Она ни плакала. Никто и никогда не видел, чтобы она сронила хоть одну слезу.

Нет, нельзя сказать, что поводам им не было, и были. И сильные, и дерзкие, и недужные. Что задевали душу, и ранили её. Но что вы, не одной слезы. Никто и никогда не видел.

Легко, как шелковый платок она скользила по улицам, воображением играя с прохожими, вещами, переулками. Смеясь по-детски и наивно, и озорно играясь, она как ребенок ступала по дорожке и восхищалась самыми простыми, казалось вещами. По вечерам, бывало, сидела та на крыше, свесив босые ноги и любуясь лунным светом. Болтая ногами, как будто трепещет их в воде.

Она играла. Она играла в жизнь и наблюдала, не понимая строгости и твердости людей.

А все лишь удивлялись. Как так, не разу ни слезы не уронила? И переглядывались  лишь только меж собой. Им было это дико, странно, и это, понять им было не дано. Бестолково хлопая глазами, они присматривали за диковатой дамой, и взгляда не сводили те с неё.

Вы спросите, кто это дама? Всего лишь женщина, и ничего чудного нет тут. Жила одна в небольшой квартирке, на окраине малого городка. А муж её, что верность она ему  преданно хранила, еще как прошлой осенью забрали на войну. И все надеянно его, ожидая, дама не теряла ни лица, ни улыбки.

Однажды осенним днем, всего за год спустя, когда едва коснулся холод, и ветер бунтарски на улицах свистел, тогда пришла тугая  весть– что муж её был на войне убит. Все разом ужаснулись и все, все как один, смотрели на женщины лицо. Но нет, в глазах её нет слез.

Они сухи, как и всегда. Заметно дама та была ухвачена, заметно было – больно ей. Она так не сказала и не слова, и медленно ушла домой.

Закрыв покрепче, понадежней дверь, и занавесив окна. Она присела у стены и горько зарыдала…Тихо и отчаянно, убито. Содрагая пол слезами, и влажные разводы оставляя.

Долго плакала она, а после, поднявшись, привев себя в порядок, снова на улицу ступила.

И вновь глаза были сухи, и вновь вздымались уголочки рта. Все поражались «как же так?» она ж наивно улыбалась.