Уезжай, уезжай, уезжай,
так немного себе остается,
в теплой чашке смертей помешай
эту горечь и голод, и солнце.

Что с ней станет, с любовью к тебе,
ничего, все дольешь, не устанешь,
ничего не оставишь судьбе,
слишком хочется пить в Казахстане.

Так далеко, как хватит ума
не понять, так хотя бы запомнить,
уезжай за слова, за дома,
за великие спины знакомых.

В первый раз, в этот раз, в сотый раз
сожалея о будущем, реже
понимая, что каждый из нас
остается на свете все тем же

человеком, который привык,
поездами себя побеждая,
по земле разноситься, как крик,
навсегда в темноте пропадая.

29 июня 1961

Получила фото с плёнки. Скорее довольна, чем нет.  Только огорчило то, что напечатали на фуджи, а не на кодаке. Хотя ради этого так долго не отдавала плёнку на проявку и печать.

City bird, city bird
Fly away from my window, my window
'Cause you don't sing
Like the birds from home sing
Your song is dying

Для себя недавно открыла два новых исполнителя: Jesca Hoop и Dead Can Dance.

"Её музыка- это как пойти купаться ночью в озеро". Tom Waits.

Первую группу( исполнительницу)услышала в Аэростате с композицией "City Bird". Песня очень понравилась, наполнила своей атмосферой и , буквально, не дала себя забыть. Затем я после прослушивания этой песни наткнулась на ещё одну, не менее чудесную; но совершенно другую композицию "Born to". Онная музыка была записана в новом альбоме (2012года) под названием "Дом, который построил Джек".

На следующую группу наткнулась действительно случайно. И тоже очень впечатлило, словно мантры, музыка для покоя и умиротворения.

Нет, мы не стали глуше или старше,
мы говорим слова свои, как прежде,
и наши пиджаки темны все так же,
и нас не любят женщины все те же.

И мы опять играем временами
в больших амфитеатрах одиночеств,
и те же фонари горят над нами,
как восклицательные знаки ночи.

Живем прошедшим, словно настоящим,
на будущее время не похожим,
опять не спим и забываем спящих,
и так же дело делаем все то же.

Храни, о юмор, юношей веселых
в сплошных круговоротах тьмы и света
великими для славы и позора
и добрыми -- для суетности века.

1960

Папа никогда не говорит о скульптуре. Это слишком важная тема, чтобы говорить о ней. Только однажды, когда он вернулся из ресторана «Гамбрини» и мы встретились дверей тамбура, он поделился, что теперь создаст нечто совершенно новое – скульптура не будет ни сидеть, ни лежать, ни стоять, да и не ходить тоже!

Какое колоссальное доверие ко мне! И, не подумав, я воскликнула:

– Она поползет!

Разумеется, эту статуэтку он так никогда и не изваял.

С идеями всегда происходит нечто особенное, примерно так же, как и с эскизами. Предположим, художник набросал эскиз, изящный и красивый настолько, что его никак нельзя не показать, дабы удостоиться похвалы; а когда эскизом навосхищаются вволю, художник начинает пугаться за свой замысел – ведь эскиз уже не способен к дальнейшему развитию, не способен расти, сколько не вкладывай в него тяжкого профессионального труда; он готов, чтобы его вставили в рамку – там эскиз и покоится.

Точно так же, если ищешь, никак нельзя показать написанное или – что еще хуже – прочитать это вслух, никак нельзя сохранить то, что ты сделал, пока не узнаешь, что сотворено и что следовало бы оставить в покое, дабы похоронить с годами.

Быть может, чуточку то же самое происходит и когда влюблен; тут уж никак нельзя не прокричать повсюду, не возвестить над всеми крышами, что с тобой свершилось чудо! Жаль, что нельзя хоть немного, хоть на одну неделю сохранить это дивное таинство для себя скрытым нетронутым, словно эскиз в процессе творчества.

