Окна конференц-зала призывно светили мягким желтым светом. Андрюша вышел из машины, зябко поежившись в легкой курточке на пронизывающем зимнем ветру, нырнул в гостеприимно-суетное нутро отеля. Сегодня он в первый раз шел на встречу клуба анонимных топ-менеджеров. Клуб ему нашла секретарь Марья Васильевна. Не просто секретарша, а Секретарь с большой буквы, предпенсионного возраста женщина с классической «халой» на голове, памятной Андрюше еще по временам школьного детства, крепко державшая в руках расписание своего шефа вплоть до поспал-покушал. Её почти материнская забота о слишком уж занятом начальнике обескураживала и иногда ставила Андрюшу в тупик, как и в этот раз, когда она выкроила ему полтора часа времени и, подав чай, сурово настояла на посещении клуба. Читать далее...

Пожилой профессор Самуил Иванович задумчиво протирал очки, давая время сосредоточиться девушке сидевшей напротив, она уже минуты три мялась и никак не могла начать рассказ. Среди его пациентов это было далеко не редким явлением. Симпатичная, чуть полноватая блондинка, теребит ручку сумочки тонкими пальцами, одета аккуратно, явно цветок офисной оранжереи. Хорошая барышня, впрочем, в его возрасте все женщины моложе сорока кажутся барышнями, а судя по начинающей прорисовываться сеточке морщинок ей все ж таки немного за тридцать. Самуил Иванович вздохнул.
- Душечка, давайте все таки начнем. Как вас зовут?
Девушка подняла большие серые глаза, взгляд испуганный и чуточку затравленный.
- Можете не называть своего настоящего имени. Назовитесь любым именем, чтобы я мог к вам обращаться.
- Э-э-э... Лена,- представилась пациентка с вопросительной ноткой в голосе.
- Ну, что же, Леночка, не бойтесь, рассказывайте мне, что с вами происходит. Я обещаю сохранить вашу болезнь в тайне, хотя, поверьте мне, ничего стыдного в ней нет. Многие мои пациенты смущаются приходить ко мне, поэтому расписание приема составлено так, чтобы пациенты никогда не сталкивались друг с другом. Поверьте, людей с такой же проблемой как у вас много. Да и я - не любопытствующий, а врач. Так что выкладывайте, Леночка, выкладывайте.
Девушка судорожно вздохнула и как-то вдруг расслабилась, обмякла в кресле.
- Понимаете, доктор, я не знаю как это началось. У меня уже бывали несколько раз в жизни приступы, но мне удавалось заметить приближение болезни в самом начале, взять себя в руки, справлялась как-то, а тут... Просто не знаю как так получилось, просто накрыло, ррраз и все. Может авитаминоз, а может потому что я незадолго до этого ангиной болела и организм ослаблен... В общемЧитать далее...

Выдумай меня. Выдумай мои зеленые глаза, представь по прядке темные волосы, сплети из снов переплетенье пульсирующих вен под тонкой белой кожей, в изгибах элегантных ваз, кувшинов, статуэток найди мой силуэт. Вглядись, вздохни и отпусти на волю трепещущий в твоем сознании образ. Ты может быть заплачешь сквозь сизый сигаретный дым, сметая с ресниц пыль отражений ночных оранжевых и теплых окон в темноте, лежащей между тобой и выдумкой. Потом ты сочинишь мне жизнь: что было и что будет, чем... и этим успокоится сердце. Твое. И обязательно решишь, что руками трогать мечты лишь разрушать их. Мы разминемся. Я проскользну сквозь зеркала. Заднего вида. Наверно, показалась? Блик поворотника? А может быть и дождь играет, шутит, лишь струйка городской пыльной воды, сбежала и разбилась об асфальт, как и не бывало. Чай с ромашкой, и спать, тяжелый день, один из бесконечно многих. И видеть сны о том, что не сбылось, хотя могло бы. И кто-то рядом. Кто-то всегда рядом. Напомнишь себе, что от добра добра не ищут, а фантазии пусты и с ними жить нельзя, они не греют, а только выжигают на душе затейливый узор из отрицаний. Но все же, иногда, за чашкой кофе, придумается запах моих пальцев по утрам, и чья-то случайная улыбка в толпе станет моей. А в тихом белом шуме радио где-то на заднем плане, ты на мгновенье оторвавшись от работы услышишь вдруг, что я заговорила, неясно, но такой оттенок, тембр голоса запомнится тебе. Где-то в неясной глубине души, куда спускаться (или подниматься?) трудно, я вдруг забавно так пожму плечами или наморщу нос, а может быть лукавый взгляд, воспоминанием из детства. И будут грусть и вера - что все же есть она такая. Я об одном прошу: ты только выдумай меня. Я обещаю жить.

