехал, моется, пожалуйста, попозже. И он уже собирался ложиться, когда телефон зазвонил снова.

- Да, - сказал он.

- Рудик, здравствуй, ты приехал! - раздался в трубке чей-то радостный голос.

- Здравствуйте, - осторожно ответил он. - Кто это?

- А ты не узнал? Эх ты, Рудик... Это я, Ио.

- Ио, - тотчас вспомнил он и невольно рассмеялся. - Здравствуй, Ио. Ты, оказывается, подобрала для меня более подходящее имя.

- Да. Тебе нравится?

- Меня так звали, когда мне было столько же, сколько сейчас тебе.

- Не важничай, пожалуйста.

- Нет, что ты...

Они замолчали, и он, не выдержав, спросил:

- Так в чем дело, Ио?

- Рудик, она что - твоя жена?

- Да.

- А почему ты не сказал мне, что женат?

- Прости меня, - шутливо ответил он, - я не знал, что это очень важно.

- Конечно, важно. Ты что - любишь ее?

- Да, - сказал он. - Ио, послушай, пожалуйста: не надо мне больше звонить.

- Ис-пу-гал-ся, - нараспев произнесла она. - Ты, Рудик, не подумай чего. Ты, конечно, живи с ней, если хочешь, я не против. Только так тоже нельзя: не звони. А может, мне по делу надо будет.

- По какому делу? - улыбаясь, спросил он.

- Ну как по какому? Ну... ну, например, из одного резервуара у меня вода никак под ответ не выкачивается в другой, - нашлась она. - Ведь тогда можно, правда?

- Не знаю.

- Конечно, можно. А ее ты не бойся, Рудик, ведь нас двое, а она одна.

- Кого? - не понял он.

- Да жену твою.

- До свидания, Ио.

- Ты устал, да?

- Да.

- Ну, хорошо. Пожми мне лапу и ложись спать.

- Жму тебе лапу.

- А с ней даже не разговаривай.

- Ладно, - он засмеялся. - Не буду.

Все еще улыбаясь, он вернулся к жене.

- Это Ио, - сказал он. - Так зовут эту девочку. Забавно, правда?

- Да, - выжидающе ответила она.

- Она не могла решить задачу с двумя резервуарами. Она учится не то в седьмом, не то в восьмом классе - не помню.

- И ты помог ей с задачей?

- Нет, - сказал он. - Я все перезабыл, а резервуары - это действительно сложно.


Утром телефон зазвонил чуть свет. Какой там свет - никакого света не было, весь город спал последним предрассветным сном. Поднимаясь, Рудольф взглянул на дом напротив - ни одно окно еще не было освещено, и только подъезды, как губные гармошки, сияющие металлом, светились четырьмя правильными рядами. Телефон трезвонил беспрерывно. Подходя к нему, Рудольф взглянул на часы: половина шестого.

- Слушаю, - сердито сказал он в трубку.

- Рудик, Рудик...

Он рассвирепел:

- Ио, ведь это же черт знает что такое...

- Рудик, - перебили его, - послушай, не сердись, ты еще не знаешь, что случилось.

- Что случилось? - остывая, спросил он.

- Рудик, ты уже больше не Рудик, ты Рудольфио, - торжественно объявили ему. - Рудоль-фио! Здорово, правда? Это я только что придумала. Рудольф и Ио - вместе получается Рудольфио, как у итальянцев. Ну-ка повтори.

- Рудольфио. - В его голосе смешались отчаяние и ярость.

- Правильно. Теперь у нас с тобой одно имя - мы нерасторжимы. Как Ромео и Джульетта. Ты Рудольфио, и я Рудольфио.

- Послушай, - приходя в себя, сказал он. - Ты бы не могла в другой раз нарекать меня в более подходящее время?

- Ну как ты не поймешь, что я не могла ждать. Вот. А потом, тебе пора вставать. Рудольфио, запомни: в половине восьмого я жду тебя на трамвайной остановке.

- Я сегодня не поеду на трамвае.

- Почему?

- У меня отгул.

- А что это такое?

- Отгул - это внеочередной выходной, я не пойду на работу.

- А-а, - сказала она. - А как же я?

- Не знаю. Поезжай в школу, и все.

- А у твоей жены тоже отгул?

- Нет.