Порой я думаю о том художнике в Китае, который безуспешно рисовал дерево, постоянно одно и то же дерево, и оно ему никак не удавалось, а он ничуть не отчаивался. Но позднее, в одно прекрасное утро, когда его борода уже успела поседеть, он увидел наконец свое дерево! И смог безо всякого труда нарисовать самое прекрасное и наиболее убедительное дерево, что когда-либо было нарисовано в Китае.

Интересно, продолжал ли он рисовать деревья или попытался создать что-либо совсем другое.

А иногда я думаю о другом художнике, к которому вдохновение, этот благостный миг, слетает как дар; это может произойти когда угодно, и почему бы не благодаря картине, молниеносно мелькнувшей в окне поезда! И я утверждаю, что это ужасающе несправедливо!

Я спросила папу, что думает он.

Но он пробормотал лишь что-то о том, есть ли тут в конце концов какая-либо разница.

Каждый отдельный день в году подарен одному только
человеку, самому счастливому; все остальные люди пользуются его
днем, наслаждаясь солнцем или сердясь на дождь, но никогда не
зная, кому день принадлежит по праву, и это их незнание приятно
и смешно счастливцу. Человек не может провидеть, какой именно
день достанется ему, какую мелочь будет вспоминать он вечно,--
световую ли рябь на стене вдоль воды или кружащийся кленовый
лист, да и часто бывает так, что узнает он день свой только
среди дней прошедших, только тогда, когда давно уже сорван, и
скомкан, и брошен под стол календарный листок с забытой цифрой.

В. Набоков "Картофельный эльф"

Долго мы пели про Свет, а сами шли сумраком
Не замечая за болтовней
Как ветер играл стеклянными струнами
Соединяющими наши души с землей

Мы шли далеко, шли за высокими тайнами
Шли, потому что иначе нельзя
А стерегущие дом замолкали и таяли
Один за другим таяли, таяли, таяли
В небе цвета дождя

Пальцы октябрьских святых по-прежнему ласковы
Только их лиц становится не разглядеть
Это все я - видно не справился с красками
Или снова забыл слова, когда хотел петь

Ничего, скоро январь затрещит за оградою
Своим ледяным питием вороша и дразня
Только бы мне устоять. Но я вижу - я падаю
Падаю, падаю, падаю, падаю
В небо цвета дождя

А еще говорят, что они были с крыльями
И глаза у них были живая вода
Но благостные слова опять пахнут пылью
И нас снова ведут и снова не скажут куда

А в небе прозрачная тишь, и все ясней ясного
Времени нет, и значит, мы больше не ждем
И в синеву сердце возносится ястребом
Чтобы благословить горящую землю дождем

Таких бесконечных цветов со мной еще не было
И за горизонтом, вплотную к нему подойдя
Видишь, что сети пусты, и ловить было некого
И никогда не было, не было, не было, не было
Небо цвета дождя.

Убаюкай меня, мой город,
Научи не чувствовать боли,
Обними поутру сонно,
Не беги домой…
Повези меня, драйвер вольный,
Где не ездят большие люди,

Где напоят меня любовью…
Город, который всегда встретит, примет в тёплые объятия. Словно отдельный мир, в котором всегда светло и дышится полной грудью.

Вечером (09.04.11), в 23.35 у меня был поезд в Нижний Новгород, рай...Дорога была недолгой, будто биение сердца давало силы стуку колес. За окном проносились одинокие вспышки ночных огней.
Просыпаясь смотрит в небеса...Разве есть что-то прекраснее, чем раннее утро? Казалось, темнота отступила уже в четыре часа утра. Что с каждой секундой небо становилось выше и светлее, и тёплое одеяло из пышных бархатных облаков ночи кануло в небытие. Прибытие в 05.22 (10.04.11)...С первым вздохом ощущаешь себя в другой вселенной, бесконечно родной,близкой, знающей тебя насквозь...

Лицо умывает дитя-дождь, словно по-летнему тёплый. В мокром асфальте яркими чертами отражается свет фар первых трамваев. Улицы прохладны, и онное состояние окутывает тебя изнутри, ласково и мягко, как вода. Небеса всё плачут по зиме и облаченны в серебро.