Господи, прости, вот она я перед ликом твоим без стыда обнаженная, сплевывая в снег и песок кровь и желчь, да, завидую, всем завидую, кто может попроще быть, целовать без памяти, без любви, по привычке, положено так, а в миску мне не положено, ни единой мозговой кости, пересохшим языком облизываю, стенки из алюминия, от времени , от чужих клыков покоробленные, дай же ты, Господи, мне хоть глоток, хоть кусок любви, что ж ты, Господи, ребра кожей мне да не с той стороны обтянул, что ж ты сердце мне в кулачек вложил, раздавлю я, Господи, как сто грамм бомжи, да в ладони своей, всю же жизнь свою... неприкаянную. И пойду пешком, босиком по золе, по остывшим углям, по промозглому хворосту что ты впрок припас, и никто мне, Господи, слова доброго не выскажет, не осудит никто, все тебе, Господи, поиграться только, сколько можно-то? По пустой доске и все пешкою, не наигрался ты, интересно все, да куда пойду, где судьбу найду; не судьба мне, Господи, сам же знаешь, что не судьба таким - только маяться. Плакать, маяться, биться птицею, кровью харкать, добром сплевывать да в чернеющие листья, не мне ты белый снег, листья рыжие да колокольчики в волосы колоском заплел, ты прости меня, Господи, голая душа перед ликом твоим, кривая, годами покореженная, опытом переломанная, только вся твоя, до последней пьяной слезы искренняя, криком в горле вставшая, вымученная... Не прогнувшаяся, себя не предавшая, в струпьях, язвах вся - болью в кончиках пальцах за пределом безумья красивая, вся твоя, и тебе судить, что на том роду писано. Дай мне, Господи, хоть глоток себя, задыхаюсь я, как в горах смертники, ты прости мне то, что людям не простить, ты прижми меня к своей груди, по волосам погладь, да спой колыбельную, на четыре слога, на четыре слова, и я буду жить, будоражить кровь малых твоих, испытай их мной, твоей суженой, недолюбленной, недоученной, на книжной полке твоей подпоркою, и прости меня, Господи, не умею молиться я по-другому, словами учеными, отпечатанными типографией, вся твоя, до предела вывернута, нервами в небо, болью в сердце твое... Перед ликом твоим стоит женщина.

Три десятилетия.
Не красивая. Эффектная. А хотела быть красивой, но не случилось. Не верю. Никто не говорил, что красивая, не убеждали, не убедили.
Умная. Житейской мудрости ноль. Хитрости и изворотливости ноль. Умная идиотка.
Добрая, отзывчивая. Еще раз идиотка.
Несчастливая. Потому что не умею. Не научили. Самоучителя не нашла.
Держу лицо. Всегда, даже когда хочется вцепиться в глотку или, рыдая, грызть себе вены. Надменная.
Умею улыбаться. Даже выжженная пустыня не заставит показать слабость. Улыбаться всегда, даже на карнизе за шаг до вечной музыки, улыбаться.
Не держали. Отпускали всегда. С легкостью. Не укротили, не приручили. Дикая.
Чувства, эмоции. Много, сильно, через край. Но незаметно, как цветы на склонах спящего вулкана.
Великодушная. Никому ненужная. Необходимая до предела комфорта.
Темные светлые глаза. Не заглядывали, не боялись, не кричали в отчаянии. Одинокая.
Сама. Всегда сама. И чудеса, и сюрпризы, и радость. Окончательно. Таких не балуют, таких не радуют.
Слишком много себя. Слишком много личности. Как все.
Выбрала имя. Выбрала судьбу. Даат всегда скрывает бездна.

Иногда мне снятся удивительные сны. Иногда даже удается записать канву сна и чуть-чуть из увиденного описать. Поэтому мой ежедневник выглядит наредкость странно - в мешанине цифр, телефонов, дел на день, назначенных встреч тут и там попадаются отрывки невнятного текста без начала и конца. Иногда я возвращаюсь к ним и пытасюсь переделать в более-менее связное повествование.
Вот так родился и этот рассказик. Пафосный до неприличия, но как уж получилось.
Музыканты

Сомневаюсь, что кому-либо кроме страховщиков будет интересна и понятна моя фантазия, но... а вдруг?
История проблемы:
Д.Маслов. Реквием по традиционному агентскому бизнесу. Часть 1.
Д.Маслов. Реквием по традиционному агентскому бизнесу. Часть 2.
Д.Маслов. Реквием по традиционному агентскому бизнесу. Часть 3.
Итак... Новая, новая сказка
- Едут, ох, едут, - причитала офис-менеджер в прошлом, а нынче простая дворовая девка Милочка.
- Успеем, - сухо отвечала МарьВанна - агентский голова, в прошлом директор агентсва, начищая кокошник. - Мальчики уже побежали в ближайший ресторан хлеб-соль бутылированные покупать. А ты не крыльями трещи, а быстро распечатывай все отчеты - сборы, убытки, пролонгации, по агентским и брокерским советам, да по каждому в отдельности не забудь.
- Обижаете, МарьВанна, - Милочка насупилась. - У меня все давно готово, в папочки сложено, и герб нашего барина на обложке вытеснен.Читать далее...