- Ну, это еще ничего. Только ты не забывай: нас теперь зовут Рудольфио.

- Я счастлив.

Он водворил трубку на место и, чертыхаясь, пошел кипятить чай. Уснуть теперь все равно он бы не смог. К тому же в доме напротив уже светились три окна.


В полдень в дверь постучали. Он как раз мыл полы и, открывая, держал в руках мокрую тряпку, которую почему-то не догадался оставить где-нибудь по дороге.

Это была она.

- Здравствуй, Рудольфио.

- Ты! - удивился он. - Что случилось?

- Я тоже взяла отгул.

Лицо как у святой - ни единой капли того, что называют угрызениями совести.

- Вон как! - мужественно ответил он. - Гуляешь, значит. Ну, проходи, коли пришла. Я сейчас домою.

Не раздеваясь, она села в кресло возле окна и стала смотреть, как он, склонившись, водит тряпкой по полу.

- Рудольфио, по-моему, ты несчастлив в семейной жизни, - заявила она через минуту.

Он выпрямился.

- С чего ты взяла?

- Это очень легко увидеть. Например, ты без всякого удовольствия моешь полы, а у счастливых так не бывает.

- Не выдумывай, - улыбаясь, сказал он.

- А скажешь, счастлив?

- Ничего не скажу.

- Ну вот.

- Ты лучше разденься.

- Я тебя боюсь, - заглядывая в окно, сказала она.

- Что-что?

- Ну, ты же мужчина.

- Ах вон что. - Он засмеялся. - Как же ты осмелилась сюда прийти?

- Ну, мы же с тобой Рудольфио.

- Да, - сказал он, - я все забываю об этом. Это, конечно, накладывает на меня определенные обязанности.

- Конечно.

Она замолчала и, пока он гремел ведром в кухне, сидела тихо. Но когда он вышел к ней, пальто уже висело на спинке кресла, а лицо Ио было задумчивое и печальное.

- Рудольфио, а я сегодня плакала, - вдруг призналась она.

- Отчего, Ио?

- Не Ио, а Рудольфио.

- Отчего, Рудольфио?

- Это из-за моей старшей сестры. Она устроила скандал, когда я решила взять отгул.

- По-моему, она права.

- Нет, Рудольфио, не права. - Она поднялась с кресла и стала возле окна. - Один раз можно, как вы не поймете. Я сейчас знаешь какая счастливая, что с тобой говорю...

Она опять замолчала, и он внимательно посмотрел на нее. Сквозь платье, волнуясь, у нее пробивались груди, как два маленьких гнездышка, которые лепят неведомые птицы, чтобы выводить в них птенцов. Он заметил, что уже через год лицо у нее удлинится и станет красивым, и ему стало грустно от мысли, что со временем будет и у нее свой парень. Он подошел к ней, взял ее за плечи и, улыбнувшись, сказал:

- Все будет хорошо.

- Правда, Рудольфио?

- Правда.

- Я тебе верю, - сказала она.

- Да.

Он хотел отойти, но она позвала:

- Рудольфио!

- Да.

- Зачем ты так рано женился? Ведь еще бы два года, и я бы вышла за тебя замуж.

- Не торопись, - сказал он. - Ты и так выйдешь замуж за какого-нибудь очень хорошего парня.

- Я бы хотела за тебя,

- Он будет лучше, чем я.

- Ну да, - недоверчиво протянула она. - Ты думаешь, лучше бывают?

- В тысячу раз лучше бывают.

- Но это будешь не ты. - Она неумело вздохнула.

- Давай лучше пить чай, - предложил он.

- Давай.

Он пошел на кухню и поставил чайник на плитку.

- Рудольфио!

Она стояла возле полок с книгами.

- Рудольфио, у нас с тобой самое красивое имя. Вот посмотри, даже у писателей нет лучше. - Она на мгновение умолкла. - Может быть, только вот у этого. Эк-зю-пе-ри. Правда, красивое?

- Да, - сказал он. - А ты не читала его?

- Нет.

- Возьми и почитай. Только без отгулов - договорились?

- Договорились.

Она стала одеваться.

- А чай? - вспомнил он.

- Рудольфио, я лучше пойду, хорошо? - Улыбка у нее стала грустной. - Ты только не говори жене, что я здесь была. Хорошо, Рудольфио?

- Ладно, - пообещал он.