В 06.55 встретила Сашу. Город для двоих.  Подошли к Оке...Город наделяется особым даром, когда по его венам тёчет свободный поток рек; широкой  воды. Вдоль реки к храму через Нижегородскую ярмарку.  Архитектура этого Города словно созданна из лоскутков моей души, выстроенна по моим заветным желаниям и чувствам. Скромность уютных зданий, небольших, но искренне родных, их классическая, образцовая часть. Собор велеколепен, пять коронующих купалов сверкали несмотря на столь ранний час и темноту неба.

Позже, вернувшись в Московский район, мы сели на трамвай под номером 1 и поехали на Большую Покровскую улицу,  на входе которой гордо стоит Алексей Пешков. Вдоль экспозиции скульптур к Кремлю и Чкаловской лестнице. Наслаждаться видом на тихую жизнь далёких домов и теплыми объятиями. Может быть, за то необычойное спокойствие и умиротворенность я полюбила так этот город. ...За то что он испытывает холод, За то что он испытывает грусть...

Все дороги города представляют собой родные улочки, теплые, безлюдные, свободные. Да, они независимы, наверное, от всего живого, поскольку сами являются живыми. 
В Нижнем Новгороде словно пьёшь энергию от каждого кирпича здания, от любого изгиба дороги. Всё наполненно благой и светлой силой, дарующей жизнь.

Я, не знаю где еще, на этом свете есть, такая же весна.
Я, пожалуй отпущу, попутный ветер и, останусь навсегда...
С тобою...

Нам с тобой так мало надо для двоих...

Он умирает.
«Я постиг, что путь самурая – это смерть». Все остальное в книге было просто комментарием к этим словам, вторичным смыслом, возникавшим от приложения главного принципа к разным сторонам человеческого опыта. Отнеся их к красоте, я впервые стал понимать, где искать ее тайну. Все дороги, на которых она встречалась человеку, упирались в смерть. Это значило, что поиск прекрасного в конечном счете вел к гибели, то есть смерть и красота оказывались, в сущности, одним и тем же.

Из слез, дистиллированных зрачком,
гортань мне омывающих, наружу
не пущенных и там, под мозжечком,
образовавших ледяную лужу,
из ночи, перепачканной трубой,
превосходящей мужеский капризнак,
из крови, столь испорченной тобой,
- и тем верней - я создаю твой призрак,
и мне, как псу, не оторвать глаза
от перекрестка, где многоголосо
остервенело лают тормоза,
когда в толпу сбиваются колеса
троллейбусов, когда на красный свет
бежит твой призрак, страх перед которым
присущ скорее глохнущим моторам,
чем шоферам. И если это бред,
ночной мой бред, тогда - сожми виски.
Но тяжкий бред ночной непрерываем
будильником, грохочущим трамваем,
огромный город рвущим на куски,
как белый лист, где сказано "прощай".
Но уничтожив адрес на конверте,
ты входишь в дом, чьи комнаты лишай
забвения стрижет, и мысль о смерти
приюта ищет в меркнущем уме
на ощупь, как случайный обитатель
чужой квартиры пальцами во тьме
по стенам шарит в страхе выключатель.

1969

Сочинения Иосифа Бродского.
Пушкинский фонд.
Санкт-Петербург, 1992

 

Выстроил дом, в доме становится тесно,
На улице мокрый снег.

В городе Саватгхи в Северной Индии у Будды был большой центр. Люди приходили туда упражняться в медитации и слушать его беседы о дхарме. Каждый вечер один молодой человек приходил и слушал. Он годами слушал Будду, но ни разу не попробовал изменить себя.

Прошло несколько лет, и вот однажды вечером этот молодой человек пришёл пораньше и увидел Будду одного. Он приблизился к нему и сказал:

- Господин, у меня на уме всего один вопрос, а от него - все сомнения.

- Да? На пути дхармы сомнений не должно быть. Давай разберёмся, какой у тебя вопрос?

