В колонках играет - тишина
Настроение сейчас - ----------------------

Каждому человеку хочется любви. Да такой, чтобы забыть обо всем на свете и идти за любимым на край света. Или чтобы он шел. Кому что. Чтоб все песни - о нем. Все птицы - для него. Чтобы на гранях жизни играло бликами только персональное солнышко. Но не все бывает так безоблачно. И солнышко затягивает тучкой. Ведь любовь - вещь коварная. Увлечет - не спросит. Затянет в омут, в водоворот, из которого вырваться бывает довольно-таки проблематично. И берег вроде бы - вот он - в двух шагах. И Ненаглядный стоит на берегу. А доплыть, дотянуться - силенок не хватает. И позвать пробуешь, да не откликается милый. Не слышит. Не хочет услышать.
Вам знакомо чувство, когда даже в компании лучших друзей чувствуешь себя одиноко, потому что Его нет рядом? Когда глаза ищут Его в толпе проходящих мимо людей. Когда губах вынужденная улыбка, а на глаза наворачиваются слезы. Когда пальцы нервно комкают сумочку. Когда в голове сумбур полнейший. Когда у этого сумбура есть имя. Его имя.
Сергей. Сережа. Не успевали мы расстаться вечером, как мне казалось, что мы не виделись по меньшей мере месяц. Встречи с ним, звуки его голоса, ощущение его рядом с собой, запах "Фарренгейта" от Кристиана Диора, стали сильнейшим наркотиком, без которого я уже не могла быть такой, как была до него. Постоянное ощущение болезненной ломки. Постоянное желание хотя бы небольшой дозы. Кажется, все бы отдала, только бы увидеть. Увидела - и уже готова все отдавать, лишь бы поговорить. А разговоров катастрофически мало. Хочется большего. Когда все только начиналось, я уговаривала себя, что одного раза будет достаточно. Что я только попробую и успокоюсь. Но разве такого может быть достаточно? Разве можно добровольно отказаться от созерцания ямочек на его щеках? Разве можно лишить себя этого низкого, с легкой сексуальной хрипотцой, голоса? Наивная! Временами казалось, что я погрузилась в какую-то липкую дрему и вижу бредовый сон, в котором главным действующим лицом является Сережа. Я заблудилась в поле его энергии, в зоне его обаяния. Временами казалось, - еще немножко - и я не выдержу, взвою как безумная волчица на полную луну. Иногда самой становилось смешно при мысли о том, как сильно я его идеализирую. Только вот смех получался не очень веселым. Потому что каждая клеточка моего тела продолжала сладко ныть звуки его имени. Он посмотрел, он улыбнулся, он барским жестом приобнял за плечи, - организм получил новую дозу. Кровь взыграла горячо, до такой степени горячо, что казалось - по телу разлилось расплавленное олово. В подсознание прокрадывалась коварная мысль, что я всегда буду зависеть от этих бесовских зеленых глаз.
Я не могу сказать, что он был невнимателен ко мне. Внимателен. Но крохи его внимания больше похожи на милостыню. Пожалел - бросил грош. И тут же забыл об этом. А я, как нищенка на паперти, прячу этот грошик в карман воспоминаний, чтобы потом в одинокой тишине перебирать свои выклянченные сокровища. Я жадно слежу за ним глазами в ожидании еще одного щедрого жеста. Но Сереженька уже убегает, ускользает, исчезает. А я, как побитая собака, тащусь вслед за ним, жалко согнув спину, чтобы только лизнуть его руку. О, нет! Я не надоедала ему звонками и разговорами. Между нами говоря, я чертовски боялась. Боялась, что он объестся мной до токсикоза, до тошноты. У меня был органайзер, на страницах которого я с маниакальной точностью отмечала даты и время, когда позволяла себе ему позвонить, а может даже, при изрядной доле наглости, напроситься на встречу.

На что мы бываем готовы ради призрачного желания любить и быть любимыми? Неужели это желание способно оправдать унижение? В любви нет и не может быть унижений. Все, что ограничивает свободу мысли, действия, принятия решений, не может быть благом. Разве любовь это? Разве можно назвать любовью тоскливые слезы? Или одинокие вечера? Или иссушающую ревность? Теряешь себя, свою индивидуальность, свои желания, свободу выбора. А потерянная тем более не будешь нужна ему, раз не нужна себе. Раз отказалась от себя в угоду сомнительного удовольствия не быть одинокой. Разве не становишься еще более одинокой в таких отношениях? Обманывая себя, не добьешься ничего. Не нужна. И понимаешь это. Не можешь не понимать, не чувствовать. Что есть страшнее чувства ненужности, осознавания никчемности своего чувства, безнадежной тоски? У него своя жизнь - друзья, дела, родные и близкие. А у тебя его нет. И жизни своей нет. Ты преподнесла ее ему на блюдечке с голубой каемочкой, помнишь? Сложила все сокровища мира у ног того, кому не нужны от тебя никакие сокровища. А тебе-то кажется, что такого быть не должно. Не может так быть - чтоб такая огромная любовь, как твоя, летала над городом неприкаянной птицей. Обижаешься - не ценит. Но ведь так много вокруг других ценителей. Которые молиться на твою улыбку станут, если ты их удостоишь. Если ты не нужна ему, то это его ошибка, а не твоя недоработка. Ты по-прежнему потрясающе хороша, добра и прекрасна. Просто это не твой мужчина. Раздвинь рамки своей слепой любви, сорви к черту так плотно сидящие на твоем прелестном носике ненужные теперь очки, оглядись вокруг. Счастье рядом.

Сейчас, спустя годы, у меня есть право высмеивать свое безумие, свое дикое помешательство, свое постоянное унижение. Я излечилась. У меня хватило сил. Смеяться над собой - прерогатива сильных. Я больно избавлялась. Отрывала его от себя с мясом. Ломка была жесточайшей. Было все - слезы до рези в глазах, вместо крови - битое стекло, такая боль, что каждая мысль вызывала невыносимые страдания. На месте сердца - выжженная пустошь. Сжатые кулаки. Литры валерьянки. Рука, тянущаяся к телефону, чтобы только крикнуть, что не могу без него. Ненавидела его так, что побежала бы за ним, если бы только позвал. И как рада я сейчас, что не позвал. Ощущая теперь долгожданную пьянящую свободу, я понимаю, какой же дурой я была.