Когда она ушла, он почувствовал, что ему стало тоскливо, он был полон какой-то необъяснимой, еще не открытой тоски, тем не менее существующей в природе. Он оделся и вышел на улицу.


Весна наступила как-то сразу, почти без предупреждения. Люди за несколько дней стали добрее, и эти несколько дней казались им переходным периодом от поры ожидания к поре свершения, потому что весенние сны с мастерством опытной гадалки напророчили им счастье и любовь.

В один из таких дней, уже вечером, когда Рудольф возвращался домой, его остановила пожилая женщина.

- Я мать Ио, - начала она. - Вы простите, вас, кажется, зовут Рудольфио.

- Да, - улыбнувшись, согласился он.

- Я знаю о вас от дочери. В последнее время она много говорит о вас, но я...

Она замялась, и он понял, что ей трудно спросить то, что необходимо было спросить как матери.

- Вы не волнуйтесь, - сказал он. - У нас с Ио самая хорошая дружба, и ничего плохого от этого не будет.

- Конечно, конечно, - смущаясь, заторопилась она. - Но Ио - взбалмошная девчонка, она нас совсем не слушает. И если вы повлияете на нее... Понимаете, я боюсь, возраст такой, что надо бояться, - она может натворить глупостей. И потом, меня пугает, что у нее совсем нет подруг среди одноклассниц и вообще среди сверстников.

- Это плохо.

- Я понимаю. Мне показалось, вы имеете на нее влияние...

- Я поговорю с ней, - пообещал он. - Но, по-моему, Ио хорошая девочка, зря вы так беспокоитесь.

- Не знаю.

- До свиданья. Я поговорю с ней. Все будет хорошо.



Он решил позвонить ей сразу же, не откладывая, тем более что жены дома не было.

- Рудольфио! - было видно, что она очень обрадовалась. - Какой же ты молодец, что позвонил, Рудольфио, а я опять плакала.

- Нельзя так часто плакать, - сказал он.

- Это все "Маленький принц". Мне его жалко. Ведь правда, он был у нас на земле?

- По-моему, правда.

- И по-моему, тоже. А мы не знали. Ведь это же ужасно. И если бы не Экзюпери, никогда бы не узнали, Не зря у него такое же красивое имя, как и у нас.

- Да.

- Я еще вот о чем думаю: хорошо, что он так и остался Маленьким принцем. Потому что страшно: а вдруг потом он стал бы самым обыкновенным? А у нас и так слишком много обыкновенных.

- Не знаю.

- Зато я знаю, это точно.

- А "Планету людей" ты прочитала?

- Я все прочитала, Рудольфио. По-моему, Экзюпери очень мудрый писатель. Даже страшно становится, до чего мудрый. И добрый. Помнишь: Барка выкупают на свободу, дают ему деньги, а он тратит их на туфельки для ребятишек и остается ни с чем.

- Да, - сказал он. - А помнишь Боннафуса, который разорял и грабил арабов, а они его ненавидели и в то же время любили?

- Потому что без него пустыня казалась бы им самой обыкновенной, а он делал ее опасной и романтичной.

- Ты молодчина, если все это понимаешь, - сказал он.

- Рудольфио... - она замолчала.

- Я слушаю, - напомнил он.

Она молчала.

- Рудольфио, - отчего-то волнуясь, сказал он. - Приходи сейчас ко мне, я один.



Оглядываясь, она прошла к креслу и села.

- Ты чего такая тихая? - спросил он.

- Ее правда нет?

- Жены?

- Ну да.

- Нет.

- Мымра она у тебя.

- Что?

- Мымра - вот что!

- Где ты взяла это слово?

- В великом русском языке. Там для нее ничего более подходящего нет.

- Ио, ну нельзя же так.

- Не Ио, а Рудольфио.

- Ах да.

- Я недавно позвонила и попала на нее. Знаешь, что она мне сказала? Если, говорит, ты насчет резервуаров, то лучше обратись к учителю. По-моему, она ревнует тебя ко мне.

- Не думаю.

- Рудольфио, а правда, я лучше ее? Я ведь еще не оформилась как следует, у меня все впереди.

Он улыбнулся и кивнул.

- Вот видишь. По-моему, тебе пора с ней развестись.

- Не говори глупости, - оборвал он ее. - Я тебе слишком многое позволяю.