- Господин, вот уже много лет я прихожу в ваш центр медитации; я заметил, что вокруг вас много отшельников, монахов и монахинь, а ещё больше - мирян и мирянок; некоторые из них также ходят годами. Я могу видеть, что кто- то из них явно достиг конечной ступени: совершенно очевидно, что они полностью освободились. Могу также видеть, что другие ощутили в своей жизни некоторую перемену: они стали лучше, чем были раньше, хотя я не стал бы утверждать, что они освободились полностью. Но, господин, я замечаю и то, что многие люди. Среди них - да и я тоже - остались, как были, а то и хуже стали.

Почему же так выходит, господин? Люди приходят к вам, такому великому человеку, полностью просветлённому, к такому могущественному и сострадательному. Почему же вы не пользуетесь своей силой и состраданием, чтобы освободить их всех?

Улыбнувшись, Будда спросил:

- А где ты живёшь, молодой человек, где ты родился?

- Господин, я живу здесь, в Саватгхи, в этой столице царства Коала.

- Да, но по чертам твоего лица я вижу, что ты родился не здесь. Откуда ты родом?

- Господин, я родом из города Раджагриха, столицы царства Магадха. Я переехал сюда, в Саватгхи, несколько лет назад.

- И что же, ты порвал всякие связи с Раджагрихой?

- Нет, господин, у меня там родственники, у меня там есть друзья; и там у меня осталось дело.

- Тогда ты, несомненно, частенько наезжаешь в Раджагриху из Саватгхи?

- Да, господин. Каждый год я много раз езжу в Раджагриху и возвращаюсь в Саватгхи.

- Путешествуя отсюда в Раджагриху так много раз, ты, конечно, отлично знаешь дорогу?

- О да, господин, я знаю её досконально. И если бы даже ослеп, то, наверное, смог бы найти путь в Раджагриху - так часто я ходил по нему.

- И твои друзья, знающие тебя хорошо, конечно, должны знать, что ты родом из Раджагрихи и поселился здесь. Они, должно быть, знают, что ты часто наведываешься в Раджагриху и что ты досконально знаешь этот путь?

- О да, господин! Все мои близкие знают, что я часто езжу в Раджагриху и досконально знаю путь туда.

- Тогда должно было бы случиться и так, что некоторые из них приходили к тебе и просили объяснить им путь отсюда в Раджагриху. Ты умалчивал о чём- нибудь в таких случаях или подробно объяснял им путь?

- А что же тут скрывать, господин? Я объясняю им как можно яснее: сначала вы идёте на восток, затем поворачиваете к Бенаресу, продолжаете идти вперёд, пока не дойдёте до Гайи, а там придёте в Раджагриху. Я объясняю им всё очень ясно, господин.

- И эти люди, которым ты даёшь такие понятные пояснения, - все они приходят в Раджагриху?

- Нет, конечно, господин! Только те, которые пройдут весь этот путь до конца, те и придут в Раджагриху.

- Это- то я тебе и объясняю, молодой человек! Ходят ко мне и ходят, зная, что есть человек, прошедший путь отсюда до Нирваны, знающий этот путь досконально. Приходят ко мне люди и спрашивают: каков путь к Нирване, к Освобождению? Что мне скрывать? Я объясняю им этот путь ясно: вот он, этот путь. Если кто- нибудь только кивает головой и говорит: хорошо сказано, хорошо сказано, хороший путь, но я не сделаю по нему ни шагу, замечательный путь, но я не возьму на себя труд идти туда, - тогда каким образом такой человек может достичь конечной цели?

Я никого на плечах к конечной цели не несу. Никто не сможет принести другого на плечах к конечной цели. Самое большое - можно сказать с любовью и состраданием: вот, он этот путь, а вот так я прошёл по нему; работайте и вы, идите и вы - и дойдёте до конечной цели. Но каждый должен идти сам, сам сделать каждый шаг на пути. Тот, кто сделал шаг по этому пути, оказывается на шаг ближе к цели. Тот, кто сделал сто шагов, оказывается ближе к цели на сто шагов. Прошедший все шаги дошёл до конечной цели. Но идти по пути вам надо самим.
 