Последний день медового месяца
Как это - дочь от первого брака? Какой же ты Прекрасный Принц, если у тебя есть дети? Что значит "боялся тебе говорить"? О таких вещах нужно заранее предупреждать, я бы тогда не проснулась от твоего поцелуя, подождала бы какого-нибудь более честного принца! Эх, правы были семь гномов, я совершенно не разбираюсь в мужчинах.

Через два года после свадьбы
Твоя дочь будет жить с нами? А у меня ты забыл спросить, как всегда? Не желаю слушать твоих отговорок. Ах, она уже в пути, ну я тебе покажу, где принцессы зимуют! Что ты там из-под кровати бормочешь? Ест мало? Работящая? Лет-то ей сколько? Пять! Работящая в пять лет - ничего умнее придумать не мог! Да, говорил мне папа, не за всякого принца можно замуж выходить. Приму я ее, приму, куда ж мне деваться из этого королевства с этого дурацкого трона, на подводной лодке и то вариантов больше. Но пеняй на себя!

Через десять лет после свадьбы
Деточка, пора тебе учиться вести хозяйство. Да, да, прясть там, вышивать. Не все ж тебе за государственный счет яблоки трескать.Нет, мой ангел, ты уже не маленькая, я в твоем возрасте уже и убираться умела, и готовить, и стирать. Как это ты будешь королевой и у тебя будет прислуга? Вот как посажу под домашний арест, живо научишься себя обслуживать. Ну, да, конечно, мачеха всегда злая, я же ради твоего блага стараюсь, какая же ты будешь королева. если не умеешь хозяйство вести? Дом и королевство вещи тождественные.

Через пятнадцать лет после свадьбы
ну и брадак на чердаке, лет дцать здесь не убиралась. Эх, молодость-молодость, какие воспоминания. Все таки нынешняя молодежь не такая, нет того смирения перед взрослыми. Падчерица моя вечно на танцы вместо уборки, в кино вместо шитья... Ээх! Так, а это что? Зеркало. Старинное. Хм, может на аукцион его выставить? Нет, не стоит пожалуй. Как там моя мачеха говорила? "Свет мой зеркальце, скажи..." Что ты говоришь? Ах, принцесса красавица-умница! Ну я вам всем покажу.

На следующий день
Сокольничего ко мне. Послушай, милый друг, возьми за белы руки мою падчерицу, отведи в лес, привяжи к дереву. А потом принесешь мне... Хм, печень и сердце? Нет, это мы уже проходили, чем кончилось я помню. Так что принесешь ты мне ее голову. Да, именно так. Я пойду более надежным путем.

(с) Даат тэр Леарг

На крыше многоэтажного дома на самом краю сидели двое. Внизу простирался засыпанный снегом спальный район, в зимних сумерках выглядевший даже в чем-то романтичным. Девушка болтала ногами в воздухе, юноша придерживал ее за талию, чтобы не упала невзначай.
- Ты меня любишь? – спросила девушка, пристально глядя в глаза своему кавалеру.
- Конечно, разве может быть иначе? – юноша удивился, любовь к ней казалась ему обязательным условием жизни, все равно, что дышать.
- И я тебя люблю, - задумчиво сказала девушка, взглянув вниз. – А что с нами будет потом?
- Когда это – потом?
- Ну, мы же не всегда будем молодыми, потом постареем, однажды умрем. И я не верю, что умрем мы в одни день.
- Но ведь у нас еще масса времени, - возразил юноша.
- А если нет? – девушка резко обернулась к нему, хлестнув по лицу длинными светлыми волосами. – А если я завтра попаду под машину? Ты поплачешь и заведешь роман с другой.
- Ну что ты такое говоришь. Если ты умрешь, я тоже жить не стану.
- Ай, все это только слова, - отмахнулась девушка.
- Хочешь – докажу? – юноша резко поднялся.
- И как? – девушка тоже встала.
- Ты любишь меня?
- Да.
- Ты хочешь быть со мной вечно?
- Да.
- Полетели?
- Полетели. Мы будем вечно вместе.
До белого снега хватает одного вздоха.

На крыше многоэтажного дома на самом краю сидели два ангела.
- Смотри-ка ты, они действительно спрыгнули, - удивился один, глядя, как собирается внизу толпа вокруг двух бордовых пятен на белом снегу.
- Дураков полно, - пожал плечами второй ангел.
- Но ведь души самоубийц обречены на вечные скитания, без малейшего шанса на прощение, - в голосе первого ангела звучало искреннее сочувствие. – Их накажут, они не будут вместе.
- Будут, будут, - устало вздохнул второй ангел, - как раз вместе-то они будут всю предстоящую вечность. Вот только… их любовь должна была прогореть через пол года. Она бы встретила другого, он – другую, у нее были бы две дочери и пять внуков, у него сын и три внука, одни из них приемный… Они уже наказаны. Половина года – меньше песчинки в вечности, меньше, чем вздох, которого хватит до белого, белого снега.