- Из любви, да?

- Нет, из дружбы.

Она, насупившись, умолкла, но было видно, что это ненадолго.

- Как ее зовут?

- Кого - жену?

- Ну да.

- Клава.

- Ничего себе нагрузочка.

Он рассердился:

- Перестань.

Она поднялась, на мгновение закрыла глаза и вдруг сказала:

- Рудольфио, я ненормальная, прости меня, я не хотела...

- Только не реветь, - предупредил он.

- Не буду.

Она отошла и отвернулась к окну.

- Рудольфио, - сказала она, - давай договоримся так: я у тебя сегодня не была и ничего этого не говорила, хорошо?

- Да.

- Считай, что это "до свиданья" я тебе сказала по телефону.

- Да.

Она ушла.

Через пять минут зазвонил телефон.

- До свиданья, Рудольфио.

- До свиданья.

Он подождал, но она положила трубку.



Она уже больше не звонила, и он ее долго не видел, потому что опять уезжал и вернулся только в мае, когда на солнечных весах лето окончательно перевесило весну. В это время у него всегда было много работы; вспоминая о ней, он все откладывал: поговорю завтра, послезавтра, но так и не поговорил.

Они встретились случайно - наконец-то в трамвае. Он увидел ее и стал нетерпеливо проталкиваться, боясь, что она сойдет, - ведь она могла сойти и на другой остановке, а он бы, наверное, не решился прыгнуть вслед за ней. Но она осталась, и он поймал себя на том, что обрадовался этому больше, чем следовало, наверное, при их дружеских отношениях.

- Здравствуй, Ио, - касаясь рукой ее плеча, сказал он.

Она испуганно обернулась, увидела его и, радостно замешкавшись, кивнула.

- Не Ио, а Рудольфио, - как и раньше, поправила она. - Мы ведь с тобой все еще друзья, правда?

- Конечно, Рудольфио.

- Ты уезжал?

- Да.

- Я однажды звонила, тебя не было.

- Я уже целую неделю здесь.

Народу в трамвае было много, и их беспрерывно толкали. Пришлось встать совсем близко друг к другу, и ее голова касалась его подбородка, а когда она поднимала лицо и он, прислушиваясь, наклонялся, приходилось отводить глаза - настолько это было рядом.

- Рудольфио, хочешь, я тебе что-то скажу? - спросила она.

- Конечно, хочу.

Она опять подняла лицо, совсем близко к его лицу, так что ему захотелось зажмуриться.

- Я все время скучаю без тебя, Рудольфио.

- Глупышка ты, - сказал он.

- Я знаю. - Она вздохнула. - Но ведь не скучаю же я по всяким мальчишкам, они мне сто лет не нужны.

Трамвай остановился, и они сошли.

- Ты пойдешь к своей Клаве? - спросила она.

- Нет, давай погуляем.

Они свернули к реке, туда, где начинался пустырь, и шли без дорожки, перепрыгивая через кочки и кучи мусора, и он взял ее за руку, помогая перебираться через завалы.

Она молчала. Это было непохоже на нее, но она молчала, и он чувствовал, что она, как и он, тоже полна волнения - сильного, гудящего и ничему не подвластного.

Они вышли к яру и, все еще держась за руки, смотрели на реку, и куда-то за реку, и снова на реку.

- Рудольфио, - не выдержав, сказала она. - Меня еще ни разу никто не целовал.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку,

- В губы, - попросила она.

- В губы целуют только самых близких людей, - мучаясь, выдавил он.

- А я?

Она вздрогнула, и он испугался. В следующее мгновение он вдруг понял - не почувствовал, а именно понял, - что она ударила его, закатила самую настоящую пощечину и бросилась бежать, снова туда - через пустырь, через кочки, через волнение и ожидание.

А он стоял и смотрел, как она убегает, и не смел даже окликнуть ее, не смел броситься за ней и догнать. Он еще долго стоял - опустошенный, ненавидящий себя.


Это случилось в субботу, а в воскресенье рано утром ему позвонила ее мать.

- Рудольфио, простите, пожалуйста, я, наверное, подняла вас...

Голос у нее был сбивчивый, дрожащий.

- Я слушаю, - сказал он.

- Рудольфио, Ио сегодня не ночевала дома.

Ему надо было что-нибудь ответить, но он молчал.