Ты видел
ты истинно видел
снег звезды шершавые руки ветра
Ты трогал
ты подлинно трогал
хлеб чашку волосы женщины которую любил
Ты жизнь ощущал
словно удар в лицо
словно мгновенье паденье бегство
Ты знал
каждой порой кожи ты знал
вот глаза твои руки твои сердце твое
необходимо от них отказаться
необходимо выплакать их
необходимо придумать их заново

Х. Кортасар, «Читать следует с вопросительной интонацией» (Пер. В.Андреева)

Будь весел! Море бедствий бесконечно,
Круговорот светил пребудет вечно.
Но завтра ты пойдешь на кирпичи
У каменщика под рукой беспечной.
 

Омар Хайям. (Перевод:В. Державина (1965 год))

Как долго я не высыпалась,
писала медленно, да зря.
Прощай, моя высокопарность!
Привет, любезные друзья!

Да здравствует любовь и легкость!
А то всю ночь в дыму сижу,
и тяжко тащится мой локоть,
строку влача, словно баржу.

А утром, свет опережая,
всплывает в глубине окна
лицо мое, словно чужая
предсмертно белая луна.

Не мил мне чистый снег на крышах,
мне тяжело мое чело,
и всё за тем, чтоб вещий критик
не понял в этом ничего.

Ну нет, теперь беру тетрадку
и, выбравши любой предлог,
описываю по порядку
всё, что мне в голову придет.

Я пред бумагой не робею
и опишу одну из сред,
когда меня позвал к обеду
сосед-литературовед.

Он обещал мне, что наука,
известная его уму,
откроет мне, какая мука
угодна сердцу моему.

С улыбкой грусти и привета
открыла дверь в тепло и свет
жена литературоведа,
сама литературовед.

Пока с меня пальто снимала
их просвещенная семья,
ждала я знака и сигнала,
чтобы понять, при чем здесь я.

Но, размышляя мимолетно,
я поняла мою вину:
что ж за обед без рифмоплёта
и мебели под старину?

Всё так и было: стол накрытый
дышал свечами, цвел паркет,
и чужеземец именитый
молчал, покуривая "кент".

Литературой мы дышали,
когда хозяин вёл нас в зал
и говорил о Мандельштаме.
Цветаеву он также знал.

Он оценил их одаренность,
и, некрасива, но умна,
познаний тяжкую огромность
делила с ним его жена.

Я думала: Господь вседобрый!
Прости мне разум, полный тьмы,
вели, чтобы соблазн съедобный
отвлек от мыслей их умы.

Скажи им, что пора обедать,
вели им хоть на час забыть
о том, чем им так сладко ведать,
о том, чем мне так страшно быть.

В прощенье мне теплом собрата
повеяло, и со двора
вошла прекрасная собака
с душой, исполненной добра.

Затем мы занялись обедом.
Я и хозяин пили ром,-
нет, я пила, он этим ведал,-
и всё же разразился гром.

Он знал: коль ложь не бестолкова,
она не осквернит уста,
я знала: за лукавство слова
наказывает немота.

Он, сокрушаясь бесполезно,
стал разум мой учить уму,
и я ответила любезно:
- Потом, мой друг, когда умру...

Мы помирились в воскресенье.
- У нас обед. А что у вас?
- А у меня стихотворенье.
Оно написано как раз.

1967

Белла Ахмадулина.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998.
 

Strangers in the night exchanging glances
Wondring in the night
What were the chances wed be sharing love
Before the night was through.

Something in your eyes was so inviting,
Something in you smile was so exciting,
Something in my heart,
Told me I must have you.

Strangers in the night, two lonely people
We were strangers in the night
Up to the moment
When we said our first hello.
Little did we know
Love was just a glance away,
A warm embracing dance away and -

Ever since that night weve been together.
Lovers at first sight, in love forever.
It turned out so right,
For strangers in the night.
 Francis Albert Sinatra, как много для меня в этом имени, бесконечная, бесконечная любовь к творчеству этого человека.

Strangers In The Night , композиция, которая перемещает меня в волшебную сказку, благодаря ей я чувствую дыхание Фрэнка, слышу его сердце...
 

By saying something stupid
Like I love you
I love you...
 