- Мы в отчаянии, мы не знаем, что делать, что предпринять, это впервые...

- Сначала успокойтесь, - сказал наконец он. - Может быть, она заночевала у подруги.

- Не знаю.

- Скорей всего так оно и есть. Если часа через два не придет, будем искать. Только успокойтесь, через два часа я позвоню вам.

Он опустил трубку, подумал и сказал сам себе: ты тоже успокойся, может быть, она заночевала у подруги. Но успокоиться он не мог, наоборот, он почувствовал, что его начинает бить нервная дрожь. Чтобы унять ее, он пошел в чулан и, насвистывая, стал рыться в своих старых, еще школьных учебниках. Задачник по алгебре где-то запропастился, и, отыскивая его, он немножко отвлекся.

Телефон, притаившись, молчал. Рудольф закрыл за собой на кухне дверь и стал листать учебник. Вот она: если из одного резервуара в течение двух часов перекачивать воду в другой резервуар...

Зазвонил телефон.

- Она пришла. - Не сдержавшись, мать заплакала.

Он стоял и слушал.

- Рудольфио, придите, пожалуйста, к нам.

Она опять заплакала и уж потом добавила:

- С ней что-то случилось.


Не спрашивая разрешения, он снял плащ, и мать молча показала ему рукой на дверь ее комнаты.

Ио сидела на кровати, поджав под себя ноги, и, раскачиваясь, смотрела прямо перед собой в окно.

- Рудольфио! - позвал он.

Она обернулась к нему и ничего не сказала.

- Рудольфио!

- Перестань, - брезгливо сморщилась она. - Какой ты Рудольфио, ты самый обыкновенный Рудольф. Самый обыкновенный Рудольф, понимаешь?

Удар был настолько сильным, что боль сразу охватила все тело, но он заставил себя остаться, он подошел к окну и оперся на подоконник.

Она все раскачивалась взад и вперед и все смотрела перед собой, мимо него, и тихо скрипели под ней пружины кровати.

- Ну хорошо, - соглашаясь с ней, сказал он. - Но объясни, где ты была!

- Иди ты к черту! - не оборачиваясь, устало ответила она.

Он кивнул. Потом снял с вешалки свой плащ и, не отвечая на молчаливые вопросы ее матери, спустился с лестницы и пошел к черту. Воскресенье только еще начиналось, прохожих на улице было мало, и никто его не остановил. Он перешел через пустырь, спустился к берегу и вдруг подумал: а куда же дальше?


1965

©Валентин Распутин
 (384x299, 17Kb)

Без заголовка

Вторник, 10 Марта 2009 г. 00:17 + в цитатник
сегодня я почувствовал то что не чувствовал уже давно - надежду...
 (563x699, 67Kb)

Без заголовка

Вторник, 03 Марта 2009 г. 00:55 + в цитатник
эта божественная тишина. только шум системного блока и машин, шуршащих где-то в глубине шоссе, словно едва уловимый звук снега, пролетевшего над корой дерева. Кошка, она любила лежать на этой прекрасной уютной батарее зимними вечерами и слушать как хозяин что то печатает на странной белой штуке. Она проходила рядом, а он, увидев её-кивал вверх головой и посылал ей легкий чмог губами. В эти моменты она понимала, что нужна, не зная зачем, не ради чего-то, а просто нужна, остальное было не значительно.
Когти ее давно източились, шерстка стала седеть, глаза хуже видели в темноте, но радости, которую доставлял ей человек-не убавлялось. Однажды он подошел к ней и сказал:"чтож, наследница ты моя, куда же мы попадем с тобой". Она не поняла ни слова, но на душе стало теплее, а шерстка даже вроде как мягче. Прохаживаясь в очередной раз по пустой квартире, она услышала открывание двери, и по привычке, вопреки своей природе дернулась ко входу. Она услышала что то тонкое и совсем чужое, не родное. "Тихо, тихо, дурочка, он теперь будет жить с нами"...

...Остались лишь развалины, поиск был долгим и упорным, дождь лил как из ведра, обгладывая небо как яблоко. Да, этот писк был слышен ей даже за сотню вёрст... "Тихо, малыш, не плачь, мама здесь, с тобой"


Поиск сообщений в dastym
Страницы: 9 8 [7] 6 5 ..
.. 1 Календарь