Ане

Сперва дитя явилось из потёмок
небытия.
В наш узкий круг щенок
был приглашен для счастья.
А котенок
не столько зван был, сколько одинок.

С небес в окно упал птенец воскресший.
В миг волшебства сама зажглась свеча:
к нам шел сверчок, влача нежнейший скрежет,
словно возок с пожитками сверчка.

Так ширился наш круг непостижимый.
Все ль в сборе мы? Не думаю. Едва ль.
Где ты, грядущий новичок родимый?
Верти крылами! Убыстряй педаль!

Покуда вещи движутся в квартиры
по лестнице - мы отойдем и ждем.
Но всё ж и мы не так наги и сиры,
чтоб славной вещью не разжился дом.

Останься с нами, кто-нибудь вошедший!
Ты сам увидишь, как по вечерам
мы возжигаем наш фонарь волшебный.
О смех! О лай! О скрип! О тарарам!

Старейшина в беспечном хороводе,
вполне бесстрашном, если я жива,
проговорюсь моей ночной свободе,
как мне страшна забота старшинства.

Куда уйти? Уйду лицом в ладони.
Стареет пёс. Сиротствует тетрадь.
И лишь дитя, всё больше молодое,
всё больше хочет жить и сострадать.

Дивно уже в ангине, только ожил
от жара лоб, так тихо, что почти -
подумало, дитя сказало: - Ёжик,
прости меня, за всё меня прости.

И впрямь - прости, любая жизнь живая!
Твою в упор глядящую звезду
не подведу: смертельно убывая,
вернусь, опомнюсь, буду, превзойду.

Витает, вырастая, наша стая,
блистая правом жить и ликовать,
блаженность и блаженство сочетая,
и всё это приняв за благодать.

Сверчок и птица остаются дома.
Дитя, собака, бледный кот и я
идем во двор и там непревзойденно
свершаем трюк на ярмарке житья.

Вкривь обходящим лужи и канавы,
несущим мысль про хлеб и молоко,
что нам пустей, что смехотворней славы?
Меж тем она дается нам легко.

Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок,
и все бегут с учений и работ,
нас осыпает золото улыбок
у станции метро "Аэропорт".
1968

Белла Ахмадулина.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998.
 

If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you;
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated, don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise:

If you can dream -- and not make dreams your master;
If you can think -- and not make thoughts your aim;
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two imposters just the same;
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to, broken,
And stoop and build 'em up with worn-out tools;

If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: "Hold on!"

If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with kings -- nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run --
Yours is the Earth and everything that's in it,
And -- which is more -- you'll be a Man, my son!
 

I am glad we do not have to try to kill the stars.

Imagine if each day a man must try to kill the moon, he thought. The moon runs away. But imagine if a man each day should have to try to kill the sun? We were born lucky, he thought. 

Kennst du das Land, wo die Zitronen bluehn,
Im dunkeln Laub die Gold-Orangen gluehn,
Ein sanfter Wind vom blauen Himmel weht,
Die Myrte still und hoch der Lorbeer steht?
Kennst du es wohl?
Dahin! dahin
Moecht ich mit dir, o mein Geliebter, ziehn
 

Может быть, в наших сердцах пляшут зайчики,
Может быть - воют волки;
А, может быть, ангел дождя трубит
Время снимать потолки.
 

На что я смотрю? На тополя под моим окном.
Все меньше листьев, скоро будет зима.
Но даже если зима будет долгой,
Едва ли она будет вечной.

Ну а тем временем, что же нам делать с такой бедой?
Какая роль здесь положена мне?
Для тех кто придет ко мне, чайник держать на огне
И молча писать письма с границы между светом и тенью.

Мы движемся медленно, мы движемся наверняка,
Меняя пространство наощупь.
От самой низкой границы до самой вершины холма
Я знаю все собственным телом.

Никто не пройдет за нас по этой черте.
Никто не сможет сказать, что здесь есть.
Но каждый юный географ скоро сможет об этом прочесть
В полном собрание писем с границы между светом и тенью.

Аквариум (2009)
-
Письма с Границы